С его слов получалось, что я - трагическая жертва несовершенства местной системы социальной защиты. Я соглашался. Мой случай был отягощен тем фактом, что я нелегал и клептоман. Я соглашался. Но выкарабкаться можно, нужно выкарабкиваться, и он пообещал лично приложить к этому руку.
Я представил себе энергию старикашки, приложенную в одном направлении, увернулся от очередного бумажного кома и решил, что у такого может получиться. Даже в таком отягощенном случае, как мой.
Однако моя эмигрантская сущность была неспокойна. Мне уже тогда начала повсюду чудиться фальшь. Такое усердие! Конечно, это лучше, чем когда тобой не занимаются вовсе. Но хуже всего мучиться от незнания правды.
Главный вопрос оставался открытым: кто внес за меня залог, прикрывшись именем расиста Дюкруа? Разумеется, тот, из красного "Бентли". А вот кто он такой?
- Кто внес за меня залог? - прервал я словесный поток старичка и хмуро увернулся от чего-то острого.
Квасьневский замер. Это произвело на меня сильное впечатление. Ручка, которую он в этот момент подбрасывал, тоже замерла в воздухе, а на стене вдруг стали слышны часы, кусающие секундочки.
Бдзыньк! - упала ручка. Колпачок отлетел в сторону, а по полированной поверхности разбрызгались чернила.
Несколько мгновений понадобилось Квасьневскому, чтобы собраться с мыслями. Вслед за этим он ушел от ответа с элегантностью матерого словоблуда. Канцелярские фразы, которые старикан нагромоздил, имели подлежащее, сказуемое, прямые, косвенные и очень косвенные дополнения, равно как и обстоятельства, порой невероятные, но обладали чудеснейшим свойством - они не передавали информации! Я как бывший филолог был задет за живое. Однако ответа не получил.
Квасьневский принял во мне участие, и принял, как и обещал, энергично. По мановению невидимого смычка нашелся фонд, который как раз и занимался такими вот клепто-бедолагами, как я, и сыграл мне марш на золотых трубах. Вступила фирма со звучанием хорошей скрипки и улыбчиво согласилась оплатить обучение в наивной надежде, что я, по окончании, осчастливлю ее полученными знаниями. Нашелся банк-контрабас и бодро отыграл свою партию, выдав кредит на жилье. Много всего нашлось, как в увертюре, написанной сытым композитором. Увертюре моей новой жизни.
Я хмуро принимал дары, сжигаемый изнутри ненавистью к тайному покровителю. Да, я оказался неблагодарной тварью. Я не умел и не хотел принимать чужую помощь. Во мне не было ни капли признательности.
Но он и не просил благодарности. Он просто помогал. Он прятался за спиной Квасьневского, чудился в банковских коридорах, постоянно исчезая за углом. В черных очках бесконечно проплывало облако.
Я спешил на занятия, кутаясь в шарф, а в руках моих зудело желание резко повернуться и влепить по очкам так, чтобы нереально брызнуло черным в разные стороны. Я поворачивался, но видел лишь прохожих. Им было не до меня, они спешили по своим делам. Я смотрел на вереницу машин. Иногда внутренне вздрагивал, замечая красную, но всякий раз ошибался. Во мне развилась фобия. Я становился раздражительным и неприветливым.
Хрусть, и чтобы черным во все стороны! Хрусть… но его нигде не было.
Так прошло два долгих года, оказавшихся, как только я оглянулся на них, одним мигом.
Вот ведь совсем недавно сидел в кабинете Квасьневского, несчастный, подозрительный и даже, кажется, мокрый (я почему-то всегда в своих воспоминаниях мокрый, как будто тот период жизни пролегал у меня исключительно в муссоны), без копейки в кармане и с жабой на сердце, а сейчас… Благодаря стараниям старичка адвоката Александр Эй Колотов представлял собой довольно-таки рекламный образчик выбравшейся из цементной пыли североамериканской мечты.
