КАК СКАЗАНО В ВЕЛИКОМ "ДЕКАМЕРОНЕ"
Этот разговор двух маловицынцев автор подслушал совершенно случайно, - хоть и в этом случае ему тоже нет оправдания. Но - лень было вставать, лень шевелиться, и уж тем более лень затыкать уши. В-общем, что за великое дело! - ну, встретились напротив избы, где живет автор, два мужичка, ну поговорили; присели даже на время беседы на кучу дров, назначенных для распиловки. А автор лежал в ограде, за воротами, на широкой старой доске, и размышлял над небольшой даже в местном масштабе, - но для него очень серьезною проблемой. Дело в том, что сломалось топорище у колуна, и было два выхода: или вытесать топорище самому, или взять колун у соседа. Однако набегала и масса побочных обстоятельств. Если тесать самому - где взять брусок? Ведь не из всякой палки, жерди или доски выйдет хорошее, прочное, ухватистое топорище! Где взять острый, заправленный топор, чтобы обтесать материал? Да еще и - получится ли оно, топорище? Не получится - останется жалеть, что испортил неплохую деревягу, зря потратил время и силы. Перед тем надо точить топор, чтобы он сделался достаточно острым. Вбивать клинушки между железной насадкою и головкой топорища - это чтобы он надежно держался, не ударил, сорвавшись, по ноге: так недолго получить глубокую рану, угодить в больницу; или распластать важную жилу, сосуд, откуда вытечет мигом кровь; или еще того хуже - получить столбняк от бактерий на железе: такие случаи тоже бывают, сплошь и рядом.
Второй вариант - пойти к соседу, и попросить колун у него. Здесь тоже есть свои плюсы и минусы. Допустим, он даст: что ему жалеть какой-то пошлый колун? Но не затребует ли бутылку за право временного обладания им? А если затребует - то предпочтет ли выпить ее один, или захочет разделить с тем, кто ее принес? Так получается один расклад, а так - совсем другой. В любом случае здесь надо решить сначала главную проблему: где достать деньги на эту самую бутылку? Это сложные экивоки! Можно попробовать занять у соседской жены, пока его самого нет дома, а вечером и нагрянуть с бутылочкой: вот он я! Тут такое, понимаешь ли, получилось дело…
А вдруг он вовсе и не попросит за это никакой бутылки? Бери, скажет, этот колун, не нужен он мне пока; дело соседское: нынче ты, завтра я… Что тогда делать? Так и стоять, словно дурак, с этой бутылкой, купленной на их трудовые деньги? Опять, как у космонавта, нештатная ситуация! Можно уйти с бутылкою - никто ведь ее не просит! - домой, и выпить ее тихонько одному, соорудив убогенькую закуску, в грустных вечерних сумерках. Ох, много есть что вспомнить и помянуть теплым или холодным словом. Нет ничего дороже такого одиночества! Но - нет ничего дороже и тихой, полной воспоминаний, мыслей и просветлений беседы двух людей за стаканами крепкого напитка под чахлыми яблоньками в огороде, когда летают жуки и стрижи, и несется с ботвы бодрый комар!..
Вот эти-то размышления, достоные Канта и Шопенгауэра, и были прерваны появлением двух маловицынцев, случайно сошедшихся возле избы, где автор проживает, а если точнее - напротив ее ограды.
- Здорово, Толян!
- О, Патя! Здорово, здорово!
- Ну-ко постой, покурь. Давно ведь не виделись.
- Но-о… Как живешь-то?
- Дак это… как сказать… Живем не скудно: купим хлеб попудно, купим пуд, поставим в кут, ходим да глядим - скоро ли съедим?
- Но-о… Хренишко-то стоит?
- Худенько жо! Изредка теперь. Изредка. А ты че? Поди, нову гулеванку завел?
- Хо-хо… Как-то зажал одну - часу не выдержала, заблажила, курва!
- Здоро-ов… Помнишь, как молодыми Пудовку-то в логах драли?
- Как не помнить! Где она теперь, та Пудовка?
- Не так давно померла. Уснула пьяная в бане - а та и загорись. Один череп да кости нашли.
- Во-она што…
- Винко-то жорешь?
