- Одно слово - объеденье. Ты смотри, Фред, чтоб корочка не пересохла. Так в ней вкусу больше чувствуется.
- Не станем вас долее задерживать, миссис Шуберри. Вы, я знаю, женщина занятая.
- Занятая? Да я, сэр, что колесо - кручусь без конца.
Фред вышел из комнаты и направился вниз по лестнице, ясно давая понять, что матери пора следовать за ним. Она продолжала:
- А ты, парень, меня не полоши. От тебя меня всю так и трясет. - Вышедши за дверь, она остановилась. - Я вам, сэр, и манжеты накрахмалю. Такие жесткие станут, что не узнать.
- Весьма признателен, миссис Шуберри.
На следующее утро я снова отправился знакомою дорогой в Лаймхаус - на сей раз движимый новым желанием взяться за дело и найти способ уничтожить существо. В мастерской, разумеется, по-прежнему царил беспорядок, однако следов новых его вторжений не было. Все лежало в развалинах. Части электрических колонн, сооруженных для меня Фрэнсисом Хеймэном, валялись на полу. Кое-где на них остались следы непогоды - там, куда задуло капли дождя; но я заметил, что все части колонн по-прежнему находятся в целости: диски, кусочки воска и смолы, прозрачное стекло и металл - все лежало по отдельности. Металл покрылся ржавчиной, но ее легко было снять. Сумей я еще раз заручиться помощью Хеймэна, и мне удастся воссоздать условия первоначального эксперимента. Сначала, однако ж, мне необходимо было восстановить саму мастерскую. За следующие несколько дней я поправил стены и заменил полки со шкапами. Помогали мне те самые рабочие, которые несколько месяцев назад перестроили внутренность помещения. Им я сказал, что в мастерскую в поисках денег вломилась банда "работников по верфям" - так в этих краях называли воров, орудующих у реки. Рабочие предупредили меня об опасностях, сопряженных с работой у Темзы, и водрузили на заново установленную дверь огромный висячий замок.
Я навестил Хеймэна в конторе компании "Конвекс Лайте" на Эбчерч-лейн. Там я рассказал ему о порче машин, которые он для меня сделал (опять обвинивши в этом работников по верфям), и попросил помощи в их восстановлении. Затем я задал ему вопрос, волновавший меня более всего:
- Приходилось ли вам, сэр, размышлять о возможностях отрицательного потока?
- Не могли бы вы, мистер Франкенштейн, выразиться точнее?
- Я хочу сказать следующее. Мы полагаем, что электрический поток передается в волновой форме, не так ли?
- Такова теория. Кое-кто, однако же, считает, будто он состоит из частиц.
- Давайте предположим, что это волны. Что, если представить себе эти волны не чем иным, как рядом кривых, - верно ли это будет?
- Вы близки к правде. Я убежден, что в потоке присутствует неисчислимое количество магнетических кривых, столь плотно прилегающих друг к дружке, что кажется, будто они складываются в неделимую линию.
- Но ведь, следуя теории, каждую кривую можно выделить и измерить?
- Следуя теории - да.
- И у нее будут верхняя и нижняя точки?
- Она будет составлена из параболических и гиперболических дуг.
- Именно, мистер Хеймэн! А что, если развернуть их вспять?
- Ваши слова крайне удивляют меня, мистер Франкенштейн. Это полностью изменило бы природу электрического потока. Но сделать это невозможно. Мешают законы физической науки.
- Мне не впервой опровергать эти законы.
- Вот как?
- Я лишь хочу сказать, что, подобно вам, желаю пойти вперед в нашем познании мира. Ведь все физические законы условны, не правда ли?
- Далеко ли вам, сэр, удалось продвинуться в ваших первоначально задуманных исследованиях?
В ходе наших прежних бесед я рассказывал ему, что намерен с помощью электрического потока восстановить жизнь и энергию в животной ткани.
- Некие малые шаги я сделал, - отвечал я. - Я обнаружил, что возможно вернуть подвижность определенным видам рыб. Но лишь на короткое время.
