– Но как их заставить не выходить на улицы?
– Поставим посты милиции у домов некоторых митингующих, которые ранее выходили на улицы.
– Мало!.. Как вовремя распознать, кто за меня, а кто против? – допытывался Горемыков, пристально глядя на непроницаемое лицо майора.
– А вот это очень и очень сложно, Демид Демидович… Сегодня он молчит и сидит дома, а завтра на улице с плакатом, лозунгом, но мы работаем, у нас масса агентов, информацию мы собираем.
– Тут еще кампания по борьбе с коррупцией намечается, – вздыхая, продолжал Горемыков. – Должен ты нам здесь помочь…
– Эта кампания, кажется, никогда не закончится, – усмехнулся Антохин.
– Я не об этом, – махнул рукой Горемыков, – надо организовать рейды по больницам, поликлиникам, школам, институтам, магазинам, надо искать взяточников! Ясно тебе?.. На транпспорте поискать, понял? Есть же водители, которые не дают билетов пассажирам?
Есть же врачи-рвачи? Продавщицы, обвешивающие клиентов? Нужно поймать их всех и сообщить в Москву: мы боремся!
Антохин снова усмехнулся, на мгновение его голубые глаза заблестели, чуть ожив:
– Да, Демид Демидович, далеко пойдете, если вас не остановить!
– Понравилась идея?
– Естественно, словно в нашей конторе раньше работали.
– Нет, я раньше служил в армии.
– А костюм на вас очень хорошо сидит, – одобрил костюм мэра Антохин.
– Да? – Лицо Горемыкова расплылось в широкой улыбке. – Правда, многим костюм мой нравится, но некоторые советуют поменять цвет костюма, но мне нравится серый цвет.
– Для кого серый цвет – признак стандарта, однобокости, серости, а других он украшает.
– Ладно, мы отвлеклись от дела… Гм, анекдот вспомнил один: "Один спрашивает другого: "Я тебя отвлек от дела или от тела?"" Дела с поимкой разных взяточников, значит, организуешь… Безопасность на выборах, по приезде министра… Еще висит на мне это проклятое строительство, по ночам даже мне снится!
– Ночью сексом займитесь, тогда строительство сниться не будет.
– Остришь, майор! – бросил недовольно Горемыков.
Горемыков при упоминании о сексе наморщил брови, вспомнив недавний домашний скандал и свою сексуальную неудовлетворенность в течение целой недели. Дело в том, что ему надоело дома консультировать жену по поводу дел ее фирмы "Надежда", а она приставала к нему по разным рабочим вопросам каждый вечер, что его очень раздражало. В отместку жена лишала Горемыкова тихих сексуальных радостей, что вовсе выводило его из себя.
"Сколько можно ходить к проституткам? – подумал Горемыков, вспоминая большую грудь жены. – Сколько мне мучиться, вникать в дела ее фирмы, отвечать на вопросы моей жены Юлии вместо того, чтобы вечером дома заняться с ней сексом?"
– Сам-то женат? – спросил гостя Горемыков.
– Да.
– И доволен?
– Пока не жалуюсь.
– М-да… – Горемыков предпочел далее не говорить о сексе, переводя разговор в деловое русло:
– Мне жалуются, что ученых ты сажаешь, как-то следует осторожнее работать!
Лицо Антохина помрачнело.
– Не согласен я, – твердо ответил он, глядя холодно на мэра.
– Ладно, не злись, каждый из нас делает свое дело, – как можно мягче сказал Горемыков, желая больше не расстраивать Антохина, – а что случилось в ресторане "Привет, товарищ"?
Раздался телефонный звонок.
– Да? Юля?.. У себя я… – отвечал на вопросы жены Горемыков – Когда буду? Ну, часов в шесть… Обсудить надо опять? Ой, может, сегодня другим займемся, а? – Горемыков глянул на гостя, с сожалением подумав, что не может прямо сказать при нем, чем он мечтает заняться с женой сегодня вечером. – Не поняла?.. А-а, дело превыше всего?.. М-да, пока…
– Проблемы? – осторожно спросил Антохин, еле сдерживая улыбку на лице.
