-Вот мой секрет. Отдаю его вам даром. - Дэнис пробормотал благодарность и сделал соответствующую гримасу. - Я помогу вам найти вдохновение, потому что не хочу видеть, как столь приятный, серьезный молодой человек тратит свою энергию и лучшие годы жизни на каторжный интеллектуальный труд, который можно полностью устранить с помощью вдохновения. Я сам занимался таким трудом и знаю, что это такое. До того как мне исполнилось тридцать восемь, я писал так же, как вы, - без вдохновения. Все, что я сочинил, я выжимал из себя ценой тяжелого труда. Так вот, в те дни я не мог написать свыше шестисот слов в час, и более того, часто мне не удавалось продать то, что я писал.
Он вздохнул.
- Нас, художников, - заметил он между прочим, - нас, интеллигентов, не очень-то ценят в Англии.
Дэнис подумал: нельзя ли как-нибудь, не выходя, конечно, за рамки приличия, отмежеваться от этого "нас" мистера Барбёкью-Смита. Подходящего способа не находилось, и, кроме того, было уже слишком поздно, ибо мистер Барбекью-Смит вновь продолжал свои рассуждения.
-В тридцать восемь я был бедным, борющимся за существование, усталым, перегруженным работой, никому не известным журналистом. Сейчас, в пятьдесят... - Он скромно умолк на мгновенье, сделал легкий жест и развел пухлые руки, словно демонстрируя что-то. Он демонстрировал себя. Дэнис вспомнил о рекламе молока фирмы "Нестл" - две кошки на стене при свете луны, одна черная и худая, другая белая, гладкая и толстая. До вдохновения и после.
-Все изменилось благодаря вдохновению, - торжественно сказал мистер Барбекыо-Смит. - Оно снизошло внезапно, как легкая роса с неба. Это случилось однажды вечером. Я писал мою первую небольшую книгу об этике поведения - "Примеры повседневного героизма". Вы, может быть, читали ее. Она стала моральным подспорьем - по крайней мере я льщу себя этой мыслью - для тысяч людей. Я дошел до середины второй главы и основательно застрял на ней. Безмерно уставший, я написал за последний час всего лишь сотню слов и не мог выжать из себя больше ничего. Я сидел, кусая кончик ручки и глядя на электрическую лампу, которая висела над моим столом - как раз передо мной, но несколько выше.
Он с особой тщательностью показал, как висела лампа.
- Вы когда-нибудь подолгу смотрели пристально на яркий свет? - спросил он, поворачиваясь к Дэнису. Дэнис, пожалуй, не помнил ничего подобного. - Так себя можно загипнотизировать, - продолжал мистер Барбскью-Смит.
Звуки гонга из зала доносились с нарастающей силой. И по-прежнему никого. Дэнис был ужасно голоден.
- Именно это произошло со мной, - сказал мистер Барбекью-Смит. - Я оказался в состоянии гипноза. Потерял сознат ние - вот так, - он щелкнул пальцами. - Придя в себя, я увидел, что уже далеко за полночь и что я написал четыре тысячи слов. Четыре тысячи! - повторил он, широко открывая рот, когда произносил слова "тысячи". - На меня снизошло вдохновение.
-Какой удивительный случай, - сказал Дэнис.
-Я сначала испугался. Мне казалось это неестественным; Я подумал, что это как-то не совсем правильно, я бы сказал, не совсем честно - создавать литературное сочинение в бессознательном состоянии. Кроме того, я боялся, что, возможно, написал чепуху.
- И вы действительно написали чепуху? - спросил Дэнис.
- Разумеется, нет, - ответил мистер Барбекыо-Смит с легким раздражением. - Разумеется, нет. Это было превосходно. Всего лишь несколько ошибок в правописании и описок, таких, какие обычно бывают при механическом письме. Но стиль, идея - все самое главное - было превосходно. После этого случая вдохновение нисходило на меня постоянно. Таким образом я написал полностью "Примеры повседневного героизма". Они имели большой успех, как и все, что я писал с тех пор. - Он наклонился к Дэнису и ткнул его палыхем. - Это и есть мой секрет, - сказал он, - и именно так вы тоже можете писать, если попытаетесь, - без труда, быстро и хорошо.
- Но как именно? - спросил Дэнис, пытаясь скрыть, сколь глубоко оскорбило его это заключительное "хорошо".
-Развивая ваше вдохновение, вступая в контакт с подсознанием. Вы читали мою книжку "Трубопровод к Бесконечности"?
Дэнис вынужден был признаться, что как раз эту, одну из немногих, может быть, даже единственную из книг мистера Барбекыо-Смита он не читал.
-Не беда, не беда, - сказал мистер Барбекыо-Смит. - Это просто маленькая книжка о связи подсознания с Бесконечностью. Установите контакт с подсознанием - и вы в контакте с Вселенной. В сущности, это и есть вдохновение. Вы понимаете мою мысль!
