Утром Антон Ильич уже собрался выходить, но водитель все не звонил, и машины не было видно. Антон Ильич открыл форточку и выглянул на улицу – из окна на кухне был хорошо виден въезд во двор. Машины, которую он ждал, нигде не было, зато чуть поодаль от его подъезда стояла знакомая красная "восьмерка". В ту же минуту позвонила Людочка и встревоженным голосом сообщила, что водитель для Антона Ильича не приедет. В выходные начались ремонтные работы, дорогу перекопали, и он не может выехать с парковки.
– Антон Ильич, только не садитесь сами за руль, я вас умоляю! Неизвестно, как вы будете чувствовать себя после сеанса. Лучше, чтобы кто-нибудь вас привез домой. Я вызвала вам такси.
Такси однако пришлось бы ждать минут сорок, и Антон Ильич, уже полностью одетый, решил выйти на улицу и поймать машину на дороге. Когда он проходил мимо "восьмерки", водитель в машине сидел, не шевелясь, надвинув на лоб старую шапку-ушанку и читал газету.
На улице было морозно, и Антон Ильич уселся в первый же остановившийся автомобиль. Это был старенький "форд". Водитель был из приезжих. Печка работала плохо, внутри было холодно, под ногами Антона Ильича вместо коврика шуршали газеты. Сам водитель тоже мерз. Был он в тонком пальто, без головного убора, и сидел, съежившись, втянув голову в поднятый воротник. При этом он то и дело открывал свое окно, иначе лобовое стекло запотевало, и ничего не было видно. Дворники едва скребли покрытое грязью стекло, воды в омывателе не было. Сбоку под рукой он держал тряпку которой при каждом удобном случае протирал окно.
Дороги он не знал, ехал неуверенно и смотрел только вперед. Так что Антону Ильичу приходилось не только подсказывать дорогу, но и смотреть за него по сторонам, говорить, как ехать, где тормозить, а где ускоряться, и постоянно предупреждать "осторожно", "перестраиваемся правее", "пропускаем эту машину и поворачиваем за ней", "тихо-тихо! сейчас уже зажжется красный", словом, полностью, руководить поездкой. И даже с его помощью двигались они медленно и с трудом. На светофорах машина глохла. Заводить ее удавалось не сразу, и к тому времени, когда они наконец трогались, уже снова загорался красный. И только за чертой города дело пошло чуть быстрее. Правда, ехали они все время в одном ряду и на одной скорости, но Антон Ильич сдерживался и молчал, понимая, что от его замечаний будет только хуже. Через час они добрались-таки до назначенного места.
Знакомый Людочки принимал в маленьком домике больше похожем на баню. Вокруг стояли такие же небольшие дачные постройки, брошенные хозяевами на зиму и заваленные снегом. Антона Ильича встретил "помощник гуру", худощавый парнишка. Сам иностранный мастер появился позднее и оказался тучным лысым мужчиной с монголоидным лицом. На нем была яркая одежда с рисунками драконов, то ли кимоно, то ли халат с запахом. По-русски он действительно не говорил, по-английски тем более, так что изъясняться приходилось на пальцах да при помощи того же мальчишки-помощника.
Антона Ильича усадили на жесткий деревянный стул и просили подождать. Все это ему совсем не нравилось.
Сердце подсказывало, что он напрасно сюда приехал, разговора по душам не получится, и помочь ему здесь не смогут. Вспомнив Людочку недобрым словом, Антон Ильич решил, что на этот раз выскажет ей все, что он об этом думает. Гуру все не шел, и в голове Антона Ильича мелькнула спасительная мысль – а что если еще не поздно уйти отсюда? До трассы недалеко. Поймать машину и… гори оно все огнем. Дорога сейчас свободная. Поехать в какое-нибудь теплое местечко, позавтракать, поесть горячих блинчиков… Антон Ильич инстинктивно потянулся за пальто и двинулся в сторону выхода. Подбежавшему парнишке он сказал:
– Вы знаете, я, пожалуй, поеду…
– Куда вы? Нельзя! Нельзя! – зашептал тот.
– Да я заплачу, вы не беспокойтесь. Сколько я должен?
