4
Прошло несколько месяцев, прежде чем насытившись нечаянной свободой, Виталий вдруг осознал пустоту своего огромного пространства. И эта пустота была холодной, пугающей и болезненной. Он ходил по засыхающему зимнему саду, рвал листья и пускал их по воде искусственного водопада, который по всем законам Фэн-шуя стоял в углу, сидел за компьютером, перебирая сводки новостей, заходил на страничку своей жены, которая будто зависла в невесомости, но покой не приходил, и уют не создавался даже тогда, когда он нанял молодую и красивую домработницу.
– Я не могу без тебя, Сима, ты околдовала меня своим запахом трав и полуденного солнца, я безумен от этих коридоров, где нет тебя и твоих тёплых рук, – говорил он ирландскому коньяку, разглядывая его бликующую на солнце сущность. Виталий хотел обмануть себя своим жизненным успехом, своими манерами, привилегиями, но тут вдруг понял, что ничего из того, что он добился в жизни и чем так гордился все эти годы, не было им, а лишь принадлежало придуманному образу. Словно его жизнь была обёртка, в которой не было содержимого, простой упаковкой, в которую забыли положить бриллиант и он испугался, что нечаянно приоткрыл её, а внутри ничего путного не обнаружил.
– Где же я, Сима? Почему ты такая простая и, по словам моих родителей, недостойная меня, так привязала меня к себе, что без тебя, я стал ничего не значить? – спрашивал он у её портрета, но она улыбалась за стеклом пластиковой рамки и молчала.
Виталий вспомнил, как она любила ходить босиком по земле, как её ноги были в пыли и как он удивлялся этому. Она была необыкновенной. Гламурные женщины, которых он перевидал немало, были слишком предсказуемы и скучны, а Сима, с её пыльными ногами и растрёпанными непослушными каштановыми прядями была стихийна, как дуновение ласкового, и в то же время, дикого ветра, и тем самым его обезоруживала.
Он брёл по траве, впервые сняв ботинки, в дырявых не свежих носках, в старых джинсах, в ветровке, которую нашел в чулане и думал, почему он полюбил Симу. Почему он полюбил эту простую девушку из российской глубинки, которую как-то раз встретил в командировке на мосту старого города? Почему он спросил её, как пахнет рассвет и напросился его встречать на реке с ней вместе?
Воспоминания привели его к реке, совсем не к той полноводной, которая была в том маленьком захолустном городке, где они встретились, а к маленькой тихой, которая просто текла между ярких зелёных берегов и её изгибы были похожи на изгибы судьбы. Он лежал на траве около реки, которая впадала в небольшой пруд, и смотрел на плывущие облака. Они были свободны и ни к чему не привязаны. И тут зазвонил телефон:
– Здравствуй, Виталий.
– Здравствуй, – руки его задрожали, родной до боли голос, вывел его к реальности.
– Я просто хотела сказать тебе, что прощаю тебя. Линду уже не вернёшь, а тебе с этим теперь жить.
– Где ты? – закричал он в трубку.
– Вернулась домой, мне кажется, так будет лучше для нас обоих.
Звонок прервался. Виталий присел и стал тупо смотреть, как пришедшая на берег пруда старушка, стала кормить уток. Старушка была чистенькая и маленькая ростом, с маленьким школьным рюкзачком за сгорбленной спиной, с седыми подстриженными под каре волосами, которые были замотаны старым цветастым платком. Пожилая женщина кормила утят и ласково с ними о чём-то беседовала. Казалось, совершая эти действия, она приводила незримый механизм счастья, который природа ревностно закрыла от Виталия.
– Зачем вы их кормите, ведь природа должна сама о них позаботиться? – спросил он, чтобы нарушить гнетущую тишину, которая, казалось, подобно вакууму высасывала из него остатки души.
– Кормлю, потому что в этом мире мы должны обязательно о ком-то заботиться, а так как мои внуки подросли, то я забочусь об этих птицах.
– Мы разве кому-то что-то должны?
– А как же? Ведь мы так много получаем от этого мира: одежду сшитую другими, пищу выращенную другими, города построенные другими, значит, и мы обязательно должны быть полезными этому миру, иначе Бог не возьмёт нас к себе, потому что не отданные долги тяжёлым грузом потянут нас вниз, в адские обители. Мы должны заботиться о других сыночек, иначе никак. Даже ежедневно кушая пищу, мы слишком много убиваем живых существ, потому что для её производства люди губят гусениц, жуков, полевых мышей, коров, кур, свиней… Мы слишком много оставляем после себя мусора, слишком многим душам приносим боли и страдания, даже иногда не зная об этом. Наше удовольствие и комфорт всегда оплачиваются чужим дискомфортом.
