– А вы знаете, как выглядят грабители? – спросил Виктор, буксируя женщину по направлению к ванной. Та пыталась вырваться из его рук, но не особенно яростно.
– Да уж представляю, – ухмыльнулась специалист по импотентам. Она вдруг резко присела, и Виктор едва не перелетел через неё. Он попытался поднять её, но хозяйка квартиры рванулась в сторону и упала на правый бок, поперёк коридора.
– А ну встать! – приказал грабитель и насильник. – А то я ухвачу за ногу и – волоком. В ванную.
Упавшая не отвечала. В её взгляде читалась насмешка. Виктор схватил женщину за ногу и поволок по коридору. Халат, перехваченный в талии поясом, мгновенно задрался, обнаружив отсутствие под ним белья. Виктор невольно крякнул и отвёл взгляд в сторону.
Тащить женщину волоком через порожек ванной комнаты рука не поднялась, и Виктор, рывком поставив тётку Татьяны на ноги, втолкнул её внутрь. И закрыл дверь на шпингалет. Но, сообразив, что она способна поднять крик, вновь открыл дверь ванной и собственным шарфом завязал ей рот.
Виктор успел сделать пару шагов всего, как за его спиной раздался грохот. Он обернулся и увидел, что дверь ванной открыта.
– У меня развязался халат, – сообщила хозяйка квартиры, с усилием выталкивая трудноузнаваемые слова.
– То, что у неё развязался пояс халата, Виктор и сам видел. Пояс халата развязался, и концы его свесились почти до самого пола. А вот левая грудь её довольно бодро посматривала на Виктора. И левая нога, поставленная на носок и выдвинутая чуть вперёд… И… Халат, видишь ли, у неё развязался! Виктор быстро сделал несколько шагов и затолкал женщину в ванную.
– Сиди тут и не высовывайся! – приказал.
– А если высунусь? – прозвучало с вызовом.
– Сиди! Чего ты добиваешься? Неприятностей на свою… голову?
Он вышел и глянул на дверь – шпингалет был сорван.
– Ч-чёрт! – выругался Виктор. Ноги, что ли, ей связать?
Но вспомнил её аппетитно смотревшуюся ногу и решил пока воздержаться от связывания ног. Привязав хозяйку полотенцем к трубе горячего водоснабжения, он отправился в комнату и приступил к обыску.
– Красавчик, тебя интересует моё бельё? – услышал он спустя несколько минут.
Виктор обернулся. Женщина стояла перед ним, глаза её улыбались.
Виктор швырнул белое ажурное боди, которое было в его руках, обратно в шифоньер и зашипел:
– Марш в ванную!
– Я уже была в ванной, – ответила женщина с невозмутимостью.
Чего эта баба добивается? Может быть, она тянет время, рассчитывая, что кто-нибудь (или конкретный кто-то) придёт и прибавит ему проблем? Виктор шумно выдохнул, подхватил женщину на руки и отнёс на диван. Потом оторвал пояс от её халата и принялся связывать ей ноги, стараясь удерживать взгляд на уровне лодыжек.
Неожиданно раздался чиркающий звук расстёгиваемой молнии, и, прежде чем Виктор что-либо сообразил, брюки его упали вниз. А две пухленькие женские ручки – когда она распутала морской узел, им лично сооружённый? – уже стащили к самым его ступням и трусы. Виктор нагнулся, чтобы вернуть трусы на прежнее место, но женщина, быстро приняв сидячее положение, резко толкнула его обеими руками.
И Виктор упал на пол, ударившись при этом о ножку стола головой. То ли крепко зажмурился он, то ли, как говорится, свет померк в глазах, но в течение какого-то времени он ничего не видел. Однако в восприятии тактильных ощущений перерыв, кажется, отсутствовал. Над ним было женское тело, с мягкой грудью, тёплым животиком и горячими губами, не жёсткими, но сильными и быстрыми.
– Испугался? Тыне… бойся, – шептала женщина, вклинивая слова, а то и слоги, в паузы между поцелуями. – Ятебя… не… съемяис… ку… саю… невол… нуйсяраз… будимтвоего… птен… чика… онто… жеиспугался.
