После паузы Горемыков повторил свои последние слова, глядя на молчащего Подпевлова.
– Можно я ему об этом потом напомню? – попросил Подпевалов.
– Ладно, – махнул рукой Горемыков, – так… всё понятно по поводу реорганизации телевидения?
– Однако, а я как же? – пролепетал Лазонтьев.
– Тебя мы тоже подкоротим на всю оставшуюся жизнь, отрежем побольше, чтоб не вякал, – попытался сострить Горемыков, но потом, посерьезнев, добавил: – Нет, раз в неделю… может, раз в две недели тебя будем мы показывать, но не более. Ясно?
Лазонтьев покорно кивнул, даже не пытаясь сопротивляться решению мэра.
Подпевалов записывал каждое слово Горемыкова.
Миловидов сидел с обреченным лицом, делая вид, что записывает слова Горемыкова.
– И побольше криминала в эфире, побольше всяких передач о нашей доблестной милиции, побольше бы художественных фильмов о нашей доблестной милиции, которая ищет и находит разных маньяков, убийц и воров. Вопросы есть?
Миловидов предложил:
– Может, Демид Демидович, организовать развлекательный канал?
– Гм, а я как же тогда?
– Не понял… Я о канале, а не о…
– Я тут мэр или ты?!..
– Нет, вас пусть каждый день показывают…
– Да, добрый ты какой, как погляжу!. Смотри на него! Ты хочешь показывать меня в каком-то развлекательном канале? Чтоб надо мной, мэром, смеялись?
– Нет, как можно… Вас пусть каждый день показывают…
Разрешил он меня показывать! – рассердился Горемыков. – Я – мэр, я отдаю здесь приказы. Раньше говорили: "Партия сказала!". А теперь: мэр сказал, все должны соглашаться, иначе отрежу у всех до самого корня! Ха-ха! Шоу, пошлый и тупой юмор, криминальные новости, фильмы о ментах, мыльные оперы. Так, прогноз погоды, один раз в неделю или раз в две недели – программа "Отдельное мнение" Лазонтьева.
Горемыков замолчал, внимательно глядя на сосредоточенные лица молчащих гостей.
Миловидов держал в руках блокнот, продолжая в нем что-то записывать. Правая рука Миловидова чуть дрожала, он часто писал наспех, потом зачеркивал и писал заново.
Лазонтьев сидел спокойно, теребя длинные усы.
Подпевалов читал записанное в своем блокноте, что-то подчеркивая для себя.
Горемыков посмотрел на часы: прошло три часа с момента новой встречи со своими замами.
– Вопросы есть? – привстав, спросил Горемыков, давая понять, что аудиенция закончилась.
Подпевалов моментально поднялся, стоя молча.
Остальные гости продолжали сидеть.
– Если нет больше вопросов, все свободны, – вынужден был объявить дежурную фразу Горемыков, быстрыми шагами расхаживая по кабинету.
– Однако, а как же мой новый документальный фильм "Олигархи"? – вспомнил Лазонтьев. – Его хотели показать в рамках моей программы, но теперь как?
– Ладно, это мелочи, – брезгливо поморщился Горемыков, махая рукой, – не до олигархов сейчас мне.
– Однако там о Крестовском говорится, – упорно настаивал на своем Лазонтьев, – может, разрешите мне показать этот фильм?
– А кто такой Крестовский? – неожиданно для всех задал этот вопрос Горемыков, подходя к Лазонтьеву.
– Не… не понял я…
– Чего ты не понял? Тебя я спросил: кто такой Крестовский? Ну?!
– Бизнесмен… олигарх…
– Он – бизнесмен в изгнании, ясно?
– Да…
– И чего о нем так много говорить? Что-то там нового у тебя есть в фильме? – с большим сомнением в голосе спросил Горемыков. – Или всё то же самое, что ранее говорилось о нем? Давай по-честному, здесь все свои.
– Однако я честно и говорю, – ответил Лазонтьев, покраснев от волнения, – я старался, работал, я пытался…
– Даниил, ты по существу вопроса ответь, – обратился к Лазонтьеву Подпевалов, продолжая стоять, – в этом фильме есть какие-то факты новые?
