Все чаще Антон Ильич думал о Сашеньке, и от этих мыслей на душе у него становилось тепло. Он с нетерпением ждал встречи и прокручивал в голове предстоящий разговор. Словно в подтверждение, в последние дни он получил от нее несколько сообщений. "Куда вы пропали? Когда вы возвращаетесь?" – спрашивала она. "Мне срочно надо вас увидеть. Мы можем встретиться раньше?" А на следующее утро Антон Ильич прочел: "Как приедете, сразу мне позвоните. Александра". Эти слова заставили его невольно улыбнуться и еще больше утвердиться в своих намерениях: в их отношениях с Сашенькой, несомненно, наступал новый этап.
Настал день отъезда. Спал Антон Ильич в эту ночь плохо. Едва он начал погружаться в сон, и приятная нега разлилась по его телу, как раздалось громкое комариное "и-и-и" прямо над его ухом. Он перевернулся на другой бок, и только стал снова сладко засыпать, как у лица снова пронзительно засвистело. То чего же противный звук, подумалось Антону Ильичу. Он подтянул одеяло и накрылся с головой. Не прошло и нескольких минут, как от жары он весь покрылся потом. Уснуть в такой духоте было невозможно. Тогда Антон Ильич решил пойти на хитрость. Он оставил открытым лицо и высунул из-под одеяла руку чтобы поймать комара, как только тот окажется рядом. С этой мыслью он стал погружаться в сон, и вскоре снова услышал знакомое "и-и-и". В полудреме Антон Ильич слышал, как комар кружит над его головой. Он старался следить за звуком и как только почувствовал, что комар сел ему на лицо, легонько себя хлопнул. Звук однако не прекращался. Еще не раз Антон Ильич хлопал себя по лбу по уху и по щекам. Не помогало. Под одеялом было невыносимо жарко, сон ушел, и Антон Ильич лежал в каком-то полузабытье, не в силах ни заснуть, ни пробудиться. Решив поймать-таки негодяя, чтобы заснуть наконец спокойно, он стал прислушиваться к комариному свисту, выждал, пока тот не затих у него на лице, и с размаху, что б на этот раз не дать ему уйти, звонко шлепнул себя по щеке. От удара Антон Ильич проснулся окончательно. Он сел в кровати и включил свет. Щека его горела. Мимо него со свистом пролетел комар.
Наутро укусы на лице Антона Ильича распухли, щека покраснела. Вид у него был мрачный и ясно говорил, что шутить он сегодня не намерен. Быть может, поэтому официант, которому Антон Ильич сделал заказ, как всегда, уточнив три своих пожелания, на этот раз выполнил все три пункта. Настроение у Антона Ильича сразу поднялось.
Как обычно, он занимал место за длинным столом на шесть персон, стоящим обособленно, внутри изящной беседки. Перед ним стелился океан, шумный и полноводный. Начался дождь. Отдыхающие, хватая вещи, побежали под навес, и на пляже никого не осталось. Официант прибежал к Антону Ильичу, прикрывая свой поднос вторым, от дождя, подал кофе и забрал грязную посуду. Антон Ильич остался один. Он смотрел, как дождь стеной опускался на океан и на водной глади плясали тысячи веселых фонтанчиков, искрящихся в лучах солнца. От капель дождя его надежно укрывала беседка, и Антон Ильич, сухой, сытый и вполне удовлетворенный отпуском, наслаждался последними минутами пребывания здесь.
Казалось, провожать Антона Ильича вышел весь персонал отеля. То ли убедиться, что придирчивый гость наконец-то уезжает, то ли просто из любопытства, то ли потому что в холл вышел сам управляющий. Он широко раскинул обе руки, собираясь обнять на прощанье дорогого гостя. Антон Ильич сгреб его в охапку, прижал к себе и дружески похлопал по спине, приговаривая:
– Ну уважил, брат, уважил. Спасибо. Спасибо, говорю! Thank you!
А сам подумал, не помять бы его опять нечаянно. Хлипкий все-таки народ эти балийцы.
– Приезжай еще, – говорил тот по-английски.
– Непременно приеду! А как же? Теперь только сюда! Только к вам!