Ему бы спрятаться за поликарбонатный щит и кевларовую каску. Или собраться с силами и отшвырнуть эту бабу. Что она себе позволяет! Хищница! Коварная. Завернуть ей руку за спину и сбросить со своего тела…
Не по-джентьменски, однако. Как-то не по-мужски. Хотя сил у него хватит. Силы ещё есть. Правда, да, без сомнения, начался неконтролируемый сознанием процесс концентрации энергии отнюдь не там, где следовало бы.
И даже руки ведут себя недостойно – гладят спину женщины и касаются пальцами пухленьких полушарий. "Надо будет закончить обыск", – мелькнуло где-то на периферии сознания. Совсем далеко. Словно в районе большого барьерного рифа у Северо-Восточного побережья Австралии.
17
– А ты романтик. Я сразу поняла.
Люба (так звали тётку Татьяны) и Виктор лежали в постели. Люба гладила Виктора по груди и пыталась поймать его взгляд.
– Может быть, – пожал он плечами.
– Не "может быть", а именно так. Вспомни, как ты вломился ко мне. Столько страсти! В твоих во всех действиях было столько страсти и неутолённого желания!
– Желания? – удивился Виктор.
– Именно.
– Ты преувеличиваешь. Ведь моей целью…
Люба, не дослушав, проговорила:
– Не отпирайся. Я помню твой взгляд. А как за ногу ты меня хватал. Я видела твоё лицо.
– И что же – лицо? Что увидела?
– Твоё лицо, милый, произвело ошарашивающее впечатление. Буря и ураган!
– Ты метеочувствительная женщина.
Люба перешла на шёпот.
– Случился энергетический пробой. Я ведь, обычно, очень закрыта. Ты мне не веришь? Ты сейчас улыбнулся, как будто не веришь. А я тебе говорю, что это так!
– Да верю, верю я, – вздохнул Виктор.
– А на лице у тебя – недоверие! – возразила Люба и стукнула его по груди кулачком.
– Не может быть.
– А вот – да. Ты энергетически безграмотен. А вот я скажу тебе, что бывают такие случаи, когда моментальный выброс энергии всё меняет вокруг: окружающую среду, пространство, даже время.
– И сильно?
– Радикально. Энергетическое нападение – оно гораздо эффективнее любого иного. И тебе, милый, вовсе не было необходимости руки мне связывать. Это, скажу тебе по секрету, уже было лишним.
Виктор, конечно, был не согласен с этим её утверждением. Он, напротив, полагал, что ему следовало не только руки, но также и ноги её спеленать. Тогда, вероятно, он не оказался бы сейчас в таком странном положении. Можно, конечно, сейчас встать и довести начатое до конца. Но… Но что-то удерживало его.
Спустя непродолжительное время, выслушивая, не слыша, болтовню Любы (хотя, правда, какая-то структура его мозга, подобно бортовому самописцу, фиксирующему некоторые параметры полёта: высоту, скорость, вертикальную нагрузку, контролировала общение с нежданной-негаданной любовницей), он сделал определённые выводы.
Прежде всего, и это особенно важно, Люба, осознал Виктор, вполне могла стать его союзницей. (Какой мужчина, ощущая тепло лежащей рядом с ним женщины, не пришёл бы к этой мысли?). По крайней мере, ничто не мешает ему попробовать задействовать её в данном качестве.
– Ты думаешь, что я никогда не сталкивалась с подобным? Ошибаешься. Вот послушай. Ты меня слушаешь?
– Да. Очень внимательно, – заторможенно проговорил он.
– Внимательно? Как же! Ну ладно. Так вот, – продолжала щебетать Люба, – иду я как-то с Любкой… А Любка – это тёзка и подруга моя, скажу тебе, старая моя подруга, ну, моего возраста, при этом – стройная и высокая, с походкой модели, но, правда, шаркает подошвами, как старушонка, как, ты знаешь… Ну ладно. Так вот, идём мы с Любкой и вдруг слышим – ш-ш-ши! Это машина около нас остановилась. И выскакивает мужик. Девочки, садитесь, говорит, подвезу. Ну, мы сели. Оказывается – ты слышишь? – он меня приглядел. И решил таким образом познакомиться. И начал: "Ах, вы такая! Я вас как увидел! Ах! И не мог не остановиться!"
