Держась за руки, забежали на веранду кафе. Сели за столик.
Сквозь мокрый пластик крыши виднелись темные пятна - голуби, сидевшие поверху, нахохлились, но не улетали.
Нам принесли кофе.
Румянец на щеках Ли Мэй почти угас, только уши краснели по-прежнему, как у ребенка.
- Все видели… - сказала она, вновь качая головой. - Что они подумают?..
Взял ее за руку.
- Это не их дело. Они если и видели нас, то в первый и в последний раз в жизни. Забудь о них.
- Я первый раз целовалась с парнем на людях…
- А раньше?
- Только один раз… В школе. Но никто не видел!
- Один раз?!
Ли Мэй кивнула, высвободила руку и закрыла ладонями лицо.
- Почему ты любишь меня? - спросила, не убирая рук.
- Потому что я люблю тебя. И я рад, что ты знаешь это.
Убрала руки, сложила их на столе. Внимательно и серьезно взглянула на меня.
- Конечно, знаю. Ты ведь поцеловал меня. И я поцеловала тебя.
"В ее возрасте, - вспомнил я, - у Инки уже было два аборта…"
- Ты знаешь… Не каждая девушка так сладко целуется второй раз в жизни. Это не комплимент, это правда.
Опять засмущалась, но, уже не пряча глаз, улыбаясь.
- Не у каждой девушки есть настоящий лаоши… Главное, чтобы он не ел много йогурта.
Я озадаченно вникал в смысл сказанного.
Она рассмеялась:
- Помнишь рекламу? Если ты вырастешь, как Яо Мин, твоя студентка не достанет до губ учителя.
Я перегнулся через столик и поцеловал ее.
- Учитель будет носить тебя на руках.
Дождь выстукивал дробь по крыше кафе. Ли Мэй неотрывно смотрела на меня.
- Похоже, дождь надолго, - сказал я, отчего-то начиная смущаться тоже. - Может, поедем куда-нибудь? Поймаем такси, если получится.
Обхватила ладонями чашку, по-детски заглянула в нее, поднесла к губам, словно спряталась за нее.
- Знаешь, чего мне хочется? - спросила, сделав маленький глоток уже остывшего кофе.
- Чего бы Вам ни хотелось, Ваше Высочество - все будет исполнено! - ответил я, подражая придворному из театральных комедий.
Засмеялась.
- Смотри, осторожнее. Не подливай масла в огонь. Иностранцы и так жалуются, что современные шанхаянки ужасно капризны, родители вырастили из них избалованных принцесс. Мы - единственные дети, привыкли, что все только для нас. Разбалуешь меня, и тогда тебе несдобровать. Не забывай, я по зодиаку - Лев, со мной трудно управиться.
- Я тоже у родителей единственный ребенок, но принца из меня, видимо, не получилось.
- Зато получился лаоши. Сейчас это важнее, чем принц.
- Судя по деньгам - не думаю, - усмехнулся я. - Но если бы у меня было лицо, как, например, у принца Альберта, я бы умер от тоски. Да и вообще, не для меня такая жизнь…
- И это хорошо. Иначе, как бы мы встретились…
Она протянула ко мне руку, неуловимым движением провела пальцами по моей щеке и тут же схватилась за чашку, будто снова прячась.
- А ты, в каком месяце родился? Хотя, подожди, я угадаю… В апреле?
- Э-э, да… - озадаченно обронил я. - Но откуда ты знаешь? Я, наверное, сам тебе уже сказал…
- Нет, просто догадалась. Овен и Лев хорошо ладят.
- Ты знаешь, если честно, то, кажется, я Телец: родился, как Ленин, двадцать второго апреля.
- Да?.. Ой, лучше бы пораньше, было бы так хорошо.
Мне показалось, она огорчилась.
- Ну, я же не знал, что тебя встречу. Вылез из мамы, когда захотелось.
- Это ничего…
Она улыбнулась, словно успокаивая меня, и полезла в сумочку.
- Сейчас посмотрим.
Вынырнул на свет божий медвежонок Путин, за ним потянулся на ремешке телефон.
- У тебя там все записано, в телефоне?
- Не в телефоне, в Интернете. Конечно, записано, - терпеливо пояснила она.