- Как не жору. Нелегулярно токо. Как уж повезет.
- А робишь где?
- Токарю на пуговичной. Ране-то больно худо было, а теперь - ничего, даже зарплату дают. Тоже нелегулярно. Ишо дивидены какие-то обешшают: вы-мо теперь хозяева! Брехуны. Никогда работяга хозяином не был и не будет: не его это дело. А ты?
- Безработной теперь. Я ведь в МДО, в машинно-дорожном отряде робил, ты помнишь? А когда разгонять-то стали, начальство и толкует: берите, мо, мужики, свою технику по госценам, по остаточной стоимости! Я свой бульдозер и выкупил. Че-то… совсем немного отдал. Стоял он у меня за огородом. Стоял, стоял… Гляжу - ни дела, ни работы: ни огорода на нем вспахать - тяжел, землю курочит! - ни на покос съездить: одной солярки сколь сожрет; разве когда пьяный напьюсь да дорогу поравняю. Что, думаю, зря стоять железяке: она ведь ржавеет, ей нигрол, солидол, дизмасло надо, а за бесплатно-то их уже не возьмешь. Туда-сюда… Договорился с Костей Палилком… помнишь его? Возле базара живет, у строителей робил. Футболист, но! После армии за леспромхоз играл. На Нинке Евтеевой женат, Гришки Виноградова падчерице. Гришку-ту знашь? Да на ЗИЛе в райпо робил. Ищо с Сашкой Бажиным в соседях. Да Сашка-то! У него баба в шестом магазине, как раз на бакалее.
- А, этот-то! Ну, как не знаю. Ему бульдозер-от толкнул?
- Бестолковой ты! Косте Палилку, вот кому!
- А!..
- Вот и "А"! И не ему даже, а шурину его, Федьке Гунькину. Он за городской баней живет - справа там, в логу… Вот, ему и продал.
- Дорого взял?
- Да ково… С ним же вместе все и пропили, за пару недель. Он потом с ним на кирпичный устроился, отвалы в карьере ровнять. Сначала-то худенько… без работы сколь-то они сидели, да и Федька цену набивал: столь не подходит, да столь неподходит… Сначала-то драли нос, даже на порог директор не велел пускать: без рвачей, мо, обойдемся! А как заказы-то грянули - оне и взвыли: от своего-то бульдозера одни ленивцы остались, а без машины - хоть все производство останавливай! Туда-сюда кинулись - а там уже лишнего ничего нет; то, что осталось - самим надо. Пошли к Федьке на поклон. Тут уж он все, что надо, с них взял.
- Во как! Ну и чего?
- К-кум королю! Св-ват министру!! Я узнал, прибегаю к нему: "Бр-рат, бери в сменщики!" А он мне: "Каки теперь сменщики? Это слово забыть надо. Есть владельцы, совладельцы, и наемные рабочие. Владелец бульдозера теперь я, совладельцев мне не надо, а рабочих нанимать - пока капитал не позволяет. Вот разве поднатужусь, еще тракторишко прикуплю… А пока один на машине робить стану. Пуп рвать, дело заводить. Ты-то мне и совсем безнадобности: сына с зятем стану научать да к этому делу приспосабливать, чтобы было с кого спросить". Так я и ушел несолоно хлебавши. Ну скажи: есть или нет справедливость? Федька на моей машине миллионы гребет, а я туда-сюда болтаюсь, седьмой хрен без соли с бабой доедаем. Забыли, когда уж и колбасу-то жевали. Надо будет, видно, пойти как-нибудь в выходной на кирпичный, да искурочить бульдозер-от, чтобы Федька не выдрючивался. Такая вот жись…
- Но… А я слыхал от кого-то, что ты теперь браконьерством занялся! И живешь не худо.
- Болтунов много… Больно-то не побраконьеришь: нынче хватает таких любителей: каки были рыбные места - там уж и ловить некого. Если пудик-другой взял - так уж и слава Богу. Но ведь и работы-то еще сколь! Коптить, солить…
- Рыбоохрана-то не ловит?
- Если и заловит - что с нас взять! Сетишки старые… Они не очень-то и стараются, больше удочников ловят, знают: мы тоже ребята-ежики, просто так не даемся…
- Ну, дак ты не доложен голодным-то сидеть. На колбасу доложно хватать.