- Продолжайте работу, мистер Франкенштейн. Она представляет величайший интерес и важность для всех нас. Можете в этом не сомневаться.
Он согласился прийти в мастерскую в следующее воскресенье и оказать мне помощь в восстановлении сломанных приборов. По прибытии он, как я и надеялся, заключил, что повреждения можно без излишних усилий исправить; мало того - он тотчас же взялся за дело.
- Воскресенье, - сказал он, - день, когда я занимаюсь работой частного характера. Я черпаю в ней силу. Работа заменяет мне церковь.
- Рад это слышать, мистер Хеймэн. Дел предстоит много.
Он работал целый день без устали, тщательно проверяя и перепроверяя каждую составную часть электрических колонн.
- По счастью, основные элементы весьма крепки, - сказал он. - Прочность их весьма способствует сборке.
- Дело тут в вашей гениальности, сэр. Вы их изобрели.
- Гениальность тут ни при чем. Здравый смысл, сэр, - вот и все. Да еще опыт. С их помощью возможно распутать любой узел.
Я знал, что подобная точка зрения принята у англичан. Однако верил я и в то, что страсти и воображению тоже есть место в научных исследованиях. Что такое натурфилософ, лишенный видения?
- Я размышлял над вашими вопросами об электрическом потоке, мистер Франкенштейн. Если припоминаете, вы спрашивали меня о том, какого эффекта можно добиться, повернувши волны вспять - так вы, кажется, изволили выразиться.
- Да, верно.
- Я произвел расчеты - по теории выходит, что в природе потока существенной разницы не возникнет. Направление же его радикально изменится. Он потечет внутрь, а не наружу.
- Разве такое возможно?
- В том-то и состоит загадка. Что в данном случае означает "внутрь"? Возвратится ли он обратно в себя самое? Однако ж, коль скоро мы не понимаем его природы, понятие это для нас не имеет смысла. Означает ли это, что мощность его скопится в некоем бесконечно малом пространстве? Тогда он, возможно, будет представлять собой крайнюю опасность. Или же природа его изменится и он превратится в некую всецело новую и неизведанную силу? Тут, мистер Франкенштейн, мы удаляемся от здравого смысла. Благодарение Богу, подобное никогда не будет достигнуто. Это могло бы навлечь на мир невиданные доселе разрушения.
- Так вы полагаете, это невозможно?
- Вне всякого сомнения. Это не удалось и самому Фарадею.
К концу того дня работы своей он не закончил и пообещал вернуться в следующее воскресенье. Последовавшие дни я провел за усиленным изучением электрических явлений. Я посетил библиотеку Королевского общества, где мне показали новейшие трактаты Ганса Эрстеда и Джозефа Генри; я изучал устройство генератора Вимшурста и электрической машины-качалки. Оказалось, что в последние несколько месяцев Эрстед опубликовал результаты своих опытов, посвященных "электрикомагнетическому полю", - название это принадлежало ему. В своих попытках он сумел добиться того, чтобы магнитная стрелка перемещалась под прямым углом к электрическому потоку. Возможно ли подобным образом замерить - а замерив, изменить - силу и направление тока? Великий Ньютон установил, что каждому действию есть равное по силе и противоположное по направлению противодействие. Возможно ли, чтобы сила магнетизма, следуя этому принципу, меняла направление потока?
В следующее воскресенье Хеймэн завершил свою работу. Кроме прочего, он усовершенствовал приборы: увеличил емкость вольтовых батарей и отчасти заменил воск и смолу битумом.
- Надеюсь, теперь вы сможете спокойно продолжать свои труды, - сказал он. - Многие страшатся электрического потока. В их глазах он нечто чудовищное. Попытка переиначить законы, установленные Богом.
- Я вовсе не намерен создавать чудовищ, мистер Хеймэн, - отнюдь.
После его ухода я уселся на длинный деревянный стол, починенный рабочими. Здесь существо восстало из мертвых. И здесь же оно опять возвратится в безмолвие и тьму. До меня донесся звук реки - вода, поднимаясь с приливом, била об деревянные сваи причала; услыхав это, я впервые преисполнился упования и надежды.
