Ну а если все-таки получится, то за судьбу "Майкрософта" волноваться особо не стоит. Он непоколебим, не развалишь. На первых порах исчезновение президента будет скрываться. Как можно дольше. До тех пор пока не станет ясно, что Билл свалил безвозвратно. Тогда найдут какого-нибудь пешку двойника, который через полгода-год заявит, что уходит на пенсию, и его место займет один из замов…
То же самое случится и с Александром Колотовым. В принципе, задача выполнимая. Вот только сначала нужно решить: а хочу ли я свалить в действительности?
Чтобы хоть как-то насолить ему, я ударился в благотворительность. Начал жертвовать направо и налево. Колоссальные суммы. О моих безумствах трубили газеты и кричали телевизоры. Я начал слыть "миллиардером со странностями". Таким я на самом деле и был. Как ни странно, жертвовать он мне не препятствовал, и мне это вскоре надоело.
Потом я решил написать книгу. Мемуары. Рассказать всю мою историю. Черным по белому. Я даже начал. Но бросил. Получалась ерунда. Одно дело мучиться тайной самому, другое - рассказать об этом всем.
Может быть, просто созвать конференцию? Чтобы официально прослыть идиотом? Просто и со вкусом.
- Господа, спасибо, что пришли! Дело в том, что, когда мне было 27 лет и я только что приехал в Канаду, у меня появился опекун…
- Опекун? Что вы имеете в виду? Кто он? Фамилия? Назовите фамилию, господин Колотофф!
- Фамилию назвать не могу. Не знаю. В чем заключается опекунство? Гм. Он… как бы это сказать… помогает, что ли. А еще спасает. И подстраховывает. Ну и направляет тоже.
- Помогает? Спасает? Направляет? Вас? ВАС?!! Это же сенсация! Разве такое может быть?
- Может. Все делает за меня, козел хренов. Ангел-хранитель? Ну да, отчасти. Какой он из себя? Да такой… такой обыкновенный. Мужик как мужик В очках, шляпе и на доисторическом бензиновом "Бентли". Такой, знаете, без возраста… Нестареющий такой. И невидимый тоже. Никто, кроме меня, его, кажется, никогда и не видел…
Попытавшись писать, я открыл в себе новую грань. Как будто снял тоненькую кожицу, за которой было нечто новое, чувствительное, к которому было страшно прикасаться. Ощущение чистого творчества. Создать то, что до тебя никто не создавал. Сочинить новый мир, породить персонажей, проиграть невозможные ситуации, объяснить белое черным. Суметь втащить читателя в искусственную реальность так глубоко, что он захлебнется и захочет там остаться. И все это волшебство - посредством обкусанной ручки. Мне показалось, что в этом есть нечто божественное.
Я написал рассказ. Перечитал его сотни раз. Мне лично он понравился. А в голове уже толкались новые идеи. Я заболел пером. Решил: напишу сборник, отправлю в издательство, и обязательно под псевдонимом. Это будет мой личный секрет. Моя собственная победа, если напечатают. Главное, чтобы про это не узнал он. Главное, чтобы…
А время знай себе бежит и бежит.
Вот уже и мама умерла.
Начальник службы безопасности категорически запретил лететь в Россию. "Ты что, идиот?" - возмутился я. "Да, - отвечает, - идиот. Вы мне за это платите. Но вы не полетите. Сейчас это очень опасно. У меня информация".