– Нет, просто собрано всё вместе… Как он у транспортной компании Новопотемкино деньги украл и…
– Ладно, тогда не надо, – решил Горемыков, – лучше работу мэрии побольше показывать, чем об олигархах говорить. Один в изгнании, другие тихо сидят, поджав хвосты. Всех этих шакалящих олигархов держать нужно в ежовых руковицах!
– Ой, постойте, Демид Демидович, я запишу ваше последнее историческое изречение! – воскликнул Подпевалов, доставая блокнот и записывая.
– Да, тебе так понравилось?
– Да!
Горемыков перестал ходить по кабинету и продолжал говорить:
– Помните лозунг старый: "Учиться, учиться и еще раз учиться!"? Сейчас многие работают не на своем месте, не по своей специальности, поэтому нужно стараться хорошо работать, чтобы понравиться начальству.
– Однако я как же? – недоуменно спросил Лазонтьев.
– Что ты?
– Ведь я закончил журфак.
– Да, ты – профессионал, работать должен был журналистом в редакции газеты или журнала, а ты работаешь на телевидении. Самое главное: нужно учиться самой жизни!.. Самой жизни!.. Можно проучиться в нескольких институтах, но при этом быть полным лопухом в жизни. Учиться жизни нужно до тех пор, пока не вынесут тебя ногами вперед. Всё это для тебя я говорю, Лазонтьев, поскромней быть бы тебе… Моя программа, я да я… Ну, пора вам всем валить отсюда! Пока!
Попрощавшись с гостями, Горемыков устало вздохнул, сел за стол.
Глава 8
Жертва жилищной реформы
– Итак, сегодня мы посетим Писаренко, – сказал председатель партии "Трудовой фронт" Топтыгин Алексею, когда они выходили из зала заседаний Думы.
– Вместе?
– Я не против, еще ваш председатель партии Черных хотел поехать, так?
– Нет, он не может, просил съездить меня, – ответил Алексей.
Топтыгину исполнилось в этом году шестьдесят шесть лет. Это был среднего роста краснощекий и лысый мужчина с голубыми глазами, курносым носом. Родился он и рос в Новопотемкино, почти всю жизнь он прожил в советское время, которое постоянно вспоминал с неподдельным умилением после 1991 года. Родился Топтыгин в рабочей семье. Отец его много пил, рано умер от цирроза печени. По стопам отца Топтыгин, окончив восемь классов, он пошел работать на машиностроительный завод Новопотемкино. К громадному его сожалению совковое счастье быстро закончилось и наступила новая эпоха, которую воспринял крайне враждебно. Да, при наступившем капитализме нужно было хорошо работать, как понял Топтыгин, а частые перекуры, приходы в нетрезвом виде запрещались. Ну, как тут не вспомнить дешевую водочку за 3 р. 60 коп. и колбасу за 2 р.?.. Конечно, не всегда удавалось ему покупать колбасу – не каждый день можно было встретить ее на прилавках магазинов Новопотемкино при бытовавшем дефиците, а ехать в Москву за колбасой или мясом не хотелось – сказывалась природная лень. Мы даже не называем сейчас сорт колбасы, которая иногда появлялась на прилавках магазинов Новопотемкино (как известно, в застойные старые времена было всего три вида колбас: докторская колбаса без жира, любительская колбаса с жиром и копченая). Сейчас Топтыгин видел необыкновенное колбасное изобилие в продуктовых магазинах своего родного города, что могли наблюдать раньше отдельные наши туристы в западных магазинах, когда они после долгих бюрократических мытарств и препятствий, встреч с обкомовскими строгими работниками вырывались на несколько дней в цивилизованный мир.