– Нет, всё нормально… Так, ты ответь лучше, чего там было в ресторане?
– Ничего.
– А игры в маски-шоу с автоматами зачем? Кого опять искал там? Может, Мефистофеля или этого Крестовского?
Антохин сидел молча, не отвечая.
– Предпочитаешь молчать, да?.. Истину узнать невозможно?
– Истина хранится в сундуке, а в сундуке она спрятана в ларце…
– Сказки мне рассказывать вздумал? – перебил гостя Горемыков. – Истина – ничто, а личные отношения-всё!
– Тогда зачем вы хотите узнать истину? – насмешливо произнес Антохин. – Да, я не закончил… В том ларце спрятал заяц, заяц находится в утке, а в утке – яйцо, разбив которое можно найти истину. Но даже после этих манипуляций и сложных поисков тщетно искать истину!
– Ладно, конкретно мне отвечай, – потребовал Горемыков. – Твоя работа – пугать клиентов ресторана?.. Маски-шоу с выездом на место представления без заказа публики? Там был, кстати, директор супермаркета "Мир всего"…
– И что с того?
– Отвечай!
– Наша служба и опасна, и сложна, – напел Антохин, чуть изменив слова известной песни из старого телефильма.
Короткая пауза.
Горемыков выпил со злости рюмку водки, не закусывая.
– Анекдот хотите? – предложил Антохин.
– Ну?
– К девушке пристает парень на улице: "Вас можно проводить?" "Только взглядом", – отвечает девушка.
В ответ Горемыков начал рассказывать свой анекдот:
– Раньше во времена оные после смертей ряда членов ЦК звонит один старик в ЦК и интересуется: "Там у вас работы для меня нет?" Ему в ответ вежливо советуют полечиться. Но старик уточняет: "А я старый и очень-очень больной!"
Антохин засмеялся.
– Нет, анекдот не закончился… А теперь один звонит в администрацию президента и спрашивает: "Скажите, для меня у вас есть работа?" Ему в ответ вежливо советуют полечиться. А он упорствует: "А я из Петербурга!"
Горемыков громко засмеялся, но потом увидел, что Антохин сидит и не смеется.
– Что, не смешно?
Антохин сидел с непроницаемым лицом и молчал.
– Гм, ладно… Всё шутишь, майор, а мне что делать, когда вижу некоторые плакаты этих недовольных, где написано: "Нам не нужно горе с вашим Горемыковым!"? – пробурчал Горемыков. – Их в дверь выгонишь, а они в окно лезут.
– Кто лезет? Здесь никого, – посмеиваясь, глядя на окно, сострил Антохин, но через минуту принял серьезный вид, нахмурив лоб и отвечая:
– Всех недовольных будем гнать с улиц! Сажать их на несколько суток.
– Только без крови и разбитых носов, – предупредил Горемыков. – Как узнали об этом, не пойму…
– Насчет чего?
– Насчет разбитых носов и сломанной руки на последнем митинге, – напомнил Горемыков.
– Один – другому и пошло…
– Чтоб без крови!
– Постараемся. Вы за того бородатого анекдота беспокоитесь?
– Не понял… Это ты о председателе избирательной комиссии? – Горемыков уставился на собеседника, который больше не посмеивался и сидел с прежним непроницаемым выражением лица.
– О нем самом, о том, кого в Новопотемкино называют бородатым анекдотом.
Горемыков отрицательно повертел головой, морщась:
– Нет, пусть он бреется хоть каждый день, раз такой принципиальный. Это его так Лазонтьев назвал. Мне нужен имидж демократичного руководителя, ясно? Демократичного! Чтоб без крови и ругани, чтоб без сломанных рук, ног! Чтоб всё было спокойно и всё стабильно!
– Всё будет хорошо, – заверил мэра Антохин. – По телевизору излагают: "Всё хорошо и спокойно". Вам же всегда везет, не находите?
– Не понял.
– Про таких, как вы, всегда говорят: "Он родился не в рубашке, а в дорогом костюме". Вам всегда везет, раньше (я просмотрел ваше личное дело) тоже везло – не каждому доводилось стать председателем исполкома. Сытая номенклатурная жизнь, а сейчас вы – мэр Новопотемкино, скоро новые выборы и вы победите.