Гости отеля перешептывались между собой, гадая, кого это провожают с такими почестями?
На выходе Антон Ильич шутя выхватил у балийца деревянный молоток, обитый тканью, которым тот ударял в гонг, приветствуя гостей, и, молодецки размахнувшись, жахнул что было мочи. Звук от удара эхом разнесся по округе. Балийцы замерли: никому из чужеземцев до сих пор не дозволялось прикасаться к священному инструменту. Однако управляющий улыбался, как ни в чем ни бывало, и им ничего не оставалось, как делать то же. Сложив руки, они кланялись Антону Ильичу, и в их глазах читался вопрос, мол, какой еще фортель выкинет этот русский мистер?
Управляющий дал знак, вещи Антона Ильича подхватили, и вся кавалькада двинулась к автомобилю. Когда машина тронулась, провожающие гурьбой стояли у дверей и махали руками на прощанье, пока она не скрылась из виду. За ней с лаем бежали собаки.
Глава 3
В субботу Антон Ильич надел костюм и нарядную розовую рубашку в тонкую полоску с двухцветным воротничком и синими перламутровыми пуговицами в тон. Костюм сидел на нем свободнее, чем обычно, все-таки Антон Ильич заметно убавил в весе, а рубашка подчеркивала загорелый цвет лица. Он выглядел постройневшим и отдохнувшим и чувствовал себя также. По дороге он купил большой бело-розовый букет из лилий, роз и альстромерий и вложил в него продававшуюся тут же, на кассе, маленькую открытку без подписи с изображением двух воркующих голубков.
За окном было пасмурно и по-январски морозно. Деревья стояли неподвижно, машин на дорогах было мало, шел редкий снег. А в кабинете Геннадия Петровича было тепло. По комнате разливался яркий свет, то ли от ламп, то ли от самого Антона Ильича, сияющего и вдохновленного.
Сколько долгих дней готовился он к этой встрече! Подбирал слова, выверял каждую фразу. Он не хотел банальностей. И не хотел обидеть девушку. Ему хотелось донести до нее всю глубину своих чувств, зародившихся неожиданно для него самого и нарастающих с каждым днем. Подумать только, целых четыре месяца оказалось недостаточным, чтобы понять, что он влюблен! И только его отъезд расставил все по местам. Лишь находясь вдали от Сашеньки, Антон Ильич стал остро ощущать, что сердце его истосковалось по любви. Он сетовал, что прозрел так поздно и что зря потратил столько времени впустую, и в то же время не мог корить себя излишне. Ведь теперь, когда для него вот-вот откроются новые перспективы и начнется новая жизнь, предвкушение этого сладостного момента было таким волнительным и приятным, что Антон Ильич более не сокрушался и ни о чем не жалел. Разлука с Сашенькой закончится с минуты на минуту и для них начнется совсем другая жизнь.
В коридоре послышались шаги. Сердце у Антона Ильича в волнении затрепетало. Он привстал с кресла. Решив, что рано, сел обратно. Провел руками по волосам. Поправил воротник рубашки. Дверь открылась. На пороге появилась Александра.
Антон Ильич снова встал и, не скрывая радости, сделал несколько шагов ей навстречу. Александра даже не взглянула на него. Бросив сумочку на стул, она резкими движениями расстегивала шубу отвернув лицо от Антона Ильича. Он хотел помочь и галантно прикоснулся было к меху, но Александра не позволила. Она скинула с себя шубу торопливо выдергивая руки из рукавов, будто куда-то спешила.
– Где вы были? – резко произнесла она, направляясь к своему месту.
– Я? – Антон Ильич развел руками.
– Вы, вы! Вы должны были приехать неделю назад.
– Да, но…
– Но не приехал. Или приехал? – она строго посмотрела на Антона Ильича.
– Позвольте, Са-а… Александра, я только что вернулся, я же вам написал.
– И куда вы пропали?
– Как куда… Я был в отпуске, я же вам говорил…
– В отпуске! – взвизгнула Александра и вскочила из-за стола, едва только усевшись. – И как отпуск?
– Прекрасно…
– Прекрасно? Значит, прекрасно, да? – голос ее дрожал. Она взмахнула руками и, словно не зная, куда себя деть, опустилась обратно на стул.