– Гуру уже вызвал духов! Теперь нельзя уходить! Нельзя! Садитесь!
Он потянул Антон Ильича обратно и усадил на место. Гуру пришел, держа в руках нечто вроде бубна огромных размеров. Произнося какие-то звуки, он стал ходить вокруг Антона Ильича. Через некоторое время он рыкнул на парнишку, тот выбежал из комнаты и вернулся с ведром воды и металлическим половником. Произнеся какие-то заклинания, гуру зачерпнул из ведра и вдруг, ни с того ни с сего, вылил на макушку Антона Ильича полный половник ледяной воды. От неожиданности Антон Ильич даже слова вымолвить не успел. Сердце его бешено заколотилось, он затряс головой, фыркая и стряхивая с себя ледяные капли, и с возмущением взглянул на помощника. Тот успокаивал его жестами, мол, не волнуйся, все идет как надо. Не успел Антон Ильич очухаться, как макушку снова обдало холодом, и струйки воды потекли по ушам и по лицу. Гуру при этом запевал все громче и энергично двигался вокруг, то потряхивая бубном, то водя руками по воздуху как будто отгоняя кого-то. И как теперь домой возвращаться, в отчаянии думал Антон Ильич?! Вся одежда будет мокрая. И черт его дернул послушаться Людочку!
Гуру между тем разошелся не на шутку. Теперь он ритмично прыгал вокруг Антона Ильича с удивительной для его телосложения гибкостью и совершал в воздухе резкие движения руками, как будто дрался с кем-то. Глаза его были прикрыты, изо рта вырывались неясные звуки. Мокрый Антон Ильич сидел, не шевелясь, боясь, как бы в разгар этой яростной битвы случайно не досталось и ему. Одно только утешало его – ведро с половником унес из комнаты помощник. Надо бежать отсюда, думал Антон Ильич. Как только этот ненормальный успокоится, встану и уйду, решил он. И пусть сами разбираются тут со своими духами.
Как только Антону Ильичу показалось, что гуру затихает, он весь подобрался на своем стуле, готовясь подняться и идти. Тот, однако, завершив свой танец, встал напротив Антона Ильича, будто нарочно перегораживая ему путь, и положил обе руки ему на голову. Помощник подскочил к ним с ручкой и белым листом бумаги. Шепотом он объяснил Антону Ильичу:
– Ридинг.
Антон Ильич не понимал. Парнишка показал, мол, не волнуйся, сейчас все поймешь.
Гуру снова прикрыл глаза и забормотал что-то. Ладони у него были горячие, пахли чем-то пряным, и Антон Ильич почувствовал в голове жар. Потом в голове у него загудело, в висках застучало, затылок пронзила боль. Гуру явно проделывал что-то с его головой. Взяв у помощника ручку и листок, он резкими движениями начеркал какие-то каракули, не открывая глаз. Затем остановился, пробормотал что-то и снова стал водить ручкой по бумаге. Наконец он открыл глаза и с интересом уставился на свой рисунок.
Воспользовавшись моментом, Антон Ильич сказал парнишке, что у него разболелась голова. Тот перевел, и гуру утвердительно закивал. Он заговорил на своем, и парнишка стал переводить Антону Ильичу:
– У тебя на голове были злые духи. Они связали тебя, твою силу. Я их изгнал.
– И что теперь? – спросил Антон Ильич.
– Бросишь пить.
– Да я же не пью!
Гуру удивился и переспросил о чем-то помощника. Потом внимательно посмотрел на Антона Ильича, и ему перевели его слова:
– Голова будет хорошая. Чистая. Никто не может управлять тобой, когда голова чистая.
И затем еще добавил:
– У тебя много зеленого. Зеленый цвет это хорошо. Это радость. Тебе надо много радости.
Антон Ильич изрядно устал, замерз и проголодался. Бежать отсюда у него не было сил, одежда его намокла, и он спросил парнишку, когда они закончат, чтобы вызвать себе такси. Ему объяснили, что самое трудное – изгнание злых духов – было уже позади, оставалось лишь закрепить результат.