Да, подумалось мне, вот она, разница поколений. В моей мобиле ведь тоже есть выход в сеть, но я, ни разу не пользовался. Выхожу по старинке, с компьютера.
Ли Мэй проворно нажимала клавиши. Я разглядывал ее лицо, подсвеченное в дождливых сумерках мягким голубым светом от экрана телефона.
- Да, действительно… - задумчиво сказала она. - Ленин был Тельцом. А еще Маркс. И Бальзак…
- Ну, видишь, все не так уж плохо. Лениным и Марксом, пожалуй, я быть не хотел бы, а вот с Бальзаком в одной компании - неплохо.
- Почему? - оторвавшись от экрана, взглянула с любопытством.
- Видишь ли, каждый писатель должен уважать Бальзака. Хотя бы за то, чего именно он добился: он заставил издателей уважать авторское право и платить за книги гонорары. А до этого писателям лишь подаяния денежные делали, да и то не всегда.
- Ты - писатель?
Она так удивилась, что отложила телефон и слегка откинулась в кресле, будто заново разглядывая меня.
- Пока не совсем настоящий. На бумаге еще не издавался, только в Интернете, - кивнул я на ее телефон.
Она с готовностью взялась за трубку, потянула к себе. Путин поспешно пополз по столу.
- Скажи адрес, я хочу посмотреть.
- Да ну… Там ведь все равно кириллица, ты не разберешь ничего, тем более с телефона.
- День сюрпризов. И что ты пишешь?
Она смотрела на меня так же, как тогда, когда я рассказывал ей о Ван Гоге.
- И о чем ты пишешь?
- О жизни, - отделался я простым ответом. - Рассказы, но мало. Еще повесть написал, про русскую армию.
- Ты служил в армии? - снова удивилась она. - Это очень почетно. Туда не так легко попасть, я знаю. Берут лишь самых достойных. Умеешь стрелять?
Она забавно сложила руки, изображая оружие.
Я рассмеялся:
- Это у вас так, наверное. Людей-то много. А у нас ситуация другая: и от армии бегут и из армии бегут. Мне - убежать не удалось, зато научился шить, стирать, готовить и подметать.
- Это хорошо. Твоей жене легко будет - есть помощник.
Вряд ли бы Инна с ней согласилась…
Ну, да и ладно.
- Еще могу до сих пор отжаться от пола сотню раз, - не удержался я от хвастовства. - Так что, можно сказать, много полезного узнал. Про что узнал, о том и написал. Может, когда-нибудь издадут, вроде издатели заинтересовались. Но если нет - значит, нет. Не так уж важно. Главное - читают люди.
- И как - нравится им?
Я достал из кармана красную сотенную купюру. Показал Ли Мэй.
- Кому как… Я не вот этот портрет, чтобы всем нравиться.
- Ты помнишь! - засмеялась она. - Ты помнишь!
- У меня профессиональная память. Я же лаоши…
Последнее слово я произнес, пародируя интонацию Ли Мэй.
- Перестань!
Вновь над столиком рассыпался ее звонкий смех.
- Разве можно дразнить принцессу! И тем более - Льва! Это опасно.
- Кстати, о принцессах. Ее Высочество чего-то желало, пока недостойный слуга не отвлек внимание на себя. Слуга кается, и теперь - весь внимание.
Ли Мэй поставила локти на стол, положила на ладони подбородок.
- Ты не будешь смеяться?
Я пожал плечами. Она вздохнула.
- Ну, хорошо. Тогда скажи - ты любишь петь?
Мне моментально вспомнилась незабвенная "Ирония судьбы": "Знаешь, когда люди поют?.. Люди поют, когда они счастливы!"
- Хм… Кажется, последний раз я пел как раз в армии, в строю. Мой командир говорил, что если ему захочется услышать, как кричит Кинг-Конг, ему не надо идти в кино, достаточно послушать меня. Хотя, постой… Да, еще иногда я пел, когда много выпивал. Но я уже давно отслужил и относительно давно трезв. Так что вряд ли решусь на такое - петь прилюдно.
- Мне трудно понять, шутишь ты или говоришь серьезно, - улыбнулась она.