Мы большие друзья. Зовут его Анджело, а фамилия греческая, которую я, как и положено маленькому самодостаточному корольку, не удосужился запомнить. Заканчивается на "опулус", разумеется. Анджело - вечно загорелый, с толстой шеей. Левую часть его лица пересекает шрам, и от этой его загорелости шрам всегда кажется особенно нездорово розовым. Похоже на мазок какого-то суперклея, который, засохнув, сместил кожу на пару миллиметров вниз на лбу, на веке, на щеке. Короче, внешность у моего самого главного телохранителя сумрачная, страшноватая, опасная. От этого он кажется особенно желанным и безоружным, когда через внешность эту "переступаешь" и поближе его узнаешь. Может быть, Анджело - мой единственный настоящий друг? Вряд ли. Он просто на работе…
Не лететь на похороны мамы. Да этот "опулус" просто офонарел! И потом, со мной вообще ничего не может случиться. Я неуязвим, я почти бессмертен. Опулус этого просто не знает. Я под его крылом. Я в его майке, я… Я же не преступник, чтобы совершать на меня покушения. Я всего лишь очень богатый человек И потом… Не каждый день у вас умирает мама.
- Я полечу, - твердо сказал я и встретился с Анджело глазами так, что в воздухе затрещало и запахло озоном.
Мудрый мужик. Самый доверенный из всех моих доверенных лиц. Крепость.
- И еще. Я полечу один.
Мудрые люди на то и мудрые, чтобы читать по глазам, по интонации, в крайнем случае просто по воздуху…
Анджело ничего больше не сказал. Он просто понял, что спорить бесполезно, и не стал тратить время. Несколько минут он размышлял, затем брякнул:
- Полетите на рейсовом самолете.
Меня вдруг охватило то самое возбуждение, которого я не ощущал так давно. Все-таки жить под кислородным бронированным колпаком - опасная штука. Исчезает иммунитет. Можно погибнуть от укуса комара, оказавшись на настоящем воздухе.
Ха-ха. Этакий Билл Гейтс, путешествующий в бизнес-классе обыкновенного рейсового "боинга", храбро снующего между разрывами террористических ракет "земля-воздух", пробираясь все дальше и дальше, на родину, к маме. Я открыл глаза.
- Полетите в экономе, - рубанул Анджело. - Так будет лучше.
По интонации начальника службы безопасности я понял, что больше уступок он мне не сделает. А он продолжал чеканить команды:
- Никому ни слова. В курсе будет только один человек. Этот человек - я. С меня и спрос. Полетите в гриме. Смените личность. Полностью. Это - обязательное условие.
Анджело собственноручно купил мне билет. Наклеил на лицо органическую маску. О существовании таких штук я даже не подозревал. Совершенно прозрачная, она приклеивается к коже и дышит вместе с ней, изменяя структуру лица на те ничтожные миллиметры, которые делают вас другим человеком. Чтобы снять ее потом, мне придется неделю умываться специальным раствором.
Выдал документы на чужое имя. Тоже русское. Логично: несмотря на годы, прожитые в англофонной стране, я сохранил русский акцент. Я посмотрел на розовую страничку. Степан Свердлов. Фамилия мне понравилась. Твердая, честная. Фотография в красной книжечке была сделана с моего "нового" лица. Существовал ли этот Степан на самом деле, здесь, в Канаде, или там, в России, и дал ли согласие на использование своей личности, я не спрашивал. Я просто знал, что все, что делает Анджело, является лучшим из всего, что можно сделать.
Опулус работал профессионально. На всю подготовку ушло полдня. У меня даже не оставалось времени упиться горем, и я отложил это занятие на долгие часы полета. На следующий день я уже должен был быть в родном городе. Как раз к похоронам…
Анджело собственноручно отключил камеры наблюдения и заставил "королька" вылезать через окно туалета. Я ему доверял как себе и, как послушный баран, следовал инструкциям, которые он мне выдавал порциями по мобильному телефону. Значит, есть у него доводы, чтобы весь этот маскарад затевать. Значит, действительно владеет информацией. Мало ли. Конкуренция не дремлет. Colotoff Inc. многим перешла дорогу. А как же иначе в мире ну очень больших денег?
Одетый в простенькую курточку коммивояжера средней руки, я на обыкновенном такси доехал до аэропорта и затерялся в толпе отъезжающих. Увидь я сам себя со стороны, через какую-нибудь публичную камеру внешнего наблюдения, скорее всего не узнал бы. От могущественного господина Колотоффа со многими нулями, что устанет выписывать рука, у серенького "продавалы" с дешевым чемоданчиком на колесиках не осталось никаких следов.
