Когда Липкий вдруг заговорил, оба подпрыгнули на месте, будто их поймали за чем–нибудь нехорошим. Липкий сказал:
- И ты знаешь, где есть такое место?
Джордж немедленно насторожился.
- Допустим, знаю, - сказал он. - Тебе–то чего?
- Да нет, можешь не говорить, где оно - без разницы, где.
- Ну, понятно, - сказал Джордж, - тебе его и за сто лет не найти.
Липкий возбуждённо продолжал:
- И сколько хотят за такое ранчо?
Джордж подозрительно глянул на него.
- Ну, я мог бы получить его за шесть сотен. Старики–хозяева совсем на мели, а старой хозяйке нужна операция. Да тебе–то какой интерес, а? Не лез бы ты в наши дела.
Липкий сказал:
- От меня не много толку при одной–то руке. Я потерял вторую прямо здесь, на этом самом ранчо. Вот почему меня держат уборщиком. Мне дали две с половиной сотни за потерянную руку. Ещё полсотни у меня лежат в банке. В общем, три сотни, да ещё пятьдесят будут в конце месяца. Я это к чему говорю… - он быстро наклонился вперёд. - Я бы вошёл в долю, ребята - вложился бы на три с половиной сотни. Толку от меня не много, но я могу готовить, и за курями могу присмотреть, и сорняки могу полоть. Как вы на это смотрите?
Джордж прикрыл глаза.
- Это надо обмозговать, - сказал он. - Мы собирались сделать это для себя, чужие нам без надобности.
Липкий перебил его:
- Я напишу завещание, моя доля отойдёт вам ребята, если я откинусь, потому что у меня никакой родни нету. У вас как с деньгами? Может, мы провернём это дело прямо сейчас?
Джордж c досадой плюнул на пол.
- У нас десять баксов на двоих, - усмехнулся он. Потом задумчиво продолжал: - Слушай, если мы с Ленни проработаем тут месяц и ничего не потратим, у нас на двоих будет сотня баксов. С твоими получится четыреста пятьдесят. Бьюсь об заклад, я бы с ними сторговался. Тогда вы с Ленни могли бы всё там раскачивать потихоньку, а я бы подыскал работёнку, чтобы добрать недостающие полторы сотни. Да и вы могли бы продавать яйца и всё такое.
Они замолчали. Смотрели друг на друга, поражённые. То, во что они никогда по–настоящему не верили, вдруг стало возможным. Джордж благоговейно произнёс:
- Господи Иисусе! Бьюсь об заклад, мы могли бы сторговаться, - его глаза были полны удивления. - Бьюсь об заклад, могли бы, - тихо повторил он.
Липкий примостился на краешке кровати. Нервно поскрёб культю.
- Я потерял её четыре года тому, - сказал он. - Скоро они могут меня уволить. Как только не смогу прибираться в бараке, так и турнут. Может, коли я, ребята, отдам вам мои деньги, вы позволите мне потихоньку ковыряться в огороде, даже если толку от меня будет не шибко много. Я бы и посуду мыл и за курями глядел бы, и всё такое. Только бы жить в нашей собственной хибаре и работать по хозяйству на себя самого, - печально добавил он. - Вы видели, что они сделали с моим псом? Он, говорят, не нужен ни себе самому, ни ещё кому. Когда меня отсюда турнут, лучше бы меня тоже кто пристрелил. Но они не сделают ничего такого. А мне и идти–то некуда, и работы уж больше точно не видать - с одной–то рукой. Я ещё тридцатку получу к тому времени как вы, ребята, будете готовы.
Джордж поднялся.
- Мы его сторгуем, - сказал он. - Подлатаем там всё и переселимся.
Он снова уселся. Они сидели неподвижно, ошеломлённые открывшейся перспективой, и каждый мысленно видел будущее, в котором их мечты уже обернулись реальностью. В молчании прошло несколько минут.
Потом Джордж задумчиво произнёс:
- А когда в городе будет праздник какой, или цирк приедет, или, скажем, бейсбол, или ещё какая хреновина… - Липкий одобрительно кивнул. - Мы туда пойдём, - продолжал Джордж, - и ни у кого разрешения спрашивать не надо будет. Просто скажем: ну что, ребята, пойдём, что ли, промнёмся. Только подоим корову, зададим зерна курам - и двинемся.