Виктор решил, что спешить он не будет. И разубеждать женщину он больше ни в чём не намерен.
– Витенька, – произнесла Люба изменившимся голосом, – ты уже сожалеешь, что связался со мной? Жалеешь, что дал волю своей страсти?
– С чего ты это взяла?
– Ты какой-то задумчивый, отрешённый, я бы даже сказала.
– Тебе показалось.
Виктор повернулся на бок и погладил Любу по голове.
– Знаешь, милый, – сказала Люба, – если человек сожалеет о прошлом, то он, значит, подсознательно пытается его изменить. Согласен? А знаешь, что это такое? Это – попытка сдвинуть с места то, что никоим образом сдвинуть нельзя, невозможно. Отсюда – неконтролируемый расход энергии. Береги себя, милый.
– Буду беречь, – пообещал Виктор и ласково улыбнулся.
– А как ты будешь себя беречь? – спросила Люба, и лукавая улыбка осветила её лицо. – Наденешь штаны и заспешишь вон?
18
Бабухин и Литиков пили день и всю ночь. С перерывом на ремонт балконной двери и переезд на другую квартиру. При этом, разумеется, строили планы поимки Светки. И произносили тосты, за успех, в основном. Татьяна пыталась как-то воздействовать на них, однако безуспешно.
Утром её охватило сильное возбуждение. Надо, да, надо было принимать решение. И посоветоваться не с кем. Татьяна забежала к тётке, которая в это время собиралась на работу, и попыталась завести с нею разговор.
Однако ничего у неё не вышло, разговора не получилось, так как полчаса тому назад, проснувшись, Люба обнаружила прыщик на подбородке. И теперь ей было не до проблем племянницы, взрослой, кстати, и вполне самостоятельной. Уровень убойного и останавливающего действия прыща был столь велик, что Люба сейчас находилась в некой прострации. Она слышала произносимые Татьяной слова и что-то ей отвечала, но – в той тональности, когда диалог умирает, ещё и не успев в собственно диалог оформиться.
К тому же, судя по всему, она опять в кого-то жутко влюбилась.
Бабухин пробудился в одиннадцать часов. Бабухин окончательно отошёл ото сна лишь в одиннадцать часов, хотя ещё в десять сон уже был нарушен, сон был уже изгнан, с территории дивана, по крайней мере. Его клочья, правда, окутывали то один, то другой участок мозга, оставляя в неприкосновенности болезненные ощущения иных частей головы. Бабухин ворочался, Бабухин искал для несчастной головушки положение, в котором боль поутихла бы на какое-то время, и он бы уснул, чтобы проснуться здоровым и бодрым.
А Литиков спал. Спал, свернув своё тельце калачиком. Бабухин от зависти скрипнул зубами и поплёлся на кухню. Бутылки были пусты, в стаканах было сухо, за окном зима, в квартире – сырость и неуют. Бабухин выпил литровую банку воды и присел на табурет.
И в тот же миг вскочил на ноги, пронзённый ещё не опознанной стрелой тревоги. Бабухин быстро, насколько позволяло состояние измочаленного, истерзанного попойкой организма, побежал в комнату. Татьяны там не оказалось. Бабухин заспешил к ванной и туалету. Татьяны в квартире не было. Не было её пальто и шапки. И сапог. И дорожная её синяя сумка отсутствовала.
Бабухин подбежал к креслу-кровати и вышвырнул из него Литикова. Литиков закатился под стол, постонал, выматерился и затих. Однако Бабухин выхватил его из-под стола и бросил обратно на кресло-кровать.
– Где она?! – рявкнул Бабухин.
– О чём ты? – промямлил Литиков, разминая ладонями лицо.
– Куда она исчезла? – навис над ним Бабухин.
– Водка? Мы всё выпили с тобой, – простонал Литиков.
– Вы сговорились, гнида!
– С водкой? – попробовал вытаращить опухшие глазёнки Литиков.
– Ах, ты ещё и издеваешься, скотина?!
Бабухин с размаху ударил Литикова, однако ядро его чудовищного кулака ушло влево и вверх, лишь внеся разнообразие в состояние причёски собутыльника. Бабухин же потерял равновесие и обрушился на Литикова. Литиков заверещал. Бабухин желал бы повторить попытку уничтожить дружбана, однако когти свирепой боли вонзились в голову, превратив его в бессильно воющее животное.
