Когда я пришёл на работу и занял директорский кабинет, то прекрасно понял, что отец имел ввиду. Я действительно не знал, с чего начать. Сел в кресло и сидел, ничего не делая, пока секретарша не помогла мне. Она незаметно вошла в кабинет, заботливо поставила на стол чашечку кофе и села рядом.
Надежду Петровну, так звали секретаршу, я знал давно. Ещё когда отец только организовывал свой кооператив, лет пятнадцать назад, она пришла к нему, и с тех пор бессменно занимала свой пост. Я, тогда ещё школьник, частенько забегал к отцу на работу и Надежда Петровна, как заботливая мама, занималась со мной, чтобы я не мешал отцу работать. Надежда Петровна всегда была посвящена во все мои тайны. Она была для меня больше, чем секретарь отца. Она была и нянькой, и подружкой одновременно. Я не мог представить себе фирму без Надежды Петровны, и Надежду Петровну без фирмы.
– Волнуешься? – спросила она меня.
Я молча кивнул головой.
– А ты говори им правду.
– Она может не понравиться им.
– Всё равно, врать – это последнее дело.
– Надежда Петровна, а почему так получилось, что у нас так много акционеров?
– Тогда другие законы были. И страна другая. Ты, что же, думаешь, твой отец просто так ушёл?
– А я, честно говоря, так и не понял его поступка.
– А я понимаю.
– Понимаете? – Я удивлённо посмотрел на Надежду Петровну.
– Когда вышел закон о кооперации в СССР, то предполагалось, что наёмный труд будет использован незначительно. В основном, в кооперативе должны были работать единомышленники. Поэтому разрешалось использовать наёмных работников не более, чем тридцать процентов от числа членов кооператива. Если предприятие развивается успешно и численность растёт, то, нравится тебе или нет, а ты обязан был принимать наёмных работников в члены кооператива.
– А потом?
– А потом кооператив стал акционерным обществом закрытого типа, и все члены кооператива автоматически превратились в акционеров, то есть, в собственников.
– Но ведь это несправедливо!
– Почему?
– Как, почему? Создавали фирму одни, а хозяевами становились другие.
– Это по твоим понятиям несправедливо, а по нашим – всё правильно было.
– Разве могут быть другие понятия?
– Я тебе одну притчу расскажу. Шёл человек по дороге. Смотрит, трое мужиков работают, и спросил их человек: "Что вы делаете?". Один ответил ему: "Я дом строю", другой сказал: "Я брёвна таскаю", а третий сказал, что он деньги зарабатывает.
– И что?
– А то, что отец твой никогда денег не зарабатывал, и брёвен не таскал, он дом строил, в котором люди жить должны. Понимаешь, для людей, а не для себя.
– А сейчас из строителей он один остался?
– А сейчас он ушёл, а дела тебе передал, потому что не может разрушить то, что сам создал.
– А что надо разрушить?
– Как руководитель, отец прекрасно понимает, что так называемые собственники, по сути, простые наёмные работники. Никакой дом их не интересует. Они здесь работают только с одной целью – побольше заработать. Поэтому на каждом собрании акционеров они ставят только один вопрос – увеличение заработной платы. Никакое другое вложение средств их не интересует.
– Поэтому необходимо сосредоточить контрольный пакет акций в руках очень узкого круга лиц, которые будут заинтересованы не в наращивании зарплаты работников, а в увеличение прибыли предприятия.
– Вот видишь, ты всё прекрасно понимаешь, значит, отец не ошибся, когда назначил тебя на своё место.
– Но почему он не мог этого сделать сам?
– Потому что, для того чтобы это сделать, необходимо осознать, что тот дом, который ты строил столько лет, никому не нужен.