– Откуда вы всю эту ерунду вычитали?
– Это только в твоём мире люди, прочитавшие книжки, думают, что они всё узнали. Надо тишину научиться слушать, там все знания. Вот я живу уже много лет близ церкви, о Боге думаю и о жизни размышляю. Вся мудрость в этой тишине, – она многозначительно посмотрела на него, и он с удивлением заметил, что её огромные карие глаза, окаймлённые редкими, но длинными тёмными ресницами, до сих пор говорили о том, что в молодости, она, несомненно, была красавицей.
Виталий сорвал травинку пожевал и, скривившись, сплюнул:
– А о собаках, которые гадят и царапают машины, мы должны тоже заботиться и расплачиваться своим дискомфортом?
– Конечно, сыночек, конечно. Все божьи твари и кто знает, для чего они появились в нашей жизни, возможно убирая за ними, мы воспитываем терпение и смиряем свою гордыню, поскольку наша гордыня взращена эгоизмом, а забота о других, это подобно поклонению Богу. Ведь в каждом живом существе его дыхание заложено. А ты поспеши, а то собачка-то, которую ты выбросил на шоссе около болота, погибнуть может…
Виталий чуть не подскочил от неожиданности.
– А вы откуда знаете?
– Не знаю, милый, как-то зрением слабеть стала, буквы плохо различаю, а вот даль увеличилась.
– Какая даль, вы что мелете? Вы что смотрели за мной… – но он остановился, понял, что она не могла этого видеть, потому что на шоссе никого не было, когда он Линду вытолкнул к лесу и тут же нажал на газ.
– Разве есть важность, как видела, коли это правда?
Виталий посмотрел внимательно в её поддёрнутые поволокой глаза и, повернувшись, побежал к дому.
– На болоте она, тонет… – кричала старая женщина, потрясая зачем-то костлявой рукой, на которой болталась уже пустая авоська и смотрела ему вслед.
5
Серебристый ленд крузер рассекал воздух, Виталий истошно жал на газ, не думая о видеокамерах, которые как надсмотрщики висели вдоль дороги и изо всех молил Бога, чтобы успеть. На 37 километре, он резко свернул с шоссе на ухабистую, частично заросшую травой дорогу и стал сбивать жёсткие стебли бампером, уже не обращая внимания, что они могут поцарапать его машину. На развилке трава увеличилась, и дорога стала совсем непроезжей, он остановился и стал кричать:
– Линда, Линда…
Но тишина была глуха к его крикам, она просто позволяла пройти сквозь себя его словам и вернуться эхом.
Тогда он бросил машину и ринулся в густо поросшую чащу, за которой еле виднелся край небольшого озера.
Он бежал, еле успевая раздвигать ветки, которые его хлестали по лицу и целились попасть в глаза, собирал на себя колючки, и уже грязь хлюпала в его ботинках, но чаща не подавала жизни, и никто не отвечал на его зов.
Подбежав к озеру, которое с одного берега сильно заросло камышом и тиной, он остановился, чтобы перевести дыхание. Первые капли дождя попали за воротник ветровки, оросили его лицо. Озеро было словно застывшее, смешно даже предположить, что здесь в этом месте, наполненном тишиной и покоем, бродит какая-то собака. И Виталий не выдержал, сел на прибрежный камень и заплакал:
– Господи, но почему же всё так… почему всё так нелепо и глупо в моей жизни? Поверить сумасшедшей старухе, проехать столько километров, потерять столько времени… Разве я не добился того, чтобы быть счастливым, разве я не работал, как вол, чтобы создать все условия для спокойствия, почему в моей жизни всё так перевернулось?
Он плакал горько, не стесняясь и, не ожидая никакого выхода из этой ситуации. Дождь, как будто задумался и перестал капать, а из далёких кустов камыша, раздался еле слышный треск и всплеск воды.
Виталий затих и стал прислушиваться.