Глава 17
Писаки не теряли времени. Два дня спустя после нашего возвращения из Марлоу в лондонских газетах появились отчеты о "небывалой трагедии" и "ужасном несчастье", выпавших на долю Биши. Там в подробностях излагались обстоятельства смерти Марты; особое внимание уделялось "омерзительному созданию" и "жестокому злодею", виденному Мэри у окна. Однако за этими новостями вскоре последовали дальнейшие, более сенсационные сообщения о смерти Гарриет в Серпентайне. То обстоятельство, что обе эти смерти произошли в воде, заставило некоторые печатные издания подвергнуть сомнению компетентность полиции в Лондоне и прилегающих к нему графствах; другие же - такие, как "Меркьюри" и "Эдвертайзер", - каким-то образом разузнали о том, что Биши исключили из Оксфорда по обвинению в атеизме. Авторы этих публикаций высказывали предположение, хоть и не утверждали, что оба убийства призваны послужить жутким предостережением неверующему Шелли.
- Возможно ли, чтобы милосердный Господь устроил ради меня смерть двух молодых женщин? Это вне моего понимания, - сказал мне Биши в первый свой визит на Джермин-стрит после Марлоу. - Лучшего оправдания атеизму мне и самому не придумать.
- Не обращайте внимания. Эти газеты забудутся через час.
- Я, Виктор, не испытываю к ним ни малейшего уважения. Читаю их словно комедию. Декламирую их Мэри, сопровождая жестами и выражениями паяца.
- Что Мэри?
- Мэри? Она мила. Она прелестна. Она остроумна. Она мудрее, чем присуще ее полу. Что мне еще добавить?
- Стало быть, жизнь в Сомерс-тауне - Эдем, да и только?
- Блаженство порою нарушает мистер Годвин. Но мы беседуем, уединившись в дворике церкви Святого Панкратия. Знаете вы это место? Там, где могилы оплетены корнями дубов.
- Нет.
- Там похоронена ее мать. Мы ходим на ее могилу.
- Так вы, Биши, предаетесь любви на кладбищах?
- Предаваться любви - фраза здесь неуместная, Виктор. Мы друзья, связанные глубоким согласием и взаимной гармонией. Мы разделяем интересы друг друга.
- Что ж, это и есть любовь, как ни назови.
- Вы так думаете? Кстати говоря, мы должны посетить одно зрелище. Оно доставит нам нескончаемое наслаждение. - Он вытащил из кармана листок бумаги, оказавшийся, когда он его развернул, афишей, где объявлялось о грядущем представлении пиесы "Проклятие атеиста". Под заголовком стояло "Парочка смертей в придачу". - Великолепно, Виктор, не правда ли? Какая глубина!
Пиеса была, очевидно, задумана как драма о Биши и событиях последних нескольких месяцев. Должен сказать, меня удивило, что он готов обратить это в шутку. Впрочем, он обладал замечательной способностью возвышаться - иначе не скажешь - над обстоятельствами и смотреть на себя глазами постороннего.
- Мэри мы рассказывать ничего не станем, - продолжал он. - Ее это расстроит. Но мы, Виктор, должны пойти - новизна того стоит. Вы полагаете, меня будут представлять на сцене?
- Определенно.
Вечером того же дня, как он пожелал, мы вошли в театр "Альгамбра". Нам досталась небольшая ложа сбоку от сцены, на одном уровне с партером, где, как и следовало ожидать, мы сделались предметом сквернословия и освистывания зрителями низших классов. Биши, разумеется, не узнали, но вид его и манера держаться выдавали в нем джентльмена. Знай народ из партера, что он и есть герой мелодрамы, поднялся бы страшный шум. Как только небольшой оркестр затянул печальную мелодию, в дверь нашей ложи постучали.
- Кто это, какого черта? - воскликнул Биши. - Войдите!
- Вы позволите? - Из-за двери показалось лицо, мясистое, но не лишенное приятности. - Позвольте к вам присоединиться. - В ложу неуверенно вошел молодой человек, одетый в небесно-голубые брюки и габардиновый сюртук. - Ложи все разобрали. А эти джентльмены… - он указал на партер. - От них решительно нет никакого спасу.