– Нуда…
– Море, солнце, да?
– Да…
– Пляж, да? Что там у вас еще? Ну, говорите! Мне очень интересно! Говорите! Не стесняйтесь!
Антона Ильича внезапно пронзила догадка. Она ревнует! Так вот откуда этот нервный голос и этот обиженный взгляд. Он с облегчением выдохнул. До сих пор он так и стоял, замерев от неожиданности у двери. Теперь же успокоился, тронулся к столу, занял свое кресло, улыбка вернулась на его лицо, и он как можно мягче произнес, ласково глядя ей в глаза:
– Я клянусь вам, что был там один.
Раздался грохот, и Антон Ильич отпрянул назад. Александра ударила по столу так, что все на нем зазвенело. Она снова вскочила на ноги и громко завизжала, переходя на крик:
– Да какая мне разница? Один он был! Вот так счастье! Молодец! Поздравляю! Я тоже, между прочим, была одна! Совершенно одна! Как дура! Как полная дура! Все разъехались! У всех нормальных людей праздники! Отпуска! Все на море! На солнце! Одна я тут сижу!
Она схватила со стола стакан с письменными принадлежностями и что есть сил бросила об пол. По комнате разлетелись ручки и карандаши, стакан вдребезги разбился. Александра, перешагивая через осколки острыми шпильками сапог, ринулась к двери, схватила шубу и выбежала вон.
– Тоша, привет, привет! Давай, заходи. У меня мало времени. Я не понял, чего ты так рано заявился? Мы же на вечер договаривались? – Геннадий Петрович помог другу раздеться.
– Ну-у! – оглядел он Антона Ильича со всех сторон. – Постройнел, помолодел! Ничего себе! Ты на каких водах лечился? Я тоже так хочу. Ты еще и с цветами?
Геннадий Петрович взял в руки букет.
– О-о! Роскошно! А чего ты так вырядился? При полном параде?! Постой, дай-ка я угадаю. Подожди, подожди, не говори ничего.
Геннадий Петрович театрально прикрыл глаза ладонью, задумался на мгновенье и воскликнул:
– Антон, ты решил сделать мне предложение?! Я угадал? Тоша, я тебя сразу огорчу. Несмотря на годы нашей дружбы, замуж я за тебя не пойду…
– Гена, прекрати, мне совсем не до шуток. Со мной тут такое случилось…
– Ты стал балианцем? И перешел в другую веру?
– Да нет.
– Влюбился в луноликую туземку?
– Гена, ну что такое говоришь.
– Давай, давай, располагайся. Чай на плите. Я собираюсь и убегаю. Хозяйничай сам.
– Гена, я встречался с Александрой, она мне такое устроила! Слова не дала сказать. Кричала. Закатила мне такую сцену!
– Ага, значит, все-таки сцену ревности?
– Я серьезно, Ген. Я так и не понял, что с ней случилось.
– Тоша, все это очень интересно. Я думал, ты мне про Бали будешь рассказывать. А ты уже и здесь успел напортачить? Все, мне действительно пора бежать. Нехорошо заставлять девушку ждать. Так что подробности вечером.
– Я подожду тебя здесь?
– Пожалуйста, – сказал Геннадий Петрович, надевая пальто. – С тебя ужин. Закажешь что-нибудь, ладно?
Геннадий Петрович уже взялся за ручку двери, как вдруг Антона Ильича осенила идея. Схватив букет, он вручил его другу и, грустно вздохнув, произнес:
– Эх! На, бери. Бери, бери. Не пропадать же добру.
Сидя в квартире друга, Антон Ильич попил чаю, пришел в себя и как-то успокоился. Произошедшее казалось ему теперь не таким уж страшным, как он подумал вначале. Вероятно, у Сашеньки что-то произошло, а может, сказалась накопившаяся усталость. Это он отдыхал, а она, наверное, трудилась без устали. В конце концов, ничего еще не потеряно, сказал себе Антон Ильич. Да и букет оказался кстати.
Геннадий Петрович вернулся домой в приподнятом настроении. Насвистывая, он уселся за стол и приготовился слушать:
– Ну давай. С самого начала. Я оставил тебя в аэропорту, ты сел в самолет, и… Что было дальше?
Антон Ильич стал рассказывать. Он поведал другу о Бали, о Лизе, об управляющем, о встрече с Линдой, о путешествии в Убуд и даже о своих странных снах. Геннадий Петрович хохотал от души, живо представляя себе друга в разных ситуациях, и просил его повторить по нескольку раз особенно смешные моменты. Говоря о Линде, Антон Ильич сказал:
– Я так и не понял, о каких деньгах она говорила. Кто-то украдет у меня деньги? Или что?
– Я думаю, она говорила образно.
– Это как?
– Знаешь, бывает, общаешься с девушкой, и у тебя в это время все удачно складывается – на работе подъем, клиенты идут, в общем, все отлично. У тебя же было такое?
– Было.
– А с другой встречаешься, и все в жизни валится. Дела не идут. Все, что раньше получалось легко и просто, вдруг становится сложным. Проблемы возникают из ниоткуда, на пустом месте. Вчера еще ты был такой гордый и самоуверенный, а сегодня чувствуешь себя полным неудачником.
Антон Ильич понимающе кивнул.
– Вот это и есть то, что имела в виду твоя Линда.
– То есть это должны быть какая-то женщина?
– А она тебе что сказала?
– Она сказала "есть кто-то, кто пользуется твоей энергией".
– Значит, не обязательно женщина.
– И еще, я совсем не понял, что значат ее слова про мать? Она сказала, что мать меня не отпускает.
– Правильно сказала. Я всегда тебе говорил, что ты маменькин сынок. Тебя твоя матушка, дать бог ей здоровья, с детства в ежовых рукавицах держала. И до сих пор держит.
– Ген, ну что ты такое говоришь? В детстве да, но сейчас?
– Да ты посмотри, как ты на ее звонки реагируешь. Бледнеешь весь, заикаешься. До тебя потом минут десять вообще не достучаться. Сидишь как истукан, ни на что не реагируешь. А если она что-то попросит, так ты вообще думать ни о чем другом не можешь. Разве не так?
– Так, – признал Антон Ильич нехотя и тут же парировал: – А ты разве не бросаешь все и не бежишь к своей матушке, когда ей что-то надо?
– Бегу.
– Ну вот!
– Что, вот?
– Я же не говорю, что ты маменькин сынок.
– Так я и сам это знаю!
Наконец они добрались до Александры. Лицо Геннадия Петровича посерьезнело. Несмотря на пламенные речи Антона Ильича, он не разделял оптимизма друга. А услышав о том, что произошло сегодня утром в его офисе, он сказал совершенно серьезно:
– Тоша, все это не шутки. Я советую тебе бросить все это, пока не поздно. И пока она не разгромила мне офис.
– Как это бросить?
– Прекратить встречаться.
– И что я ей скажу?
– Скажи, что период интенсивной терапии закончен, и у вас перерыв. На год. Через год она уже не вернется. Это я тебе обещаю.
– То есть как, на год? Я не могу.
– Почему не можешь?
– Ну не могу, и все тут…
– Тоша, я думал, у вас роман. А ты непонятно чем с ней все это время занимался.
– Мы беседовали.
– Беседовали! Я тебе сразу сказал, что это плохо кончится. Она тебя просто использует.
– Так я как раз и хотел сегодня расставить все точки над "й". Хотел признаться ей во всем.
– Тоша! Ты с ума сошел?
– Почему?
– Господь с тобой! Раньше надо было признаваться.
– Никогда не поздно сказать правду.
– Нет, Тоша, поздно. Поздно! Ты думаешь, она от радости кинется тебе на шею, когда все узнает? Да она сожрет тебя вместе с твоим букетом. Ты станешь для нее козлом, который обманом втерся в доверие и выведал все ее секреты. Так что не вздумай. Ни в коем случае!
И вообще, бросай все это. Иначе станет только хуже.
– Нет, я хочу разобраться.
– В чем тут разбираться?
– Я думаю, что у нее сложная ситуация…
– Тоша, полгода назад ты говорил то же самое. Ничего не поменялось.