– Линда, – совсем тихо позвал он. Но вдалеке, что-то зашуршало и через некоторое время раздалось еле слышное поскуливание. Виталий бросился на звук. Хлюпая по воде, подминая камыши, и, утопая почти по пояс в иле, он наконец-то достиг этого места, и, обогнув кочку, увидел почти не дышащий, но ещё живой комок из клочьев шерсти, грязи и перекрученных обрывков старой рыболовной сети. Собака почти бездыханная лежала на пожухлой траве, было видно, что ей стоило больших сил выбраться из трясины, она подняла на Виталия свои чёрные бусины преданных глаз и тут же их закрыла.
6
После дождя поля предательски одуряюще пахли. Осень ещё не поглотила их соки, тут и там вольготно распласталась зелень для отдыха и насыщения глаз, которые так привыкли к серым офисным стенам и тухлому воздуху кондиционеров.
Виталий толкнул калитку и зашёл в просторный двор. За сараем мирно кудахтали куры, а на высоком сеновале, лихо управляясь вилами, работал пожилой опалённый солнцем, мужчина.
– Добрый день, – поздоровался Виталий.
– Добрый, – насуплено ответил он.
– А где Сима?
– Где, где, в поле она, нынче сено к зиме завозим, не видишь что ли. Явился, не запылился.
– Да ладно, уж, Сергей Петрович, сами как-нибудь разберёмся.
– Да беги уж, она на сопке сейчас, как выйдешь за ворота – направо по тропинке, как раз дойдёшь. Ждала тебя, дочка.
Виталий вернулся к машине, открыл дверцу, и, отцепив поводок от ошейника Линды, выпустил её на траву…
7
– А ты видел после этого ту старушку? – спросила Сима, потянувшись и зарывшись щекой в мягкую подушку. Глаза её были ясные и весёлые, как небо в летний погожий день.
– Нет. Мне даже порой кажется, что её и не было.
– Как так, ты всё выдумал про неё?
– Нет, не выдумал, но может быть это была моя совесть?
Прощальный подарок
1
Лика была красива, стройна и очень любила танцевать. Она бы танцевала всегда и везде, но, как ни странно, жизнь её забросила в индийские Гималаи, где в кинофильмах танцевали почти все, а в жизни практически никто. И это было более, чем странно, ведь танец является не только неотъемлемой частью культуры, но и очень способствует здоровью, восстановлению беспрепятственной работы энергетических каналов после стрессов, убирает блоки и благоприятно сказывается на нервной системе человека, что особенно полезно для переполненных эмоциями женщин. Печальная правда состояла в том, что в Дхарамсале не было ни одного места и даже ни одного ресторана, где можно было бы отвести душу. Мерно идущие по узким улочкам буддистские монахи, местные тибетцы, индийцы и туристы, не давали никакой возможности даже сделать лёгкую пробежку, а полное отсутствие спортивных площадок вообще лишало какой-либо возможности быстро перемещать тело… Эта странность немного компенсировалась наличием нескольких небольших помещений для занятия йогой или бесконечными спусками и подъемами по горным тропинкам, но не более.
– Мы с тобой расстаёмся, – спокойно сказал ей Никита.
Он был её парнем, с которым она в Дхарамсале училась буддистской философии. Никита был импозантный, успешный, с подвижным весёлым характером и нравился девушкам. И что самое примечательное, был намного младше Лики и почему-то думал, что она должна за это вечно расплачиваться, обслуживая его и во всём ему потакая. Она объясняла ему, что от возраста человек не должен терять своей значимости и также имеет право на счастье, заботу любимого человека и на саму вот эту любовь. Ведь они же вместе, значит и их отношения должны быть партнёрски-равноправными, иначе он может просто уйти. Возможно, эта идея со временем обрела форму. И окончательно он решил с ней расстаться, потому что в Дхарамсале ему встретилась другая девушка, моложе, знающая иностранные языки, используемые в этой части мира, и готовая всегда и во всём внимать его наставлениям.
Казалось, что уходя, он забрал с собой всю Вселенную и поместил её на другой орбите.
Лика понимала, что это могло случиться, но за многие годы совместной жизни и занятий на буддистских ретритах, она сильно привязалась к нему, и горечь нещадно залила её сердце. Да и само расставание было каким-то некрасивым и неблагородным, потому что это расставание было больше похоже на то, как мужчины меняют машины. Например, когда подержанную легковушку, которая вскоре может потребовать ремонта, меняют на более новый джип, потому что на нём удобно ездить именно в этой местности. И все понимают, что это вполне логично для машин, но не в отношении людей, и тем более женщин, но Никита не хотел быть сентиментальным или, скорее всего, вообще не хотел об этом думать.
