* * *
Я взяла поднос и по полутемной лестнице поднялась в главный вестибюль. И тут же попала в море жары и света. По распоряжению леди Эшбери все шторы в доме были задернуты - траур. Однако верхнее стекло в парадной двери загородить было невозможно, и солнце свободно проникало в дом. Совсем как фотоаппарат: вестибюль - капля жизни и света в середине глухой черной коробки.
Я отворила дверь гостиной. Воздух в комнате был густой, застоявшийся, напоенный летней жарой и семейным горем. Стеклянные двери заперли, занавески - и плотные парчовые, и тонкие тюлевые - задернули, и они свисали тяжело и недвижно, будто в летаргическом сне. Я затопталась у двери. Что-то не пускало меня, что-то непонятное, не связанное с темнотой и жарой.
Когда глаза привыкли к полутьме, я начала различать, что творится в комнате. Лорд Гиффорд, пожилой и грузный, сидел в кресле покойного лорда Эшбери, разложив на могучих коленях кожаную папку, и читал вслух, явно наслаждаясь звучанием собственного голоса. Около него на столе горела элегантная медная лампа с цветочным рисунком, бросая вокруг себя четкий круг мягкого света.
Напротив, на кожаном диванчике, сидели леди Вайолет и Джемайма. Две вдовы. Леди Вайолет, и без того сдавшая в последнее время, с утра будто усохла: крохотная фигурка в черном креповом платье, лицо полускрыто темной кружевной накидкой. Джемайма тоже в черном, с бледным, пепельным лицом. Ее обыкновенно пухлые руки сейчас казались маленькими и хрупкими на непомерно раздутом животе. Леди Клементина удалилась в свою комнату, за нее осталась Фэнни, все еще лелеющая надежду выйти за мистера Фредерика. Она сидела с другой стороны от леди Вайолет с выражением приличествующей случаю скорби на лице.
Цветы, которые я срезала в саду только сегодня утром - розовые рододендроны, кремовые клематисы и ветка жасмина - теперь беспомощно свисали из вазы. Жасмин наполнял и без того спертый воздух удушающим ароматом.
Мистер Фредерик в наглухо застегнутом сюртуке стоял у стола, положив руки на каминную полку. В полумраке его лицо с застывшими немигающими глазами казалось восковой маской. Лампа светила неярко, и один глаз оставался в тени. Второй - темный, неподвижный, уставился четко в цель. На меня.
Мистер Фредерик шевельнул пальцами - еле заметный жест, на который я едва бы обратила внимание, не стой он так неподвижно. Хочет, чтобы я поставила поднос около него. Я взглянула на леди Вайолет, сбитая с толку как нарушением традиций, так и странным вниманием хозяина. Она не заметила меня, и я повиновалась мистеру Фредерику, стараясь не встречаться с ним глазами. Он кивнул мне на чайник, веля разливать, и перевел взгляд на лорда Гиффорда.
Я никогда еще не разливала чай в гостиной - для хозяев! Хорошо хоть, в комнате полумрак. Поколебавшись немного, я взяла молочник, слушая, как лорд Гиффорд продолжает читать:
- "…Кроме уже упомянутых исключений, имение лорда Эшбери вместе с титулом переходит к его старшему сыну и наследнику, майору Джонатану Хартфорду".
Он сделал паузу. Джемайма всхлипнула - сдавленно и жалко.
У мистера Фредерика что-то екнуло в горле. Волнуется, решила я и украдкой поглядела на него, пока налила молоко в последнюю чашку. Он вздернул подбородок, пытаясь взять себя в руки. Глубоко и размеренно задышал. Побарабанил пальцами по каминной полке и сказал:
- Продолжайте, лорд Гиффорд.
Лорд Гиффорд поерзал в кожаном кресле, которое горестно вздохнуло, печалясь об утерянном хозяине. Откашлялся и повысил голос:
- "…поскольку с момента получения известия о гибели майора Хартфорда никаких новых распоряжений сделано не было, имение, согласно закону о праве первородства, переходит к старшему сыну майора Хартфорда". - Лорд Гиффорд поглядел поверх очков на живот Джемаймы и продолжил: - "В случае, если у майора Хартфорда не останется сыновей, имение и титул переходят ко второму сыну лорда Эшбери, мистеру Фредерику Хартфорду".