- Я сам не понимаю, так что не волнуйся. Но насчет пения - я абсолютно серьезен. Страшнее нашего русского пения за праздничным столом может быть, пожалуй, только одно - караоке. Есть два самых страшных зла на Земле - атомная бомба и караоке.
- Ты, правда, так думаешь?
Мне показалось, она огорчилась даже больше, чем когда узнала, что мой знак зодиака не слишком хорош в сочетании с ее Львом.
Я растеряно огляделся - в поисках предмета, которым мог бы себя убить.
За соседним столиком сидела пожилая пара европейцев: седая старушенция и ее спутник, похожий на высохшую ящерицу. Они чинно поедали крохотную тонкую лепешку, выдаваемую в кафе за пиццу.
Я увидел на их столе пластиковый зубчатый ножик. Немедленно захотелось отобрать его и в страшных мучениях отрезать себе язык.
- Видишь ли… В Москве мои соседи однажды купили себе домашнее караоке. И когда они напивались, то есть почти каждый день, они начинали петь в микрофон. Особенно ночью. Сначала я думал, что у них воет огромная собака, но потом стал различать слова - певцам особенно нравились тюремные романсы. С тех пор я не люблю это занятие. А еще в прошлом году мои студенты-выпускники затащили меня на прощальной вечеринке в такое специальное место, с телевизорами и диванчиками…
- KTV, - кивнула Ли Мэй.
- Да, караоке-бар. Оказалось, они специально для меня заказали там русские народные песни, которых, к стыду своему, я полностью не знал ни одной. И пытались заставить меня петь вместе с ними. Я объяснял, что не нужно этого делать, но куда там… В общем, когда я пробасил им пару строчек из "Дубинушки" - есть у нас такая песня, только тогда они забрали у меня микрофон и согласились, что лучше мне просто сидеть и слушать. А сами часа два пели, и наши песни, и ваши, и на английском…
- Мы, китайцы, любим петь.
- Это я заметил, - сказал я, вспомнив письмо Ласа. - Меня поначалу поражало, например, когда едет себе человек на велосипеде и поет самозабвенно. Или гуляет в парке, громко что-то распевая. Что самое интересное - не пьяный и не сумасшедший.
- Мы открытые люди, наверное. А вы, европейцы - северные народы. Более скрытные.
Я задумался.
- А ты знаешь… Пожалуй, ты права. Ведь нам для веселья почему-то почти всегда выпить нужно. Чтобы расслабиться, раскрепоститься. Тогда и петь начинаем. Вы же, шанхайцы, прекрасно обходитесь и без этого. А ведь мы, наоборот, себя считаем душевными, свободными и открытыми. А вас, китайцев - себе на уме, замкнутыми и хитрыми.
- А меня? Какою ты считаешь меня? - хитро прищурилась она. - Тоже такою?
- Слуга не вправе обсуждать достоинства и недостатки принцессы… - смиренно возвестил я.
- Не увиливай. Иначе вызовешь монарший гнев и впадешь в немилость! - строгим тоном сказала она, упреждающе выставив палец и подыгрывая мне.
Пока мы разговаривали, дождь утих и лишь гонял в воздухе мелкую морось ветер с реки.
- Тебя я считаю самой прекрасной на земле, - положив краснолицего Мао под блюдце, ответил я. - Поехали!
Поднялся и потянул Ли Мэй за руку.
- Куда? - растерялась она, хватая сумочку и телефон.
- Конечно, в KTV. Петь будем. Ведь именно этого тебе хочется? Угадал? Только скажи водителю адрес.
Бог ли в тот день был на моей стороне, или просто удача - не знаю. Но нам удалось поймать такси сразу же, что в дождливый день в Шанхае сделать почти невозможно.
На заднем сиденье "фольксвагена" мы непрерывно целовались - похоже, в машине Ли Мэй чувствовала себя отгороженной от внешнего любопытного мира, ведь даже водитель был скрыт за мутной пластиковой перегородкой, а то, что он все время бросал на нас взгляды - через зеркало заднего вида, замечал лишь я. Ли Мэй, в девчоночьей манере прикрыв глаза, гладила меня по плечам и по спине.
