Дойдя до относительно пологого снежного конуса, он решил съехать по нему на пятой точке, но не проехал и пяти метров, как верхняя часть конуса сорвалась и устремилась вниз, затягивая его внутрь снежного потока. Он попытался удержаться на поверхности, делая плавательные движения, как советуют попавшим в лавину учебники по альпинизму, но не тут-то было. Его крутило и ломало так, что, если бы он не сгруппировался и не прижал голову к коленям, ее, наверное, оторвало бы. Сколько метров он так пролетел, определить было невозможно, но через несколько секунд лавина вдруг остановилась. Ренат открыл глаза. Свет вроде бы слева, значит, он лежит на правом боку. Он покрутил головой, "нашел себя", но не решался пошевелить ни рукой, ни ногой – если что-то сломано, можно вызвать болевой шок. "Тогда точно навсегда тут останусь", – подумал он. И вдруг мелькнула мысль: если сойдет повторная лавина – он будет похоронен заживо. Ренат сразу забыл об опасности шока и выбрался на поверхность лавинного выноса. Солнце уже пригревало вовсю. У него пересохло в горле, но живительных сосулек поблизости не было. Тогда он набил полный рот снега, но жажду не утолил. Он знал, что единственная для него возможность выжить – это не останавливаясь идти вниз.
Сбросив за восемь часов непрерывного движения приличную высоту, он вымотался до предела. Каждый шаг отдавался теперь нестерпимо пульсирующей болью в висках. Ренат все чаще спотыкался. Бороться с желанием упасть на промерзшие камни и заснуть было все труднее и труднее, но, собрав остатки сил и преодолев коварную слабость, он упрямо шел к намеченной цели, имя которой жизнь. В каждом земном существе заложен инстинкт самосохранения, и благодаря этому инстинкту Ренат, бредя на "автопилоте", не сорвался в пропасть.
Когда он вышел на ледник, над горами уже раскинула свои крылья черная азиатская ночь. На небосклоне отчетливо проступили мириады мерцающих звезд, но долгожданной луны не было. Передвигаться ночью по испещренному трещинами закрытому леднику было равносильно самоубийству, но Ренат отчетливо понимал, что остановка для него означает верную смерть. Стоит ему прекратить движение, и исходящий от ледника могильный холод скует суставы, заморозит текущую в жилах кровь и он прямиком отправится в царство мертвых. Сдаваться после всего, что ему уже пришлось вынести, Ренат не собирался. Бесконечно далекие звезды немного подсвечивали ему путь: открытые трещины зияли черными провалами, там, где их забило снегом, они отличались подозрительной синевой, и, когда неожиданно под ним рухнул снежный мостик, Ренат, несмотря на усталость, был готов к этому. Почувствовав, как опора уходит из-под его ног, он бросил свое тело вперед и успел воткнуть клюв ледоруба перед самым краем бездонной трещины. Выкарабкавшись из этой смертельной ловушки, он продолжил спуск при свете звезд. Он шел как заведенный всю ночь, и наконец-то коварный ледник сменился каменистой осыпью. Невидимый из-за сплошной горной гряды рассвет позолотил вершины, но у Рената хватило сил только дойти до высокогорного озера. Напившись вдосталь, он расположился у прогретого солнцем большого камня. Он тут же уснул мертвецким сном и не слышал, как к нему подкрался пожилой дехканин с автоматом Калашникова. Он начал с опаской разглядывать лежащего под камнем необычно одетого мужчину. Как только странный незнакомец зашевелился во сне, дехканин тут же оглушил его ударом приклада по голове.
Очнулся Ренат на земляном полу в каком-то глиняном сарае, связанный по рукам и ногам. Мысли ураганом пронеслись в раскалывающейся от боли голове, но как Ренат ни напрягался, вспомнить, как он сюда попал, не смог. Бесполезными оказались и его попытки избавиться от пут: затянутые веревки только сильнее врезались в плоть. Он взвыл от отчаяния и предпринял еще одну попытку освободить связанные за спиной руки, но тут двери со скрипом отворились и в глаза ему ударил яркий солнечный свет. В сарай, оживленно гомоня, ввалились вооруженные автоматами Калашникова бородатые горцы в засаленных ватных халатах и чалмах.