Он поднял голову, электрический свет заиграл на стеклах очков.
- Похоже, нам всем придется немного подождать.
Лорд Гиффорд замолчал, и я воспользовалась паузой, чтобы передать чашки леди Вайолет и Джемайме. Джемайма взяла свою безучастно, не глядя на меня. Леди Вайолет вообще отмахнулась. Только Фэнни приняла предложенный чай с видимым удовольствием.
- Чаю, лорд Гиффорд? - учтиво обратился к нему мистер Фредерик.
- Да, спасибо. С молоком и без сахара, - ответил тот, поправляя взмокший, прилипший к шее воротничок.
Я осторожно подняла чайник и, стараясь не обжечься паром, налила чай. Передала лорду Гиффорду чашку и молочник, которые он взял, не глядя на меня.
- Я слышал, у вас неплохо идут дела, Фредерик? - спросил он, вытягивая трубочкой пухлые губы и прихлебывая чай.
Уголком глаза я заметила, что мистер Фредерик кивнул.
- Лучше не бывает. Мои рабочие легко переключились с автомобилей на аэропланы, и недавно мы даже подали заявку на тендер, объявленный военным министерством.
- Будем надеяться, его не выиграют американцы. Говорят, у них достаточно аэропланов, чтобы завалить всю Британию.
- Не спорю, Америка выпускает немало машин. Но я бы в их аэроплан не сел.
- Почему же?
- Массовое производство, - объяснил мистер Фредерик. - Люди работают слишком быстро, в ритме конвейерной ленты, у них нет времени проверить, все ли сделано правильно.
- Так министерство, вроде, не возражает.
- Министерство не видит дальше собственного носа. Но им придется признать очевидное. Как только они увидят наше качество, они перестанут покупать эти консервные банки. - Он преувеличенно громко захохотал.
Я невольно подняла голову, удивленная. Для человека, только что потерявшего отца и единственного брата, мистер Фредерик держался на удивление хорошо. Слишком хорошо, думала я, начиная, несмотря на восторженные описания Нэнси и преданность Ханны, склоняться к тому, что Дэвид был прав, говоря об отце, как о недалеком и злобном человеке.
- А как там юный Дэвид? Пишет? - спросил лорд Гиффорд.
Я как раз протянула мистеру Фредерику чашку. Он резко дернул рукой, перевернул ее, дымящийся чай пролился на бессарабский ковер.
- Ой! - вскрикнула я, холодея. - Простите, сэр!
Мистер Фредерик посмотрел на меня и, видимо, что-то прочел в моем взгляде. Открыл было рот, но передумал и промолчал.
И тут всех отвлек короткий вздох Джемаймы. Она выпрямилась, схватилась за бок и провела рукой по тугому животу.
- Что? - спросила из-под вуали леди Вайолет.
Та не ответила; казалось, она безмолвно разговаривала со своим младенцем. Держалась за живот и смотрела перед собой невидящими глазами.
- Джемайма! - голос леди Вайолет, и без того севший от потерь, от испуга прозвучал очень резко.
Джемайма склонила голову набок, будто прислушиваясь, и еле слышно прошептала:
- Он не шевелится. - Она часто задышала. - Все время двигался, а сейчас перестал.
- Тебе надо лечь, отдохнуть, - посоветовала леди Вайолет. - Это все жара. - Она огляделась, ища поддержки. - Жара и… - она покачала головой и сжала губы, не в силах договорить, - и все остальное.
Леди Вайолет собрала остатки сил, выпрямилась и настойчиво повторила:
- Тебе надо отдохнуть.
- Нет, - у Джемаймы задрожали губы. - Я хочу остаться. Ради Джонатана. И ради вас.
Леди Вайолет бережно сняла ладони невестки с живота, ласково сжала их.
- Я знаю.
Она погладила Джемайму по бесцветным волосам, и этот простой жест вдруг напомнил мне, что леди Вайолет и сама была матерью. Не оборачиваясь в мою сторону, она велела:
- Грейс, помоги Джемайме подняться наверх и лечь. Оставь это. Гамильтон потом уберет.