А если заглянуть в чемоданчик… Запасные трусы (ужасного качества), носки, костюм, галстук с рубашкой, гадкий лосьон для бритья, идиотские тапочки - стандартный набор человека, привыкшего проводить в командировках большую часть своей жизни, - меня от этого наборчика, наверное, стошнило бы.
В бумажнике у меня теперь лежали чужой паспорт, незнакомые визитки, кредитная карточка с логотипом конкурирующего, а не моего собственного банка, в телефоне - номера неизвестных мне людей, а в зеркалах я сталкивался с зашуганным "человечком из толпы", которого я сам узнавал только усилием воли. На мой взгляд, весь этот цирк был слишком уж детальным.
Успокаивало то, что за серым муравьем-коммивояжером отовсюду и ниоткуда наблюдает страшный и добрый человек со шрамом.
Мне вдруг стало хорошо от мысли, что я стал таким же, как все. То ли от реалистичности мизансцены, то ли от моего внутреннего настроя, да только Colotoff Inc. вдруг разом перестала иметь ко мне непосредственное отношение. Спустя каких-то полчаса скитаний по аэропорту мне уже было странно подумать, что где-то существует кожаное кресло в безразмерном кабинете, развернутое к окну во всю стену, а за окном - город, да что там город - страна, простирающаяся внизу, под ногами, в прямом и переносном смысле слова.
Единственное, что мне напомнило о на время потерянной империи, так это надпись на дне пластикового стаканчика из-под кофе, когда я швырнул его в урну. Их, кажется, производил один из моих заводов, а кофе был таким отвратительным, что я долго не мог запить его водой.
В кармане у меня лежал пистолет из термопластмассы, и это было единственным, что меня тяготило и что, на мой взгляд, очень мало вязалось с моим новым имиджем.
Анджело обо всем позаботился на славу. Таможенник очень спокойно рассмотрел пистолет, не спеша ознакомился с разрешением на его транспортировку в салоне самолета, взял у меня отпечатки пальцев маленьким сканером, сверил их с компьютером, затем проделал то же самое с номером, нанесенным на рукоятке оружия, зачем-то пересчитал патроны, попросил поставить пару росписей и… с улыбкой возвратил! Кто же я теперь, черт побери, агент разведки? Анджело просто волшебник! Кстати, я давно не повышал ему зарплату.
Я без проблем прошел паспортный контроль и с удовольствием слонялся по магазинчикам Duty Free. Ситуация, при которой не самолет ждет меня, а я жду самолет, показалась весьма забавной. Получая от этого физическое удовольствие, я выстоял в очереди перед кассой, заплатил за флакон духов наличными деньгами, а затем, не зная, что с покупкой делать, очень ловко избавился от него, незаметно отправив в мусорный бак.
Я даже на время позабыл о цели полета, а когда вспомнил, то произошло это так внезапно, что на горле сомкнулись тиски и оказавшийся там воздух долго и до головокружения не получалось протолкнуть ни вперед ни назад.
Боже, неужели я… увижу маму мертвой.
Органическая пленка толщиной в несколько микрон, которая покрывала мне глаза, наполнилась влагой, и я решил попробовать выжать ее в туалетной комнате.
До посадки оставалось несколько минут.
Я скорее почувствовал, чем услышал: дверь за моей спиной открылась.
Я стоял, нагнувшись над умывальником, и колдовал над левым глазом, как будто вставлял непослушную линзу. Кажется, под пленкой образовался маленький пузырек воздуха, я гонял его туда-сюда, а он почему-то не хотел рассасываться, хотя пленка была воздухопроницаемая. У меня создавалось впечатление, что я трогаю подушечками пальцев свою собственную кожу, которая сильно намокла и слегка потеряла чувствительность.