У Лики не было такого щедрого выбора встретить нового друга в маленьком индийском селении, и даже с малочисленными девушками из России она общалась очень редко.
Дхарамсальское солнце быстро закатилось за соседний склон гималайских гор, и подул холодный ветер. Он дул нещадно, пытаясь разнести крыши домов и оторвать верхушки деревьев, гоняя по кривым закоулкам небрежно брошенный мусор и закутавшихся людей. Он до основания продувал и замораживал все внутренности брошенной души, и от него не спасали ни тёплое одеяло, ни тёплая одежда.
– Ты пойдёшь на пати? – спросила случайно встреченная на базаре землячка Таня.
– Какое пати? – заинтересовалась Лика, отогревая замёрзшие пальцы.
– Да ты разве не знаешь, что иностранцы арендовали большой зал и решили устроить танцевальное пати в честь Нового года на целых три дня! Приглашают всех нас из России и местных!
– Да, ты что?! – Чуть не закричала Лика во весь голос прямо на узенькой улочке, где за ними наблюдали торговцы, – Это же так здорово!
Мир заблестел снежными вершинами, сосновыми иголками и позолотой буддистских ступ.
Впервые за долгие месяцы Лика накрутила локоны, накрасила ресницы, надела новые джинсы, которые берегла для выхода, и заулыбалась собственному отражению в зеркале. Сдавленная грудная клетка стала потихоньку распрямляться и заполняться свежим гималайским воздухом.
Вечер обнял её восхищенными взглядами иностранцев, а также и восхищением местных тибетских и индийских парней. Даже россияне с удивлением смотрели на неё и с неподдельным интересом смотрел Никита. Лика несколько раз встретилась с ним глазами, но он их тут же отвёл.
И вечер продолжался. Она танцевала самозабвенно, весело и талантливо. И девушки и тем более, ребята, оценили её искусность, лёгкость и почти парение над танцполом. Многие из них выходили на середину и пытались её перетанцевать, но почти падали от усталости и сдавались. Она могла подхватить практически любой стиль, в том числе, самый современный и ещё не всеми освоенный в этом дальнем краю мира, и поэтому вызывающие пристальный интерес. Когда она выходила с вечеринки, то ребята прощались с ней, высоко поднимая руки, маша и крича, что ждут её завтра, обязательно и бесповоротно. А домой её провожал новый знакомый с большими красивыми глазами.
У ворот отеля, где жила Лика он задержался, смущенно подержал её ладонь в своей тёплой руке, посмотрел ей в глаза и отпустил. И она выскользнула и весело побежала в свою ледяную комнату, потому что в Дхарамсале не было отопления, и зимой было достаточно сложно обогреться, но в этот раз она не чувствовала холода, то ли от того, что хорошо разогрелась от движения в танце, то ли от тёплых рук этого большеглазого индийского юноши.
2
Следующий день выдался солнечным и радостным. На площади Маклеод-ганджа, как всегда сновал разношерстый народ, перекрикивались торговцы, и с трудом проезжал среди идущих людей всевозможный транспорт. Праздник ещё не закончился и все с радостным предвкушением ждали вечера и его продолжения. Многие собирались группками и горячо перешёптывались о пати и о русской девушке, которая там вчера чудесно всех перетанцевала.
Рон работал в агентстве по продаже билетов и уже с утра рассказал своим друзьям по офису, как проводил Лику домой, и что возможно у них могут начаться романтические отношения. В Индии эта тема беспокоила парней очень сильно, и многие были заинтригованы, а значит, хотели быть в курсе событий и с нетерпением ждали новостей.
– Ты что в старуху влюбился? – спросил, зашедший в агентство Никита и ухмыльнулся Рону прямо в лицо.
– В какую старуху? – спросил Рон, и тут же заметил, как ребята в офисе отложили свою работу и обратили к ним свои лица.
– Да женщина, которую ты вчера провожал, старше тебя на 12 лет.
– Да, ты что? Это Лика что ли?
– Ну да.
– Шутишь?
– Нет. Совершенно серьёзно, ей 38 лет. Я же её бывший парень, мне ли не знать о её возрасте.
– Но в это же трудно поверить, в 38 лет у нас в Индии уже становятся бабушками, а она танцует, как подросток!
– Хорошо сохранилась, но это правда, – нарочито жалостливо проговорил Никита и прямо взглянул в глаза Рона.
– Меня же все друзья засмеют!
– Конечно, засмеют.
Рон растерянно мял бланк билета и руки его почти тряслись…