Вторая часть и вправду оказалась намного приятнее. Антона Ильича проводили в предбанник, где он снял с себя мокрую одежду, обернулся в простыню и зашел в баню, находившуюся в этом же домике, готовую и разогретую. Гуру погонял пар веником над его головой, пробормотал свои заклинания, но теперь уже без особого энтузиазма, и скоро оставил Антона Ильича одного. Больше сюрпризов не было.
Все здесь было как в обычной русской бане. Попарившись, Антон Ильич отдыхал, сидя на деревянной скамейке, а парнишка принес ему крепкий горячий чай и тарелку с хлебом, сушками да сухарями. За стеной послышались знакомые звуки: гуру уже работал со следующим клиентом. Вещи Антона Ильича, разложенные в предбаннике, подсохли, такси подошло, и он, счастливый оттого, что все закончилось, погрузился в теплую машину и поехал домой.
Услышав о красной "восьмерке", преследующей Антона Ильича в последнее время, Геннадий Петрович встревожился не на шутку. Он стал нервно шагать по комнате, нахмурив лоб и напряженно соображая. От его благодушного настроения не осталось и следа. Спокойствие Антона Ильича он находил возмутительным.
– Ты что-нибудь предпринимаешь?
Антон Ильич пожал плечами.
– Но ты хоть предполагаешь, кто это может быть?
– Нет.
– Тоша, ты считаешь это нормально? За тобой следят, а ты сидишь и в ус не дуешь! Ты меня удивляешь. Что-то же надо делать!
– Может, пойти поговорить с ним?
– Ты что?! Во-первых, это просто опасно. Мало ли, что у него на уме! А во-вторых, это ничего не даст.
– Почему?
– Тоша! Как можно быть таким наивным! Неужели ты думаешь, что человек возьмет и расскажет тебе все как на духу? Здравствуйте, мол, Антон Ильич, я здесь по поручению такого-то, сижу целыми днями в машине, слежу за вами, да? Ну где ты такое видел? В кино? Нет, так ты только все испортишь. Ничего не выяснишь. А слежку спугнешь.
Так что, пожалуйста, не геройствуй. Не надо. Послушай, ты хоть машину "пробивал"?
– Да, но это ничего не дало. Машина записана на парня тридцати шести лет, безработный, прописан в Москве.
Геннадий Петрович нервно мерил комнату шагами.
– У тебя по работе неприятности?
– Нет.
– Ты кому-то насолил?
– Да нет, Ген. Ничего особенного. Бывало, конечно, но это так, обычное дело. Не так, чтобы слежку за мной устраивать.
– Значит, кто-то из женщин.
– Да кто же?
– Может, ты обещал кому-то что-то?
– Нет.
– Букеты с голубками никому больше не дарил?
Антон Ильич смутился и покачал головой.
– Может, эта твоя, с Бали?
– Кто? Лиза?
– А что?
– Ну что ты! Это исключено.
– Почему? Такие женщины на многое способны.
– Да, но она скорее сама бы пришла, а не подсылала бы кого-то следить за мной. Да и зачем ей это? Нет, Ген, это не она.
– Все ясно, Тоша. Это твоя Александра. Других вариантов нет.
– Ты думаешь?
– Уверен. Сколько ты уже с ней не встречаешься?
– Недели четыре уже.
– Вот!
– И что?
– Вот она и следит за тобой.
– Зачем?
– Хочет знать, что у тебя происходит. Сам подумай! Встречаться с ней перестал, толком ничего не объяснил, куда-то исчез. Значит, появилась другая. Она же так рассуждает. А это значит, она тебя ревнует. Поздравляю, Тоша!
– Нет, Гена, нет. Этого не может быть. Она меня не ревнует, это совершенно точно.
– Хорошо, пусть не ревнует. Но все равно хочет знать, что с тобой происходит.
– Зачем?
– Просто, чтобы быть в курсе. Чтобы не выпускать тебя из виду. Ну как тебе объяснить? Чтобы держать все под контролем, как раньше. У них это бывает, поверь мне. Ты вроде ей не нужен, но и отпускать тебя не хочется.
Антон Ильич с сомнением посмотрел на друга и задумчиво произнес:
– Возможно, я ошибаюсь, но в последнюю субботу, когда мы виделись и я расспрашивал ее обо всем, мне показалось, что ей ни до кого нет дела. Ни до мужа своего, ни до меня. У нее на уме только этот ее…
– Небожитель?