- Ага, и кроликам положим травы, - вставил Ленни. - Я никогда не забуду их покормить. А когда всё это будет, Джордж?
- Через месяц. Прям заорёшь от радости через месяц. Знаешь, что я собираюсь сделать? Я напишу тем старикам, хозяевам, что мы берём ферму. А Липкий пошлёт им сотню задатка.
- Конечно, - сказал Липкий. - У них там хорошая печка?
- Отличная печка - хочешь, углём топи, хочешь, дровами.
- Я возьму моего щенка, - сказал Ленни. - Ей богу, ему там понравится, вот увидите.
Снаружи донеслись голоса. Джордж быстро произнёс:
- Никому ни слова. Только мы трое, и больше никого. А то нас уволят, и не получим ни шиша. Ведём себя так, будто собираемся до конца жизни грузить ячмень, а потом в один прекрасный день получаем наши денежки и мотаем отсюда.
Ленни и Липкий кивнули и довольно улыбнулись.
- Никому ни слова, - повторил Ленни себе, чтобы не забыть.
Липкий сказал:
- Джордж.
- Угу?
- Я должен был сам пристрелить пса, Джордж. Я не должен был позволять постороннему убивать моего пса.
Дверь открылась. Вошёл Ловкач, за ним Кудряш, Карлсон и Уит. Руки Ловкача были черными от смолы, он недовольно хмурился. Кудряш держался вплотную к нему. Он говорил:
- Нет, я не имел в виду ничё такого, Ловкач. Я просто спросил.
- Ты слишком часто спрашиваешь, - мрачно отозвался Ловкач. - Меня, блин, уже тошнит от твоих спрашиваний. Если ты не можешь уследить за своей чёртовой бабой, то я‑то здесь причём? Держись от меня подальше, не доставай.
- Я только пытаюсь сказать тебе, что не хотел ничё такого, - сказал Кудряш. - Просто подумал - может, ты её видал.
- А почему бы тебе не заставить её сидеть дома, как ей и полагается? - вмешался Карлсон. - Ты дозволяешь ей шляться по баракам - гляди, скоро у тебя чего–нибудь будет на руках, и ничего ты с этим не поделаешь
Кудряш круто развернулся к Карлсону.
- Тебе лучше держать язык за зубами, а то как бы не пришлось ответить за слова.
Карлсон рассмеялся.
- Щенок малохольный, - сказал он. - Попробовал застращать Ловкача, да мочи не хватило? Ловкач тебя самого застращал, немочь бледная. Мне плевать, что ты лучший боксёр в округе - попробуй только рыпнись, я тебе башку снесу, чёрт тебя дери.
Липкий с радостью присоединился к кампании против Кудряша.
- Перчатка, полная вазелина, - сказал он с отвращением. Кудряш сверкнул в его сторону глазами. Потом его взгляд скользнул дальше и остановился на Ленни. А Ленни все ещё улыбался своим воспоминаниям о будущем.
Кудряш подскочил к нему, весь натянутый, как терьер.
- Какого чёрта ты лыбишься?
Ленни посмотрел на него отсутствующим взглядом.
- А? - только и произнёс он.
Тогда Кудряш пришёл в ярость.
- Давай, ты, здоровый ублюдок, вставай на ноги. Ни одному здоровенному сукину сыну не позволено смеяться надо мной. Я тебе покажу, кто здесь немочь бледная.
Ленни беспомощно поглядел на Джорджа, попытался отступить. Кудряш принял стойку и подобрался. Ни слова больше не говоря, он резко ударил слева, а потом ударом правой расквасил Ленни нос. Ленни издал крик ужаса. Из разбитого носа потекла кровь.
- Джордж, - закричал он. - Пусть он оставит меня в покое, Джордж.
Ленни отступал пока не упёрся спиной в стену, а Кудряш наседал на него и раз за разом бил в лицо. Руки Ленни безвольно висели по бокам, он был слишком напуган и растерян, чтобы защищаться.
Джордж вскочил на ноги, закричав:
- Врежь ему, Ленни. Не позволяй ему бить тебя.
Ленни закрыл лицо своими здоровенными лапами и скулил от страха. Он плакал и твердил: "Заставь его перестать, Джордж". Тогда Кудряш ударил его в живот, сбивая дыхание.
Ловкач поднялся.
- Грязный крысёныш, - крикнул он, - Я сам ему врежу.