Активно жестикулируя, вошедшие о чем-то оживленно спорили. Изумлению Рената не было предела, когда один из горцев бесцеремонно раскрыл ему рот и продемонстрировал остальным его зубы. Бородачи одобрительно закивали головами. Договорившись о цене, один горец передал другому тугую пачку денег, после чего Рената схватили за ноги и волоком потащили к выходу. Он начал отчаянно брыкаться, но тут же получил кованым ботинком по ребрам. Сопротивляться в его положении было бесполезно, и он сделал вид, что смирился со своей участью. Убедившись, что пленник перестал дергаться, дикие обитатели гор освободили его ноги от пут и, держа под прицелом, пинками погнали к стоящему напротив сарая грузовику. Открыв борт, его, словно баранью тушу, забросили в грязный кузов. Двое бородачей устроились рядом его охранять, а двое полезли в кабину. Автомобиль, пару раз чихнув, натужно взревел и пополз по узкой горной дороге.
"Что ж это происходит? – лихорадочно соображал Ренат. – На пастухов эти подозрительные горцы явно не похожи! Откуда, черт возьми, у мирных советских чабанов могут быть автоматы Калашникова?"
Грузовик основательно подпрыгнул и отчаянно завизжал тормозами, едва вписавшись в очередной крутой поворот. Дикая тряска на дороге привела Рената в чувство. Как ни странно, головная боль утихла, и мозг лихорадочно анализировал ситуацию. Район Памира, в котором его команда совершала восхождение, граничил с Афганистаном, и, заблудившись в тумане, он вполне мог оказаться по ту сторону Ваханского горного хребта.
Собираясь в горы, он готовил себя к любым экстремальным испытаниям, но никак не к плену. О средневековых зверствах афганских душманов над советскими военнопленными он был наслышан.
Глянув исподлобья на восседавших в кузове чумазых похитителей, Ренат заворочался. Худощавый афганец, не сводивший с него черных как уголь глаз, тут же ткнул его автоматом в пах. Скорчившись от пронзившей его боли, Ренат надолго затих. Где-то часа через три головокружительной езды по горным дорогам из радиатора грузовика повалил пар и его надсадно воющий двигатель заглох. Горцы, разразившись бурными проклятиями, полезли из кузова. Столпившись у открытого капота, они возбужденно затараторили, перебивая друг друга. Посовещавшись, они выволокли пленника из кузова, развязали ему занемевшие руки и дали ведро. Ренат был сама покорность. Взяв ведро, он под присмотром худощавого душмана начал спускаться к ревущей на дне ущелья речке. Афганец неотступно следовал сзади и раздраженно понукал его в спину автоматом.
Горная река встретила их стремительным потоком. Ренат, пытаясь зачерпнуть из нее мутную воду, чуть было не утопил ведро. Ледниковый пронзительно-холодный дух реки окончательно взбодрил его, и он, легко подхватив наполненное до краев ведро, стал резво подниматься по крутой тропе. Душман, не ожидавший от пленника такой прыти, сразу отстал и через пару минут энергичного подъема заметно выдохся. Стараясь перекрыть шум оставшейся за спиной реки, он что-то истошно завопил, и Ренат послушно остановился, напряженно наблюдая за приближающимся абреком. Тот, тяжело дыша, быстро сокращал расстояние. Автомат теперь небрежно висел у него на плече. Ренат, выждав, когда расстояние между ними сократится до метра, круто развернулся и окатил из ведра своего конвоира с ног до головы. Ошеломленный обрушившимся на него ледяным водопадом горец не смог противостоять бросившемуся на него пленнику. Ренат сбил тщедушного азиата с ног и, отобрав у него автомат, с размаха ударил его прикладом в лицо. Удар пришелся прямо над левой бровью. Металлическое основание приклада вспороло кожу, и из открытой раны хлынула кровь, заливая поверженному врагу глаз. Афганец дернул головой, как бы пытаясь стряхнуть кровь, и в ту же секунду на него обрушился второй страшный удар, перебивший переносицу. Зажав грязными ладонями сломанный нос, он тщетно пытался увернуться от новых ударов – Ренат, войдя в раж, заехал ему прикладом в зубы, превратив рот в кровавую кашу, и продолжал наносить сокрушительные удары, пока не размозжил своему недавнему мучителю череп.