- Да, миледи. - Я послушно присела и подошла к Джемайме. Помогла ей встать, обрадованная возможностью покинуть мрачную комнату.
Поднимаясь с Джемаймой по лестнице, я наконец сообразила, что, кроме жары и темноты, показалось мне необычным - замолчали судовые часы на камине, день за днем с неумолимой точностью отмерявшие время. Тонкие черные стрелки застыли навсегда, повинуясь распоряжению леди Эшбери: остановить все часы в доме на без десяти пять - времени смерти мужа.
"ПАДЕНИЕ ИКАРА"
Уложив Джемайму, я вернулась в кухню, где мистер Гамильтон инспектировал отчищенную Кэти посуду. Он оторвал взгляд от любимой сковороды миссис Таунсенд лишь для того, чтобы сообщить, что сестры Хартфорд пошли к лодочному сараю, и велел мне отнести им лимонад и закуски. К счастью, он еще не знал о пролитом чае. Я нашла в леднике кувшин лимонада, поставила его на поднос вместе с двумя высокими стаканами и тарелкой крошечных сандвичей и вышла через заднюю дверь.
Остановившись на верхней ступеньке, я заморгала, пытаясь привыкнуть к яркому солнечному свету. Дождей не было уже месяц, и все краски вокруг будто выцвели. Солнце висело прямо над головой, под его беспощадными лучами сад окутался дрожащим маревом и стал похож на акварели в будуаре леди Вайолет. И хотя я была в наколке, макушка оказалась на солнце, и открытую полоску кожи вдоль пробора мгновенно защипало от жары.
Я пересекла Театральную лужайку; ее недавно скосили, и в воздухе плыл сладковатый запах подсыхающей травы. Неподалеку согнулся Дадли, подстригавший живую изгородь. Лезвия ножниц позеленели от сока, металл ярко блестел на солнце.
Дадли, видно, почувствовал, что я смотрю на него, повернулся и подмигнул.
- Жарковато сегодня, - сказал он, прикрыв глаза ладонью.
- Можно яйца на рельсах жарить, - ответила я любимой присказкой Нэнси, гадая про себя: а вдруг и вправду можно?
За лужайкой спускалась вниз длинная каменная лестница, ведущая в розовую аллею леди Эшбери. Подпорки гнулись под тяжестью белых, желтых и розовых бутонов, над желтыми серединками старательно гудели пчелы.
Я миновала беседку, отворила калитку и пошла по Долгой аллее: полоске серого камня, обросшей с двух сторон белыми и желтыми цветами. Где-то посередине пути росшие кругом высокие грабы сменились миниатюрными тисами, окаймляющими сад Эгесков. Я удивленно заморгала, когда возле меня зашевелились подстриженные в виде животных кусты, а потом засмеялась, сообразив, что это две утки - дикие, в зеленых перьях - прибрели сюда с озера и теперь стоят, разглядывая меня блестящими черными глазками.
За садом находилась еще одна калитка, позабытая сестра первой (ведь и у людей сестер забывают сплошь и рядом), почти скрытая из виду цепкими побегами жасмина. За ней стоял фонтан "Падение Икара", а за ним, на берегу озера, - лодочный домик.
Защелка на калитке заржавела, и чтобы открыть ее, мне пришлось поставить свою ношу на землю. Я нашла ровную площадку между кустиками земляники, опустила туда поднос и отодвинула защелку. Открыла калитку настежь, взяла лимонад и сквозь облако жасминового аромата двинулась к фонтану.
Хотя "Амур и Психея", огромный и внушительный, стоял на главной лужайке, перед парадным входом, в малом фонтане, скрытом в самом конце южного сада, было свое - волшебное и грустное - очарование.
Круглый каменный бассейн высотой в два фута и двадцати футов в диаметре был отделан мелкой плиткой, голубой, как сапфировое ожерелье леди Вайолет, то, что лорд Эшбери привез ей с Востока.
В центре высилась большая неровная глыба красновато-коричневого мрамора, величиной примерно с двух взрослых человек, широкая внизу и заостренная кверху, как скала. Посередине - желтоватый мрамор на красном - распростерся упавший Икар. Привязанные к рукам крылья, вырезанные очень тщательно, так что видно было каждое перышко, лежали за его спиной, покрывая скалу.