- Да где там! - в голосе послышалось отчаяние. - Разве дадут пожить-то? Одному авдокату полтора миллиона отнес!
- Пошто?
- Дак за сына, за Аркашку!
- Он опять у тебя сидит, ли че?
- Сидит, варнак! Вот, суд на той неделе.
- За воровство?
- Како воровство! Он за него первой раз сидел. Лодочные моторы с ребятами воровали. Им за это давали условно. С отсрочкой, што ли… как-то так. А он после того возьми нажорись, да и пристал к одному мужику: давай, мо, деньги! И часы. И плащ. А мужик-от был Мишка Посягин. У него еще отец на пилораме робил, помнишь его?
- А-а, Рваное Ухо!
- Но. Мишка-то в "Сельхозтехнике", в кузне…
- Да знаю я его! Вместе призывались, токо в разные команды угодили. И керосинили не раз, по молодости лет. Однова, помню, так за танцплощадкой схватились - чуть до смерти друг друга не ухвостали. Дак он и оказался?
- Так-кая, брат, получилась мутотень… Я к нему на другой день набегаю: ты, мо, чего это? Зачем парня садить? Разве сами собой не сладимся? Он и сам чуть не ревет: я, мо, разве што?! Как раз, мо, на беду милиционеры мимо ехали, я им и замахал: караул, мо! Ну, они Аркашку и заловили: тоже пьяной-то далеко не убрел. Да печатку, враг, у мужика с пальца-то сдернул: а это была у него материна память. Да ищо и в рыло ему насовал - он ведь у меня лось здоровой! Пять лет давали; четыре отсидел. Вернулся, какой-то шестеркой к Мите Рататую устроился, девку завел… И не так штобы пил. И вот, в начале июня… выходной у него был. Собрался с утра: я, мо, папа-мама, схожу позагораю. Ну дак ступай! Пришел на полянку - это за поскотиной, где Васьки Козлова покос, - разделся, лег… А там как раз ищо мать с дочкой шестнадцатилетней отдыхать наладилась. Тюмина помнишь, завуча? Вот, его дочь и внучка. Из Емелинска наехали. Ну, мой-то загорал-загорал - вдруг как вскочит, как набежит на них, да и давай по земле валять! Ни подняться, ни убежать не дает. То на одну сверху сядет, другу за волосы держит, то наоборот. Хохочет, матерится… Ладно, хоть не сильничал, а то бы - совсем беда!.. Потом пинками давай их по поляне-то гонять. Устал, да и говорит матери-то: ступай, тащи бутылку, а то дочку не отпущу! Та - в райотдел, прямым ходом. Вот… ладно, если и теперь пятериком-то отделается!
- Так оно… К Мите-то ходил?
- Как жо! А у него свои резоны: вы, дескать, меня тоже доложны понять… Я, мо, всех с ходками принимаю, всем даю шанс. Кто твоему парню денег дал на первое время? Кто его к делу пристроил? Но сказано было так: больше не светись, это нам ни к чему. А он?!.. Ведь Тюмина-то весь город знает, у него тут и связи, и авторитет! Сам мэр у него учился. Приятно ли мне, что каждый тычет: вот-мо, Митина-то гвардия - совсем обнаглела, стыд потеряла! Мне теперь не о том думать надо, как твоего обормота вытащить - а о том, как перед народом оправдаться! Одних подарков этим бабешкам сколько сволок! Может, я теперь в депутаты думаю выдвигаться - как, с эким-то пятном? Так что ступай, мо, дядя, и спасибо говори, что твоего выродка до сей поры в камере не замочили…
- Вот беда…
- Мать-то ревет - уж два раза в омморок шибалась. "Не дождаться, мо, его, не дождаться боле…". Да-ко, Патя, спички - мои кончились. Кххо-о-о!!.. Такая вот жись… ниче ни к чему. Одно время думал: вздернуться, што ли? Нет интересу. Куражу, Патя, нет. Ведь пока молодой, как живешь? - сил много, все впереди, детишки радуют: все, мо, обойдется. Дотянешь до старости, будешь конфетки внукам дарить, с удочкой на зорьке сидеть, да дремать в холодке, - а не всегда так, Патя, выходит. Жалко!.. А ты-то хоть как? У тебя ведь тоже углан-от - мужик уж!