Выкарабкавшийся жил в двухкомнатной квартире приличного дома, невыкупленной, конечно, но дело к тому шло, являлся помощником супервайзера на строительстве крупного объекта и имел все то, что делает некоторых людей счастливыми: почти новую машину, выходной костюм почти от кутюрье, подружку для секса, симпотную и умненькую, почти тунеядца в бригаде, на которого можно было накричать, трудное прошлое, почти светлое будущее, счет в банке, кое-какие наметки и друга. Почти настоящего друга.
Мне даже почти полностью удалось забыть его. Я сумел бы убедить себя, что он здесь ни при чем, что я сам, что мне просто повезло, а он - не что иное, как плод моей фантазии, если бы однажды я не столкнулся со знакомым автомобилем цвета раздавленной клубники на парковке перед зданием, где располагался офис Квасьневского.
Я даже не вздрогнул, не удивился, не испугался. Тонированные стекла были наглухо закрыты, и я пялился на них с минуту, слегка загипнотизированный чернотой. Стекла отражали мир, оставаясь черной бездной. Мало-помалу тревога намочила мне ладони, а сердце начало стучаться быстро и как-то через раз.
Сглотнув комок в горле, я подкрался к машине сзади.
Как мне не хотелось, чтобы это была его машина. Мало ли на свете таких вот дорогих красных машин? Зачем будоражить прошлое, все забылось, мне так хорошо без…
Я глубоко вдохнул, задержал воздух в легких и, резко распрямившись, прильнул к стеклу, сделав ладони домиком.
С мгновение я ничего не видел, пока вдруг весь интерьер машины не возник передо мной в малейших деталях.
Черная кожа, деревянная лакированная панель управления, блестящие хромированные ручки и он.
Он сидел за рулем вполоборота и смотрел на меня. Я ткнулся взглядом прямо в черные очки и отпрянул. Я успел разглядеть только то, что он был совершенно серьезен. Хотя что может быть смешнее, чем тип, который заглядывает к вам в машину, сделав ладони домиком и зажав сумку между колен? Но он никогда не улыбался.
Я опустил лицо, как будто меня наотмашь по нему двинули, а выказать боль нельзя, и быстро пошел прочь, с трудом передвигая ноги из толстого поролона.
Себе я твердо сказал, что мужик с красной машиной не имеет к моей жизни никакого отношения. Ни-ка-ко-го.
Другом моим стал Квасьневский. Он так ловко удивлялся способности нынешней молодежи разгребать себе дорогу в вонючей пучине капитализма, что я просто не мог не заглатывать лесть, да так жадно, что она проскакивала чуть ли не до прямой кишки, и там теплело. Несмотря на преклонный возраст, он был своим в доску, с ним можно было посплетничать обо всем на свете, начиная с секс-туризма в Таиланд и заканчивая последним Chemical Brothers, очень, кстати, удачным.
Неудивительно, что, когда он внезапно умер, сделав это по своему обыкновению энергично, я искренне горевал, вновь почувствовав себя бесконечно одиноким. Перед смертью старикан хотел мне что-то сказать, нечто очень важное, судя по выражению лица, которое он состряпал из-под кислородной маски, но, как в пошлом кино, не успел - сработала привычка делать разом несколько дел.
Стояла золотая осень 99-й пробы. Листья тихо ворочались под ногами, умиротворенно шурша, священник что-то бесконечно говорил, но это не было утомительным, а лакированный гроб Квасьневского беспечно поблескивал на солнце до тех пор, пока его не начали опускать в яму и он не потух навсегда.
В толпе провожающих поговаривали, что Колотов упомянут в завещании. До меня даже долетел обрывок фразы, что "упомянут, стервец, прилично". Что до меня, то я собирался напиться и позвонить маме. Именно о ней я думал, кидая на Квасьневского комок земли с дождевым червем, обрубленным лопатой.
Прилаживая корзиночку с мертвыми цветами между маслянистых комьев земли, я чувствовал себя занозой в этой сумрачной толпе, а маму и родной дом - тем центром мира, куда труднее всего добраться и откуда постоянно сочится теплая живительная энергия.