– Гм, уверен?
– На двести процентов, как и почти четыре года назад, – пристально глядя на Горемыкова, ответил Антохин. – Мои люди все за вас будут голосовать.
– Спасибо.
– Сколько надо процентов вам на выборах, столько и нарисуют, – продолжал Антохин.
– Ой, как можно так? – попытался возразить Горемыков, но потом согласился с майором:
– Да, сколько захочу, столько и напишут…
Раздавшийся вновь телефонный звонок прервал беседу.
– Да… А-а, Подпевалов, что у тебя там стряслось?.. – говорил в трубку Горемыков. – Кто появился?.. Утрясов? Нет, Видотрясов? Так, записываю… – Горемыков взял ручку. – Алексей Видотрясов, он депутат? К какой партии относится? "Правый фланг"?.. Хо-ро-шо… Пока.
– Вот тебе еще задание, – доверительно произнес Горемыков, – появился в нашей Думе недавно некий молодой депутатишко, зовут его Алексеем Видотрясовым.
– Ну и фамилия!
– Фамилии у многих нас иной раз выглядят смешными, а человек с такой фамилией может быть очень страшным для общества, – глубокомысленно начал рассуждать Горемыков, – вот этот депутатишко Видотрясов не успел появиться в нашей Думе, как стал вопросики разные задавать моему Подпевалову, мешать ему вести собрание.
– Хотите сделать его шпионом? – делово спросил Антохин.
– Нет, не об этом я… У тебя одни шпионы в голове! Проверь его дело, кто таков, откуда, родители, работа.
– Это запросто. Можем даже его телефонные разговоры прослушать.
– Нет, пока его дело мне принеси.
Антохин посмотрел на часы, поднялся, стал прощаться:
– Мне пора, Демид Демидович.
Оставшись один, Горемыков выпил рюмку водки, закусывая конфетой.
Но долго в одиночестве он не остался: в кабинет вошли двое.
Одного из вошедших мы уже представляли нашему читателю – Подпевалов, а о другом поговорим отдельно.
То был средних лет небритый человек с короткой стрижкой в черном костюме; его длинные пушистые и аккуратно постриженные усы очень напоминали щетку для обуви. Звали его Лазонтьев Даниил, работал он телеведущим. По профессии Лазонтьев был журналист, но всегда он просил называть его не журналистом, а публицистом. На местном телевидении "Наше зрение" он вел собственную программу под названием "Отдельное мнение"; мнение, как считали некоторые остряки, и вправду было отдельным мнением, чьё это было мнение, которое озвучивал в эфире Лазонтьев, он никогда никому не говорил, считая, что оно было якобы его собственным отдельным мнением, хотя никому иному так открыто и так свободно высказывать отдельное свое мнение не разрешалось.
С недавних пор Лазонтьев вступил в партию "Единое Новопотемкино", часто приглашал в свою передачу Подпевалова для пространных интервью и долгих диалогов.
Очень многие сотрудники телеканала не захотели работать с Лазонтьевым, прося перевести их в другую передачу, некоторые даже уволились, чтобы не работать с таким ведущим. Многое не нравилось коллегам в Лазонтьеве: его небритое лицо, ехидные комментарии и ответы, неумение слышать собеседника, если тот не высокий начальник, подчас лизоблюдство. Коллеги говорили за его спиной: "Лазонтьев говорит – ветер носит".
Этот вечно небритый и ехидный человек считался мастером манипулирования словом.
Говоря образно, на этом он съел собаку и всё семейство псовых. Слушая его, воистину понимаешь старую поговорку: "Словом можно лечить и убить". Конечно, убивать пока словом ему не приходилось, но по силе произносимых слов в минуту Лазонтьев может посоревноваться с силой извергающегося вулкана, цунами или с молнией. Часто в своей программе он пытался подражать Горемыкову, перенимая манеру того говорить медленно, часто повторяя одни и те же слова, делая паузы к месту или не к месту, явно желая польстить мэру и в то же время привлечь внимание телезрителей к тому или иному своему слову.
