Они замолчали, глядя в разные стороны. Под высокими потолками кафе сидели бесчисленные мамаши с колясками, мирно позвякивали столовые приборы, то тут, то там слышался женский смех. Валентина подумала, что наконец-то бросила перчатку - прямо так и представила: тяжелая рыцарская перчатка упала между ними на столик среди чайных принадлежностей. "Я всегда шла на попятный - хватит". Вслух она выговорила:
- Все равно рано или поздно придется что-то делать. Ты же обещала, что мы здесь пойдем учиться, как только обживемся.
Джулия испепелила ее взглядом, но ничего не ответила.
Официант принес счет. Джулия расплатилась.
- Вернемся домой - найдем в интернете Университет искусств, - сказала Валентина. - Наверняка и для тебя что-нибудь подберем.
Джулия пожала плечами. Они молча прошли через магазин и оказались на тротуаре Найтсбриджа. Валентине казалось, метро будет сразу налево, но Джулия стремительно зашагала направо. Они приблизились к станции "Гайд-парк корнер". Валентина сказала: "Вот же метро", но Джулия пропустила это мимо ушей. Они пересекли Мейфэр и стали плутать немыслимыми зигзагами - Джулия впереди, Валентина, едва поспевая, сзади. Валентина знала: так будет продолжаться до тех пор, покуда Джулия не соизволит заговорить, а до этого они будут нестись наобум, как угорелые.
В час пик улицы были запружены. Погода стояла ясная, хотя и прохладная. Валентина узнавала какие-то магазины, площади, названия улиц, но у нее в голове не было ни карты Лондона, ни каких-либо ориентиров - в отличие от Джулии, она не делала зарубок на память. На Валентину накатил страх. Ей захотелось улизнуть и сесть в метро на первой попавшейся станции - в центре Лондона они попадаются на каждом шагу. "Надо ее бросить и ехать к дому". На такую меру - повернуться к Джулии спиной в разгар ссоры - Валентина не отваживалась ни разу в жизни. От мысли, что ей придется ехать на метро одной, Валентина содрогнулась: она никогда не заходила в подземку без Джулии.
Тут ей на глаза попалась знакомая красно-бело-синяя вывеска: "Оксфорд-серкус".
Перейдя Риджент-стрит, близнецы угодили в давку перед входом в метро. Толпа бурлила водоворотами, и поначалу близнецы пытались бороться с течением. Джулию поразили каменные лица: как будто эти люди ежедневно давились на этом самом месте в половине седьмого; очевидно, так оно и было. Валентина держалась сзади: Джулия слышала ее затрудненное дыхание. Она протянула руку за спину, и Валентина ухватилась за нее, как за соломинку.
- Не дрейфь, Мышка, - сказала она.
Их несло в нужную сторону. Теперь двигаться стало полегче.
Валентине казалось, они тонут. Когда ее сдавливали со всех сторон, у нее перехватывало дыхание. Теперь она и думать не могла о поездке на метро. Ей хотелось только одного: выбраться из толпы. В нее впивались локти и рюкзаки. Где-то поблизости шумели машины и автобусы. Люди выражали неудовольствие себе и другим, но до Валентины все звуки доносились словно через стенку.
Толпа текла ко входу в метро. Джулия пробивалась вперед, Валентина - назад. Ладонь Валентины выскользнула из цепкой руки Джулии.
- Мышь!
Валентина потеряла равновесие и навалилась боком на прохожих. Веселый мужской голос воскликнул: "Эй, полегче! Тут девушка упала! Не напирайте!" - но это не возымело действия. Как будто в "яме" перед сценой на рок-концерте. Чьи-то руки подхватили Валентину и поставили в вертикальное положение. "Все нормально, птичка?" - спросил кто-то рядом. Она только мотала головой, не в силах выдавить ни звука. Джулия, скрытая от глаз, кричала ее по имени. Валентина пыталась отдышаться. Горло сдавил спазм; вдыхать приходилось очень медленно. Она едва передвигала ноги; толпа гнала ее вперед.