– Да. Она все время говорит о нем…
– Стой!
Геннадий Петрович остановился и поднял палец.
– Стой! Так это он!
Антон Ильич недоумевал.
– Точно! Теперь все сходится. Тоша! Бог мой!
Геннадий Петрович схватился за голову.
– Тоша, ты хоть понимаешь, во что ты вляпался? А если он решил, что у вас роман? Ну естественно! Именно так он и решил. А что еще он мог подумать? Куда она ездит каждую субботу?
– Как куда? К своему психологу.
– Тоша, да пойми ты! Для таких людей, как он, ездить к своему психологу как раз и означает ездить к своему любовнику! Бог мой, бог мой! Ну конечно, это он. А парня этого подослал, чтобы незаметно было. Если бы он охранников своих прислал бритоголовых, ты бы сразу испугался и стал бы быстро соображать, откуда ветер дует. А этого, на восьмерке, пока заметишь, пока поймешь, за тобой он едет или так просто…
Антон Ильич в замешательстве смотрел на друга. Геннадий Петрович между тем кружил по комнате, схватившись за голову, и причитал:
– Бог мой, Тоша! Что ты натворил? Я с самого начала говорил, что это плохо кончится. С самого начала! Это такие люди… Ты никогда им не объяснишь, что это за работа такая, психолог. И почему его женщина приезжает к тебе каждую неделю, как штык, и рассказывает тебе то, чего она никогда не рассказывала ему. Он никогда этого не поймет, никогда! У такого только одно на уме. И ты не докажешь ему что вы просто беседуете. Он ни за что в это не поверит. Такие люди просто не знают, что такое вообще бывает. Что женщине иногда нужно, чтобы ее просто послушали. И он ни перед чем не остановится. В этом ты можешь быть уверен. Подожди… Подожди, так он наверняка и разговоры ваши прослушивает. Черт! Тоша!
Геннадий Петрович остановился.
– Что?
– Да он же наверняка кабинет мой нашпиговал жучками! Ну конечно! Для него это проще простого. Для него это в порядке вещей.
– Да?
– Эх, Тоша, Тоша… Теперь хлопот не оберешься. И черт меня дернул давать тебе свой кабинет! Сколько проблем!
Сколько проблем! И все из-за этой твоей… Далась она тебе, ей-богу! Вот зачем тебе все это надо было? И, главное, мне-то это все зачем?
– Подожди, Ген, может быть, все не так страшно?
– Страшно, Тоша. Страшно. И страшно сейчас не за тебя. Потому что для тебя, может, это как раз не плохо, что он ваши разговоры слушает. По крайней мере, он знает, что вы ничем больше там не занимаетесь. Да, для тебя это теперь даже лучше. А вот за меня страшно. И я объясню тебе, почему. Потому что ко мне приходят серьезные люди. И вот, представь, приходит ко мне человек и рассказывает все, что думает о своей жене.
– И что?
– А потом запись попадает к ней. И она использует эту запись против него. Либо его начинают шантажировать, чтобы запись не попала к ней. А виноват буду я. И правильно! Потому что информация через меня утекла.
– Ген, постой, постой. Я согласен, все это нехорошо, но все-таки ты не преувеличиваешь? Даже если и так, то что в этих записях такого страшного? Что с этими записями можно делать? В суд что ли подавать? Кто в это поверит? Не понятно, что за запись, где и как сделана, ни имени, ни фамилии. У нас же не Америка здесь.
– Не Америка.
– Ну и что тогда так волноваться?
– Что волноваться? А то, Тоша, что в суд никто не и пойдет. Просто придут ко мне и морду набьют!
Геннадий Петрович схватил телефон и стал искать чей-то номер.
– Евгений Николаевич, приветствую! Как поживаете? Хорошо, хорошо. Да вот помощь ваша нужна…
Антон Ильич сидел в раздумьях. Слежка его почему-то не пугала. Возможно, он рассуждал наивно, но он не мог себе представить, чтобы кто-то замышлял против него что-то недоброе. Больше всего его огорчало настроение Геннадия Петровича. Ему не хотелось доставлять другу столько неприятностей.
