* * *
Весь банк и весь холдинг судачили о новом и, кажется, нешуточном романе президента с молоденькой, только принятой на работу Анжелой Рахно. Косвенных признаков тому было полно.
Главное подтверждение – трудоголик Листопад в головном офисе стал появляться урывками. Забегая либо с утра, либо под вечер на три-четыре часа, в своей манере, "на коленке", разгребал очередную накопившуюся лавину проблем и исчезал вновь. В неотложных случаях на выручку приходило новомодное диво – увесистый мобильный телефон с раскачивающейся антенной, который таскал за ним охранник.
Но и телефон то и дело оказывался "вне зоны действия сети".
Только два человека ничего не знали о романе, – сам Иван и Анжела. Потому что романа пока не было.
Всё для Ивана оказалось куда как непросто. Уже через неделю Листопад стал, поддразнивая, называть новую подругу "Анжела, русская душою".
В самом деле, дочь днепропетровских учителей, она оказалась из тех редких, сохранившихся кое-где в глубинке барышень, что взросли на русской классике, разделяли переживания Татьяны Лариной и готовились пробивать себе дорогу в жизни не с помощью физических данных, а с помощью данных природой способностей, – в ожидании неизбежной и большой любви, которая однажды придет и озарит ее на всю оставшуюся жизнь. Избранник рисовался ей решительным надежным парнем, мускулистым, чувственным, но одновременно интеллигентным и в меру мечтательным.
Собственно таковой в ее жизни появился, – одноклассник Сергей из родного Днепропетровска. Или, как называла его сама Анжела, – Сергунчик. С восьмого класса самую красивую пару в школе окрестили женихом и невестой. После выпускного вечера они до утра неистово, в засос целовались у него дома. Будь Сергунчик понастойчивее, скорее всего они тогда же сделались бы любовниками, – внутренне Анжела была к этому готова. Но, увы, к тайной её досаде, стеснительность и мечтательность в нем возобладали над страстностью.
Они условились дать годичное испытание собственным чувствам и расстались – после соответствующих клятв и заверений. Жених подал документы в Днепропетровский университет, а заплаканная невеста отправилась штурмовать Москву и, вопреки прогнозам, с первого захода поступила на престижный менеджерский факультет.
Иван Андреевич Листопад в представления Анжелы об идеальном мужчине не вписывался совершенно. Не молодой, далеко за тридцать, огромный и громкий, не знающий удержу в желаниях и не принимающий отказа, он обрушился на робкую девушку, как лавина. Собственно поначалу она и воспринимала его как стихийное бедствие. От которого надо либо спасаться, либо как-то ему противостоять.
В первый же раз, когда Листопад попытался облапить ее, Анжела со страхом уперлась ручками в его грудь:
– Отпустите же, Иван Андреевич. И больше никогда не смейте. И вообще, если так, то лучше вовсе ничего не надо.
Развернуться и уйти она, правда, не решилась. Но панику в глазах скрыть не сумела. Иван, остерегаясь отпугнуть юную провинциалку, тут же сменил тактику. Вопреки обыкновению, не стал форсировать события, а поступил мудрее и тоньше, предоставив всё природе.
Оформил Анжелу второй помощницей, немало досадив ревнивому Маргелычу, и вменил ей в обязанности сопровождать президента на всех официальных мероприятиях.
Рестораны, ложа Большого театра, закрытые премьеры, вошедшие в моду презентации, элитные тусовки, ночные клубы и фуршеты следовали одно за другим.
Здесь Анжела встречала людей, которых прежде видела лишь по телевизору, и подмечала – со смешной гордостью, – что многие из них ищут внимания Листопада. Она общалась с десятками эффектных женщин, приходившими со своими покровителями и нисколько не стесняющимися положения содержанок. А, напротив, запросто обсуждавшими собственных "папиков" и получаемые от них презенты. К Анжеле они относились с любопытством и некоторым невыпячиваемым превосходством бывалых светских львиц. Но в целом вели себя вполне дружелюбно. И даже не скрывали некоторой зависти, поскольку оказалось, что в их иерархии Листопад выглядит одним из самых заманчивых завоеваний.
На их фоне стало стыдно выглядеть скромно одетой.
Во всяком случае Листопад после первой же вечеринки заявил, что презентации – это не какие-то пьянки-гулянки, а часть ее работы. И он не может позволить собственной помощнице появляться в обществе абы в чем, поскольку ее внешний вид – это его имидж. А потому они немедленно займутся ее гардеробом.
Благодарная за неожиданную деликатность, Анжела не нашла сил отказаться.
За короткое время она узнала адреса самых дорогих, как их стали называть, эксклюзивных бутиков. Поначалу Анжелу смущали бросаемые исподволь взгляды продавщиц, хоть и вышколенных, но по-женски любопытных. Они тоже видели в ней содержанку. Анжела ужасно стеснялась и по обыкновению краснела. Но затем поняла, что нет в них ни презрения, ни пренебрежения. А лишь зависть к более удачливой.