Джулии удалось выбраться; ее охватила паника.
- Валентина!
Ответа не было. Пришлось снова нырнуть в людской водоворот, но там удалось разглядеть только те лица, которые плыли рядом. "Огосподибожемой". Впереди мелькнули светлые волосы - Джулия устремилась в ту сторону. "Осторожно". Валентина тоже заметила Джулию и провела рукой по горлу: "Дышать не могу". Джулии удалось обхватить ее за туловище; она принялась расталкивать людей локтями.
- Пропустите! У человека приступ астмы!
Толпа расступалась с трудом. Никто не видел, что происходит. В конце концов двойняшки выбрались на тротуар Оксфорд-стрит.
Валентина, едва дыша, прислонилась к ярко освещенной витрине дешевого обувного магазинчика. Джулия порылась у нее в сумочке.
- Где у тебя ингалятор?
Валентина только покачала головой: "Не знаю". Вокруг них столпилась кучка сочувствующих.
- Вот, держите мой. - Длинноволосый паренек со скейтбордом под мышкой протягивал им аэрозольный тюбик.
Валентина подышала. Спазм слегка отпустил. Она кивнула подростку, а тот слегка выставил руку вперед, словно готовясь ее подхватить. Не спуская глаз с Валентины, Джулия сама начала глубоко дышать, показывая ей пример. Валентина еще несколько раз втянула спасительный спрей, прижала руку к груди и задышала свободнее.
- Спасибо, - с трудом выдавила она, возвращая ингалятор владельцу.
- Не за что, всегда пожалуйста.
Зеваки разошлись. Валентине хотелось спрятаться. Ей хотелось в тепло. Джулия сказала: "Сейчас такси поймаю" - и убежала. Минула, как показалось Валентине, целая вечность, пока до нее не донеслось: "Мышь! Сюда!" - и она с благодарностью втиснулась в теплую берлогу кеба. Рухнув на сиденье, Валентина высыпала содержимое сумочки на колени и, откопав ингалятор, сжала его в руке, как оружие. В ней нарастало отчаяние. "С ума сойти. Не могу же я до конца жизни оставаться Мышкой". Валентина покосилась на Джулию, которая равнодушно смотрела в окно на медленный поток транспорта. "Думаешь, я без тебя не проживу? Думаешь, не найду сил от тебя уйти?" Мимо проплывали незнакомые здания. Лондон оказался бескрайним и безжалостным. "А вдруг бы я умерла в этой давке?.." Интересно, как бы Джулия стала оправдываться по телефону перед родителями?
Джулия как почувствовала.
- Тебе получше?
- Угу.
- Надо будет врача вызвать.
- Угу.
В молчании они доехали до "Вотреверса".
- Давай залезем на этот сайт, хочешь? - предложила Джулия, как только они переступили порог.
- Да ну его, - бросила Валентина. - Не хочу.
ДНЕВНИКИ ЭЛСПЕТ НОБЛИН
Валентине и Джулии не давала покоя одна пустая полка в кабинете Элспет. Поскольку кабинет был забит до отказа всевозможными книгами, безделушками, канцелярскими принадлежностями и другими вещами, полезными и бесполезными, зияющая пустота этой единственной полки оставалась загадкой. Что-то ведь там хранилось. Но что? И кто забрал содержимое? Полка была двенадцати дюймов в высоту и восемнадцати дюймов в ширину. В книжном шкафу, ближайшем к письменному столу Элспет, это была третья полка снизу. В отличие от прочих, ее сравнительно недавно кто-то протер от пыли. Кстати, в столе был один запертый ящик, к которому они так и не смогли подобрать ключ.
Содержимое той полки перекочевало к Роберту вместе с другими вещами Элспет, которые он забрал из ее квартиры; все это хранилось в коробках, составленных у кровати. К содержимому коробок он не прикасался, если не считать джемпера и пары туфелек, которые нашли приют в одном из ящиков его собственного письменного стола. Время от времени он выдвигал этот ящик, любовно поглаживал ее вещи, а затем убирал их на место и возвращался к работе.