Джордж вытянул руку и перехватил Ловкача.
- Погодь пока, - крикнул он. Потом сложил ладони рупором и завопил: - Дай ему, Ленни!
Ленни поднял руки перед лицом и посмотрел на Джорджа, а Кудряш ударил его в глаза. Большое лицо Ленни было покрыто кровью. Джордж снова закричал:
- Я сказал, врежь ему!
Кудряш проводил очередной удар, когда Ленни перехватил его. В следующее мгновенье Кудряш болтался, как рыбина на леске, а его сжатый кулак потерялся в лапище Ленни. Джордж подбежал к ним.
- А теперь отпусти его, Ленни, всё, хватит, отпусти, - велел он.
Но Ленни в ужасе смотрел на бьющегося в его руках недомерка. По лицу здоровяка бежала кровь, один глаз был подбит и заплыл. Джордж шлёпал его по щеке снова и снова, а Ленни продолжал держать сжатый кулак противника. Кудряш уже побледнел и скорчился, его боевой пыл сошёл на нет. Теперь он стоял и вопил, его кулачок потерялся в лапе Ленни.
Джордж кричал:
- Отпусти его руку, Ленни, отпусти. Ловкач, помоги мне, пока сморчок не остался без руки.
Внезапно Ленни ослабил хватку. Он присел у стены, испуганно сжался.
- Ты велел мне, Джордж, - произнёс он с несчастным видом.
Кудряш опустился на пол, с удивлением глядя на раздавленную руку. Ловкач и Карлсон склонились над ним. Потом Ловкач выпрямился и со страхом покосился на Ленни.
- Надо доставить его к доктору, - кивнул он на Кудряша. - Сдаётся мне, у него все кости переломаны.
- Я не хотел, - плакал Ленни. - Я не хотел поранить его.
- Карлсон, снаряжай телегу, - распорядился Ловкач. - Отвезём в Соледад, там его поправят.
Карлсон поспешил наружу. Ловкач повернулся к скулящему Ленни.
- Твоей вины тут нет, - успокоил он. - Этот подонок сам нарвался. Но Иисусе! он едва не остался без руки.
Сказав так, Ловкач вышел и через минуту вернулся с кружкой воды. Держал её у губ Кудряша, пока тот жадно пил.
Джордж хмуро спросил:
- Ловкач, нас теперь уволят? Нам нужны деньги. Папаша Кудряша нас прогонит?
Ловкач криво усмехнулся, присел на корточки перед Кудряшом.
- Ты ещё способен соображать? - спросил он. Кудряш кивнул. - Хорошо, тогда слушай сюда, - продолжал Ловкач. - Сдаётся мне, твоя рука попала в машину. Если не скажешь никому, чего у тебя с рукой, мы тоже ничего не скажем. Но если вякнешь и попробуешь поквитаться с этим парнем, мы тоже молчать не станем и обскажем, как было дело - все куры в округе умрут со смеху.
- Я ничего не скажу, - мрачно пообещал Кудряш, избегая смотреть на Ленни.
Снаружи загремели колёса повозки. Ловкач помог Кудряшу подняться.
- Давай, давай, Карлсон доставит тебя к доктору.
Он вывел Кудряша за дверь и вскоре шум колёс затих вдали. Через мгновение Ловкач вернулся в барак. Он взглянул на Ленни, который всё еще сидел, с испуганным видом скрючившись у стены.
- Давай–ка посмотрим на твои лапы, - сказал Ловкач.
Ленни протянул руки.
- Бог ты мой, не хотел бы я, тебя рассердить, - покачал головой Ловкач.
- Ленни просто испугался, - вмешался Джордж. - Он не знал, что делать. Я же тебе говорил, что никому не стоит драться с ним. Хотя нет, пожалуй, это я говорил Липкому.
Липкий торжественно кивнул.
- Точно, - сказал он. - Именно так ты и говорил. Этим утром, когда Кудряш в первый раз прицепился к твоему другану. Лучше бы ему не рыпаться на Ленни - так ты сказал.
Джордж повернулся к здоровяку.
- Ты ни в чём не виноват, - сказал он. - Тебе нечего больше бояться. Ты сделал только то, что я тебе велел, и всё. Тебе надо бы пойти умыться, а то вид у тебя, как у чёрта.
Ленни улыбнулся разбитыми губами.