Литиков, выбравшись из-под Бабухина, стал успокаивать товарища:
– Паша, дорогой, я тебе сейчас компрессик поставлю. И себе тоже. А потом что-нибудь придумаем. И ты не прав. Пили поровну. Тебе – мне, тебе – мне, тютелька в тютельку. Выпили – угомонились. И не раньше.
– Убью обоих, – простонал Бабухин.
– А Татьяна, между прочим, почти что и не пила. Только ты да я, да мы с тобой.
– Где она?
– Татьяна? – Литиков огляделся. И действительно, Татьяны не было. – Не знаю. А где она? Когда я в нирвану астрала выходил, была.
– Ты, гнида, меня спрашиваешь? – попытался приподнять голову Бабухин. – Обули меня, а теперь… О-о-о!
Бабухин добрался до дивана и осторожно прилёг.
Литиков начал потихоньку размышлять, приговаривая:
– Ты говоришь, Татьяна пропала? Впрочем, сам вижу. И думаешь, она смоталась одна? Бросила нас и – за денежками?
Прошло полчаса, а Бабухин и Литиков всё барахтались почти на одном и том же месте. Одной из причин этого было то, что Бабухин не доверял Литикову. Но и Литиков не совсем доверял Бабухину.
– Когда я вышел в нирвану астрала, вы тоже могли снюхаться, – повторял он, приводя Бабухина в бешенство.
И трижды вспыхивала драка, скоро, правда, затухавшая вследствие физической неготовности высоких договаривающихся сторон вести диалог в ритме боевых действий.
– Она собиралась ехать в Москву – туда, значит, и уехала, – уже не впервые повторял Литиков. – Раз, как она говорила, Светка куда-то умотала из деревни.
– Если она тарахтела про Москву, следовательно, она сейчас в деревне. А оттуда, может быть, и в Москву рванёт, – спорил Бабухин. – Или подальше куда. С такими-то деньжищами.
В конце концов, решено было ехать в деревню.
– По крайней мере, там её легче найти, – согласился Литиков. – Не то, что в Москве, где чуть не десять миллионов людишек.
19
Обижаются, когда их не замечают, даже те, которые сделали всё, чтобы стать неприметными. И Виктор, неосторожно открывшийся взгляду Татьяны в зале билетных касс, но ею всё-таки не опознанный, как бы одновременно и огорчился и обрадовался. Они столько времени провели вместе, что, казалось бы, мог и запечатлеться его образ в памяти женщины до такой степени, чтобы как-то выделиться на глухом сером фоне вокзального многолюдья. С другой стороны, это совершенно ему не подходит. Хорошо бы, как можно дольше оставаться не замеченным ею.
Татьяна купила билет до Москвы. То ли двенадцатый, то ли тринадцатый вагон. Теперь Виктор мог оставить Татьяну, чтобы встретиться с нею спустя много часов. На перроне Курского вокзала столицы, куда он прибудет не поездом, а на такси. Из аэропорта. Да, он отправится в Москву самолётом. Самолётом комфортнее.
А сэкономленное время он использует таким образом, чтобы вывести из игры друзей (теперь, возможно, бывших) Татьяны. Ведь нет же гарантий того, что не ринутся они в Москву вслед за Татьяной и не начнут путаться там под ногами, создавая ощущение тесноты и тому подобные неудобства.
Виктор уже спустя час, имея в кармане билет на самолёт, отправляющийся в шестнадцать часов из аэропорта областного центра, звонил из автомата, прилепившегося к торцу здания автостанции.
– Мне бы кого-нибудь из братишек Чипы.
– А вы кто? Кто их спрашивает? – услышал после паузы он мужской голос вместо голоса снявшей трубку женщины.
– Иван Сергеевич Тургенев. Но это не имеет значения. У меня сообщение по поводу мужичков из села Посконного.
– Минутку, – последовал ответ.
– Алё! Я слушаю, – пробасила трубка спустя эту самую минуту.
Виктор выдержал паузу.
– Алё! Алё! – заволновался бас. – Слушаем вас. Алё!
– Краснознамённая, два, квартира сорок восемь.