- Как не мужик - двадцать шесть годов.
- Все, поди-ко, музыку играт? Я ведь помню, как он на концертах-то выступал: голову на гармошечку положит, да так это наигрыват…
- Ох, Толян… Через эту музыку и жись-то у него вся порушилась.
- Вот уж не поверю. Музыка - это весельство, какой от нее может быть вред?
- Я и сам так всегда думал. С самого детства все ему в руки нес: что гармошечку, что балалаечку, что гитарку… Я ведь тоже играю, ты знаешь. Но я-то - все самоуком, где что ухватишь - то и ладно. А он как на ноги встал, так и начал играть. За что ни схватится - из того и музыку старается слепить. Музшколы тут нету - дак мы его то к одному, то к другому учителю водили. И на трубе в школьном оркестре, и на саксофоне даже играл. Мы уж с бабой радовались, руки потирали: ведь это вечная шабашка, вечный доход! Одни похороны взять… А получилось - выучили на свою, да и на его голову.
- Как это?
- Да вот так. Школу-то кончил - и говорит нам с матерью: я, мо, хочу в Емелинск ехать, в музыкально училишшо! Мы зашумели: не болтай, мо! Надо специальность получать, к жизни готовиться, а не заниматься ерундой. Музыкант - это што за специальность? Ходить, рожу продавать? Одно дело - сел, поиграл для удовольствия, или для приработка, но штобы работать - это нет, брат… Сначала-то мы не больно: иди, мо, поступай - кому ты там нужон, никакого образования по музыкальной части нет. Там ведь таких не берут. Ладно, поехал на предварительную беседу. И ш-што бы ты думал: прошел, варнак! Тут уж пришлось говорить с ним на басах, да в скулу ему: шал-лишь, мо! Мать ревет тоже… Короче, уговорили мы его: получи, мо, сперва хорошую рабочую специальность. Да - в наше ПТУ, на газоэлектросварщика - худо ли?! Он давай там опять каки-то ВИА, оркестра гоношить, на смотр ездили, второе место взяли… Получил, в-общем, диплом, и - в армию увалил. Мы с матерью вздохнули спокойно: там перебесится, поди-ко, забудет всяку музыку. У него и правда служба-то хорошо пошла: он парень спокойной, покладистой, да и товарищам, видно, приятен: сыграет хоть на чем, споет… Таких ведь любят, я по своей армии помню. К концу написал: начальство предлагает пойти в школу прапорщиков. А он служил в морской пехоте. Чем не служба? - форма красивая, порядки там хорошие… Давай, мо, Генька! Хоть свет повидаешь, черта ли тут… Думали уж - все там на мази; вдруг - приехал, явился: встречайте дембеля, решил так: это дело не мое, хочу посвятить жизнь музыке. Снова здорово! "Посвящай, - говорю, - давай! Токо сперва квартиру заработай, а то где жить-то станешь? Да оденься маленько, да што да…". Ну, стали дальше жить. А тут баба ищо одну девушку стала приваживать, с работы, она в больнице работала кассиром, а девка-то старшим бухгалтером, после техникума. Заводная такая, моторная… больно бабе поглянулась! Да ты знашь ведь ее! - Фины Барсуковой дочка, с автобусной. Вот, приведет ее, усадит чай пить, телевизор смотреть; потом Геньку поиграть попросит, дальше - "Ты бы проводил ее, сынок, поздно уже!" Короче - сыграли свадьбу. Он тут заметался было, а мы: "Цыц! У тебя теперь семья, о ней надо думать". Как раз молодежной кооператив сгоношился, они там себе дом строили в свободное время; ну, дак сваршык-монтажник в этом деле - первой человек! Целой год он там мантулил; придет домой, токо возьмет гитару или баян в руки, глядь - уж и спит. Получили двухкомнатную; и девчонка родилась у них. Жена-то его, Лида, прямо так и заявила: "Квартира есть - значит, я на одном не остановлюсь!" Глядь - уж опять беременная ходит. Казалось - живи да радуйся! А Гено-то - взял да вдруг и ушел из дому! Нашли - оказывается, живет у дружка, такого же придурка-музыканта. Я явился туда, командую: "Ну-ко собирайся быстро, а то живо в бледной вид приведу!" А он подошел, да ка-ак мне влепит! - я и с копыт слетел. Вспомнил морскую пехоту. Заплакал, и говорит: "Загубили вы мою жизнь". Вот она, благодарность ихняя, Толян!