- Разумеется, сэр, - ответил я. - Вот свободное место.
- Служитель мне так и сказал.
- Я знаю этого человека, - шепнул мне Шелли.
Ничего более сказать он не успел. Под нарастающие звуки оркестра занавес раздвинулся, и открылась сцена. Одетый в черное актер сидел будто бы в пещере - в уединенной комнате или же садовой беседке. Он что-то писал на свитке неправдоподобно большим пером.
- Я бросаю вызов всем существующим законам, - сообщил он публике. - Я заявляю, что небеса над головой лишены божественного. Бога нет!
Кто-то из публики глумливо засмеялся в ответ на это заявление, другие же одобрительно закричали и захлопали.
- Полагаю, - шепнул мне Биши, - этот джентльмен изображает меня.
За смешками и аплодисментами последовал свист - на сцене появилась молодая женщина. В манере весьма величавой она подошла к тому, кто, по замыслу, изображал атеиста, и нежно приласкала его.
- Ах, любовь моя, - произнесла она. - Ты свет очей моих.
- Она нисколько не похожа на Гарриет, - заметил Биши.
После незначительной сцены молодая женщина вышла вперед и обратилась к публике:
- Ах, если бы мне только удалось убедить его в существовании Бога, справедливого и милосердного. Тогда я смогла бы выйти за него с чистой совестью! Я бы жизнь отдала, лишь бы показать ему правду!
- Ты ему сиськи свои покажи! - выкрикнул кто-то из партера.
- Она может либо выйти за него, либо умереть, - сказал Биши. - Либо одно, либо другое.
Затем последовала сцена, в которой дьявол - или, по крайней мере, актер, одетый в красное, - принялся скакать вокруг молодой женщины, к заметной ее тревоге. Атеист на сцене, как выяснилось, увидеть дьявола был не способен - предполагалось, очевидно, что не знающий Бога не знает и дьявола. Все это производило впечатление смехотворное, и джентльмен, сидевший с нами в ложе, начал выказывать признаки нетерпения.
- Мое мнение таково, - произнес он, - что человек приносит ближнему больше вреда, нежели это когда-либо удавалось дьяволу.
- Согласен с вами, сэр, - отвечал Биши.
- Жалкое зрелище.
- Отвратительное.
- Как я рад, что попал на него!
Сидючи в этой узкой, грязной ложе, джентльмен чувствовал себя вполне удобно, и у меня сложилось мнение, что он должен чувствовать себя вполне удобно где бы то ни было. Он был молод и обладал улыбкою самой что ни на есть чарующей - он словно бы понимал все шутки, какие способен выкидывать мир, и видел, сколь они комичны.
- Простите, сэр, - сказал Шелли. - Полагаю, ваше имя мне известно.
- Вот как?
- Вы - Байрон.
- Обычно меня и вправду так называют.
Я изъявил удивление.
- Лорд Байрон?
Он кинул на меня смеющийся взгляд.
- Неужели существует другой?
Узнав о том, кто наш собеседник, я чрезвычайно заинтересовался. Я, разумеется, слыхал о лорде Байроне, но не читал ничего из его стихов. У Биши в этом отношении было надо мной преимущество; он и прежде в беседах со мной тепло отзывался о начальных песнях "Паломничества Чайльд-Гарольда".
- Счастлив познакомиться с вами, сэр, - сказал он. - Я ваш поклонник.
- Знай я ваше имя, я бы, несомненно, отплатил вам комплиментом.
- Полагаю, вы только что видели меня на сцене.
- Так это вы?
- Атеист.
- Шелли? А я-то думал, с какой стати джентльмену приходить сюда! Так вы и есть Шелли! Я много слышал о вас от Хогга.
- Вы знакомы с Томом?
- Он сделался моим соседом в Ноттингемшире. Он прочел мне все ваши стихи. Я восхищаюсь ими. Истинная музыка!
Затем он повернулся ко мне с выражением интереса, польстившим мне.