Я как раз и был взволнован в связи с этим обстоятельством. Ведь не только мой отец был родом из другой страны, где все работали на государство, где все строили один общий дом. Разве их вина, что дом этот рухнул? Разве виноваты в том, что поколение, которое они оставляли после себя, решило полностью разрушить всё, что они сделали, и возвести новый дом, с новыми порядками? А как будет житься этим людям в таком доме? Это всё равно, что вышвырнуть из квартиры все вещи старых родителей и выгнать их из своей обжитой комнаты в другую: холодную, для них неуютную, и полностью непригодную для жилья. Что останется делать таким родителям? Только умереть, другого выбора родные дети им не оставили. А ведь это их родные дети, плоть от плоти, кровь от крови.
Как посмотрят на нового директора рабочие, которые начинали с его отцом? Не сочтут ли его предателем, жлобом, новым русским, Иваном, родства не помнящим?
– Пора идти, – Надежда Петровна показала на часы.
Я вздохнул и пошёл на собрание трудового коллектива.
После того, как я вернулся с собрания, моё настроение изменилось на прямо противоположное. Я улыбался и шутил, останавливал в коридорах сотрудников и расспрашивал об их проблемах. Однако я даже не мог дослушать их до конца. Не проблемы мне были нужны, я просто не способен был сосредоточиться. Мне необходимо было поделиться с кем-нибудь своей радостью, но поделиться было не с кем. В фирме было всего два человека, с которыми я мог поделиться своими самыми сокровенными мыслями: это отец и Надежда Петровна. Поэтому неудивительно, что я после непродолжительного болтания по коридорам управления оказался в своей приёмной у стола секретаря.
– Ну как? Со щитом или на щите? – спросила Надежда Петровна.
– Со щитом! Да ещё с каким!
– Неужели рабочие тебя поняли?
– Не только поняли, они сами стали требовать от меня создания аукциона по продажи акций предприятия.
– Рабочие?
– Они! "Какие же мы хозяева, если не можем распоряжаться своей собственностью?", говорили они мне.
– Так это они своими акциями торговать собираются?
– Конечно! Надежда Петровна, ведь в этом и состоит весь смысл акционерного общества. Акции должны быть сосредоточены в руках тех, кто в них заинтересован. Собственники должны получать свой основной доход от дивидендов, а не от зарплаты. Акции должны расти в цене и падать, это зависит от прибыли, которую получает предприятие.
– Уж не рабочие ли тебя так просветили?
– Представьте себе, да!
– И кто, если не секрет?
– Ну зачем вы так? Они не такие уж глупые, на самом деле. Что, что, а деньги свои считать умеют.
– Да Бог с тобой, Саня, кто же их глупыми считает? Что касается своего кармана, то здесь они очень умные. И всё-таки, кто это, если не секрет?
– Никакого секрета здесь нет. Это Серов Илья Петрович.
– Серов? Этот пьяница?
– Разве он пьёт?
– Да у него в жизни только два интереса: стакан за воротник заложить, да в очко сыграть. – Надежда Петровна задумалась. – Значит, его теперь в бизнесмены потянуло? Лихо его качнуло. Видать, с большого бодуна.
– Да нет, он как будто трезвый был…
– Да разве ты увидишь? Он никогда трезвый не бывает.
– А отец его хвалил.
– Как специалист, он, конечно, человек незаменимый, а как человек… Он, Саня, мать родную за бутылку продаст.
– Так ведь мы с ним не детей крестить собираемся.
– Да это конечно, просто, как представлю, что он хозяин фирмы, так смех разбирает.
– Но он же и сейчас хозяин. У него акции, значит, он владеет частью предприятия.
– Запомни, Саня, хозяин должен быть всегда один. А все эти Серовы…
– Вот я и хочу, чтобы акции были сосредоточены человек у пяти, шести, тогда они будут истинными хозяевами. Тогда на собрании акционеров будут решаться вопросы увеличения производительности, а не зарплаты. А хозяин будет действительно один – тот, кто будет владеть контрольным пакетом акций.
– Вы смотрите с отцом, этот пакет не прозевайте.