Наверное, между нами существовало особое энергетическое поле, потому что меня "схватило" еще до того, как открылась дверь. Именно "схватило" - я на миг почувствовал все свое тело, всю его поверхность, слепленную из затвердевшей кожи. В висках застучало, во рту пересохло, я одеревенел.
Мне не надо было поворачиваться, чтобы увидеть вошедшего. Это был он.
Я нашел его отражение в зеркале перед собой.
Он запер за собой дверь, бегло оглядел помещение и сделал шаг мне навстречу.
У меня помутнело в глазах. Я с силой зажмурился, повернулся на сто восемьдесят градусов и увидел его совсем близко.
Нам не надо было тратить время на приветствия. Мы были слишком хорошо знакомы. Неотрывно знакомы.
В его черных очках отразились пластиковые дверки распахнутых кабинок и я, выгнутый как в дверном глазке.
Он молчал несколько длинных секунд глядя прямо на меня.
- Ты не должен меня бояться, - сказал он. - Я хочу тебе добра.
"Добра?" - хотел я воскликнуть, но мысли заметались в голове так бешено, что я не смог переложить их на слова.
Голос! У него был до боли знакомый голос. Такой голос можно услышать, если позвонить самому себе по телефону.
"Ты называешь добром все те годы, что я провел с занозой в мозгу? Да ты же не оставил мне ни секунды, чтобы полюбить себя самого! Ты насильно топил меня в шоколаде. Ты сделал из меня волшебника, который обречен всю жизнь исполнять чужие желания. Я ненавижу тебя больше, чем все зло, которое я мечтал встретить на этом пути, но не встретил - ты сдувал его прочь. Я…"
- Ты не должен лететь, - сказал он.
Я сделал шаг в его сторону. Мысли вдруг разом исчезли, голова стала ясная, простая, как пустая полка, из которой вытряхнули книги, чтобы протереть пыль. Пришла пора действовать. Я сделал еще один шаг. Нас теперь разделяло два метра.
Начать с кика в пах. Я не слишком хорош в драке, но для такого случая можно постараться. Не размахивать ногой, как футболист. Просто несильно, но точно пырнуть носком в пах. Прямо под яйца. А потом мочить. Я моложе. Я регулярно занимаюсь спортом. Я проворен.
- Я не должен лететь на похороны матери… - повторил я, чтобы озвереть.
Но как, как, КАК он разыскал меня? Как узнал, что я здесь? Как отыскал в этом огромном аэропорту? Как признал под маской?
Его каменная морда оставалась безучастной. Он знал, что я думаю. Он всегда это знал.
Я сделал еще один полушаг и вспомнил про пистолет.
Стрелять в него, пока не кончатся патроны. Добивать на кафельном полу. С треском давить очки, дробить пальцы. Посмотреть, что же там у него внутри кровь или что-то другое? Замочить тайну моей жизни в аэропортовском толчке. Выдернуть занозу. Вспоминать о нем в прошедшем времени. Жить без него.
Я доставал пистолет из кармана долго, неумело, схватившись за дуло, а тот цеплялся за подкладку и не поддавался, на это ушли годы.
Он смотрел на меня, он ждал.
А как же голос? У него мой голос. Мой.
Когда, наконец, оружие было направлено на него, а щелчок затвора проскакал по распахнутым кабинкам, он сделал то, что должен был бы сделать давно.
Он просто снял очки.
И тайны моей жизни больше не существовало.
Он снял очки левой рукой, а правой сдернул шляпу.
Тайны моей жизни больше не существовало, но я не почувствовал облегчения.
Скорее наоборот, хотя я и знал теперь, кто он такой, но факт его присутствия здесь одновременно со мной был еще более загадочен.
- Ты не можешь убить сам себя, - сказал он.
- Как такое возможно? - спросил я.
- Ты поймешь это, когда… доживешь до меня. А пока…
Он не смог договорить. Я выстрелил. Кажется, я выстрелил случайно. Просто нажал на курок. Просто попробовал, что из этого получится. Бессознательно. Не отдавая себе отчет в последствиях такого маленького жеста - несильно потянуть на себя последнюю фалангу указательного пальца. Фалангу, которой у меня не было.