Конечно, не все с восторгом умилялись совковой жизнью, отнюдь: демократы считали, как и автор этого романа, то прошедшее мерзопакостное время пафосным периодом нашей истории, когда все шагали строем, когда было время всеобщего и тотального дефицита и туалетная бумага называлась такими громкими названиями, как "Труд" и "Правда", а читатели многих газет пытались искать правду между строк. Это было время всеобщего одобрямса, если так можно выразиться, когда фальш, лицемерие, ложь заняли почетное место в обществе, а Правда, Свобода слова, Права человека находились в мусорной свалке; когда несогласные с коммунистическим режимом объявлялись ненормальными, а секретарей той самой единственной партии возили в машинах, называемых шутливо в народе "членовозами", до самой смерти, ибо по своей воле никто уходить с насиженного тепленького местечка не хотел – выносили под звуки оркестра ногами вперед (иногда бывали иные случаи, когда кого-то просто освобождали от должности в связи с болезнью или преклонным возрастом, не дожидаясь, когда вынесут конкурента ногами вперед, хотя все ездоки в "членовозах" были и больными, и очень преклонного возраста).
Рабочему Топтыгину невдомек, что настоящий капитализм в его стране построен так и не был, получилось совсем не то, что хотели построить, – капитализм без конкуренции или социализм без демократии, капиталистический 37 год, но этот факт не мешал ему хаять всё новое, что появлялось в стране: и многие партии, и изобилие товаров, и плюрализм мнений, и новая Конституция, и частые приезды разных западных министров и президентов различных стран мира, и открытие многих коммерческих банков в нашей стране, и стремление жителей разбогатеть… Многое критиковал Топтыгин, ностальгирующий по старому доброму, как он считал, времени. Генетическая память у Топтыгина вспоминала лишь дешевую колбасу и водку, минусы совковой системы он предпочитал не вспоминать. Очередей в магазинах он теперь не замечал, делая вид, что нет товарного изобилия в магазинах. Всего один раз он упомянул об изобилии, напомнив, что продают в основном только западные товары. Когда однажды Топтыгин увидел летом на железнодорожном вокзале Новопотемкино очередь человек в сорок у многих касс, у него появились слезы от счастья и вырвалась короткая реплика:
– Ой, очередь, как приятно посмотреть на нее! Постоять бы!
И Топтыгин влез с упорством истинного непоколебимого мазохиста в очередь, заняв в ней место и простояв бестолку около получаса, вздыхая.
Он успел вступить в 1990 году в компартию, после августовского путча 1991 года продолжал гордо заявлять везде, где только мог, что он коммунист, не обращая никакого внимания на презрительные взгляды, смешки и нецензурные комментарии в свой адрес.
На заводе Топтыгину удалось сплотить вокруг себя нескольких фанатично настроенных рабочих, которые не являлись членами компартии, но разделяли полностью его совковые взгляды, особенно, когда он напоминал им о дешевой водке и дешевой колбасе. С большим трудом через несколько лет после 1991 года Топтыгину удалось создать партию под названием "Трудовой фронт", которую стал возглавлять. Кроме нескольких рабочих, в ней состояли только пожилые и старики, однако в последний год появились десять молодых студентов, недовольных введением платного образования в институтах.
Никто из жителей Новопотемкино не мог догадаться: на какие средства существует партия "Трудовой фронт", так как членские взносы были малы, но даже и их некоторые старики платили нерегулярно, а отдельные лица вообще отказывались платить взносы, мотивируя свой отказ малой пенсией. Злые языки поговаривали за спиной Топтыгина про золото партии, но подобные разговоры он быстро и грубо пресекал, утверждая, что никаких денег компартии у него нет и никогда не было, а партия "Трудовой фронт" существует за счет членских взносов и некоторой дотации мэрии Новопотемкино. Говоря так, Топтыгин явно лукавил, забыв упомянуть несколько коммерческих фирм города, которые являлись спонсорами его партии. Но председатель партии "Трудовой фронт" ясно представлял себе, что не стоит говорить о современных буржуях, которые по непонятной причине спонсируют партию коммунистов.
Топтыгин женился в двадцать два года на молодой рабочей со своего завода, с которой жил до настоящего времени и которая родила ему троих детей. Дети не стали продолжать семейную рабочую династию, поступив в разные институты. Они также не разделяли совковых взглядов отца.