– О чём вы говорите, Надежда Петровна? Да их на этот аукцион и калачом не заманишь. Вот только этот Серов со своей бригадой активные, а остальным всё до балды. Но это только начало. Как только у них в руках рублики зашелестят, всё встанет на свои места. Уже не я, а они будут собирать собрание акционеров.
Если кто-нибудь решил, что старый директор фирмы "Энергия" вот так просто скинул всё на своего сына и убежал в отпуск, он ошибается. Он убежал не в отпуск, он хотел убежать от самого себя, но из этого у него ничего не получилось. Уехав от своей фирмы за тысячи километров, он не удалился от неё ни на миллиметр. Все его мысли были на работе. Он участвовал в совещаниях, присутствовал на собраниях, обдумывал проекты дальнейшего развития предприятия, он делал всё, кроме одного: он не мог принять решение. За него это должен был сделать его сын. И даже когда он после плавания в тёплых и ласковых волнах падал на песок, подставляя тело южному солнцу, он всё равно находился на работе.
– Опять Надежде сегодня звонил? – спросила жена Сергея Михайловича, когда он, вынырнув из пучины морской, плюхнулся рядом с ней на песок.
– Ты что, следишь за мной?
– В этом нет необходимости. Достаточно просто знать тебя. Я вообще не понимаю, для чего ты всё это сделал? Если ты и дня без своей конторы не можешь прожить, для чего надо было этот огород городить?
– Ну, если ты меня знаешь, к чему этот вопрос?
– Просто боюсь, что я знаю ответ.
– Ты думаешь, он не справится?
– Если честно, то волнуюсь. У меня какое-то дурное предчувствие.
– Относительно Сани?
– Да нет. Больше. Мне кажется, что угроза нависла над нами всеми.
– Ну-ка, поподробнее. – Сергей Михайлович серьёзно посмотрел на жену. – Твои предчувствия нас ещё не подводили.
– Я не Ванга, и не могу сказать тебе точно.
– Тогда хотя бы приблизительно. Это из-за моей отставки?
– Нет, ты здесь не при чём. Это случилось бы, даже если бы ты и не ушёл.
– Тогда даже в голову ничего не приходит.
– А что Надежда говорит? – спросила жена.
– Ничего интересного. Всё идёт по плану. Саня устроил аукцион и начинает сужать круг акционеров. Собственно, это то, что я и хотел.
– А что-нибудь особенное она не говорила?
– Как будто нет, если не считать поведения Серова.
– А кто это?
– Бригадир один. Так активно начал акции скупать! Откуда только деньги берёт?
Жена закрыла глаза и задумалась.
– Деньги… Действительно, деньги, всё из-за них. И Серов этот с ними связан.
– Серов? Да у него если и были деньги, то разве что на бутылку.
– Дело не в самом Серове, дело в том, кто этим Серовым манипулирует.
– Может быть, нам вернуться из отпуска?
– Ну вернёмся, и что ты будешь делать?
Сергей Михайлович пожал плечами.
– И что, по-твоему, надо делать?
– Там очки какие-то. Их надо разбить. Если ты их разобьешь…
– То что? – Сергея Михайловича даже прошиб пот.
– То всё равно всё будет плохо, но хотя бы не смертельно.
– Что ты говоришь? Ты можешь сказать точнее? Какие-то деньги, какие-то очки?
– Не кричи на меня! Я сама ничего не знаю. Ты спросил, что я чувствую, я тебе ответила.
– Давай домой собираться, все равно теперь уже отдыха не будет.
– Поехали, только учти, пока ты очки не разобьёшь, ничего не получится.
То, что совсем недавно радовало меня, теперь стало сильно беспокоить. Акции действительно перетекали из рук сотрудников к другому хозяину, но, самое неожиданное, что это была не группа людей, как я предполагал, – акции сосредотачивались всего у одного человека, и им был бригадир Серов Илья Петрович. Ещё несколько таких аукционов, и контрольным пакетом будет владеть не несколько собственников, которые были бы заинтересованы в получение прибыли предприятия, а фактическим хозяином станет всего один человек. И первое, что этот человек сделает, заменит директора – человека, который всю эту кашу и заварил. Весь ужас этого положения заключался в том, что остановить этот запущенный механизм было невозможно. Люди приходили на аукцион уже не для того, чтобы продать или купить акции. Они шли туда, как на шоу, как на бой быков. Им хотелось посмотреть, как теперь уже знаменитый бригадир Серов отнимает власть у генерального директора.