- Вполне, вполне, - сказал Дэнис. - Но разве не бывает так, что Вселенная порой шлет вам сигналы, совершенно не подходящие к случаю?
- Я не допускаю этого, - ответил мистер Барбекью-Смит. - Я направляю их через определенные каналы, пропускаю по трубам, заставляя вращать турбины моего сознания.
-Как воды Ниагары, - сравнил Дэнис. Некоторые мысли мистера Барбекью-Смита звучали как цитаты - без сомнения, цитаты из его собственных произведений.
-Совершенно верно, как воды Ниагары. И вот как я делаю это.
Он наклонился вперед и указательным пальцем принялся как бы отбивать такт своим рассуждениям.
- Прежде чем впасть в транс, я сосредоточиваюсь на том, что желаю сделать предметом моего вдохновения. Допустим, я пишу о повседневном героизме. За десять минут до впадения в транс я не думаю ни о чем другом, кроме как о сиротах, помогающих своим маленьким братьям и сестрам, о будничной работе, которую выполняют добросовестно и терпеливо, а мысли сосредоточиваю на таких великих философских истинах, как очищение и возвышение души страданием и алхимическое превращение свинцового зла в золотое добро (Дэнис, снова отмечая цитаты, мысленно развесил гирлянды кавычек). Затем я отключаюсь. Через два-три часа просыпаюсь и вижу, что вдохновение сделало свое дело. Тысячи слов - утешающих, возвышенных слов - лежат передо мной. Я аккуратно перепечатываю их на машинке, и они готовы к публикации.
-Все это выглядит удивительно просто, - сказал Дэнис.
-Это и есть просто. Все великое, прекрасное и возвышенное в жизни удивительно просто. (Снова кавычки.) Когда мне надо создать несколько афоризмов, я проверяю состояние транса тем, что перелистываю "Словарь цитат" или "Шекспировский календарь", - что окажется под рукой. Это, так сказать, дает ключ, это гарантирует, что Вселенная вольется в мое подсознание не сплошной рекой, а афористичными прерывающимися потоками. Вы понимаете мою мысль?
Дэнис кивнул. Мистер Барбекью-Смит сунул руку в карман и вытащил записную книжку.
-Я написал несколько афоризмов сегодня в поезде, - сказал он, листая страницы. - Погрузился в транс в углу вагона. Я считаю, что поезд - весьма подходящая среда для хорошей работы. Вот они, эти афоризмы.
Он откашлялся и прочел:
-"Путь к вершине может быть крут, но воздух там, наверху, чист, и только с вершины видно далеко". "То, что действительно имеет значение, происходит в сердце".
Любопытно, подумал Дэнис, каким образом иногда повторяется Бесконечность.
-"Видеть - значит верить. Да, но верить - значит тоже видеть. Если я верю в Бога, я вижу Бога даже в том, что кажется злом".
Мистер Барбекью-Смит поднял глаза от записной книжки.
- Этот последний афоризм, - сказал он, - особенно тонкий и красивый, не так ли? Без вдохновения я никогда бы не нашел этой мысли. - Он вновь прочитал апофегму, на этот раз медленнее и торжествен нее. - Прямо из Бесконечности, - многозначительно пояснил он, затем обратился к следующему афоризму.
-"Пламя свечи дает свет, но и обжигает". Мистер Барбекью-Смит недоуменно наморщил лоб.
-Я не знаю в точности, что это означает, - сказал он. - Это очень афористично. Можно, конечно, отнести это к высшему образованию - оно просвещает, но побуждает низшие классы на беспорядки и революции. Да, пожалуй, именно это и подразумевается. Но афористично, афористично.
Он задумчиво тер подбородок. Снова загремел гонг - громко, казалось, умоляюще: обед остывал. Звуки его вывели мистера Барбекью-Смита из созерцательного состояния. Он повернулся к Дэнису.
- Теперь вы понимаете, почему я советую вам развивать свое вдохновение. Пусть ваше подсознание работает на вас. Откройте путь для Ниагары Вселенной!
На лестнице раздались чьи-то шаги. Мистер Барбекью-Смит встал, тронул Дэниса за плечо и сказал:
- Больше об этом ни слова. Продолжим в другой раз. И помните: я полностью полагаюсь на вашу скромность. Есть вещи сокровенные, святые, о которых не хочется, чтобы знали все.
- Конечно, - сказал Дэнис. - Я это понимаю.