За окнами такси на город опускались, пронзаемые фарами машин, уже по-настоящему глубокие сумерки.
Минут через десять мы подъехали к почти неосвещенному брутального вида зданию, лишь над входом переливались гирлянды огней и высоко в небе синим светом горели латинские буквы "KTV".
Я обратил внимание Ли Мэй на темноту окон.
- Конечно, - сказала она. - Половина окон декоративные - зачем они в KTV? А на других этажах - наверное, офисы. Уже шестой час, все разошлись.
Мы поднялись по широким ступенькам, вместе с группой солидных пожилых мужчин. Их сопровождала средних лет китаянка в строгом деловом костюме, с папкой в руках.
- Видишь, - шепнула мне Ли Мэй, - японцы приехали отдохнуть. Наверное, отпраздновать сделку. Все любят петь.
- Их соотечественник и изобрел караоке, ничего удивительного. Мне больше интересно, как ты узнала, что это именно японцы - они же молчат. А женщина - она кто?
- Китаянка, переводчик. Я бывала в Японии дважды: первый раз с папой ездила на каникулы, когда еще в школе училась, а последний раз летала сама - в этом году, в Токио.
"Боже… Она еще недавно в школе училась…"
К этому я никак не мог привыкнуть.
- Они совсем другие, не похожи на нас, - продолжала Ли Мэй шепотом, пока мы шли по не слишком опрятному пустому холлу к лифтам. - Ни внешне, ни по характеру.
- Наверное. Хотя, если честно - я с трудом их отличаю. С другой стороны, я всегда узнаю русских среди лаоваев, никогда не путаю их с американцами или европейцами.
- Но ведь твоя страна - тоже Европа, разве нет?
- Весьма условно, Ли Мэй, весьма условно.
Звякнул приехавший лифт. Пропустив разом загомонивших японцев - теперь и я убедился, что это были именно они - мы вошли в отделанную металлом кабину лифта за ними следом.
Переводчица, о чем-то коротко спросив Ли Мэй, нажала на кнопку "8".
Я положил руки на плечи Ли Мэй и поцеловал в пахнущую яблоками макушку.
Один из японцев, самый пожилой на вид, вдруг подмигнул нам - как мне показалось, одобрительно.
"И впрямь, не похожи" - подумал я, прежде чем мы приехали и двери раскрылись.
Ударил в глаза яркий свет. Чуть приглушенная, но все же мощная музыка завибрировала внутри меня.
В большом зале с багровым ковролином было людно, накурено и шумно. Вдоль стен располагались диваны, кресла и пуфики. Все они были облеплены людьми. Мест не хватало, и многие стояли тесно или объединялись в группки по всему залу. Почти все, даже девушки, курили. Галдели, стараясь перекричать музыку. Пробегали не то охранники, не то распорядители с блокнотами в руках и наушником в ухе, на ходу что-то крича в портативные рации. Важно прошла мимо девица в ботфортах и яркой желтой мини-юбке, сделанной, будто из куска полиэтилена. В руках у нее покачивался поднос с пакетиками закусок и сладостями.
Напротив дверей лифта я увидел нечто вроде стойки гостиничного ресепшен. Туда и потянула меня за руку радостная Ли Мэй. Ошарашенный, я оглядывался по сторонам. Разумеется, со всех сторон смотрели и на меня.
- Не думаю, что лаоваи тут частые гости! - крикнул я, склонившись к Ли Мэй, пока она искала что-то в своей сумочке возле стойки. - Я тут явно "белая ворона"! Все пялятся!
- Расслабься! - ответила она, но я скорее прочитал это по губам, нежели расслышал. - Какое тебе до них дело… Забудь о них!
"Интересно, она пародирует меня и мои слова, там, на набережной, или действительно так считает…"
Я дождался, когда Ли Мэй нашла, наконец, что искала: пластиковую карточку с логотипом заведения - какими-то голубыми завитушками, такие же были нарисованы на стене позади служащих за стойкой - и притянул ее к себе. Склонился. Она, напротив, привстала на цыпочки, послушно подставив губы.
Пока мы целовались, служащая в белой рубашке невозмутимо заполняла квитанцию.