Не поняв и не восприняв восторженно демократические, только начавшиеся преобразования в стране, он затаил злобу, которую в настоящий момент с неприкрытой радостью изливал на всех демократов, благо Горемыков это ему не запрещал.
Нельзя не сказать о своебразном языке едкого публициста: сочетанию советского шаблона, сменившемся языком демократических преобразований, приблатненных шуточек, хамоватых фраз с люмпенскими интонациями и державной патетики.
Но самое интересное заключается в том, что многие телезрители гадали, кто же именно автор подобного стиля выражения своих гениальных мыслей, жемчужин иронии: Лазонтьев или сам мэр Горемыков, так как часто Горемыков в эфире говорил ту или иную удивительную фразу, которую повторяли на все лады его замы, также члены партии "Единое Новопотемкино" и некоторые журналисты, особенно Лазонтьев. Скорее всего, как размышляет автор, Лазонтьев почерпнул многое в манере говорить и чеканить свои исторические фразы у Горемыкова, после чего, творчески развивал этот своебразный хамовато-люмпенский стиль с разными шуточками на телевидении. Лазонтьев часто повторял выражения Горемыкова: "Уволить к свиньям собачьим!", "Надо делать не по Топтыгину, а по уму!", "Хватит сопли есть!" или "Хватит лопли жевать!", "Бить надо один раз, но точно попасть между ног", "Мы так убьем двух зайцев! (можно и остальных гадов"), "Всех шакалящих гадов перебью!".
Увидев вошедших, Горемыков улыбнулся:
– Приветствую обоих! Присаживайтесь, не говорю "садитесь".
– Однако пусть сидят наши враги и очень долго сидят, – моментально отреагировать на предложение мэра Лазонтьев.
– Зачем пожаловали ко мне?
– Вас, честно говоря, всегда приятно видеть, – откровенно произнес Подпевалов.
– Ой, может, еще ты, как девка, мне комплименты говорить будешь? – хохотнул Горемыков.
– Нет, извините….
– Я поручил Антохину выяснить про этого нового твоего депутата Твидоплясова.
– Его фамилия – Видотрясов, – поправил мэра Подпевалов.
– Не знаю, не знаю, чем он трясёт и где этим занимается, – усмехнулся Горемыков. – Ну, будете по рюмочке?
– Нет, спасибо.
– Обижаете, – настаивал Горемыков, наливая в две рюмки водку и ставя рюмки рядом с гостями. – Ну, за что пьем?
Подпевалов сидел молча, не двигаясь, смотря на Горемыкова, как на икону.
Лазонтьев поднял рюмку, шутливо сказав:
– Однако, чтоб наш Крестовский жизнь всю сидел в Крестах! Чтоб было всё по уму, а не по Топтыгину!
– Гм, неплохо сказано, – похвалил Лазонтьева Горемыков.
– Я еще не закончил… Пьем за наше светлое всё – за нашего мэра Горемыкова Демида Демидовича, который принесет горе всем своим врагам!
Подпевалов одобрительно кивнул, хлопая и говоря с восхищением Лазонтьеву:
– Ты – настоящий оратор!
– Стараюсь.
– Закусывайте конфетами, – предложил Горемыков.
Короткая пауза.
Горемыков почувствовал, что опьянел, но все равно налил себе еще водки в рюмку и залпом выпил. Водка всегда располагала его к задушевному разговору.
– Как успехи? – спросил он Лазонтьева.
– Однако каждый день выступаю со своей программой в эфире.
– Похвально, всё ты о политике там говоришь, да? – икнув, продолжал Горемыков.
– Да.
Рзадался стук в дверь, вошел Миловидов.
– Пришел? Ну, присаживайся рядом с гостями, – сказал гостю Горемыков. – Вовремя пришел, как раз тебя ждал, чтобы поговорить о твоем телеканале "Наше зрение".
– А что о нем говорить? – не понял Миловидов. – Там всё нормально.
– Мда, неужели?.. "Наше зрение" не видит или не хочет видеть положительных сдвигов в обществе! – сердито произнес Горемыков.
Подпевалов вытащил поспешно блокнот и ручку, готовясь записывать распоряжения мэра.