Коробки специально были поставлены так, чтобы кровать загораживала их от глаз, иначе он смотрел бы на них днями напролет. У него возникла мысль перетащить их в гостевую спальню, но это было бы не по-человечески. Ему еще предстояло изучить их содержимое. При жизни Элспет он горел желанием сунуть нос в ее дневники. Он хотел узнать все, выведать ее сокровенные тайны. Но потом долго не решался прикоснуться к этим записям, не говоря уже о том, чтобы перенести их к себе. Теперь они были под рукой, но он к ним не притрагивался. С ним остались воспоминания, и он не хотел их нарушать или опровергать. Как историк, он прекрасно знал, что любые документальные свидетельства обладают взрывной силой. Потому-то коробки, как шашки динамита, лежали в неприкосновенности у него в спальне, и Роберт заставлял себя не смотреть в их сторону.
С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ
Наступило 12 марта - хмурая, пасмурная суббота; в этот день Марике исполнялось пятьдесят четыре. Мартин проснулся в шесть часов и валялся в постели, мысленно разрываясь между счастливым предвкушением (она будет ждать поздравления и непременно ответит на его звонок) и тревожными сомнениями насчет уместности своего знака внимания (он составил для нее невероятно трудный кроссворд-криптограмму, в котором первая и последняя буквы каждой дефиниции складывались во множественные анаграммы ее полного имени, а решение сводилось к анаграмме строчки из стихотворения Джона Донна "Прощание: запретная грусть"). Этот кроссворд вместе с подарком он загодя передал Роберту, который пообещал отправить его экспресс-почтой. Мартин решил выждать до двух часов дня, а уж потом сделать телефонный звонок. В Амстердаме это три часа: она как раз отобедает и будет пребывать в благодушном субботнем настроении. Он выбрался из постели и принялся за рутинные утренние дела, сравнивая себя с единственным ребенком, ожидающим пробуждения родителей в рождественское утро.
Марика проснулась поздно, в растерзанных чувствах; через жалюзи к ней на подушку падал робкий солнечный свет. "У меня сегодня день рождения". Lang zal ze leven, hieperderpiep, hoera. Никаких определенных планов у нее не было, разве что пригласить подруг на кофе с пирожными. Она не сомневалась, что ее поздравит Мартин, а возможно, и Тео, хотя Тео иногда забывал - будто нарочно использовал свою рассеянность как защитную броню. Она всегда сама ему звонила накануне отцовского дня рождения; уж не делал ли Мартин того же самого ради нее? Мартина, кстати, она недавно видела во сне; очень aangename был сон, об их старой gezellig квартирке в Сент-Джонс-Вуд. Как будто она моет посуду, а Мартин подходит сзади и целует ее в шею. Воспоминание или мечта? Она явственно представляла его руки у себя на плечах, а губы - у основания шеи. Ну-ну. После расставания с Мартином она подвергала свои эротические фантазии строгой цензуре. Если он пытался пролезть в ее мысли, то быстро получал пинка, но сегодня утром, по случаю дня рождения, она не стала сдерживать воспоминания-мечты.
Бандероль доставили около полудня. Марика положила ее на кухонный стол и пошла искать перочинный нож, потому что пакет был почти полностью залеплен скотчем и увещеваниями: "не бросать". Как будто из дурдома. Но он у меня и есть дурик, родной мой. В розовой коробочке лежала пара небесно-голубых лайковых перчаток. Марика примерила. Нежные, как дыхание, они идеально подошли ей по размеру. Она пробежала лайковыми пальцами по невидимому пушку на руке. Перчатки скрадывали узловатость суставов и возрастные пигментные пятна. Казалось, она получила в подарок новые руки.
В приложенном конверте были письмо и кроссворд; в конвертике поменьше - ответы. Марике захотелось начать со второго; она не умела решать кроссворды, и Мартин это знал. У нее и в мыслях не было всерьез браться за те шедевры криптографии, что он составлял для нее каждый год, и оба они понимали: эти поздравительные кроссворды - не что иное, как символ постоянства, наравне с броскими узорчатыми свитерами, которые Марика вязала для Мартина к его дням рождения. На этот раз ответами служили две строфы из стихотворения Джона Донна:
Как циркуля игла, дрожа,
Так будет озирать края,
Не двигаясь, твоя душа,
Где движется душа моя.Но если ты всегда тверда
Там, в центре, то должна вернуть
Меня с моих кругов туда,
Откуда я пустился в путь.
Марика заулыбалась. Теперь она развернула письмо, и в ее лайково-голубую ладонь упал крошечный пакетик. Чтобы его вскрыть, пришлось снимать перчатки. Вначале ей показалось, что он пуст: она его потрясла, но безрезультатно. Тогда она сунула внутрь указательный палец: в пакетике лежали две жемчужины в серебряной оправе. Они перекочевали к ней на ладонь. "Мои сережки". Марика подошла с ними к окну. Ей представилось, как Мартин сутками мучительно роется в коробках, разматывает слой за слоем полиэтиленовые саваны - и все ради того, чтобы отыскать ее серьги. Lieve Martin. Она сжала их в кулаке, закрыла глаза и позволила себе взгрустнуть. "Как далеко…"
Потом она вскинула голову и обвела взглядом свою однокомнатную квартирку. В семнадцатом веке здесь был сеновал над постоялым двором. Наклонный потолок, массивные балки, оштукатуренные стены. В одном углу стоял ее футон, в другом, за занавеской, висела одежда. Стол с двумя стульями, тесная кухонька, вид на кривой проулок, букет фрезий на подоконнике. И еще удобное кресло и торшер. Больше года это райское местечко служило ей крепостью и кельей, многообещающим тайным гамбитом игры в прятки. Стоя у окна с сережками в руке, Марика вдруг заметила, что в ее уютном жилище витает одиночество. Каморка на одного. Камера-одиночка. Она тряхнула головой, чтобы прогнать эти мысли, и развернула письмо.
Lieve Marijke!
С Днем рождения, Госпожа моего сердца. Печально, что не могу увидеться с тобой в этот день; печально, что не могу тебя обнять. Вместо этого посылаю тебе ласковые руки, которые прильнут к твоим, скользнут к тебе в карман, когда ты пойдешь улицами своего города, будут тебя согревать и напоминать о лазурных небесах (здесь тоже пасмурно).
Твой любящий муж,
Мартин.
"Великолепно, - подумала Марика. И разложила на столе перчатки, сережки, кроссворд и письмо - почти как натюрморт. - Одно плохо: сейчас он позвонит и все испортит".
Мартин стоял у себя в кабинете с телефонной трубкой в руке, дожидаясь, чтобы электронные часы на компьютере показали четырнадцать. Он заранее надел костюм, повязал галстук. И теперь затаил дыхание. Как только на дисплее высветилось 14:00:00, он выдохнул и надавил на единицу - кнопку ускоренного набора.
- Hallo, Мартин.
- Марика. С днем рождения.
- Спасибо. Спасибо.
- Тео звонил?
Марика рассмеялась:
- Думаю, он еще не проснулся. Как твои дела? Что нового?
- Дела идут. Все прекрасно. - Мартин взял сигарету и покосился на шпаргалку, лежащую на письменном столе. - А ты как? Не закурила еще?
- Нет, не закурила. Чувствую себя отлично, чего и тебе желаю. Обоняние прорезалось. Я уж позабыла, что у всего есть запах - у воды, у фрезий. Кругом столько приятных ароматов. А те перчатки, что ты мне прислал, - они пахнут первым зимним днем.
- Понравились?
- Все понравилось. Даже не верится, что ты раскопал мои сережки.
- У американцев появилось новое словечко: "переподарок". Мне вначале показалось, в этом есть какое-то жлобство - посылать тебе на день рождения твои собственные побрякушки, но раз уж я их нашел…
Мартин вспомнил прикосновение Джулии, когда та передавала ему серьги. А Марика вспомнила, по какому случаю Мартин купил ей эти сережки, - по случаю рождения Тео.
- Это очень хорошо, я была так счастлива… и письмо, и кроссворд…
- Неужели решила? - поддразнил он.
- Ja, села и тут же разгадала - буквально за двадцать минут.
Они рассмеялись.
Потом оба удовлетворенно помолчали.
- Как будешь отмечать? - спросил он после паузы.
- Наверное, приглашу куда-нибудь на кофе с пирожными Эмму и Лизе. Я тебе о них рассказывала.
- Да-да. А вечером куда пойдешь?
- Никуда - дома поужинаю.
- Одна? - Мартин воодушевился. - Это не годится. Знаешь что: разреши мне пригласить тебя на ужин.
Марика нахмурилась:
- Мартин…
- Нет, ты послушай. Выбери ресторан - из самых лучших. Закажи столик, надень красивое платье и захвати с собой мобильник. Я тебе позвоню, ты закажешь какие-нибудь деликатесы - и мы с тобой проведем этот вечер почти что вместе.
- Мартин, в такие рестораны с мобильниками нельзя. И потом, как это - ужинать в одиночку: на меня все будут пялиться.
- Я тоже сяду за стол. Будем ужинать вместе. Просто в разных городах.
- Ох, Мартин… - Она не устояла. - На каком языке будем говорить?
- По твоему желанию. Nederlands? Français?
- Нет, нет, на каком-нибудь малоизвестном, для интимности…
- На языке пали?
- В таком случае беседа не затянется.
Мартин расхохотался.
- Когда надумаешь, сообщи. В котором часу встречаемся?
- В половине восьмого по твоему времени?
- Отлично, буду как штык. Мобильник поставь на зарядку. - Он подумал, что мог бы и не напоминать.
- Да знаю я.
- Tot ziens.
- Tot straks.
Мартин повесил трубку. Во время разговора он не отходил от письменного стола, нависая над телефоном. Теперь он с улыбкой расправил плечи - и схватился за сердце.
- Ох!
На пороге стояла Джулия - темная фигурка в тусклом свете.
- Извините, я не нарочно.
Потупившись, он смежил веки, будто хотел закрыться от нее крылом; выждал, чтобы унять сердцебиение.
- Ничего страшного. Давно вы тут стоите?
Он поднял на нее глаза. Она вошла в комнату и стала всего лишь собой.
- Нет. Не очень. Вы жене звонили?
- Да.
- Понравились ей перчатки?
Мартин кивнул.
- Проходите на кухню, будем чай пить. Да, перчатки ей очень понравились. Спасибо за такой удачный выбор.
Он двинулся за ней, протискиваясь между штабелями коробок.
- Вообще-то их Валентина выбрала. Она в одежде лучше меня разбирается.
Джулия плюхнулась в обеденное кресло и стала смотреть, как Мартин накрывает на стол. "Галстук нацепил, чтоб жене позвонить". Почему-то Джулию это слегка задело.
- Вы с Валентиной - как старые супруги. Все поровну: и таланты, и обязанности.
Не сводя с нее глаз, Мартин подставил под кран электрический чайник. В ней произошли неуловимые изменения. "Что-то неладно. Какая-то она не такая".
- Вас кто-то ударил?
У Джулии на скуле проступал синяк.
Она прикрыла его рукой:
- У вас лед есть?
Порывшись в морозильнике, Мартин вытащил завалявшийся пакет зеленого горошка.
- Вот.
Джулия прижала пакет к щеке. Мартин продолжил готовить чайный стол. Пока он не наполнил чашки, ни один из них не произнес ни звука.
- Шоколадное печенье? - предложил он.
- Спасибо, с удовольствием.
- Рассказать не хотите?
- Нет. - Джулия уставилась в чашку, пряча лицо за спасительным горошком. - Она не нарочно.
- Какая разница?
- Вы давно женаты? - спросила Джулия.