Геннадий Петрович закончил разговор по телефону и мрачно произнес, обращаясь к Антону Ильичу:
– Так, давай договоримся, что больше в мой кабинет ты ее не водишь.
– Конечно, Ген.
– В понедельник я наведу там порядок и больше посторонних впускать к себе не собираюсь.
Глава 4
На переговоры с литовской стороной отводилось несколько дней. На среду и четверг были назначены встречи в Вильнюсе, и этих двух дней должно было хватить на то, чтобы познакомиться с главой компании, с которой подписывался контракт, еще раз обговорить условия, внести корректировки в документы, если понадобится, и, собственно, сделать главное – скрепить договоренности подписями и печатями. Партнеры Антона Ильича и Алексея Евсеича ехали в Вильнюс из другого литовского города, находящегося неподалеку от столицы. Там, в своем городке, они были довольно известными фигурами, и туда же они пригласили московских гостей на выходные, отметить начало сотрудничества, отдохнуть и развлечься.
Алексей Евсеич собрался лететь на самолете и прибыть в Вильнюс в среду утром, в день назначенных переговоров. Для него заказали номер в большом пятизвездочном отеле на центральной улице города. Антон Ильич, между тем, попросил Людочку взять ему билет на поезд, а гостиницу в Вильнюсе найти пусть не шикарную, зато поближе к месту встреч.
По дороге на вокзал Антону Ильичу пришлось изрядно понервничать. Несмотря на то, что выехал он заранее, еще засветло, днем, они попали в пробку, и как ни выкручивал руль пронырливый водитель, сдвинуться в места не удавалось. За окном было морозно, на дорогах скользко, и, вероятно, из-за этого движение к вечеру совсем затормозилось. Антон Ильич кряхтел и чертыхался. Он вспотел от напряжения, как будто своими руками проталкивал машину сквозь ряды автомобилей. Но это не помогало. Они стояли на набережной Москва-реки, вдали от станции метро, время стремительно убегало, на улице окончательно стемнело, и Антону Ильичу так и рисовалась картина отъезжающего с перрона поезда Москва-Вильнюс, и слышался его прощальный гудок.
Когда до отправления остался ровно час, а они все еще стояли, где были, Антон Ильич вздохнул, достал телефон, набрал номер Людочки и коротко проговорил:
– Людочка, найдите мне билет на завтрашний рейс.
Людочка перезвонила через минуту и стала предлагать подходящие варианты, одновременно проверяя данные по компьютеру и разговаривая с кем-то по другой линии. Антон Ильич так увлекся, что не заметил, как машина тронулась и, дотянув до светофора, проехала перекресток. Водитель резко повернул, съехал с набережной и рванул вперед по узким улочкам дворов. Не прошло и десяти минут, как он остановил машину у входа на вокзал.
Не веря своему счастью, Антон Ильич прошел на перрон. Поезд уже стоял. Внутрь пока не пускали. Распарившийся в машине Антон Ильич запахнул потуже воротник пальто и встал у дверей своего вагона, переминаясь с ноги на ногу и постукивая ботинками по ледяному асфальту Было темным-темно. Мороз пробирал насквозь.
Наконец окна в вагоне вспыхнули светом, и дверь отворилась. Запахло углем и кипящим титаном. Оледеневшими ногами Антон Ильич ступил на мягкую ковровую дорожку и окунулся в тепло новенького фирменного вагона.
Поезд тихо шел, оставляя позади запруженные машинами московские дороги. Чем дальше они удалялись от города, тем меньше огней становилось вокруг, и скоро за окном уже невозможно было ничего разглядеть. Повсюду лежал снег, и свет дорожных фонарей выхватывал из темноты лишь холодные сверкающие сугробы да черные тени деревьев на них.
В вагоне было уютно. Лилась негромкая музыка, проводница подала Антону Ильичу чай, из ресторана принесли заказанные им бутерброды, и он, перекусив и отогревшись, стал понемногу отходить от переживаний. Попутчиками Антон Ильича оказалась молодая парочка. Четвертое место в их купе оставалось незанятым.