– Жилищная проблема сегодня очень остра для наших граждан, – обратился Топтыгин к Алексею, садясь вместе с ним в машину.
– Согласен, – кивнул головой Алексей, – но очень много других нерешенных вопросов, а заседаниях депутаты решают вопрос об их значках.
Топтыгин засмеялся, вспомнив голосование за значки с булавкой вместо значков с винтовым креплением.
Подходя к зданию РЭУ, Алексей высказал предположение, на минуту останавливаясь перед входом:
– Думаю, ничего мы здесь не решим, нервы лишь испортим.
Топтыгин развел руками, с грустью произнося:
– За что боролись, на то и напоролись!
Алексей понял сразу недвусмысленный намек собеседника и не заставил ждать его с ответом:
– Мы боролись не за анархию, не за бардак!.. Не за постоянную инфляцию!
Устало вздохнув, Топтыгин махнул рукой и с сожалением посмотрел на молодого депутата.
– Вы к кому? – строго спросила секретарша, молодая девица лет двадцати, на минуту взглянув на вошедших и потом уставясь в маленькое зеркальце в руках.
– Мы – к Писаренко.
– Он занят, – только и успела сказать дежурную фразу секретарша, но Алексей не дал ей продолжить:
– А мы оба являемся депутатами городской Думы.
Секретарша быстро встала, услужливо открывая дверь в кабинет начальника.
В приемной томилось, ожидая встречи с Писаренко, около десяти пожилых теток. Они с большой завистью глядели вслед депутатам.
Директор местного РЭУ Писаренко Савва Никитич, грузный мужчина лет пятидесяти пяти с покрасневшим лицом, сидел в удобном мягком кресле, глубоко зевая и вытянув вперед руки. Так он сидел уже полчаса, не двигаясь, до прихода гостей.
Прошло пять лет с тех пор, как Писаренко вступил на должность начальника РЭУ. За эти годы он успел купить иномарку и оплатить половину взноса за новую трехкомнатную квартиру. Заняв начальственную должность, он только сейчас понял, какое-то необыкновенное счастье – руководить своими подчиненными, что-то им приказывать, диктовать приказы, всех проверять и изображать бурную деятельность на своем месте для вышестоящего начальства. Особых проблем со здоровьем у него не наблюдалось, кроме бронхита курильщика да иногда обострявшегося люмбаго, чему Писаренко был несказанно рад. Дома тоже всё складывалось отлично: мягкая, покладистая жена, трое дочек. Словом, как не раз думал Писаренко, жизнь у него удалась. И что бы было, если б в свое время Подпевалов услужливо не намекнул мэру Новопотемкино про некоего Писаренко Савву Никитича, мечтающего стать начальником чего угодно, лишь бы им стать, и который будет очень благодарен за участие и помощь высокого начальства. Несмотря на то, что образование у Писаренко неполное среднее и неоконченное музыкальное училище, его назначили по приказу Горемыкова директором РЭУ города Новопотемкино после его личной встречи с Горемыковым.
Вспоминая свое назначение директором РЭУ и восседая в мягком кресле в личном удобном кабинете с новой мебелью, кондиционером, холодильником, телевизором, телефаксом, компьютером, Писаренко светился неподдельным счастьем.
– Приветствуем! – поздоровались оба депутата, входя в кабинет.
Писаренко привстал, поздоровался и предложил гостям сесть.
– Что угодно господам депутатам? – поинтересовался Писаренко.
– Только при мне прошу не говорить слов "господа" или "господин"! – вежливо попросил Топтыгин, морщась, – мне приятно старое обращение "товарищ".
– А по мне, – поддержал разговор Алексей, – обращение ко всем "товарищ" по меньшей мере глупо.
Топтыгин нахмурил брови:
– Это почему?
– Как могут быть все друг другу товарищами? – воскликнул Алексей. – Это обращение же бред несусветный!.. Мы забыли почему-то старые обращения, бытовавшие ранее, – "сударь", "сударыня". Если кто-то не хочет, чтобы его или кого-то называли господином, эти наши старые обращения как нельзя кстати.