– Да, в эфире меня показывают, но нужно показывать там каждый день. Каждый день! Ясно? Каждый! Каждый день! – вдалбливал свою мысль гостям Горемыков, пристально глядя на притихшего Миловидова. – Каждый день меня нужно показывать по любому поводу! По любому поводу! Особенно, когда на носу избирательная кампания.
– И когда разные типы суют свой грязный нос в демократический процесс проведения этих выборов, – попытался пошутить Лазонтьев.
– Я хочу реорганизовать наше телевидение! – известил всех Горемыков.
Сообщение мэра шокировало собравшихся. Они тупо уставились на него, чуть приоткрыв рты. Никто из них даже не удивился тому очевидному факту, что мэр Новопотемкино один в городе принимает важные решения, касающиеся жизни целого города: уже к этому они привыкли – раз мэр решил, так оно и будет! Им было непонятна сама причина реорганизации телеканала.
– Вас… вас не устраивает наш телеканал? – поинтересовался Подпевалов.
– Вы хотите там менять что-то или… или всё? – осведомился Миловидов.
– Однако мою программу тоже будете реорганизовывать? – попытался уточнить Лазонтьев, напряженно смотря на мэра.
Горемыков намеренно тянул паузу, словно то был главный герой спектакля, который должен сообщить что-то важное собеседникам, но молчит, а все остальные, разинув рты и затаив дыхание, как и зрители в театре, ждут, когда главный герой начнет говорить. Горемыкову нравилось, когда подчиненные ждут его слов, его распоряжений, затаив порой дыхание, нравилось наблюдать за их реакцией, нравилось постоянно указывать им, кто в городе полноправный и единоличный хоязин.
Через минуты три Горемыков наконец разжал пухлые губы и изволил ответить своим подчиненным:
– Меня там всё не устраивает! Всё!
Слово "всё" он старательно подчеркнул, делая акцент именно на этом слове.
– Меня там всё не устраивает! – зачем-то повторил он, тяня время. – К чему аналитические программы в эфире? Чего нашим людям хотят объяснить? Меня надо чаще показывать! Мэра города надо чаще показывать! Мэра!.. – заскрежетал зубами Горемыков, морщась и ударяя кулаком по столу. – Побольше разных тупых фильмов, разных мыльных опер, всякой пошлятины вроде этих клоунов-юмористов, кривляющихся, как в цирке, и говорящих всякую чушь!
– Подождите, пожалуйста, я записываю, – попросил Подпевалов.
– Может, мне повторять каждое слово? Я и так почти каждое слово вдалбливаю в ваши головы! – разозлился Горемыков.
– Значит, побольше пошлятины! Побольше тупости! – записывал Подпевалов.
– Стоп, эти мои слова только для вас, – предупредил Горемыков, – ясно? Только для вас или непонятно снова?
– Ясно.
– Но у нас довольно много юмористических программ, – попытался возразить мэру Миловидов.
– Чего? Вы мэру перечите? – удивился Подпевалов. – Раз он говорит, нужно исполнять.
– Я только заикнулся…
– Молчи и не заикайся, а то уволю тебя к свиньям собачьим! – продолжал Горемыков. – Все записывайте мои слова. Все!.. Что показывать в эфире? Прогноз погоды на завтра, освещение деятельности мэрии Новопотемкино каждый день и по любому поводу. Меня, меня показывать каждый день. Каж-дый!.. Каждый!.. Развлекательные шоу потупее каждый день, тупые и пошлые юмористические программы, чем тупее они будут, тем и лучше. Удаление из эфира всех аналитических программ, всех диалогов о политике и экономике. Ничего о политике и экономике не говорить. Побольше всяких быдловых мыльных опер, сериалов для домохозяек!
– А как же наши достижения? – спросил Подпевалов.
– Какие? – машинально задал вопрос Миловидов, только позднее поняв, что надо было промолчать.
– Чего?! – заорал Горемыков. – Он не знает, какие у нас достижения!
Подпевалов жалостно посмотрел на Миловидова, демонстративно качая головой.
– Ну, Подпевалов, хоть ты ему напомни о наших достижениях и успехах! – приказал Горемыков.