Покончив с одним врагом, Ренат, передернув затвор, стал подбираться к остальным.
Солнце еще палило вовсю, и развалившиеся в тени небольшой скалы моджахеды представляли теперь для него отличную групповую мишень. Его неожиданное появление застигло их врасплох, и не успели они вскинуть оружие, как автоматная очередь вспорола накаленный воздух. Сразив всех троих короткой очередью, Ренат продолжал прицельно вбивать в них пулю за пулей, пока их тела не превратились в бесформенную кучу окровавленного тряпья.
Убедившись, что все душманы мертвы, он проворно забрался в кабину и повернул ключ зажигания. Вода в радиаторе уже успела немного остыть, и грузовик завелся с полуоборота. Вцепившись в руль, он резко нажал педаль газа: мотор взревел на высоких оборотах, раздался визг покрышек, выбивающих гравий из дороги, но, дернувшись с места, грузовик застыл как вкопанный. Ренат выругался, но упрямая машина больше заводиться не желала. Стартер, пока аккумулятор не сел окончательно, лишь издавал жалобный скрежет, а потом и вовсе затих, не подавая ни малейших признаков жизни. С досады Ренат чуть не сломал руль, как вдруг отчетливо услышал нарастающий рокот. Он испуганно выглянул из кабины и увидел поднимающийся из ущелья вертолет. На борту темно-зеленой крылатой машины ясно виднелись красные звезды. Ренат с победным воплем выскочил из кабины и принялся радостно размахивать зажатым в руке автоматом. В ответ вертолет приветливо, как ему показалось, качнул крыльями, затем круто развернулся, и в следующую секунду оглушительный взрыв потряс ущелье. Чудовищная сила швырнула Рената на острые скалы. Ослепительное солнце на его глазах рассыпалось на миллиарды звезд, которые сразу погасли, и он погрузился в непроницаемый мрак вечной ночи…
Как он оказался в полевом госпитале афганских моджахедов, Ренат не помнил. В мозг лишь врезалась вспышка от выпущенной с советского вертолета ракеты. С тяжелейшим ранением в голову он месяц провалялся на больничной койке, и первым, кого он осознанно увидел, была девчушка-санитар. Красавица таджичка из Хорога по имени Зухра самоотверженно ухаживала за ним, и взорванная ракетой память по капле к нему возвращалась. Узнав, в какой переплет он угодил, Зухра хоть и сочувствовала Ренату, но наотрез отказалась помочь ему сбежать к своим. Для нее советские войска в Афганистане давно уже перестали быть своими.
Окончив в Душанбе медицинское училище, Зухра сама напросилась в Афган выхаживать раненых советских солдат, но оказалось, что там от нее требовались услуги совсем иного рода, и теперь все, что было связано с Советской армией, она вспоминала с отвращением. Зухре стыдно было признаться Ренату в том, как ее грязно домогался жирный подполковник – начальник политотдела бригады Акиев, и ни один советский офицер не посмел тогда за нее заступиться.
Положение Зухры было ужасным: к ним в бригаду ее прислали специально для начпо. Дело было в том, что первичный отбор всех прибывших из Союза девушек осуществлялся в штабе армии. Самых красивых оставляли для штабного начальства, а страшненьких сплавляли куда подальше. Подполковник Акиев же лично договорился через знакомого кадровика в штабе армии, чтобы ему в бригаду прислали не очередную дурнушку, а настоящую красавицу. Так Зухра оказалась в его бригаде, и теперь Акиев считал, что имеет на нее какие-то особые права.