- Я не хотел неприятностей, - сказал он и направился к двери, но дойдя до неё, обернулся.
- Джордж?
- Чего?
- Я всё ещё могу присматривать за кроликами, Джордж?
- Конечно. Ты не сделал ничего плохого.
- Я никому не хотел худого, Джордж.
- Знаю, знаю, иди к чертям, умойся.
Койка Крючка - негра–конюха - располагалась в комнатке для хранения упряжи, в небольшом сарае, что примыкал к конюшне. С одной стороны комнатушки распологалось квадратное окно в четыре стекла, а с другой - обшитая фанерой дверь, ведущая в конюшню. Койкой Крючку служил длинный ящик, наполненный соломой, поверх которой было постелено одеяло. В стене, у окна, торчали вбитые колышки, на них висела поломанная упряжь, требующая починки, и полосы новой кожи, а под самым окном притулился небольшой верстак, на котором лежали инструменты для скорняжной работы - изогнутые ножи, иглы, мотки суровых ниток и маленький клепальный молоток. Рядом были развешаны детали упряжи, лопнувший хомут с торчащим из него конским волосом, сломанная клешня и соединительная цепь с кожаным покрытием. Имелся у Крючка и свой ящик из–под яблок, служащий прикроватной полкой, на которой хранились флаконы с лекарствами как для лошадей, так и для самого хозяина комнаты. Там же стояла жестянка с дегтярным мылом и измазанная смолой банка с торчащей из неё кисточкой. На полу тут и там валялась разная мелочь - живя один, Крючок мог позволить себе бросать вещи где ему вздумается, а будучи конюхом и калекой, он оставался одним из долгожителей ранчо и потому накопил всякой всячины больше, чем мог бы при необходимости унести.
Крючок являлся обладателем нескольких пар ботинок, пары резиновых сапог, большого будильника и одноствольного ружья. Подлинной достопримечательностью, необычной для такого рода жилища, были книги - зачитанный до дыр словарь и потрёпанный гражданский кодекс Калифорнии издания 1905 года. Кроме того, затасканные журналы и небольшие грязные книжонки валялись на отдельной полке над лежаком, а рядом на гвозде висели очки в золочёной оправе.
Комнатёнка была тщательно подметена и удивительно чиста, поскольку Крючок считал себя человеком гордым и независимым. С людьми он всегда держал дистанцию и того же ожидал от них. Его тело сильно кренилось на левую сторону из–за искривления позвоночника, а глаза были посажены так глубоко, что казались ярче, чем было на самом деле. Худое лицо его испещряли глубокие морщины, а плотно сжатые тонкие губы выделялись на чёрном лице своей бледностью.
Медленно клонился к закату субботний вечер. В открытую дверь доносился с конюшни топот копыт, фырканье, похрустывание сена на лошадиных зубах, тихое звякание цепочек в недоуздках. Маленькая лампочка распыляла вокруг тусклый жёлтый свет.
Крючок сидел на лежаке. Его рубаха сзади была задрана поверх джинсов. В одной руке он держал бутылку с притиранием, а другой втирал густую мазь в спину. Время от времени он капал в розоватую ладонь несколько капель из бутыли и, кряхтя, тянулся рукой за спину. Когда порция мази касалась кожи, он вздрагивал и поёживался.
В открытой двери бесшумно возник Ленни и остановился, заглядывая в комнату. Его крутые плечи, казалось, заполнили всё пространство комнатушки. С минуту Крючок не замечал его появления, потом поднял глаза и тут же лицо его напряглось, он с хмурым видом вынул руку из–под рубахи.
Ленни беспомощно улыбнулся, переступил с ноги на ногу. Крючок резко произнёс:
- Ты не имеешь права входить в мою комнату. Это моя комната. Никто не имеет права входить сюда, кроме меня.
Ленни сглотнул, его улыбка стала заискивающей.
- Я не делаю ничего плохого, - сказал он нерешительно. - Пришёл только глянуть на моего щенка. И увидел у тебя свет.
- А что здесь такого, я имею полное право зажечь свет. Давай уходи из моей комнаты. Меня не хотят видеть в бараке, вот и я не хочу видеть тебя в моей комнате.
- Почему не хочешь? - недоумённо вопросил Ленни.
- Потому что я чёрный. Они там играют в карты, а я не играю, потому что я чёрный. Они говорят, что от меня воняет. Но, скажу я тебе, вы все воняете, ещё похлеще.