Глава седьмая
Все кровати в Кроме были старинной, доставшейся в наследство от предков мебелью. Огромные, как четырехмачтовые корабли, со сложенными парусами сияющего чистотой цветного белья, резные и покрытые инкрустацией, крашеные и позолоченные, ореховые, дубовые, из редких экзотических пород деревьев, кровати всех эпох и стилей, от времен сэра Фердинандо, который построил дом, до времен его тезки, жившего в конце восемнадцатого века, последнего из Лапитов, - но все грандиозные и величественные.
Самой замечательной была кровать, доставшаяся сейчас Анне. Сэр Джулиус, сын сэра Фердинандо, заказал ее в Венеции, когда его жена ожидала первого ребенка. В ней воплотились все причуды пенецианского искусства начала семнадцатого века. Она была как огромный квадратный саркофаг. Деревянные спинки украшены горельефами: среди розовых кустов резвятся амуры. Позолоченные горельефы на темном фоне дерева. Золотые розы тянулись вверх, обвивая четыре стойки в виде колонн, а восседающие на верху каждой из них херувимы поддерживали деревянный балдахин, украшенный такими же резными цветами.
Анна читала, лежа в постели. На столике рядом с ней горели две свечи. В их ярком свете ее лицо, обнаженная рука и плечо окрасились в теплый цвет - цвет покрытого нежным пушком персика. Над ней на балдахине в густой тени поблескивали резные золотые лепестки, и мягкий свет, падавший на украшенную резьбой спинку кровати, беспокойно мерцал среди причудливых роз, задерживаясь для грубых ласк на пухлых щеках, на ямочках животов, на крепких и неправдоподобно маленьких ягодицах вальяжно раскинувшихся амуров.
В дверь осторожно постучали. Анна подняла глаза.
- Войдите.
Из-за двери выглянуло лицо - круглое и детское, в колокольчике гладко зачесанных золотых волос. Оно показалось еще более детским, когда вслед за ним появился нежно-лиловый пижамный костюм. Это была Мэри.
- Я подумала, что, может быть, загляну на минутку пожелать вам спокойной ночи, - сказала она, усаживаясь на край кровати.
Анна закрыла книгу.
- Очень мило с вашей стороны.
-Что вы читаете? - Мэри бросила взгляд на обложку. - А, литература второго сорта, да?
Она произнесла это тоном огромного внутреннего превосходства. В Лондоне Мэри привыкла общаться только с людьми первого сорта, которые любили все первосортное, и знала, что в мире очень, очень мало первосортного, а то, что есть, главным образом, французское.
-Гм, а мне, пожалуй, нравится, - сказала Анна.
Добавить к этому было нечего. Наступившее вслед за тем молчание становилось довольно тягостным. Мэри, ощущая неловкость, крутила нижнюю пуговицу пижамы. Анна, откинувшись на подушки, ждала, что будет дальше.
- Меня так угнетает мысль о подавленных чувствах, - начала наконец Мэри, неожиданно разражаясь речью. Она произносила слова с придыханием на окончаниях, так что ей не хватало воздуха дажедо конца фразы.
-Отчего же у вас должно быть подавленное настроение?
-Я сказала - подавленные чувства, а не настроение.
- Ах, чувства, вот оно что, - сказала Анна. - Но какие чувства?
Мэри пришлось объяснять.
-Естественное половое влечение... - начала она нравоучительно.
Но Анна прервала ее:
- Да, да. Прекрасно. Понимаю. Подавление чувств. Старая дева и все такое. Ну, так что с этими чувствами?
-В том-то и дело, - сказала Мэри. - Я боюсь подавлять их. Подавлять инстинкты - это очень опасно. Я начинаю замечать в себе симптомы, вроде тех, о которых читаешь в книгах. Мне постоянно снится, что я падаю в колодец. А иногда даже снится, что я карабкаюсь вверх по лестнице. Это в высшей степени тревожно. Симптомы слишком очевидны.
-Вы так думаете?
- Если не принять мер, это может перейти в нимфоманию. Вы не представляете себе, насколько серьезны последствия подавления чувств, если не избавиться от него вовремя.
-Действительно ужасно, - сказала Анна. - Но я не вижу, чем бы я могла вам помочь.
- Я хотела просто поговорить с вами об этом.
-Конечно, конечно, Мэри, дорогая, охотно.
Мэри кашлянула и глубоко вздохнула.
-Я полагаю, - начала она менторским тоном, - я полагаю, мы можем исходить из того, что у интеллигентной молодой женщины двадцати трех лет, живущей в цивилизованном обществе в двадцатом столетии, не может быть никаких предрассудков.
-Должна признаться, у меня кое-какие есть.
-Но не насчет подавления чувств?
- Нет, насчет подавления чувств не так много, это правда.
-Или, точнее, насчет того, как от этого избавиться.
- Совершенно верно.
-В таком случае зафиксируем это как постулат, - сказала Мэри. Торжественность выражалась в каждой черточке ее круглого юного лица, лучилась из больших голубых глаз.