– Два – сорок восемь? А с кем, простите…
Виктор положил трубку.
Спустя тридцать минут в квартиру номер сорок восемь позвонили.
– Она! – выкрикнул Литиков, вскакивая на ноги. – Танюшка вернулась! Она не бросила нас, Пашка, она не бросила!
Лицо выпрямившегося в кресле Бабухина также выражало надежду.
– Я побегу открою дверь! Я открою дверь! – Литиков заспешил к входной двери. – Танюшка вернулась! Танюшенька вернулась к нам!
Открыв дверь, Литиков обратился в столб с выпученными глазами. Вместо Татьяны перед ним стояли то ли трое, то ли четверо молодых мужчин в куртках и без головных уборов. Литиков сделал шаг вперёд, чтобы выглянуть на площадку – поискать глазами Татьяну, однако его грубо втолкнули обратно в квартиру и сунули под нос воронёное дуло револьвера.
Мужчина с револьвером приложил к своим губам палец, а затем вопросительно мотнул головой и показал два пальца левой руки. Где Пашка, интересуется, понял Литиков. Надо бы каким-то образом предупредить Пашку, но как это сделать, если, во-первых, пушка под носом, а во-вторых, во рту пересохло и язык не слушается. Или напротив, язык не слушается – во-первых, и револьвер у носа – во-вторых.
Вопрос о том, где находится Бабухин, был задан повторно. В более жёсткой форме, а именно – дулом револьвера его болезненно ткнули в лоб.
– Мишка, где ты там? – крикнул из комнаты Бабухин.
В это мгновение Литикова кто-то оттолкнул в сторону, и все вошедшие бросились в комнату. Литиков остался один. Протянуть руку к замку, открыть дверь и бежать, бежать без оглядки. Литиков сделал шаг в направлении двери и осознал, что бегуна из него не выйдет.
В комнате стоял грохот. Это свидетельствовало о том, что вид огнестрельного оружия не произвёл должного впечатления на Бабухина. Или он не заметил с похмелья оружие в руках налётчиков?
Литиков добрёл до двери, ведущей из коридора в комнату, и крикнул:
– Пашка, они вооружены!
Бабухин не отозвался, потому как он и ещё два субъекта, тяжело дыша и вскрикивая, катались по полу.
Вторая пара противников Бабухина суетилась возле кучи-малы, пытаясь ухватить момент, когда объявится возможность садануть Бабухина по голове рукояткой револьвера или пистолета (у одного был револьвер, а у второго пистолет).
Какие действия предпринять в данной ситуации? Что совершить, чтобы помочь Бабухину? Броситься на злодеев, сцепившихся с Бабухиным? Но тогда который-нибудь из вооружённых прямостоящих трахнет его железякой по башке, так как Литиков окажется снизу, макушкой наружу. Бросаться на вооружённых бандитов, оставив борцов в объятиях Бабухина – на это ещё надо было решиться.
В эту минуту Литиков увидел лежащие на столе разводной ключ и пробку от вентиля. Получается, он вчера, когда делал попытки объяснить, каким образом можно промыть батарею без использования шланга (он же бывший слесарь-сантехник с двухмесячным стажем), так и не ввернул в вентиль пробку. Вентиль без пробки – да это же то, что надо! А балконная дверь? А балконная дверь закрыта, вероятно, на один только верхний шпингалет.
– Минутку! Разрешите. Разрешите! Прошу прощения! – Литиков пробрался к батарее отопления, быстро наклонился и повернул кран вентиля, а затем, дважды шагнув влево, открыл дверь на балкон.
Прежде чем кто-либо хоть что-то понял, комната наполнилась клубами непроницаемо белого пара. Литиков хотел бежать к двери, но брызги горячей воды принудили его отступить обратно к балкону.
Литиков попытался поискать иной путь отхода к двери, однако ввиду того, что ошпаренные кипятком ковёрные повскакивали на ноги и заметались по комнате, создалось ощущение опасной тесноты и многолюдья. И Литиков юркнул на балкон.
Волна возбуждения схлынула, и Литиков осознал, что, без верхней одежды, да ещё и мокрый, он находится на двадцатиградусном морозе. И мёрзли ноги, мёрзли и примерзали носками к усыпанному снегом полу. Литиков задумался.