Именно в этот момент что-то толкнуло меня изнутри. Я резко поднял глаза и застал его врасплох.
Он стоял в скорбном кольце по другую сторону могилы и пожирал меня взглядом через черные стекла очков. Впрочем, может быть, он смотрел себе под ноги или поверх моей головы?..
Во всяком случае, он был плотно стиснут со всех сторон и не успел скрыться в толпе. Впервые я сумел хорошенько рассмотреть моего протеже.
Несомненно, пожилой человек. Даже старый. Однако удивительно свежая кожа почти без морщин и совершенно незагорелая. В какой норе он просидел все лето? Вдруг в линии подбородка, форме головы, а может быть, в осанке незнакомца померещилось что-то знакомое… Вот если бы не тень от шляпы!
Левую руку тот держал в кармане, правую безвольно опустил вниз. Белая кисть на фоне черного костюма, который он в этот раз напялил, смотрелась отвратительно. К тому же указательный палец был без первой фаланги.
Я задом попятился в толпу. Вежливо, но настойчиво начал продираться сквозь лес скорбных фигур, чувствуя, что зверею. Содрать с него очки, вот что сейчас важнее всего на свете!
Я не успел. Он уже сидел в своем "Бентли" с убранной крышей. Машина стояла в стороне, как бы противопоставив себя веренице остальных машин, все как одна невеселой раскраски.
Наверное, даже на расстоянии чувствовалось, что у меня зудят от ярости кулаки. В эту минуту я осознал, что в жизни случаются моменты, когда энергию, которая вас переполняет, ничто не в состоянии остановить.
Я споткнулся, но удержался на ногах и в открытую побежал к нему. Именно в этот день у меня исчезли последние сомнения, что этот типчик в черных очках попадается мне на жизненном пути не случайно. Я бежал к "Бентли", осознавая, что он в любой момент может рявкнуть мотором и исчезнуть. Я был смешон, но он не улыбался. Он… ждал.
Когда до машины оставалось метров пятнадцать, он свесил руку через дверцу и разжал пальцы. На пыльную траву упала коробочка. Затем он отвернулся, положил вторую руку на руль, мотор повысил голос, и "Бентли" не очень быстро, но безапелляционно уплыл от меня.
Уродливый палец произвел на меня почему-то самое сильное впечатление. Да такое, что мой собственный потеплел и даже заболел ноготь.
Как это часто случается - накликал беду. Через неделю, когда я отчитывал на стройке одного румынского бездельника, мне его защемили двумя блоками и ампутировали.
От коробочки я ожидал чего угодно. За те десять шагов, что отделяли меня от нее, я успел подумать, что в ней если и не ключ от банковского сейфа, то, во всяком случае, ключ от разгадки.
В воздухе еще таяли выхлопные газы "Бентли", а я уже схватил блестящий прямоугольник. С минуту разглядывал. Ожидал чего угодно, только не этого…
Почему-то сам факт, что теперь он надумал взяться за мое здоровье, взбесил меня больше всего остального. Хотя, казалось бы, что в этом плохого?
Патчи от курения. Обыкновенное средство, помогающее избавиться от никотиновой зависимости. Намек на то, что надо бы бросать курить. Задуматься о здоровье.
Я - подопытный кролик. Меня ненавязчиво раскармливают. Поддерживают здоровый тонус для чистоты эксперимента. Какого эксперимента?
Я пожирал патчи яростным взглядом девочки, воспламеняющей взглядом. И если коробочка не воспламенилась, то только потому, что я смотрел недостаточно долго: бросив подарок ангела-хранителя на асфальт, я с остервенением раздавил его каблуком.
Не зная, как отомстить таинственному ублюдку, я раскурил разом две сигареты и отправился напиваться, как сам себе и обещал.
Квасьневский действительно упомянул меня в завещании и упомянул действительно неплохо.
Я решил так: не потрачу ни копейки. Ни единого гребаного кленового цента.