- Ну дак в чем, в чем беда-то? Где он у тебя сейчас?
- А пастухом робит, и в семье не живет. К дому, ребятам, бабе - совсем равнодушной стал. Только мелодии подбирает, да проигрывает. Придурок.
- И точно - придурок! - собеседники поднялись с бревен. - Нет нам в них удачи, Патя. А дочка-то твоя - она хоть как? Тоже музыкантит, нет?
- Да не, с ней нормально. На пуговичной робит, бракером. У ней уж тоже ребенок есть, девочка. За Витькой Полудницыным, - он техником на междугородке. Отца-то его ты должен знать. Сергей Иваныч, механничает на кирпичном… Нет, та семья хорошая. А этот баламут - испозорил нас, гадюга!..
Ноги затопали по сухой земле, унося тела Пати и Толяна. Сколько можно узнать про людскую жизнь, просто лежа в ограде, на широкой грубой доске. Недаром говорят, что вся прелесть бытия - в его бесконечном разнообразии. И не устаешь удивляться богатству красок, набросанных вокруг основного сюжета.
Недаром Джованни Боккаччо заметил в своем дивном произведении: "Женщины дали мне тему для множества стихов, а вот Музы не дали и для одного". А уж он-то знал, о чем писал.
СУРОВЫЕ ИГРЫ МУЖЧИН
"Мерседес" легко, приземисто, словно экранолет, стлался над гладкою дорогой. Осталась позади родная емелинская земля; Олежик повернулся к товарищу:
- Не пора ли нам перекусить, друг мой?
- Не только пора перекусить, душа моя: пора и отдохнуть. Сумерки на дворе; разве мы с тобой такие уж любители путешествий, что не прервемся даже и на ночь?
- Да, усталость чувствуется. Рули в чайную!
Обстановка с питанием на трассе была им более-менее известна, - вскоре они остановились в небольшом городке, и вошли в заведение под вывескою: "Трактир "У Магомета"". Там кормили вкусно, сытно, и достаточно изысканно: даже лобио водилось среди блюд, и трудно было предъявить к нему гастрономические претензии. Уютный зальчик пустовал; тем лучше! Откуда-то из кулуаров возник мягкой поступью сам Магомет, - а может быть, это был какой-нибудь Ахмет, леший знает! - и раскинул длани:
- Какие гости! У таких людей я сам принимаю заказ, никому нэ доверяю!
- Да мы, собственно… короче - действуй, шеф! Сам понимаешь!..
- Как же нэ панымать! Все, все сдэлаю! Что за разговор! Я прошу пятнадцать минут: но зато какой будэт стол! Цц-ах-хх!.. Цю-у-у!.. Чем пока занять ваше время? Соки, тархун, кола? Какая музыка вас устроит: классика, тяжелый рок, русский фольклор? Есть свежие порнофильмы, отечественной тематики: изба, баня, березки, сенокос, на столе у начальника, под портретом Ленина, в лагерном бараке; это - за отдельную плату.
- Не надо, - сказал Витя. - Мы вчера всю ночь барались. Значит, аудио: включить блатату.
- Мягкую блатату, - поправил Олежик.
- Да. Мягкую. И бутылку водки.
- Водки? - кавказец приблизил голову: не ослышался ли? - Есть хванчкара… и лобио… телиани…
- Делай, как сказали.
Хозяин удалился. Витя сопел, маялся на стуле, глядел в сторону.
- Ладно, не менжуйся, - успокоил его друг. - Мне тоже почему-то хочется.
- Правда? - тот повеселел. - У меня… фу… даже лопатки свело: словно бы кто-то между них крупным калибром запулить хотел.