Из бассейна к неподвижной фигуре тянулись три русалки; длинные волосы обрамляли их ангельские лица, у одной была маленькая арфа, у другой - венок из ивовых листьев, а третья поднимала Икара из воды - белые руки на смуглом теле.
Пара лесных ласточек, равнодушных к красоте скульптуры, летала над ней, присаживаясь на вершину скалы только лишь для того, чтобы через секунду спорхнуть, коснуться поверхности бассейна и набрать в клюв воды. При виде птиц я ощутила непреодолимое желание опустить руки в прохладную воду. Оглянувшись на дом, я решила, что он слишком погружен в свое горе, чтобы заметить, как усталая горничная задержится на минутку в самом дальнем конце южного парка, чтобы хоть немного освежиться.
Я опустила поднос на край бассейна и встала коленом на плитки, горячие даже сквозь чулки. Наклонилась и коснулась согретой солнцем воды. Отдернула пальцы, закатала рукава и наклонилась снова, намереваясь опустить руки по локоть.
И тут до меня донесся смех - звон колокольчика в сонной тишине знойного дня.
Я замерла, прислушалась и осторожно вытянула шею, заглядывая за скульптуру.
Они сидели там. Ханна и Эммелин. Ни в каком ни в лодочном домике, а на противоположном бортике бассейна. Я оторопела от изумления, увидев, что они стянули черные траурные платья и остались в одних нижних рубашках, корсетах и кружевных панталончиках. Ботинки валялись на белой каменной дорожке, окаймлявшей бассейн. Длинные волосы девочек блестели на солнце. Я снова оглянулась на дом, удивляясь этакой дерзости. Гадая, не стала ли я невольной соучастницей преступления. Пытаясь понять, пугает это меня или, наоборот, радует.
Эммелин лежала на спине, согнув ноги и салютуя небу коленками - белыми, как ее рубашка. Одну руку она подложила под голову, другой - бледной, редко видевшей солнце - болтала в бассейне. Запястье выписывало в воде ленивую восьмерку. От пальцев одна за другой расходились крошечные волны.
Ханна сидела рядом, обхватив руками одну ногу и подогнув под себя другую. Положив подбородок на колено, она рассеянно шевелила в воде пальцами. Правая рука сжимала листок бумаги, такой тонкий, что он казался почти прозрачным на ярком солнце.
Я выдернула руки из воды, раскатала рукава и привела себя в порядок. С тоской поглядывая на сверкающую прохладу, взяла поднос.
Подойдя поближе, я услышала слова Эммелин:
- …не понимаю я, почему он так упрямится.
Рядом с девочками лежала горка клубники. Эммелин кинула в рот одну ягодку, а хвостик выбросила в сад.
- Па всю жизнь такой, - пожала плечами Ханна.
- Все равно, - настаивала Эммелин. - Это уже просто глупо. Раз Дэвид постоянно пишет нам из Франции, Па мог бы в конце концов прочитать его письма.
Ханна посмотрела на скульптуру, склонив голову так, что отсветы от волн побежали по лицу.
- Дэвид оставил Па в дураках. Сделал то, что ему запрещали, да еще тайком, за спиной.
- Так ведь целый год прошел!
- Па страшно обидчивый. И Дэвид это знал.
- Жаль. Такое письмо интересное. Прочти мне еще раз про столовую и пудинг.
- Не буду я больше ничего читать! Уже и так три раза прочла. Между прочим, это вообще не для твоих ушей. - Она протянула письмо, на лицо Эммелин упала тень. - На, сама читай. Тут картинка с пояснениями.
Дунул теплый ветер, край листка загнулся, я заметила четкие линии рисунка.
Под моими ногами захрустели белые камешки, Эммелин обернулась и увидела рядом с Ханной меня.
- О-о-о, лимонад! - воскликнула она, выдергивая руку из воды и забыв о письме.
Ханна засунула письмо за пояс и тоже оглянулась.
- А, Грейс, - улыбнулась она.
- Мы тут прячемся от старика Гнид-форда, - сказала Эммелин, садясь спиной к фонтану. - Ой, как же я люблю солнце! У меня вся макушка горит.
- И щеки, - заметила Ханна.