Я сидел в своём кабинете и обдумывал свою тактику поведения на аукционе. Надежда Петровна вошла, как всегда, тихо и поставила передо мной кофе.
– Сегодня опять на аукцион пойдёшь?
Я молча кивнул головой.
– И опять этот всё скупит?
– Не скупит.
– Откуда такая уверенность?
– Денег не хватит. – Я выдвинул ящик стола. В пустом ящике лежали купюры в банковской упаковке.
Надежда Петровна выразительно посмотрела на меня.
– Это всё, что я дома нашёл, – пояснил я, не дожидаясь вопроса.
Надежда Петровна протянула пакет.
– Возьми, это тоже, что я могла найти.
– Да вы что, Надежда Петровна?! Мне хватит, я уверен!
– Ничего ты не уверен.
Я молча забрал деньги.
Актовый зал бесновался в предвкушении зрелища. Когда я в него зашёл, этого даже никто не заметил. Зато когда показался Илья Петрович, зал взорвался от аплодисментов.
– Давай, Петрович!
– Покажи им, где раки зимуют!
– Пусть знают наших!
– Петрович, когда директором станешь, не забудь, что это я тебе свои акции отдал!
Грохот топающих ног и свист заглушал выкрики болельщиков, но вот прозвучал стук молотка аукциониста и зал замер в ожидании.
– Лот номер один! – провозгласил аукционист. – Стартовая цена, пятьсот рублей.
Молоток не успел описать в воздухе дугу, как его полёт был прерван бригадиром:
– Две тысячи, – спокойно произнёс он.
– Три, – также спокойно сказал я.
В зале пронёсся вздох удовлетворения.
– Три тысячи раз! – Молоток ударил по столу. Я взглянул в глаза своего противника и понял, что он тоже подготовился к аукциону.
– Три тысячи два! – до сих пор абсолютно непроницаемое лицо Серова слегка улыбнулось. Ещё один удар молотком и всё будет сделано.
– Четыре тысячи. – На этот раз Илья Петрович удостоил своего противника пренебрежительным взглядом.
– Четыре тысячи раз! – молоток снова ударился о стол.
– Тридцать тысяч, – выкрикнул Петрович.
– Ну всё, хана молодому, – раздалось в зале. – Теперь наш директор – Петрович!
– Сорок! – Я произнёс это так спокойно, что в зале снова воцарилась тишина.
О существовании аукциониста все забыли. Он стоял, совершенно обалдевший, за столом, держал в руке свой молоток и не знал, что с ним делать. Но делать было ничего не надо. Аукцион вошёл в ту фазу, когда руководить им было уже не нужно. Процесс потёк самостоятельно, и не нуждался ни в чьём вмешательстве.
– Пятьдесят!
– Шестьдесят!
– Семьдесят!
– Восемьдесят!
Зал молчал. Он просто не успевал реагировать.
– Сто пятьдесят! – еле выдавил из себя Петрович.
Я вытащил конверт, который дала Надежда Петровна, и пересчитал деньги. Аукционист пришёл в себя, и заметив, что пауза слишком затянулась, истошным голосом закричал:
– Сто пятьдесят – раз!
– Сто пятьдесят пять! – прервал я аукциониста.
Голова Ильи Петровича безнадёжно склонилась, он что-то буркнул себе под нос и смачно плюнул на пол.
– Не сдавайся, Петрович! – неожиданно к нему подбежал рабочий и сунул ему что-то в руку.
– Сто пятьдесят пять – раз. – Молоток звучал, как приговор.
