- Наша мама точно такая же.
- Неужели?
- У меня такое впечатление, что отец еще не разобрался, понимаете, вроде как мама просто в гости зашла, пока еще не освоилась, но потом, типа, раскроется и как бы обозначит свое присутствие. - Валентина подняла на него взгляд. - А Элспет похоже себя вела?
Роберт ответил не сразу, запутавшись в ее грамматике.
- Похоже, - ответил он. - Бывало, уносилась за тридевять земель, даже находясь рядом.
Ему вспомнилась такая особенность: после секса он, обмякший и потный, не успевал даже лечь рядом, как Элспет, казалось, забывала о нем напрочь.
- Вот-вот. А Элспет любила командовать? Наша мама всегда и во всем главная.
- Хм. Наверное, любила, но я не возражаю, когда мной командуют. У нас в роду было засилье тетушек, и в детстве меня постоянно шпыняли женщины. - Он улыбнулся. - У меня такое впечатление, что и Джулия любит командовать.
- Но мне это не нравится. - Валентина скорчила гримасу. - Я сама никого не трогаю и не хочу, чтобы мной помыкали.
- Разумно.
- Который час? - спохватилась Валентина. Она выпрямилась и в непонятном волнении поставила кружку на стол.
Роберт посмотрел на часы.
- Полвосьмого, - сообщил он.
- Семь тридцать? Мне пора. - Она встала.
- Постой, - не выдержал Роберт, - В чем дело? - Он вскочил со стула и остановился к ней лицом.
- Джулия начнет возникать, если проснется, а меня нет.
Роберт колебался. "Она сама придет. Не удерживай". Валентина еще не успела развернуться к выходу, а на него уже нахлынуло нестерпимое одиночество. Он пошел за ней к дверям черного хода. Она взялась за дверную ручку. Повисла неловкая пауза.
- Может, как-нибудь поужинаем вместе? - предложил он.
- Хорошо.
- В эту субботу?
- Договорились.
Она медлила. Роберт подумал, что надо бы ее поцеловать; так он и сделал. Поцелуй удивил его: много лет он не целовал никого, кроме Элспет. Поцелуй удивил и Валентину: так она еще ни с кем не целовалась - у нее поцелуи всегда вызывали теоретический интерес, а не телесные ощущения. Она так и застыла с поднятым кверху лицом, полураскрыв губы и зажмурив глаза. Роберт подумал: "Она лишит меня покоя, и я не стану противиться". Притворив за собой дверь, Валентина зашлепала по лестнице. В квартире сверху щелкнул дверной замок. Роберт не сходил с места, пытаясь разобраться в том, что произошло, но в голове поплыло, и он сдался. Глотнув спиртного, он завалился спать.
В следующую субботу, дождавшись вечера, Роберт надел костюм и предстал перед дверью близнецов. Валентина выскользнула к нему и шепнула:
- Идем.
В зеркалах прихожей он успел заметить Джулию, одиноко застывшую в призрачном свете. Роберт хотел помахать, но Валентина заспешила вниз по лестнице, и он устремился за ней. Подняв голову, он увидел, что Джулия высунула голову из квартиры. Она полоснула его взглядом и захлопнула дверь.
Внизу поджидало заказанное такси-малолитражка.
- В Сохо, "Эндрю Эдмундс", - сказал Роберт водителю.
Они проехали через Хайгейт-Вилледж и Кентиш-Таун. Приглядевшись к Валентине, Роберт узнал наряды Элспет - черное бархатное платье и белый кашемировый палантин, - которые напомнили ему совсем другой, давно минувший вечер. Даже туфельки - и те прежде носила Элспет. "Что она хочет этим сказать?" Потом до него дошло, что Валентина, скорее всего, не привезла из Америки свою одежду. Он с досадой подумал, что близнецы получили от Элспет достаточно денег, чтобы купить себе новые вещи. В одежде с чужого плеча Валентина выглядела старше, как будто отчасти сама преобразилась в Элспет. Она смотрела в окно.
- До сих пор не могу сориентироваться.
Посмотрев мимо нее, Роберт подсказал:
- Кэмден-Таун.
Валентина вздохнула:
- По мне, все одинаково. И такая скученность.
- Не любишь Лондон?
Она покачала головой:
- Я бы и рада полюбить. Только мне здесь неуютно.
Роберт даже не задумывался о том, что по прошествии года она, по всей вероятности, захочет уехать; теперь в нем всколыхнулась настоятельная потребность убедить ее, какое это желанное место - Лондон.
- Не могу представить, как можно жить в каком-то другом городе. Впрочем, я здесь вырос. Если куда-нибудь переселюсь, буду как отрезанный ломоть. Здесь все мои воспоминания.