– Сударь?
– Да, не слышали разве? Везде есть свои специфические обращения: "мисс", "миссис", "мистер", "сэр", "миледи", "фрау", "герр", "сан", "господин", "госпожа", "сир", "мадемуазель", "мадам", а у нас вместо этого слышится на каждом шагу: "мужчина", "женщина".
Писаренко промолчал, поглядывая на то на одного, то на другого депутата, не догадываясь пока о цели визита к нему.
– Ладно, – произнес Топтыгин, – мы не за этим явились, чтобы в жилищной конторе обсуждать форму обращения к людям.
– А по какому поводу?
– Мы по поводу реформы ЖКХ, – ответил Алексей, после чего наступила долгая пауза.
Лицо Писаренко помрачнело, благостная улыбка исчезла. Он стал постукивать нервно пальцами по столу, думая, что ответить и какие документы показать.
В свою очередь оба депутата тоже примолкли, ожидая ответа директора РЭУ, но он продолжал молчать. В неестественном затянувшемся молчании каждый из них думал о своем.
За дверью послышался чей-то недовольный старушечий крик:
– Сколько еще ждать?.. Ну, сколько?
Писаренко вздрогнул при одной лишь мысли о встрече с недовольной старухой, которая, как ему было ясно, пришла с какой-то жалобой; к тому же он догадывался о большой очереди в коридоре, но старался не думать о ней.
"М-да, – подумал Писаренко, – депутаты или старухи… Всё ведь едино: и те, и другие чего-то от меня хотят: старухи – ремонта их квартир, депутаты – отчета. Домой как хочется! Да, мешают мне работать!"
Раздался робкий стук в дверь.
Писаренко обреченно глядел на дверь, внутренне собираясь с духом.
– Савва Никитич, к вам рвется посетительница, – чуть приоткрыв дверь, сказала секретарша, – можно ей войти?
– Я занят!
– Да, я так и говорю.
– Я по поводу ремонта! – кричала за спиной секретарши старуха, порываясь войти или хоть просунуть голову в приоткрывшуюся щель.
– Я занят!
– Мне срочно нужно, – настаивала старуха.
– Я занят! Минут через пять.
Дверь закрылась.
– Вы ответите на наш вопрос? – напомнил о себе Алексей.
– Да, ответьте или скажете, как сейчас вашим посетителям, что очень заняты? – добавил Топтыгин.
– Чего вам ответить? – нехотя протянул Писаренко. – Дня два назад звонил мне председатель партии "Единое Новопотемкино" господин Подпевалов, ему я всё рассказал.
– То есть Подпевалову нужно отвечать на вопросы, а нам нет? – обиделся Топтыгин.
– Ну, зачем так категорично?
– А разве не так можно заключить? – спросил Алексей.
– Нас избиратели постоянно теребят вопросами о капремонте домов! Что это за реформа, если ничего не реформируется? Только цены повышаете! – возмущенно воскликнул Топтыгин. – Реформа постоянного увеличения цен на жилье!
Писаренко снова нервно застучал пальцами по столу.
– Сколько можно грабить трудящихся? – продолжал Топтыгин.
"Как бы их выкинуть из кабинета?" – подумал он, раздраженно смотря на гостей, после чего, подбирая нужные слова, медленно проговорил, словно учительница рассказывает новый урок школьникам:
– Так, реформа наша идет полным ходом. Движется!..
– Куда она движется? – поспешил спросить Алексей, а Топтыгин успел добавить с усмешкой:
– В сторону вечного повышения цен на их услуги. О трудящихся не думают.
Писаренко вздохнул и попытался продолжить, стараясь не замечать иронии депутатов:
– Происходит перерасчет стоимости отопления, горячей и холодной воды, газа, электричества, текущего ремонта.
– Неужели? – всплеснул руками Алексей. – Реформа идет полным ходом?
– То есть происходит постоянное движение в сторону увеличения оплаты жилья трудящихся? – насмешливо заключил Топтыгин. – Это так выглядит реформа?
Зазвонил телефон на столе директора.