Все перевернулось за несколько месяцев. Казалось, еще вчера они всей семьей собирали ей средства на билет до Москвы, тщательно отслюнявливали из семейного бюджета деньги на то, чтоб хоть скудно, но просуществовать в чужом городе на первых порах. И действительно поначалу голодная Анжела после лекций по дороге к тетке останавливалась возле палатки с шаурмой и, глотая слюни, высчитывала, сколько дней осталось протянуть до следующего перевода родителей. Теперь же любая вещь, которую ей стоило пожелать, и даже не пожелать, а лишь оценить взглядом так, чтоб заметил Иван Андреевич, становилась её. На шее и в ушах Анжелы заблистали колье и жемчужные серьги. Бижутерия же, что заменяла ей дорогостоящее золото, перекочевала в дальнее отделение теткиной коробки. А прежние, привитые представления о морали и женском достоинстве понемногу стали вымываться, как вымываются соли из организма. Напротив, естественной стала выглядеть новая, нынешняя, "клубящаяся" жизнь. Очень приятная и комфортная.
Изменилось и ее отношение к Листопаду.
Натиск и размах великолепного Ивана, поначалу оглушивший и отпугнувший ее, теперь привлекал и манил. В ее жизни еще не было такого необыкновенного, всемогущего человека, способного шутя исполнить любую прихоть, и при этом остающегося чрезвычайно обаятельным. Даже матерок, коробивший ее в других мужчинах, Ивану лишь добавлял шарма. Анжела наслаждалась его обществом, смеялась бесчисленным приколам, на которые тот оставался горазд. И все чаще спрашивала себя, не полюбила ли я, случаем, эту обрушившуюся на меня громаду. Спрашивала, но ответа не находила. Слишком несоизмеримы были они. Но даже не находя ответа на вопрос, любит ли она его, она задавала себе следующий: но если нет? Готова ли я потерять его и всё то, чем наполнил он мою жизнь.
Тетка, узнавшая об ухаживании Листопада и взревновавшая племянницу к бросившему любовнику, настойчиво убеждала немедленно прекратить с ним всяческие отношения как бесперспективные. "Он женат. Имеет ребенка. И никогда не разведется из-за провинциальной дурочки!"
Анжела уныло вздыхала. Тетка, конечно, права в своих опасениях. Скорей всего, не разведется. Но разве из-за этого следует лишать себя перспективы разом добиться того, на что другим, менее удачливым, не хватает жизни? Сама впавшая в морализаторство тетка, между прочим, тоже вряд ли рассчитывала на замужество, когда укладывалась в койку к великолепному шефу.
Так или примерно так рассуждала приручаемая Анжела. И все-таки что-то заставляло ее противиться Ивановым притязаниям и отсрочивать момент окончательного решения. При всей его очевидной увлеченности не доставало в нем нежности, влюбленного трепета, о которых мечталось. Зато в избытке хватало клокочущего нетерпения завоевателя.
Всё чаще, оставшись с Анжелой наедине, Иван то внезапно целовал ее в шейку, то принимался оглаживать колено, постепенно приучая к себе. Анжела с шутливыми боями отступала, оставляя одну позицию за другой и дозволяя настойчивому поклоннику продвигаться всё дальше.
Но едва Иван пытался раздеть ее, Анжела с легким кокетством принималась говорить, что он ей тоже очень нравится. Она бы даже хотела ответить на его чувства, но вот как быть с тетей? Ведь та ей много рассказывала об их большой любви. А если она вдруг узнает? Это ж будет драма.
Иван с пылом доказывал, что никакой драмы не будет. Во-первых, потому что ничего серьезного у них с тетей не было (пусть не привирает), во-вторых, ни тете, никакому другому дяде знать об их отношениях вовсе не обязательно. Это не их собачье дело. А, в-третьих, причем тут какая-то престарелая тетка? Мало ли случайных теток? В конце концов настоящее чувство не знает преград. А у нас как раз настоящее. Ведь настоящее?!
– Наверное, да, – потупясь, подтверждала Анжела. Она все-таки не была уверена. Напротив, ощущала себя куклой Барби, которой случайно заинтересовался великан. Полюбуется, полюбуется, да и сломает ненароком.
Поначалу ее мягкое, наивное сопротивление даже умиляло Ивана. Но с каждым днем он делался всё невоздержанней, одергивая себя и от этого еще пуще свирепея. Всё чаще косился он на избранницу злым глазом, и она понимала, что мера терпения, отпушенная ее пылкому ухажеру, начинает иссякать. При последней встрече, когда Иван прямо в машине, отгородившись стеклом от водителя, попытался завалить ее на сидение, Анжела, хоть и покоробленная его грубостью, не залепила затрещину, как подмывало, а просто объявила, что она не животное, чтобы заниматься любовью, где и как попало. Тем более в первый раз в жизни с любимым человеком (она сама поразилась, что язык её выговорил такое).