Не успела Зухра Шалимова распаковать чемоданы, как к ней в модуль заявился помощник начальника политотдела бригады по комсомольской работе капитан Щекин. Главный комсомолец бригады начал издалека. Мол, Зухра, как комсомолка, ты должна с первого же дня активно включаться в комсомольскую жизнь подразделения. Ну, там, выполнять разные поручения, принимать участие в выпуске стенной газеты, а то ведь грядет "Ленинский зачет" и, чтобы его получить, надо успеть как-то проявить себя на общественной ниве.
Зухра попробовала было возразить, что она вообще-то приехала сюда людей лечить, а не стенгазетой заниматься, на что Щекин ей прямо сказал, что в Кандагарской медроте она оказалась неслучайно. По распределению ее должны были отправить в такое ужасное место, где за полгода молодые женщины превращаются в беззубых старух. Ведь там грязь, пыль, жара, а вода только привозная, и как следствие – брюшной тиф, дизентерия, малярия и, конечно же, вирусный гепатит, то бишь "желтуха", которой там переболел почти весь медперсонал. А спас ее от этого сущего ада начальник политотдела Руслан Хасанович Акиев, по личному ходатайству которого ее направили к ним в бригаду. И вот теперь Руслан Хасанович как бы берет над ней шефство.
– Понимаешь, – растолковывал ей Щекин, – здесь, на Востоке, женщины не могут быть сами по себе. Здесь, по местным традициям, женщина должна находиться при мужчине. И у нас в бригаде каждая женщина пристроена. Начальница нашей столовой Любовь Розанова – с замом по тылу подполковником Хрящиным, заведующая библиотекой Света Глущенко – с особистом майором Проскуриным, ну а ты, значит, будешь с Русланом Хасановичем, раз уж он взял над тобою, так сказать, шефство. Понимаешь, да?
– Да пока что-то не очень…
– Ну, Руслан Хасанович тебе будет здесь всячески покровительствовать, а ты как бы с ним.
– А ты, Щекин, у нас как бы сводник получаешься? – презрительно усмехнувшись, осведомилась Зухра, после чего выставила незадачливого капитана за дверь.
Начальник политотдела Руслан Хасанович Акиев вызвал ее к себе в тот же день на "собеседование". Он принял ее в кабинете. Поинтересовался, как у нее с уплатой членских взносов. Занималась ли она на гражданке какой-то общественной работой, какие у нее были комсомольские поручения. Раздевая ее взглядом, спросил, не желает ли она вступить в партию.
Зухра со смирением восточной женщины отвечала ему, что с членскими взносами у нее все в порядке. Общественной работой, правда, ей, как операционной медсестре, заниматься было особо некогда, и по этой же причине комсомольских поручений в больнице, где она работала, ей не давали. А что касается вступления в партию, то она подумает об этом, когда выйдет из комсомольского возраста. Подполковника ее ответы вполне удовлетворили. Он сказал ей, что у них в бригаде сложилась прекрасная традиция брать шефство над комсомолками. И он лично будет следить за тем, чтобы у нее были все условия для плодотворной работы, после чего пригласил ее к себе домой на ужин, но дожидался он Зухру в этот вечер напрасно. Убедившись, что ему ничего не обломится, начпо, дабы отомстить ей, велел своему помощнику по комсомолу Щекину пустить по гарнизону слух, что новенькая медсестра дает всем, но только за большие деньги.