У меня появилась замечательная возможность проверить его силенки, ее не надо упускать! Поставим эксперимент. Как там у Люмьера было? Политый поливальщик? А у нас будет проэкспериментированный экспериментатор.
Обналичив свое "приданое", я вложил его без остатка в заведомо пагубный проект. Если ему суждено было реализоваться, он принес бы мне богатство. Однако шансы на это были ничтожны. Шансы, что мой ангел-хранитель сломает об него зубы, были гораздо больше.
Проект реализовался.
Не так размашисто, как мог бы, но достаточно, чтобы позволить мне перекочевать в класс состоятельных бездельников. На все про все ушло не больше года.
Я смотрел на цифры в выписках из банковского счета.
Да что же это такое? Он что, всесильный?
Цифры впечатляли. Я мысленно пробовал их материализовать. Трудно было себе представить, сколько это денег в объемном отношении. В кубических сантиметрах. Куча? Средняя кучка? Большая куча? Очень большая куча денег. Что мне с ней делать?
Подозрение, что за эту кучу нужно благодарить его, не позволяло мне насладиться ею по-настоящему. Радость победы была с запашком. Однако я решил воспользоваться деньгами, решив для себя, что они "отмытые".
Первое, что я сделал, так это купил красный "Бентли". В точности такой же, как у него. Ход оказался верным - это нанесло серьезный удар по его божественной сущности.
Затем проплатил советника-финансиста, специалиста по биржам и прочим способам легко нажить или потерять капитал. Тот компетентно посоветовал мне, куда вкладывать и в каких количествах
Да, я больше не хотел бездумно рисковать. А вдруг он - всего лишь плод моей фантазии? А я рисковал такими деньгами! Да даже если и не плод. Если и существует на свете чудак, который вознамерился мне тайно помогать жить. Это его проблемы. Я его об этом не просил и не прошу. Я его не замечаю. Его нет. Да и что это за помощь? Копейки. Я завалю его помощь горою купюр, заработанных самостоятельно.
Сказка тем временем набирала обороты. Писатель приложился к бутылке. Строка пошла отрывистая. Тон - крещендо. Я богател как на дрожжах. Деньги к деньгам. Заразная болезнь. Снежный ком, от которого нельзя увернуться, а только, растопырив руки, как для объятий, ждать, когда он навернет тебя на себя.
Вошел во вкус, понял, за что любят лошадей и какие мышцы развивает гольф, почему нельзя доверять скромным порядочным женщинам, а кокаин нюхать с полировки, почему не стоит бросать десятку в шляпу попрошайки и вкладывать в нефть, если уже вложено в недвижимость, осознал, что есть вещи, которые не купишь за деньги, и что от этого они в сотни раз желаннее, и бросил курить.
Может быть, он и следил за моими успехами, может быть, что-то там подправлял, а где-то ненавязчиво подтормаживал, главное, что я этого не знал. До той поры пока он действовал втихомолку, в свое удовольствие, мне на него наплевать. Наплевать!
Познакомился с умной девушкой и пережил такой особенный роман, что вдруг подумал, а не пора ли завести Колотофф-джуниора.
Конечно, я прозондировал почву, хотя и чувствовал себя при этом циничным покупателем. Оказалось, что Мишель и в действительности - дочка владельца яхт-клуба. Так что после условного слияния наших с тестем капиталов на воспоминании о нем можно будет поставить такую жирную точку, что не увидишь и кончика ботинок. Черт, вот въедливая штука! Все еще продолжаю рассматривать каждый свой шаг в преломлении к его особе… Свадьбу назначили на конец июня.
Мама не смогла приехать, сославшись на здоровье. Я настойчиво продолжал успокаивать совесть тем, что высылаю ей много денег. Да только что ей до них? В Канаду переезжать она не хочет, на новую квартиру тоже… Ей хочется, чтобы я просто всегда был рядом, а не прилетал пару раз в год. Обычный родительский эгоизм. Обычный родительский эгоизм?