Ленни беспомощно развёл руками.
- Все уехали в город, - сказал он. - И Ловкач, и Джордж, и все остальные. Джордж сказал, что мне лучше остаться на ранчо, чтобы не вляпаться в неприятности. Смотрю - тут свет горит.
- Ну, и чего тебе надо?
- Ничего. Смотрю - свет горит. Я подумал, могу зайти и посидеть чутка.
Крючок пристально посмотрел на Ленни, потом протянул руку ему за спину, снял с гвоздя очки, долго пристраивал их на носу, прежде чем снова уставиться на гостя.
- Не знаю, чего тебе делать на конюшне, - произнёс он недовольно. - Ты не погонщик. А грузчику неслед соваться на конюшню. Ты же не погонщик. Тебе нечего делать возле лошадей.
- Мой щенок, - растерянно улыбнулся Ленни. - Я пришёл посмотреть на моего щенка.
- Ну ладно, иди посмотри на него, коли пришёл, - смилостивился Крючок. И строго добавил: - Но не лезь, куда неслед.
Улыбка исчезла с лица Ленни. Он продвинулся в комнату на шаг–другой, потом вспомнил и вернулся к двери.
- Я совсем немного посмотрю на него. Ловкач говорит, я не должен гладить его помногу.
Крючок кивнул:
- Ну да, правильно говорит Ловкач. Ты слишком часто берёшь его из гнезда. Удивительно, что старуха не утащила их куда–нибудь в другое место.
- О, она не переживает из–за этого. Она разрешает мне, - Ленни снова двинулся в комнату.
Крючок нахмурился, но обезоруживающая улыбка Ленни победила его суровость.
- Ладно, посиди пока, - сказал он. - Пока не решишь уйти и оставить меня в покое, можешь посидеть тут. - Его тон стал чуть более дружественен. - Значит, говоришь, все парни отчалили в город, а?
- Все, кроме Липкого. Он сидит в бараке и точит свой карандаш, точит и думает.
Крючок поправил очки.
- Думает? И о чём же он думает?
- Об кроликах, - торжествующе изрёк Ленни.
- Ты спятил, - сказал Крючок. - Чокнулся напрочь. О каких кроликах ты толкуешь?
- О кроликах, которые у нас будут, и я буду смотреть за ними, косить для них траву, буду поить их и всё такое.
- Точно, спятил, - кивнул Крючок. - Правильно твой друг не спускает с тебя глаз.
Ленни тихо сказал:
- Я не вру. Всё так и будет. У нас будет маленькое ранчо и мы станем жить от тука земли.
Крючок поудобней устроился на лежаке.
- Садись, - пригласил он. - Вон, на бочонок с гвоздями.
Ленни скрючился на маленьком бочонке, осторожно поглядывая на конюха.
- Ты думаешь, я вру, - сказал он. - Но это правда. Каждое слово правда, можешь спросить у Джорджа.
Крючок подался вперёд, упёр чёрный подбородок в ладонь, взгляд его заскользил по бесформенному лицу Ленни.
- Вы странничаете на пару с Джорджем, ага?
- Ну да. Мы всегда вместе.
- Иногда он говорит, а ты знать не знаешь, о чём он толкует, так ведь? - Он ещё больше подался вперёд, буравя Ленни взглядом глубоко посаженных глаз. - Ведь так, а?
- Ну… да… иногда.
- Знай себе молотит языком, а ты никак не поймёшь, а?
- Да… иногда. Но… не всегда.
Крючок перегнулся через край лежака.
- Я - нигер с юга, - сказал он. - Я родился здесь, в Калифорнии. У моего старика была куриная ферма, акров десять. Дети белых приходили к нам играть, а иногда я ходил играть к ним, некоторые из них были очень добрые. Моему старику это не нравилось. Я и долгое время спустя всё никак не мог понять, почему это ему не нравилось. Теперь–то знаю, - он помедлил в замешательстве, а когда заговорил снова, его голос стал мягче. - Там на мили вокруг не было больше ни одной цветной семьи. И здесь, на этом ранчо, нет больше ни одного цветного - только в Соледаде, кажется, одна семья. - Он рассмеялся. - Поэтому если я чего говорю, так это ж только нигер говорит, на это можно забить.
Ленни спросил: