– Кто?
– Сестра.
– Старше, младше?
– Не знаю. Но точно помню, про сестру говорила.
– Что говорила?
– Что она брюнетка, а у сестры волосы светлые. Да! Точно. Сестра у нее блондинка.
– И все?
– Все.
– Это конечно нам очень поможет.
– Да?
– Эх, Тоша. Как ты продержался-то столько времени на ринге?
– А что?
– Ну как что? За столько времени ничего не выяснил. Ты же не знаешь, с чем имеешь дело.
– Да я как-то все больше слушал…
– Ну и что ты там наслушал? Рассказывай, что ты точно знаешь о ней.
Антон Ильич рассказал…
Знал он действительно немного. И сам удивлялся тому как мало он мог быть уверен в том, что знал. Вся его история строилась на догадках и предположениях, рассуждал он обывательски, руководствуясь одним лишь своим житейским опытом. А этого, как он теперь понимал, было совсем не достаточно. К тому же, Геннадий Петрович объяснил ему что нельзя безоглядно верить всему, что рассказывает о себе человек.
– Пойми, человеку всегда хочется выглядеть лучше, чем он есть. Особенно женщине. Поэтому нельзя ни о чем судить по их словам. Доверять можно только фактам.
А фактами Антон Ильич не располагал.
– Все с тобой понятно. Значит так, давай, записывай вопросы. В субботу спросишь у нее все, что я у тебя сейчас спрашивал.
– Понял.
– И самое главное, спроси, для чего она к тебе ходит.
– Так и спросить?
– Так и спроси. Что она хочет решить при помощи вашей работы?
– …при помощи нашей работы, – записывал Антон Ильич себе в блокнот.
– Спроси, в чем конкретно, по ее мнению, заключается ее проблема.
– …в чем конкретно…
– И еще себе вопрос задай. Да перестань писать! Посмотри на меня. Сам подумай, чего ты к ней прицепился. Что ты от нее хочешь? Это я тебя спрашиваю как консультант. Подумай. Потом мне скажешь.
– Хорошо.
– И ее ответы запишешь также в свой блокнот, чтобы ничего не забыть.
– Хорошо. Вот она удивится!
– А ты что, до этого совсем не вел записи?
– Нет. А надо было?
– Ну ты сам подумай. Не можешь же ты запоминать все, о чем вы говорите.
– Все – нет. Но то, что я понял, я уже не забуду.
– Про сестру-блондинку например? Ладно, ладно, шучу. Но все равно, если ты ничего не записываешь, значит, одно из двух. Либо у тебя гениальная память. Либо…
– Что?
– У тебя один-единственный клиент.
– Да?..
– Да. Так что начинай записывать.
– Понял. А что, вопросы прямо так вот и задавать? Прямо в лоб?
– Прямо в лоб. Ну, вначале, конечно, скажешь, что в вашей совместной работе вы подошли к той точке, когда, для того чтобы двигаться дальше, тебе нужно уточнить некоторую информацию. Скажешь, что семья и родители играют колоссальную роль в судьбе ребенка, и поэтому важно понимать…
– Стой, стой! Я же не успеваю записывать!
Между тем, на работе дела у Антона Ильича шли неважно. На совещании, первом в насупившем новом году, Алексей Евсеич критиковал одного за другим руководителей подразделений. У Антона Ильича дыхание сперло: вот-вот настанет и его черед. Ему было нечего сказать в свое оправдание. Да если бы и было, Антон Ильич знал – когда Алексей Евсеич в таком настроении, лучше не лезть на рожон. Когда прозвучало наконец его имя, Антон Ильич глубоко вдохнул, чтобы хоть как-то справиться с волнением и успокоить бешеный стук своего сердца.
– А ты, Антон Ильич, что тут щеки надуваешь? – прогремел начальник. – Ты бы с клиентами так щеки надувал! Глядишь, продажи пошли бы.
Алексей Евсеич кричал, возмущался и грозился лишить руководителей обещанных премий. Сердце Антона Ильича екнуло. Он припомнил слова Линды о том, что кто-то забирает у него деньги. Неужели… Неужели это Алексей Евсеич? Не может быть! Алексей Евсеич никогда не стал бы делать этого нарочно. А то, что он сказал на счет премии, так это заслуженно. Это справедливо. В этом Антон Ильич не сомневался. К тому же, Линда говорила, что это кто-то, с кем Антон Ильич знаком недавно. А у Алексея Евсеича он работал уже много лет. Он ему как отец родной. Однако ж, кто бы это ни был, пророчество-то сбывается, подумал Антон Ильич. Денежки его тю-тю… Не видать ему премии, как своих ушей.
– Напоминаю, что в это воскресенье у нас корпоративный праздник, – грозно объявил Алексей Евсеич в заключении. – Лыжный забег. Всем быть в обязательном порядке. Никаких отговорок не принимаю. Все идем, все участвуем. Общаемся в коллективе. Развиваем командный дух, так сказать. Всем все ясно?
Поникшие после взбучки подчиненные послушно кивали головами. Совещание закончилось. Едва только Антон Ильич выдохнул и направился к дверям, как Алексей Евсеич громко остановил его, попросив задержаться. Это еще не все, мелькнуло в голове Антона Ильича. Сердце у него ушло в пятки.
– Вот, посмотри. – Алексей Евсеич протянул бумаги. – Австрийцы продлевают с нами контракт. Проверь все внимательно. И скажи мне точно, укладываемся мы в эту цену или нет. С производством свяжись. Чтобы они потом нам фокусы не выкидывали. В общем, проработай. И дай свои соображения. Подписываем в понедельник. Они будут здесь. До этого мне надо увидеть окончательный вариант с нашей стороны. И знать нашу позицию.
Антон Ильич кивнул. На сердце у него отлегло. Слава богу, Алексей Евсеич доверял ему по-прежнему и поручил дело особенно ответственное. Теперь-то он покажет, на что способен! В тот же день, отложив все дела, Антон Ильич взялся за контракт. Он был полон решимости воспользоваться этой возможностью, чтобы исправить положение и вернуть себе добрую репутацию.
Так он работал до пятницы. Соображения у него были, и Алексей Евсеич его предложения, несомненно, оценит. В пятницу документы были готовы, и Антон Ильич направился в секретариат, намереваясь записаться на прием к начальнику и лично передать ему бумаги. Однако его ждало разочарование. От секретаря он узнал, что Алексея Евсеича в этот день не будет, так что встретиться с ним можно будет только в воскресенье, на праздничном мероприятии.
Что ж, придется подловить удобный момент и переговорить с начальником послезавтра. Это будет не просто, размышлял Антон Ильич, возвращаясь домой. На праздник он в любом случае идти собирался. Не то чтобы Антон Ильич любил катание на лыжах или какой иной вид спорта, вовсе нет. Но пропустить корпоративное мероприятие в свете происходящих событий он бы не смог. Кататься он, конечно, не станет. Но посетить праздник придется. И все-таки жаль, что не удалось встретиться с Алексеем Евсеичем в нормальной обстановке и поговорить не спеша, досадовал про себя Антон Ильич.
Машины тянулись друг за другом медленным потоком. Глянув в зеркало заднего вида, Антон Ильич вдруг заметил позади себя красную "восьмерку", стоящую в соседнем ряду. Он стал приглядываться, пытаясь увидеть номера в свете фар, но тут ему посигналили, пора было трогаться. Проехав перекресток, он увидел, как "восьмерка" перестроилась в правый ряд, машин между ними стало больше, и номеров Антон Ильич разглядеть так и не смог.
Зазвонил телефон. Это был Геннадий Петрович.
– Тоша, я на тебя сердит.
– Что такое? В офисе что-то не так?
– Да при чем здесь офис! Что за букет ты мне подсунул?
– Какой букет?
– Какой, какой. С голубями! Ты что, нарочно это подстроил?
– С какими еще голубями?
– Ну вот тебе и здрасьте! Еще и забыл! Открытка, маленькая такая. Там два таких голубя нарисованы. Вспомнил?
– Ой, Гена, прости. Я совершенно об этом забыл.
– Забыл он! Меня теперь тут родственники ее преследуют. Она решила, что я делаю ей предложение.
– Как так?
– Вот так! Ей таких больших букетов в жизни не дарили. Да еще эта открытка! Вот зачем я тебя послушал? Думал, на букете сэкономлю. Лучше бы я вообще без цветов пошел!
– Ген, ну кто же знал…
– Она букет этот еще и на работу потащила. Теперь все интересуются, когда свадьба.
– Какая свадьба?
– Ну как, какая? Моя! Все спрашивают. Давят на нее. А она на меня. Истерики закатывает. И это притом, что мы виделись с ней от силы раз пять. Ты представляешь, что ты натворил?
– И что теперь делать?
– Я не знаю, что теперь делать!
– Ген, ну… ну как тебе помочь?
– Как помочь? Женись на ней сам!
Разговор с Геннадием Петровичем огорчил и без того расстроенного Антона Ильича. Мог ли он предположить, что его искренний порыв обернется для друга такой проблемой? Но главные потрясения были еще впереди.
Эта суббота стала одной из самых тяжелых для Антона Ильича. Явившаяся как всегда минута в минуту Александра, как и предполагал Геннадий Петрович, извиняться не стала. Лицо ее все еще сохраняло чуть обиженное выражение, в голосе слышался холодок, и непонятно было, обижается ли она на Антона Ильича, на кого-то другого, или на жизнь в целом. Но в остальном вид у нее был такой, будто между ними ничего и не происходило.
Это привело Антон Ильича в некоторое замешательство. Он не знал, в каком ключе вести разговор. Теплая искренняя беседа, на какую рассчитывал он, по всему видно, сегодня не сложится. Тогда он решил действовать по плану. Взял в руки блокнот, произнес заготовленное вступление и, следуя списку Геннадия Петровича, начал задавать вопросы.
Александра была недовольна. Она капризничала, неловко отшучивалась и, как могла, уклонялась от ответов, недоумевая, для чего эти новшества и к чему клонит Антон Ильич. Ей хотелось, чтобы все продолжалось в привычной манере, и она то и дело пыталась перевести разговор на другую тему но Антон Ильич твердо стоял на своем. В конце концов, его слова о начале нового периода в их совместной работе не оставили Александре выбора. Как-никак главным здесь был он, Антон Ильич, и ей приходилось принимать правила игры.
Чем больше он спрашивал, тем хуже ему становилось. Ответы Александры были настолько для него неожиданными, что ему все труднее становилось скрывать свои чувства. Вскоре Антон Ильич совсем приуныл. Ручка так и застывала в его пальцах, голова поникла, и в глазах его читалась невыразимая печаль. Его захлестнуло отчаяние, и он чувствовал, что теперь вообще ничего не понимает – ни Александру, ни ее жизнь, ни того, что с ней происходит, ни своих чувств к ней. В какой-то момент он все-таки взял себя в руки, сказав себе, что не станет сейчас обдумывать ничего и не будет более ничему удивляться. Он машинально шел по списку, спрашивал и записывал ответы.
На этот раз Антон Ильич даже не помнил, как она уходила, попрощались ли они и условились ли о новой встрече. Неподвижно сидел он в кресле и смотрел в свой блокнот. Перед глазами все расплывалось. Он отказывался верить в то, что услышал сегодня. Но и не верить в очевидное тоже не мог. Смятенный, растерянный, Антон Ильич сидел в оцепенении, не в силах ни встать, ни пошевелиться. Тело его как будто онемело, возникшая внутри тяжесть больно сдавливала грудную клетку.
Неизвестно, сколько бы еще он так просидел, если бы не звонкая трель телефона. Пришло сообщение от отдела персонала. Начало корпоративного праздника завтра в десять утра, и ниже адрес. Следом раздался звонок. Это была секретарь Алексея Евсеича.
– Антон Ильич, добрый день. Вы спрашивали на счет завтра. Алексей Евсеич едет на праздник ненадолго. Пробудет там часа полтора-два, не больше. Имейте в виду.
Надо еще раз проверить документы, спохватился Антон Ильич, приготовить папку. Он заставил себя подняться с кресла, надеть пальто и выйти на улицу. К Геннадию Петровичу он решил сегодня не ездить. Тот на него зол, да и сам Антон Ильич был сегодня не в духе. Он отправился домой, принял горячий душ, прилег отдохнуть, да отключился и крепко заснул.
Утром Антон Ильич проспал. Когда он открыл глаза и глянул на часы, было начало одиннадцатого. Забег начался, участники уже стартовали. И Антону Ильичу надо было тоже бежать.
Он стал быстро собираться, читая на ходу документы и складывая их в картонную папку красного цвета, приготовленную накануне. Уже в коридоре, готовый выходить, Антон Ильич обнаружил, что стоит в ботинках, костюме и галстуке. Все-таки на спортивном празднике такой наряд будет смотреться нелепо, решил он. Да и ботинки надо переобуть. В этих, на тонкой подошве, недолго и простудиться, стоя на снегу. Главное – не забыть папку, поминутно напоминал себе Антон Ильич, переодеваясь и выбегая из квартиры.
Он домчался до места быстро, как только мог. Территория, на которой проводились состязания, была отмечена красными флажками. Оставив машину на парковке, он увидел столики, за которыми стоя пили чай и перекусывали бутербродами те, кто уже завершил забег и теперь заслуженно наслаждался отдыхом. Там же пекли блины, и горячий аромат от них разносился по округе. Антона Ильича, не завтракавшего, сразу потянуло к столам.
Прежде, однако, надо было решить главный вопрос. Найти Алексея Евсеича и передать ему папку. А потом быстрее к еде, решил Антон Ильич. Он стал осматриваться. Алексея Евсеича нигде не было видно. Антон Ильич стал расспрашивать, со страхом думая, что прибыл слишком поздно. Но кто-то из группы только что финишировавших сказал, что видел Алексея Евсеича на трассе.
Лучшей возможности встретиться наедине не будет, понял Антон Ильич. Он немедленно потребовал себе лыжи, молниеносно переобул ботинки, закрепил на них лыжи и встал на лыжню. Судья подбежал, вручил ему номер и что-то записал в своем блокноте.
– Давайте я подержу пока вашу папку, – предложил он.
– Ни в коем случае! – возмутился Антон Ильич.
– Тогда, может, палки оставите?
Но без палок Антон Ильич не мог ни сдвинуться с места, ни удерживать равновесие. Так он и тронулся, с папкой, палкой и номером на шее. Но ехать не смог. Одна лыжа наехала на другую, папка так и норовила выскользнуть из рук, и Антон Ильич, не зная, за что хвататься, завалился на бок и упал.
Ему помогли подняться. Лыжи выправили, палки подали. Судья так вообще предложил Антону Ильичу остаться:
– Вы бы не беспокоились! Мы зачтем ваши показатели. В списки я вас внес. Вы можете уже отдыхать, вот чайку бы попили! Горяченького!
Антон Ильич наотрез отказался. Крепко прижав папку локтем и работая только одной рукой, он решительно двинулся вперед. Вторая палка при этом висела в воздухе.
Через несколько метров Антон Ильич освоился и, как ни странно, даже стал набирать скорость. Возникло лишь одно препятствие: надо было как-то обгонять тех, кто шел впереди. Не успев затормозить, Антон Ильич налетел на неспешно идущую фигуру в толстом спортивном костюме и шапке с большим помпоном. Это оказалась начальник отдела кадров. От неожиданности она вскрикнула, выронила обе палки и повалилась в сугроб, прижатая сверху Антоном Ильичом. Папка его при этом выскользнула, палка взметнулась к небу описала в воздухе круг и опустилась на голову заведующей канцелярией, идущей на параллельной лыжне. Та, пытаясь защититься, вскинула руки вверх, отчего палки их скрестились и намертво зацепились друг за друга.
Антон Ильич дернул. Заведующая канцелярией повалилась в снег. Палка ее соскочила с руки вместе с перчаткой, и то и другое оказалось в руках у Антона Ильича. Он высвободил свою палку, подобрал папку, спешно раскланялся и с извинениями тронулся в путь, предоставив дамам самим помогать друг другу.
Теперь он заранее громко кричал "лыжню!", и впередиидущие уступали ему дорогу. Выйдя на пригорок и спустившись с него ровным быстрым ходом, так что ветер в ушах свистел, Антон Ильич увидел, что снова оказался на старте. Он прошел один круг.
Большинство участников сошли с лыжни и сгрудились вокруг столов. Алексея Евсеича среди них не было.
– Алексея Евсеича здесь не было? – задыхаясь, спросил он у судьи.
– Нет, – пожал тот плечами.
Он все еще на трассе, подумал Антон Ильич и, не теряя драгоценных минут, ринулся на второй круг продолжить гонку.
Никто не мешал ему впереди. Трасса была почти пустая, только вдалеке виднелся грузный мужской силуэт. Антон Ильич приободрился и поднажал. Расстояние между ними все сокращалось, и, пройдя половину круга, Антон Ильич отчетливо видел перед собой тяжелую фигуру Алексея Евсеича. Лыжня здесь вновь пошла с горы, ветер приятно дул в лицо, говоря о скорости, с которой летел Антон Ильич. Он чувствовал, что скоро нагонит Алексея Евсеича и что вот-вот они поравняются. Изо всех сил еще раз он оттолкнулся обеими руками и полетел. Как вдруг понял, что что-то пошло не так. Не было его красной папки!
Антон Ильич попытался остановить себя, упираясь в снег палками, но лыжи шли, набрав ход, и несли его вперед. Он потерял равновесие, неловко присел, палки волочились здесь же, лыжи разъехались в стороны, и Антон Ильич сел промеж лыж, очутившись в замысловатой позе со скрещенными палками и поднятой кверху правой лыжей. Некоторое время он сидел, растерявшись и не зная, как быть. Затем осторожно высвободился и огляделся по сторонам. Папки нигде не было видно. И Антон Ильич не мог вспомнить, где он мог ее обронить.
Алексей Евсеич ушел далеко вперед, его было не догнать, да и зачем теперь? Папки-то у него нет. Должно быть, обронил где-то на трассе, подумал Антон Ильич. Папка красная, заметная, никуда не денется, решил он и двинулся в путь.
Сердце его учащенно билось, пот струился по телу, щеки горели, желудок сводило от голода. Место, на которое Антон Ильич так неудачно приземлился, тоже отзывалось болью.
Молча проехав линию старта, где рядом вовсю шло веселье, Антон Ильич вышел на третий круг. Ехал он, хоть и с двумя палками, медленно, внимательно осматриваясь по сторонам и останавливаясь у каждого куста. Чем ближе он подходил к месту своего падения, тем мрачнее становилось у него на душе. Он клял себя на чем свет стоит. Зачем он взял сюда папку? И зачем вообще связался с этими лыжами, которые отродясь терпеть не мог. Зачем поехал за начальником? Почему не остался караулить его на финише? Что теперь делать? Как доставить документы Алексею Евсеичу? Как он завтра пойдет на переговоры без этой папки? И что будет с ним, Антоном Ильичем?
У самой финишной черты Антону Ильичу полегчало: в руках судьи он увидел свою папку. Антону Ильичу помогли снять лыжи, накрыли его шерстяным пледом и вручили чашку горячего чая.
– Отличный результат! – приветствовал судья. – Вы у нас последний. Прекрасный получился праздник! Эх, жаль только, Алексей Евсеич так и не приехал. Такого праздника не увидел!
Антон Ильич занемог.
В ночь на понедельник ему стало так плохо, как не было уже давно. Все тело ломило и полыхало жаром, голову сводило тисками. Он лежал в полубреду, и ему казалось, будто он все еще едет по лыжне и ищет потерявшуюся красную папку, потом видит лицо Алексея Евсеича, строго грозящего ему пальцем. Затем перед ним возникло лицо Александры, сначала улыбающееся, а потом искривленное гримасой и выкрикивающее Антону Ильичу что-то недоброе, до боли обидное. Не успел он сказать и слова в свою защиту, как на ее месте появился Гена, хмурый, недовольный, и, глядя на него исподлобья, с упреком произнес: видишь, что ты натворил!