– Да, но ею просто движут эмоции. Нельзя же из-за этого бросать человека. Сейчас она остынет, успокоится, наверняка извинится, и мы сможем поговорить спокойно.
– Ну-ну Жди. Будет она извиняться. Еще тебя же и дураком выставит.
– Да нет. Она не такая.
– Ладно. Делай, как знаешь.
– Ген, только мне нужна твоя помощь.
– В чем? В том, чтобы успокоить истеричную даму? Может, позвонить ей за тебя? Извиниться? Букетик еще один передать?
– Гена, ты очень предвзято к ней относишься.
– Тоша, я знаю такой тип женщин.
– Мне просто нужен твой совет. Я хочу понять… Это нужно мне, понимаешь?
– Ну хорошо. Что ты хочешь понять?
– Все.
– Все?
– Да. Зачем она ко мне приходила, что между нами происходит… Все.
– Тогда, друг мой, тебе придется начинать все сначала. И действовать по науке.
– А ты меня научишь?
– Тоша, давай только не сегодня! Я тебя прошу. Даже у меня уже голова болит от твоей Александры. Хватит ее на сегодня. Вот Лиза! Какая хорошая девушка! Добрая, заботливая. Все с ней ясно, все понятно. Никаких загадок! И чем она тебе не угодила?
– Ген, давай сделаем так. Я приду к тебе в офис, как все остальные, официально, на консультацию.
– Тоша…
– И заплачу денег. Только не спорь.
– Ну хорошо.
– И буду ходить столько, сколько надо.
– Ладно.
– И давай начнем прямо на этой неделе.
– Ладно, начнем.
– Точно?
– Точно, точно.
– Вот и отлично. Спасибо, Ген.
– Да не за что пока. Бабник!
И они захохотали снова.
На следующей неделе, выезжая с работы раньше обычного, чтобы отправиться на встречу к другу, Антон Ильич обратил внимание на машину, припаркованную рядом с его. Не в первый раз уже он замечал этот старенький автомобиль выцветшего красного цвета. Вчера он стоял здесь же, только на другой стороне улицы. Водитель, как и вчера, сидел внутри, как будто кого-то ждал. Увидев, что Антон Ильич смотрит на него, он опустил голову, пошарил рукой в карманах куртки, достал сигарету и закурил.
– Ну рассказывай.
– С чего начинать?
– Сколько ей лет?
Антон Ильич задумался.
– Около тридцати. Тридцать или, может, тридцать с небольшим. Но не больше тридцати пяти, это точно.
– Тоша, ты даже возраста ее не знаешь?
– Ген, ну не стану же я у женщины возраст выяснять.
– Да причем тут это! Возраст надо знать точно, это абсолютно нормальный вопрос. Ладно, в следующий раз спросишь у нее.
– Прямо так и спросить?
– Прямо так и спросить. Не замужем?
– Насколько я понимаю, нет.
– А была?
– Не знаю.
– Ну ты даешь! О чем вы там говорили все это время?
– Ну я же не знал, что надо об этом спрашивать…
– Живет она с кем?
– Как с кем…
– Мужчина есть у нее?
– Есть конечно! В этом-то все и дело, он уже два года ей голову морочит…
– Постой, постой. Живет он с ней или нет?
– Нет.
– Женатый значит?
– Почему?
– Потому.
– Разведенный. Вернее, как раз сейчас разводится.
– Все понятно. А что родители ее?
– А что родители?
– Вместе, разведены?
– Это я не в курсе.
– Но мать-то жива?
– Вроде да.
– С ней живет?
– Не знаю. Она что-то про маму свою рассказывала, я только не понял, это сейчас или раньше было…
– А про отца что говорит?
– Ничего.
– Ругала?
– За что?
– Ну, что такой-сякой, бросил маму не помогал, детьми не интересовался?
– Да нет вроде.
– Хвалила? Папа у нас замечательный, просто молодец, сейчас таких мужчин уже нет?
– Да-да, точно! Вот прямо так и говорила!
– Ясно. Дети есть у нее?
– Нет, не похоже.
– Тоша, я не пойму, ты это на глаз что ли определяешь?
– Ну почему…
– Ты у нее спрашивал?
– Нет.
– А братья-сестры?
– Вроде нет. А, нет, есть!