Когда эти слухи достигли ее ушей, мусульманка Зухра от такого позора убежала в горы к своим единоверцам. У моджахедов тоже был свой госпиталь, в котором она увидела афганских детей с оторванными руками. Когда ей сказали, что этих детей покалечили мины, сброшенные с советских вертолетов, Зухра поняла, почему моджахеды объявили джихад воинам-интернационалистам, которых послали в Афганистан помочь афганскому народу строить светлое социалистическое будущее, а на деле получилось, что они принесли сюда смерть, разруху и нищету. Особенно ужасающими были тяготы быта повстанцев в их полевых госпиталях, где Зухре предстояло выхаживать покалеченных детей и раненых повстанцев. Воду для раненых медперсоналу приходилось брать из грязных канав. Больничные койки не имели белья. В палатках из-за отсутствия вентиляции было удушливо и жарко и стоял невыносимый смрад от гноившихся ран.
Кошмарная антисанитария – это было еще не самое страшное в работе полевого госпиталя моджахедов. Как только правительственные войска узнавали об их местонахождении, госпиталь сразу становился целью для "МиГов" афганских ВВС, из-за чего госпиталь приходилось каждый месяц переносить в другое место. Зухра не могла понять, что заставляло их бомбить госпитали. Свой интернациональный долг она видела теперь в том, чтобы помогать моджахедам. Ее родной таджикский язык был близок к афганскому дари, и Зухра легко его освоила и хотела и Рената научить говорить на дари.
Ради того чтобы завоевать ее руку и сердце Ренат готов был выучить хоть китайский, но Зухра согласилась выйти за него замуж при условии, что он примет ислам. Никаких официальных ритуалов с приглашением свидетелей и хождением в мечеть для этого не требовалось, и Ренат принял ислам прямо в полевом госпитале. Было достаточно просто произнести: "Я свидетельствую, признаю и верю, что нет никого и ничего, достойного поклонения, кроме одного-единственного Бога – Аллаха, и я также свидетельствую, признаю и верю, что Мухаммад – Пророк и Посланник Аллаха, посланный Им ко всем творениям с истинной религией как милость для всего сотворенного". Затем Ренату дали афганское имя Хайрулла, и Зухра наконец-то согласилась стать его законной женой. Но для того, чтобы сыграть мусульманскую свадьбу с соблюдением всех традиций, им нужно было еще получить благословение ее родителей, которые остались в Хороге.
Просто так вернуться в СССР Зухра с Ренатом теперь не могли. И если Зухра свое исчезновение из гарнизона могла объяснить тем, что ее похитили душманы, то у Рената были все основания опасаться преследования со стороны родных компетентных органов за то, что он не вернулся с восхождения в базовый лагерь, а оказался в Афганистане. Кто ему поверит, что он просто заблудился в горах, а не намеренно сбежал за границу? Тем более что он не давал о себе знать почти полгода. В СССР бегство за границу или невозвращение из-за границы на Родину считалось особо опасным преступлением против государства. Наравне с переходом на сторону врага и шпионажем оно квалифицировалось как измена Родине, за что предусматривалось наказание в виде лишения свободы на срок от десяти до пятнадцати лет с конфискацией имущества или смертная казнь.
Перспектива попасть в тюрьму за свое невольное путешествие в Афганистан Рената, понятное дело, не радовала. Еще в экспедиции он как-то разговорился с одним пограничником из Ишкашимского пограничного отряда, и тот сказал ему, что зимой река Пяндж, по которой проходит советско-афганская граница, замерзает и жители приграничных кишлаков, разделенных лишь замерзшей горной речкой, почти свободно ходят друг к другу в гости, они ведь там все родственники, поэтому пограничники смотрят на это сквозь пальцы.
Вспомнив этот разговор, Ренат подумал, а что если и ему с Зухрой под видом местных жителей перейти по льду Пяндж? Тогда на вопрос, где он пропадал все эти полгода, он мог сослаться на потерю памяти. Он действительно терял память, что подтвердит любая медицинская экспертиза. Зухре, во всяком случае, его версия казалась вполне правдоподобной. Мол, на спуске с вершины, где погибли все его товарищи, он сорвался, ударился головой о скалу, потерял сознание, и в таком бессознательном состоянии его подобрали местные пастухи, с которыми он кочевал по горам, пока к нему не вернулась память.