- Теперь мы подходим к вопросу о желательности обладания собственным опытом. Надеюсь, мы согласны втом, что знание желательно, а неведение - нежелательно?
Послушная, как один из тех почтительных учеников, от которых Сократ мог добиться любого нужного ему ответа, Анна согласилась с этим утверждением.
-И мы, я надеюсь, равным образом согласны в том, что брак означает то, что он означает.
- Да.
-Отлично! - сказала Мэри. - А подавление чувств является тем, чем оно является...
- Совершенно верно.
- Следовательно, вывод может быть только один.
- Но я это знала, - воскликнула Анна, - еще до того, как вы начали!
-Да, но теперь он подтвержден доказательством, - сказала Мэри. - Надо все доказывать логически. Вопрос теперь в том...
-Но какой вопрос? Вы пришли к единственно возможному выводу - логически, а это больше, чем я могла бы сделать. Все, что остается, так это поделиться вашей информацией с кем-то, кто вам нравится, кто вам действительно очень нравится, в кого вы влюблены, если мне будет позволено выразиться столь откровенно.
-Но в этом-то весь вопрос и есть, - воскликнула Мэри. - Я ни в кого не влюблена. Но я не могу больше, чтобы мне каждую ночь снилось, как я падаю в колодец. Это слишком опасно.
-Что же, если это действительно слишком опасно, тогда вам, конечно, надо что-то делать; вы должны найти кого-нибудь.
-Но кого? - Задумчивая складка изогнула ее брови. - Это должен быть кто-то интеллигентный, кто-то с интеллектуальными запросами, которые я могу разделить, с подобающим уважением к женщине; кто готов серьезно говорить о своей работе и о том, что он думает, и о моей работе и о том, что я думаю. Как видите, найти подходящего человека совсем не легко.
-Гм, - сказала Анна, - в настоящее время в доме трое свободных и интеллигентных мужчин. Начать хотя бы с мистера Скоугана. Правда, он, пожалуй, несколько библейского возраста. Есть еще Гомбо и Дэнис. Согласны ли мы в том, что выбор ограничивается двумя последними?
Мэри кивнула.
-Я думаю, нам следует... - сказала она, но остановилась в нерешительности со смущенным видом.
-Что?
- Я подумала о том, - сказала Мэри, прерывисто дыша, - действительно ли они свободны Я подумала о том, что вы, может быть... вы, может быть...
- Милая Мэри, это очень любезно с вашей стороны подумать обо мне, - сказала Анна, улыбаясь скупой кошачьей улыбкой. - Но что касается меня, то они оба совершенно свободны.
-Я очень рада этому, - сказала Мэри с явным облегчением. - Теперь перед нами встает вопрос: который из двух?
-Я не могу давать советов. Это вопрос вашего вкуса.
- Это вопрос не моего вкуса, а их достоинств, - заявила Мэри. - Нам с вами надо взвесить и рассмотреть их тщательно и беспристрастно.
-Вы должны взвешивать сами, - сказала Анна. В уголках ее рта и вокруг полузакрытых глаз все еще оставался след улыбки. - Я не стану брать на себя такой риск, не хочу дать вам неправильный совет.
- Гомбо талантливее Дэниса, - начала Мэри, - но он хуже воспитан. - То, как Мэри произносила слово "воспитан", придавало ему особое, дополнительное значение. Она выговаривала его очень тщательно, мягко придыхая на ударной гласной. Воспитанных людей так мало, и они, как и первоклассные произведения искусства, большей частью французы. - Воспитанность - это ведь самое главное, не так ли?
Анна подняла руку.
-Не буду давать советов, - сказала она. - Вы сами должны решить.
-Семья Гомбо из Марселя, - задумчиво продолжала Мэри. - Довольно опасная наследственность, если подумать об отношении романских народов к женщинам. Но с другой стороны, я иногда спрашиваю себя, насколько Дэнис серьезен, не дилетант ли он. Все это очень трудно. А вы как думаете?
-Я не слушаю, - сказала Анна. - Отказываюсь взять на себя какую-либо ответственность.
Мэри вздохнула.
-Что же, - сказала она, - пожалуй, мне лучше отправить^ ся в постель и подумать об этом.
- Тщательно и беспристрастно, - сказала Анна.
В дверях Мэри обернулась.
-Спокойной ночи, - сказала она и не нашла ответа на вопрос, почему при этих словах Анна улыбнулась своей странной улыбкой. Возможно, за этим ничего не было, подумала она. Анна часто улыбалась без видимой причины: очевидно, это просто привычка. - Надеюсь, мне сегодня не будет опять сниться, что я падаю в колодец,- добавила она.
- Лестницы хуже, - сказала Анна. Мэри кивнула.
- Да, лестницы - это намного серьезнее.