– Сто пятьдесят пять – два. – Руки Петровича тряслись, как в лихорадке, пересчитывая деньги, которые он только что получил.
– Сто пятьдесят пять…
– Сто пятьдесят шесть! – испустил бригадир истошный вопль.
Теперь уже у меня опустилась голова, теперь уже я бормотал что-то себе под нос. Молоток аукциониста трижды описал в воздухе дугу и слово, которого так все ждали, и ради которого собрались, потрясло зал.
– Продано!
Я не помнил, что происходило дальше. Я не слышал тех оваций, которые устроили победителю, не чувствовал на себе пренебрежительных взглядов людей, которые всего час назад гнули передо мной спину, услужливо улыбались и клялись в преданности, не видел, как обезумевшие от счастья рабочие подняли своего кумира и на руках вынесли из зала. Я обнял голову руками и повторял только одну фразу: "Что я наделал?!"
Сколько я так просидел – не знаю. Пришёл я в себя от того, что запах ароматного кофе ударил в нос. Я поднял голову и увидел Надежду Петровну. Она, как всегда, подошла незаметно и поставила чашку.
– Это конец, – сказал я ей. – Следующий шаг – это перевыборы директора. Контрольный пакет теперь находится в руках Серова.
– Вы живы, Александр Сергеевич, значит, это не конец. – Впервые Надежда Петровна обратилась ко мне на "Вы".
– Так всегда говорил мне отец. Он создал эту организацию, правил ей пятнадцать лет, а я и месяца не продержался. Проиграл. И кому? Какому-то работяге, пьянице!
– У вашего батюшки тоже были в жизни острые ситуации, но он всегда выходил из них.
– Когда отец вернётся из отпуска, здесь будет другой директор – Серов.
– Не будет.
Я удивлённо посмотрел на Надежду Петровну.
– По двум причинам, – продолжала она. – Во-первых, ваш батюшка приезжает завтра вечером…
– Как завтра?
– Он звонил, пока вы были на аукционе. А во-вторых, у Серова нет контрольного пакета.
– Как нет?! Я считал, контрольный пакет теперь у него.
– У него только то, что он купил сегодня, а завтра и этого не будет.
– Не понял? Зачем же он скупает акции?
– Я всё узнала, Александр Сергеевич, – Надежда Петровна перешла на шёпот. – Он на эти акции в карты играет. Здесь неподалёку кафе есть, так у них там настоящее казино.
– И когда игра?
– Завтра, в шесть часов.
– А отец когда приезжает?
– Тоже в шесть.
Я залпом выпил кофе, обнял Надежду Петровну, и выбежал из актового зала.
Трудно передать то волнение, которое я испытывал, сидя в кредитном отделе банка. Мои пальцы всё время выстукивали по столу какую-то дробь. Я понимал, что мешаю этим сотруднику банка, но ничего не мог с собой поделать.
– Да не волнуйтесь так, молодой человек, получите вы свой кредит.
– Мне срочно надо.
– Срочно и получите. Вот только документы оформлю, и сразу получите.
Мне казалось, что эти документы оформлялись вечно. Однако видимо и у вечности есть конец. Девушка, оформляющая документы, сложила их в ровную стопку и отдала мне.
– Прочтите, пожалуйста, и подпишите, – сказала она.
– Где подписать?
– Вы бы прочитали вначале. Чтобы потом вопросов неприятных не было.
Я стал изучать договор, однако вскоре отложил его в сторону и удивлённо посмотрел на девушку.
– Как, так мало?
– Вот видите, у вас вопросы возникли.
– Но квартира стоит в три раза дороже!
– Вам же деньги срочно нужны?
– Но мне не хватит!
Девушка разочарованно пожала плечами.
– Ну, не знаю, посмотрите, может быть у вас ещё что-нибудь есть?
Я раскрыл портфель и положил перед ней бумаги.
– Что это?
– Это дача.
– Но вы понимаете, что она тоже будет оценена…
– Догадываюсь, – прервал я её.
– Будем оформлять?
– Будем.