Эммелин подняла лицо к небу и закрыла глаза.
- Ну и хорошо. Я вообще не против, если б круглый год было лето.
- Лорд Гиффорд ушел? - спросила у меня Ханна.
- Точно не знаю, мисс, - ответила я, ставя поднос на бортик. - Хотя думаю, да. Лорд Гиффорд сидел в гостиной, когда я разливала чай, и ее светлость не предупредила, что он остается к обеду.
- Надеюсь, что так и есть. И без того сплошные горести, а тут еще все утро мне пялятся в вырез платья.
В зарослях желто-розовой жимолости прятался кованый садовый столик, я подтащила его поближе, чтобы сервировать закуски. Покрепче установила фигурные ножки на камнях, перенесла поднос и начала разливать лимонад.
Ханна взяла клубничину за стебелек и задумчиво покрутила между пальцами.
- Ты, случайно, не слышала, о чем говорил лорд Гиффорд?
Я заколебалась. Понятное дело, когда подаешь чай, не положено слушать, что происходит в комнате.
- О дедушкином имении. О Ривертоне, - пояснила Ханна. Она встретилась со мной глазами, и мне показалось, что ей так же неловко спрашивать, как мне - отвечать.
Я поставила кувшин.
- Я… я не уверена, мисс…
- Слышала! - воскликнула Эммелин. - Гляди - краснеет! Ну ведь слышала, да? - Она подалась ко мне с круглыми глазами. - Расскажи нам! О чем там говорили? Имение переходит к Па? Мы остаемся?
- Не знаю, мисс, - ответила я, сжимаясь, как обычно, при звуках властного голоска Эммелин. - Никто не знает.
Эммелин схватила стакан лимонада.
- Кто-то должен знать, - упрямо сказала она. - Лорд Гиффорд, наверное. Иначе зачем он приехал сюда сегодня? Наверняка, чтобы прочитать дедушкино завещание.
- Я имею в виду мисс, что это зависит от одного события.
- Какого?
- От того, кто родится у тети Джемаймы, - ответила за меня Ханна, снова встретившись со мной глазами. - Так, Грейс?
- Да, мисс, - еле слышно подтвердила я. - Во всяком случае, мне показалось, что в гостиной говорили именно об этом.
- А причем тут тетя Джемайма? - не поняла Эммелин.
- Если у нее родится мальчик, - задумчиво объяснила Ханна, - он получит все по праву. Если нет - лордом Эшбери станет Па.
Эммелин, которая только что бросила в рот очередную ягоду, прижала ладони ко рту и захохотала:
- Только представь себе: Па - хозяин имения! Как смешно!
Розоватый поясок ее рубашки зацепился за край бассейна и начал рваться. По ткани побежала зигзагообразная стрелка, я мысленно заметила себе, что надо будет его починить.
- Думаешь, он захочет, чтобы мы жили здесь?
"Хорошо бы", - с надеждой подумала я. В этом году в Ривертоне было ужасно тихо. Только и дела, что натирать мебель в пустых комнатах и волноваться за тех, кто воюет вдали.
- Не знаю, - ответила Ханна. - Надеюсь, что нет. Мы уж и так застряли здесь на все лето. В деревне дни тянутся вдвое дольше, а дел, чтобы занять их, вдвое меньше.
- Спорим, захочет!
- Нет, - уверенно сказала Ханна. - Па никогда не бросит завод.
- Ну не знаю, - недоверчиво протянула Эммелин. - Если Па и любит что-то больше своего завода, так это Ривертон. Самое обожаемое место на Земле. - Она завела глаза к небу. - Хотя, что за радость сидеть в доме, где даже не с кем поговорить… - Она вдруг осеклась, и тут же вскрикнула: - Слушай, Ханна, знаешь, что я подумала? Если Па станет лордом, тогда мы станем "достопочтенными", понимаешь?
- Ну, станем, - ответила Ханна. - А что дальше?
Эммелин вскочила, вытаращив глаза.
- Да много чего! - Она поставила стакан на стол и вспрыгнула на бортик. - Достопочтенная Эммелин Хартфорд из Ривертона. По-моему, звучит! - Она повернулась, захлопала ресницами и сделала реверанс своему отражению. Протянула ему руку.