- Понимаю. У меня такое же отношение к Чикаго.
Она посерьезнела, и это вызвало у него улыбку.
- Не рано ли тебе ностальгировать? Я - другое дело, старый, замшелый историк, песок сыплется. А ты должна искать приключений.
- Вам сколько лет? - спросила она.
- Через две недели стукнет тридцать семь, - сказал он.
А про себя отметил, что она не стала протестовать, когда он обрисовал себя стариком. Валентина улыбнулась:
- Значит, отпразднуем.
Сначала Роберт подумал, что это относится к ним двоим, но потом понял, что она говорит о себе и Джулии. Реакцию Джулии нетрудно было представить, поэтому он сказал:
- Думаю, у нас на кладбище будет чай с пирожными; может, вы тоже зайдете, со всеми познакомитесь?
- Хорошо. - Она заулыбалась. - Именинное чаепитие на кладбище - это что-то новенькое.
- Ну, особых торжеств не будет, просто чай с какими-нибудь угощениями. А так - ни подарков, ничего.
Они стали наперебой вспоминать прежние дни рожденья: "Тогда нас впервые повели в цирк…", "В конце концов пришлось мне делать промывание желудка…", "Джулия так разозлилась…", "В то утро зашел мой отец, а я его раньше не видел…"
- Это как?
Роберт запнулся; у него не было уверенности, что он готов прямо сейчас поведать ей эту историю. Он все время забывал, что они едва знакомы.
- Ну, видишь ли… Мои родители не состояли в браке. Вообще-то у отца в Бирмингеме была другая семья. А тут он прикатил на "ламборгини" и повез нас в Брайтон, на целый день. Тогда я впервые увидел море.
- Странно. Почему он столько лет не показывался?
- Он занят собой, детей не особенно любит. Хотя нелепо, конечно: у меня пятеро единокровных братьев и сестер. Мать говорит, он потому приехал на меня посмотреть, что она в кои веки решилась попросить у него денег. После этого он стал изредка наведываться, привозил какие-то никчемные подарки… Человек он своеобразный и совершенно ненадежный. В детстве я боялся, что он заберет меня у матери и мы с ней больше не увидимся.
Валентина покосилась на Роберта. "Он что, шутит?" Если так, то она, видимо, чего-то не поняла. Такси притормозило у ресторана. Валентина ожидала увидеть большое, плотно задрапированное, солидное заведение, но оказалась в крошечном, тесном зале с почерневшей от времени деревянной обшивкой и низкими сводами. У нее появилось редкое ощущение, будто сама она выросла до небывалой величины. Вот, значит, что такое настоящий Лондон; вот куда лондонцы ходят ужинать. Ее охватили смешанные чувства: она торжествовала, что пришла сюда не как туристка; радовалась, что она здесь, а Джулия - дома; терялась, не зная, как поддержать разговор с Робертом. Что полагается отвечать, когда человек говорит, что боялся, как бы его не похитил родной отец? Что бы на это сказала Джулия? Когда их усадили за маленький столик, между шумной компанией деловых людей из Сити и литагентом, который обхаживал редакторшу, Валентина спросила:
- А почему у тебя были такие подозрения?
Оторвавшись от меню, Роберт переспросил:
- Какие?
- Ну, насчет отца. Ты же сказал…
- Ах да. Теперь-то я понимаю, что у него и в мыслях этого не было, но он постоянно отпускал какие-то шуточки, повторял, как здорово было бы нам с ним вдвоем перебраться в северном направлении… В моих глазах он смахивал на гоблина. Вплоть до юности я его опасался.
Валентина вытаращила глаза, потом спряталась за меню и промолчала. "Как он спокойно об этом говорит. Какая бы ни была у человека семья, он ничему не удивляется". Она почувствовала себя - пожалуй, впервые - несмышленой малолеткой с Запада.
"Это я хватил через край", - понял Роберт.
- Для начала бокал вина? - предложил он. - Выбрала что-нибудь?
Разговор сперва не клеился, но они сошлись в пристрастии к "Монти Пайтону", обменялись кладбищенскими историями, посмеялись над выходками Котенка и оценили суп из фенхеля. К концу вечера они уже чувствовали себя друг с другом легко или, во всяком случае, более непринужденно, чем раньше.
Этому одинокому вечеру не было конца. Сначала Джулия решила подняться к Мартину, но была страшно раздосадована, что ее бросили, а потому решила: ну и пусть, чем хуже, тем лучше. И хорошо, что телевизор сдох.
Разогрев банку томатного супа, она устроилась в столовой и за едой начала читать "Счастливчика Джима", который хранился у Элспет в кабинете. Элспет, сидя напротив, не спускала с нее глаз. "Супом не залей, это же первое издание, с автографом". Элспет ругала себя, что не оставила близнецам более подробные инструкции. Без злого умысла они варварски обращались с ее сокровищами: лежа в ванне, читали редкие издания "Тристама Шенди" и "Вильетт", запихивали в сумочки памфлеты Даниэля Дефо, чтобы читать в метро. Элспет так и подмывало выхватить у Джулии книгу. А мне, собственно, какое дело? Это всего лишь книга, ее читают, радоваться надо. Меня не должно волновать, что Валентина носит мою одежду, ужинает с Робертом, но это меня волнует, да еще как. Джулия доела суп, закрыла книгу, убрала со стола и вымыла посуду. Стала играть с Котенком, но Котенку это вскоре наскучило, и он ушел спать в гардеробную. Тогда Джулия легла на диван в гостиной и уставилась в потолок, а когда вконец извелась, включила компьютер. Два часа убила в интернете, написала мейлы своим забытым школьным подружкам. Элспет обиженно протиснулась к себе в ящик. В десять вечера Джулия приняла ванну. В десять тридцать понадеялась, что Валентина с минуты на минуту будет дома. Ближе к полуночи, трижды набрав ее номер, она запаниковала. Элспет следила, как Джулия мечется из угла в угол, и предчувствовала… что? Беду. Опасность. История повторялась с досадными вариациями. Элспет пыталась представить, куда Роберт мог повести Валентину - его любимые бары, заветные маршруты… Возвращайся домой, возвращайся, чтобы я за тобой приглядывала. Джулия лежала в постели без сна и кипела от злости. Элспет сидела у окна. Они ждали.
- Хочешь, прогуляемся по Южному берегу? - предложил Роберт.
Он расплатился по счету, и они собирались выходить из ресторана. Валентина заколебалась. Ее смущали туфли. Остроносые, на шпильках, да еще на полразмера велики.
- С удовольствием, - ответила она.
До Вестминстерского моста они доехали на такси. На улицах - удивительное дело - было безлюдно. Их шаги гулко отдавались от тротуара, с противоположной набережной доносился смех. Зрелище ночного Вестминстера было для Валентины в диковинку. "Когда нет толпы, здесь намного приятнее". Роберт повел ее через мост и вниз по ступеням. Стоя у парапета, они смотрели на Темзу и здания парламента. Прямо над Биг-Беном зависла низкая оранжевая луна. Роберт привлек Валентину к себе. Она напряглась. Так они постояли несколько минут, и каждый пытался прочесть мысли другого. Наконец он сказал:
- Пойдем дальше? Мне кажется, ты озябла.
- Да, есть немного, - ответила она.
Они поднялись по тем же ступеням. При ходьбе Валентине было как-то спокойнее. Она не знала, как принято себя вести в таких ситуациях: предполагала, что они будут целоваться, а вдруг он захочет большего? Не рассчитывает ли, что она пойдет к нему? Неужели он не понимает, что это исключено? Который теперь час? Задержись она еще немного - Джулия с ума сойдет. Она и так на стенку лезет, а потом просто взбеленится… Украдкой Валентина пыталась взглянуть на часы Роберта. Потом вспомнила, где находится, и подняла глаза на Биг-Бен. Почти полночь. Они миновали мосты Ватерлоо и Блэкфрайарс. Ноги у нее горели. Он рассказывал о выставке, которую посетил в отделе современного искусства галереи "Тейт". Валентина с тоской провожала глазами каждую скамейку. На подходе к Лондонскому мосту она не выдержала:
- Может, присядем?
- Ох, прости, - спохватился он. - Совсем забыл, что ты на шпильках.
Опустившись на скамью, Валентина сбросила обувь. Она размяла пальцы ног, покрутила ступнями. Роберт наклонился и поднял ее туфли. Он так и застыл, держа в каждой руке по туфельке. Внутри они были теплыми и немного влажными.
- Бедные твои ножки, - выговорил он.
- Туфли чужие, - сказала она.
- Знаю. - Он поставил туфли Элспет рядом с собой. - Ну-ка. - Он вытянул руки. - Давай сюда лапы.
Посмотрев на него с сомнением, она все же подчинилась. Он развернул ее так, чтобы она, опираясь на локти, положила ступни ему на колени.
- Можешь снять чулки?
- Только не смотри, - сказала она.
Он принялся массировать ей ноги. Вначале она следила за его движениями, но потом запрокинула голову, и теперь ему было видно лишь тонкую шею и маленький заостренный подбородок. Он сосредоточился на ее подошвах, чувствуя, что достиг нового уровня раскованности: делал массаж ног молоденькой девушке в общественном месте. "Хотелось бы знать, не полагается ли за такое арест?" Но все мысли тут же улетучились. Мир сжался до этой скамейки: в нем были только ее ступни и его руки.
Валентина подняла голову. Она полностью расслабилась и поплыла. Роберт наклонился и поцеловал ее ноги.
- Процедуры закончены, - сказал он.
- Боже мой, - вырвалось у нее. - Кажется, я не смогу идти.
- Я тебя понесу, - сказал он и не обманул.
Было уже почти два часа ночи, когда Джулия и Элспет услышали шаги. Джулия выпрыгнула из постели, еще не решив, как быть - встречать Валентину на пороге или ожидать в спальне. Элспет полетела в прихожую и увидела медленно открывающуюся дверь; а еще она увидела, что Роберт несет Валентину на руках; увидела, как он бережно опускает ее на босые ноги, увидела, как Валентину, с туфельками в руках, слегка качнуло - и узнала то самое, что произошло однажды с ней самой. Валентина вглядывалась в темноту квартиры. Потом обернулась к Роберту и помахала одними пальцами. Он насмешливо поклонился, вернул ей чулки и пошел к себе. Валентина шагнула через порог и заперла дверь. А потом бесшумно пробралась в спальню.
Элспет осталась в прихожей. Ей не улыбалось быть свидетельницей неминуемой ссоры. Это мы уже проходили. Ей хотелось вырваться из квартиры, побыть одной, разобраться в своих мыслях. Хотелось догнать Роберта и умолить его… А о чем мне просить? Что я ему скажу? Элспет жаждала глотнуть чего-нибудь покрепче и хорошенько выплакаться в ванне. Она жаждала выскочить на улицу и до изнеможения идти куда глаза глядят, потом рухнуть в постель. Но вместо этого потащилась к себе в кабинет и стала смотреть в сад, залитый лунным светом. Отпусти меня, молила она ту силу, что удерживала ее взаперти. Пойми, я хочу умереть; умереть по-настоящему и уйти. Она выжидала, но ответа не было. Господи, кем бы Ты ни был, умоляю, отпусти меня. Это не помогло. Ей стало ясно, что никто ее не слышит. Оставалось полагаться только на себя.
Неся в руках чулки и туфли, Валентина прокралась в спальню. Джулия в пижаме сидела на кровати и болтала ногами. При появлении Валентины она обернулась:
- Тебе известно, сколько сейчас времени?
- Нет.
- Почти два часа ночи.
- Ой.
Джулия соскочила с кровати. Валентина подумала: "Полезет в драку - зафигачу в нее туфлями". Они стояли лицом друг к другу, не решаясь выговорить те слова, которые разожгут ссору. Джулия подумала: "Надо лечь спать - да и все". Но не удержалась и выдала:
- Это все, что ты можешь сказать? "Ой"? - Она стала передразнивать неумелое притворство Валентины. - "Ой, ой, ой".
Валентина пожала плечами:
- У нас что, комендантский час? Ты здесь вместо мамы? Да хоть бы и так: мне двадцать один год. - ("Ну что, съела, Джулия?")
- Могла бы для приличия сообщить, в котором часу вернешься: я же беспокоюсь. - ("Я больше, чем мама. Ты от меня просто так не отделаешься".)
- Это твои проблемы. Ты прекрасно знала, где я и с кем. - ("Ты мне не указ".)
- Ты отправилась поужинать. Ужин не затягивается до двух часов ночи! - ("Где ты шлялась целых семь часов?")
- Я ходила на свидание, а остальное тебя не касается. - ("И отвяжись".)
- Нет, касается! Что на тебя нашло? - ("У нас друг от друга секретов никогда не было".)
- Тебе не кажется, что уже пора жить собственной жизнью? - ("Господи, да отвянь ты, Джулия".)
- Естественно! Мы и так живем собственной жизнью, только вместе… - ("Валентина!")
- Я не о том! - Валентина швырнула туфли через всю спальню. Они безобидно запрыгали по ковру. - Ты прекрасно понимаешь - я хочу сама распоряжаться своей жизнью. Я хочу стать собой! Мне надоело быть полуличностью. - У нее брызнули слезы. Джулия сделала шаг вперед, но Валентина вскрикнула: - Не прикасайся ко мне! Не смей!.. - И выбежала в коридор.
Джулия осталась стоять с закрытыми глазами, опустив руки. "Завтра одумается. Сделаем вид, что ничего не произошло". Она вернулась в постель и стала прислушиваться, пытаясь определить, где находится Валентина. Потом ее сморил сон; ей приснилось, что она пришла к Мартину и бродит одна по его квартире, нащупывая бесконечные тропинки среди нагромождения коробок.