Что получается, когда выстреливаешь сам в себя? Ничего необыкновенного. Я попал ему куда-то в грудь. Сантиметрах в семи от сердца, а может быть и ближе. Он развернулся, как волчок в тире, и ударился лбом о фен для рук. Черные очки выскользнули из его старческих варикозных пальцев и покатились по кафелю.
У меня было столько вопросов, а я не задал ни одного! Он ждал от меня благодарности, ублюдок…
Я перешагнул через него - он хрипло поскуливал, умирая. Затем я сделал то, о чем мечтал все эти годы, - раздавил его проклятые очки. Я давил их долго и старательно, планомерно превращая в сухую лужицу пластмассовой крошки. Затем я выстрелил еще раз, в затылок. Из-под него по кафелю брызнуло красным, а внутри моего собственного затылка взорвалась петарда, там запылало.
С минуту я ждал, когда боль успокоится. Затем швырнул оружие в корзину для мусора.
Одновременно с этим я почувствовал прилив большой Любви. Любви к нему. Мне захотелось притронуться к его шее, которую я никогда не видел под этим углом, или хотя бы подержать в руке его руку, погладить обрубок указательного пальца, заросший как боеголовка. Счастье мое стало бы полным. Это было бы вершиной блаженства. Жаль, что я не подумал об этом раньше. Просто лечь рядом, обхватить рукой, слиться, даже войти в него…
В этот момент объявили посадку.
- Как вам? - спросил Хабибуллин, прерывая затянувшуюся тишину щелчком кнопки.
- Неплохо! Совсем неплохо! - сразу же отреагировал Полежаев.
- А я вот только не совсем поняла, как это он…
- Я вас спрашиваю не как профессионала… - Хабибуллин не обратил на Вилену никакого внимания. - Я по сути.
- И вообще, я не верю, что он был таким… богатым, - как ни в чем не бывало продолжила Вилена и повертела плечиками. - У богатых остаются повадки.
- По сути, я думаю, что это не биографичный рассказ. Обыкновенная фикция.
Полежаев демонстративно глянул на часы. Хабибуллин послушно встал.
- Ну что ж… Теперь вы подготовлены. Пройдемте к нему… Только, прошу, ничему не удивляйтесь.
Он сделал приглашающий жест и раздвинул шторы.
Все трое проникли в смежную комнату…
Мира не существует
…Полежаев и Вилена оказались в просторной палате, больше похожей на сюрреалистический "медицинский цех".
Никаких ламп, светильников и торшеров тут не наблюдалось, однако помещение было настолько планомерно освещено, что стены сливались с потолком и невозможно было определить его истинные размеры. Предметы обстановки от такого освещения, казалось, сами излучали свет.
- Проходите… - гостеприимно, но почему-то шепотом предложил Хабибуллин.
Полежаев и Вилена окинули помещение долгим удивленным взглядом, причем Полежаев нахмурился, а Вилена округлила глаза, что ей очень шло.
Вдоль левой стены простирался разделочный стол из нержавеющего материала. На нем лежали тяжелые дубовые доски, сплошь изрезанные, в одну из досок был воткнут огромный топор.
В потолке над разделочным столом висели крюки, а на белой кафельной стене красовались наборы ножей на магнитной планке.
Взгляд Полежаева привлекло также небольшое приспособление, напоминающее миниатюрный подъемный кран. С потолка на крученых, как телефонный провод, прозрачных трубках с темной сердцевинной свисали резаки, похожие на машинки для стрижки волос.
Чувствовалось, что все пространство за разделочным столом завалено продуктами производства. Что за производство могло размещаться в палате больного, было решительно неясно.
Хабибуллин перехватил взгляд своих гостей и сокрушенно покачал плечами.
- Ничего не поделаешь, - грустно сказал он. - Приходится адаптироваться. Зато морозильная камера очень даже пригождается.