За сутки до церемонии, выслушав подробный доклад секретарши о том, что все, что только можно приготовить к такому важному событию, как это, готово и большего просто невозможно придумать, я купил огромные солнцезащитные очки, сел в свой красный "Бентли" (я эту машину не любил и пользовался редко) и покатил на стройку - решил пригласить Дюкруа.
Стареющий расист работал теперь на меня, не подозревая, откуда на него свалился ответственный пост. Да еще и на старость глядя: он уже пару лет как был на пенсии, когда его по моей просьбе отыскали и предложили непыльную работу консультанта с хорошим окладом.
Несмотря на то что на спине его красовалась эмблема Kolotoff Inc, мой бывший мучитель и не подозревал, что является пружинкой в механизме, который с утра до вечера тешит мое самолюбие. А не подозревал он об этом, потому что я его оставил "на потом", в качестве самой пикантной закусочки.
На объект я явился в сопровождении подобострастного руководителя стройки, который в моем присутствии не знал куда себя деть и пристраивался то слева, то справа, то сзади. Кончилось все тем, что я просто решил забыть про его присутствие.
Дюкруа я заметил издалека. Сгорбленный, но еще бодрый, он что-то там объяснял двум верблюдовидным работничкам-эмигрантам, вероятно делая все возможное, чтобы максимально унизить их.
Дорогу мне преграждала лужа грязи с белесой пленкой из цементной пыли. Я хотел было поворчать на ее счет, но мой подобострастный сопровождающий уже поскакал на пятках прямо по ней, чтобы позвать Дюкруа.
Он сказал моему бывшему мучителю пару слов, тот оторвался от чертежей и рассеянно посмотрел в мою сторону.
Что-то не давало мне насладиться моментом. А ведь я смаковал его заочно годами. Я хмуро следил за тем, как руководитель стройки вытаращил на Дюкруа глаза и что-то нашептал ему в ухо. Наконец до ветерана куклуксклана дошло, что его хочет видеть "самый главный босс". Он подбоченился, постаравшись выглядеть моложе, кивком послал слушателей куда подальше и поспешно принялся сворачивать чертежи в трубочку.
Дюкруа уже семенил в мою сторону, без разбору шлепая по луже и заискивающе щурясь против солнца, когда я резко развернулся и пошел обратно к машине. Не доходя пары метров до "Бентли", я сорвал с носа очки и с хрустом раздавил их об асфальт.
К двухэтажному особнячку, в котором Колотофф теперь проживал, я подъехал, когда сумерки превратили садик перед домом в нехорошую темную массу.
Я подумал, что скоро, когда я буду возвращаться поздно вечером, то в окнах будет уютно гореть огонь, а из кухни - доноситься славный запах жареного мяса. Мишель так славно готовит телятину со сморчками! Последний день холостяцкой жизни, а я так и не отпраздновал как следует. Не хочется признаваться самому себе, но… Не отметил, потому что не с кем. Так друзей себе здесь и не нажил. Сначала менталитет, а теперь вот деньги. Трудно отличить искренность от прилипалы, времени много нужно, чтобы проверить человека, а времени нет. Эх, где же вы мои старые дружбаны с бутылкой "Балтики"! Ничего, напиться никогда не поздно.
Покрышки захрустели гравием по дорожке, ведущей к гаражу. В свете фар промелькнула чья-то тень. Или показалось? Пора бы уже обзаводиться охраной… И свет не включился, механизм сломался что ли?
Точно, нет электричества. Гараж тоже не открывается. Я отбросил дистанционку и вылез из машины.
Не успел я сделать и двух шагов, как почувствовал за спиной чье-то присутствие, а через мгновение стальная рука сомкнулась повыше моего локтя, не то чтобы очень грубо, однако достаточно уверенно, чтобы не сомневаться в компетентности ее владельца. Я порывисто обернулся. Их было двое, оба крепкие и хмурые. Недовольные тем, что приходится заниматься ерундой по ночам.
Тот, что был справа, сунул мне в нос полицейский значок, а тот, что слева, ослепил светом фонарика.