- А это, - сказал Шелли, - мой милейший друг. Виктор Франкенштейн.
- Вы тоже поэт, сэр?
- О нет. Я вовсе ничего не представляю из себя.
- Счастлив это слышать. В мире слишком много поэтов. Достаточно одного. Не правда ли, Шелли?
- Виктор слишком скромен, милорд.
- К чему церемонии - Байрон. Я отзываюсь на свое имя. Словно пес.
- Виктор великий изобретатель.
- И что же вы ищете? - Говорил он в манере быстрой, с подъемом. - Если только это не великий секрет.
- Секретов у меня нет, сэр. Подобно Ньютону, я собираю ракушки на берегу.
- Восхитительно. Все мы занимаемся лишь этим. Нас ослепляют форма и цвет - не так ли?
Заиграл оркестр - это начинался антракт, - и Байрон вновь повернулся к Шелли:
- Вы, Шелли, себе еще не наскучили?
- Я не в состоянии вынести более ни минуты.
- Превосходно. Так, значит, вы оба отобедаете со мной у Джейкоба. Поднимем стакан за атеизм и переполошим официантов.
Мы ушли из театра и направились к Стрэнду. Байрон всю дорогу разговаривал и размахивал тростью, искусно выточенной из слоновой кости.
- Я никогда не понимал, отчего в Лондоне все положительно сходят с ума по плохому театру, - сказал он. - Публика из кокни более всего любит вещи глубоко отвратительные, которые представляют никуда не годные актеры. На улицах города разыгрывается множество мелодрам более утонченных. Ничто из происходящего на сцене не идет ни в малейшее сравнение с персонажами, которых видишь ежедневно в обыденной своей жизни. Разве вы, мистер Франкенштейн, не согласитесь с тем, что события настоящей жизни во сто крат удивительнее и необычнее любых сочинений какого угодно бумагомараки?
- Таково мое впечатление, милорд.
- Полно вам - Байрон.
- В жизни бывают случаи, которые обыкновенный наблюдатель счел бы невероятными или даже невозможными.
- Именно так. Да что там, я мог бы поведать вам о тысяче совпадений и происшествий, над которыми все лишь посмеялись бы, и дело с концом. Полидори! Вы здесь? Вот так сюрприз! - Он остановился, чтобы поздороваться с маленьким, бледного вида человечком.
- Я ожидал найти вас пьянствующим у Джейкоба, - сказал человечек.
- А вместо того нашли нас к Джейкобу идущими.
Он представил нас Полидори - "доктору Полидори", как он его называл, - и вместе мы прошли несколько ярдов до старинного, слабо освещенного трактира, где Байрон, очевидно, был гостем частым и почетным. Мы расположились в кабинете на втором этаже, и Байрон спросил бифштекс barbare .
- Я отдаю дань французскому народу, - сказал он. - Наполеон довел их до бедствия. Все, что мы можем сделать, - не дать погибнуть их кухне.
В процессе разговора обнаружилось, что Полидори - личный лекарь и слуга Байрона; он обучался в университете Праги, откуда был родом, а после отправился в Эдинбургский университет. Я не удержался, чтобы не отметить сходство с моим собственным путешествием из Ингольштадта в Оксфорд, и он выказал немалый интерес к моим занятиям.
- Виктор желает создать новую жизнь! - крикнул Биши с другого конца стола.
- Вот как? Я тоже студент медицины, мистер Франкенштейн. Я обучался в медицинской школе в Эдинбурге. Теперь я читаю философов-герметиков.
В манере его было нечто снисходительное, что мне не понравилось.
- Полидори, - сказал Байрон, - великий оккультист. Стоит ему пошептаться с моей печенью, и она перестает болеть. Теперь я могу пить вволю.
Тут двое пожилых официантов принесли еду. Они сняли крышки и расставили соусы, действуя в точном согласии друг с другом. Видно было, что они все еще наслаждаются представлением, отрепетированным за многие годы. За трапезой Байрон с Биши начали говорить о поэтах и о поэзии, мы же с Полидори возобновили нашу беседу.