- Я заказала один час! - оторвавшись от меня, крикнула Ли Мэй.
Расписалась, подхватила листок и потащила меня в настоящий лабиринт коридоров с номерами и указателями на стенах. Мы шли мимо дверей, похожих на странную смесь гостиничных с офисными - массивных, с длинными золочеными ручками и узкими вертикальными окошками почти во всю длину.
Музыка здесь звучала намного тише; только если вдруг одна из дверей распахивалась и оттуда кто-нибудь выходил - раздавалось усиленное и искаженное микрофонами пение.
- А что это за люди, там, в зале? - поинтересовался я.
- Очередь на кабинет.
- А мы, почему без очереди? VIP-персоны, что ли?
- Нет. Просто у нас кабинет на двоих, маленький. А они ждут, когда освободятся большие.
Ли Мэй тут была явно как рыба в воде. Сверяясь с написанным на квитанции номером, она уверенно тянула меня в очередной поворот лабиринта. Иногда мы натыкались на все тех же охранников-распорядителей. Словно злодеи-фашисты из компьютерной стрелялки "Wolfenstein", они или появлялись неожиданно, или стояли, замерев, по углам коридора.
- Хуаньин гуанлин! - вместо грозного окрика "Halt!" говорили они нам и любезно указывали дорогу.
Наконец мы добрели до нужной комнаты. Внутри - кожаный диван буквой "С", низкий столик с блюдцем, полным конфет и арахиса. На плавно изогнутой ножке - дисплей. Напротив дивана - огромный экран, чуть не во всю стену.
Ли Мэй незамедлительно принялась тыкать пальцами в дисплей - вылитый сенсорно-тактильный интерфейс с корабля "Энтерпрайз" из "Star Trek".
Появился служащий с папкой. О чем-то спросил меня, я не понял и оторвал Ли Мэй от ее увлекательного занятия.
- Он спрашивает, что мы будем заказывать. Хочешь пиво?
- Нет, пожалуй. Лучше сок. Буду привыкать веселиться, как вы, южане.
- О-о-о… - несогласно потрясла рукой Ли Мэй. - Видел бы ты, сколько может выпить мой папа! Так что заказывай, не стесняйся.
- Спасибо! - Я усмехнулся. - И все же, лучше - сок. А ты что будешь?
- Я? Ничего. Я же буду петь. Для тебя.
Отослав работника, я развалился на удобном диване, наблюдая за тем, как Ли Мэй разбирается с электронным меню.
Неужели я втюрился в девчонку настолько, что добровольно пришел в караоке, и не просто сидеть и страдать, но ждать, когда она запоет…
Нет.
Не втюрился, и не в девчонку.
Я - влюбился.
Влюбился в самую прекрасную девушку на земле.
По экрану пробежали непонятные мне иероглифы.
Ли Мэй проверила микрофон, отрегулировала громкость.
Начался красочный клип - что-то про школьную любовь, как я понял. Симпатичный паренек пел задушевно - судя по выражению его лица, но слышно его не было: комнату заполнил поначалу тихий и вкрадчивый, но мало-помалу крепнущий голос Ли Мэй.
К концу клипа она вошла во вкус. Пела, совершенно позабыв про меня, прикрыв глаза, не глядя на возникающие на экране иероглифы, не следя за коллизиями клипа, а там - безутешно рыдал симпатяга-парень, в то время как его подруга уезжала на велосипеде с другим.
Я не знаток женского вокала, но, слушая Ли Мэй, вдруг поймал себя на том, что наслаждаюсь ее пением. Куда лучше слушать звонкий девичий голос, тем более - своей любимой, чем мужской, пусть и певца-профессионала. Поэтому, сидя в позе отдыхающего барина, я покачивал ногой в такт музыке и смотрел то на экран, то на Ли Мэй.
Следующий клип оказался песенкой задорных близняшек-азиаток в морских костюмчиках о том, как хорошо быть маленькой девочкой. Я улыбался: Ли Мэй, сидя на диване рядом со мной, умудрялась пританцовывать ногами и размахивать руками.
Потом на экране облетала цветами вишни весна, а красавица в кимоно томно сидела у очага - как оказалось, Ли Мэй могла петь и по-японски.