Восхищенный Иван отпустил ее и даже, извиняясь, принялся ласково поглаживать и утешать.
* * *
Через несколько дней к Анжеле в кабинет зашла сотрудница хозяйственного управления, отвечавшая за жилой фонд холдинга, и предложила, по указанию президента, проехать вместе с ней на объект.
Они подъехали к одному из сталинских домов возле гостиницы "Украина", вместе поднялись на четвертый этаж и вошли в трехкомнатную, обставленную новой мебелью и устланную коврами квартиру.
Анжела задохнулась.
– Нравится? – обрадовалась сотрудница. – Вот и слава Богу. А то боялась. По указанию Ивана Андреевича, эта банковская квартира передается в ваше пользование. Я приношу извинения, что обставила её по своему вкусу, без согласования с вами. Но таково было распоряжение Ивана Андреевича. Он хотел, чтоб это стало сюрпризом. Если что не устроит, – может, хрусталь не тот или сантехника, – скажете, – вмиг поменяем. А насчет если вещи перевезти, так машина внизу. В вашем распоряжении.
Она всунула в ладонь Анжелы связку ключей и, махнув на прощание ручкой, удалилась.
Чувствуя внутренний холодок, Анжела осела на прикроватную тумбочку и тут же вскочила, испугавшись сломать, – дерево-то наверняка дорогущее. Не ДСП.
Она подошла к окну, выходившему на Кутузовский проспект, прижалась лбом к стеклопакету.
Больше отсрочивать неизбежное было нельзя. Либо принимать новую жизнь, либо уйти, оставив ключи и захлопнув за собой дверь квартиры. Роскошной квартиры, в каких она прежде не то, что не жила, но и не бывала.
Раздался телефонный звонок, – Иван шутливо сообщил, чтоб к вечеру рассчитывает быть приглашенным на новоселье в новом гнездышке.
Анжела достала из сумки очередное письмо от Сергунчика, вынутое из ящика перед уходом на работу. Вскрыла, умилённая, – внутри оказались вложены сорок долларов. Смешная для неё теперь сумма. Но чтоб заработать такие деньжищи в нищем Днепропетровске, её парень не одну ночь после лекций провел на разгрузке вагонов.
Письмо она порвала не читая, а деньги переложила в сумочку, – намереваясь отослать обратно.
И принялась обустраиваться.
* * *
Весь день Анжела старательно режиссировала свой первый романтический вечер.
Электричество она погасила. Зажженные на пианино свечи скупо освещали нарезки, фрукты и бутылку "Мартини" на сервировочном столике. Из музыкального центра доносился тихий блюз.
Из одежды выбрала облегающее бархатное платье, что купил для нее Иван на каком-то благотворительном аукционе от Зайцева, и подаренный им ювелирный гарнитур.
Когда ближе к ночи в квартиру позвонили, Анжела открыла дверь с томной улыбкой решившейся женщины. Открыла и – отпрянула. На лестничной площадке, ухватившись за косяк, покачивался Иван. В распахнутом, заляпанном свежей грязью кожаном пальто. Свешенный вниз букет роз подметал заплеванный кафельный пол.
Несмотря на изрядное количество выпитого, Иван разглядел всё: и приглушенный свет, и тщательно подобранную одежду, и – испуг в раскосых глазах.
– М-да, сложная штука – жизнь, – с извиняющейся ухмылкой протянул он, вдавливаясь в прихожую. – Не посетуй, Анжелка. Сделку сегодня одну замутил. С коммунальщиками. А они, паскуды, только один вид убеждения знают: кто перепьет, тот и подпишет. Так я-таки подписал. Слушай, а ты сегодня очень даже!
Глаз Ивана возбужденно закосил. Размашистым движением он поймал девушку за талию, потянул к себе. На Анжелу пахнуло сивухой, смешанной с запахом пота и мокрой кожи.
Пытаясь освободиться, она уперлась руками в его грудь.
– Иван Андреевич, не надо, постой. Я ж новое платье специально для тебя надела. Порвешь ведь!
– Платье! – Иван захохотал. – Знаешь анекдот, когда новобрачная бабку спрашивает, как в первую брачную ночь одеться? А как ни одевайся, говорит, всё одно тебя…
Что произойдет, он все-таки не договорил, но руки уже бесстыдно шарили по ее телу, слюнявые губищи требовательно искали ее губ.
Анжеле сделалось противно. Всё еще пытаясь образумить его, как удавалось прежде, она забормотала несвязно:
– Не сейчас. Мне срочно уходить надо. Тётка обещала денег занять на шубу. Помнишь, мы видели мутоновую? Зима ведь скоро. Я только съезжу, пока кто-нибудь не купил. А ты за это время выспишься, и завтра опять будет хорошо! Пожалуйста, не порть всё! Я еще не готова.
– Не готова! – загремел Листопад. – Да ты меня этими "неготовостями" уже, почитай, три месяца кормишь. Душу всю извела!
– Почему извела? – не поняла Анжела.
– А потому шо хватит. Я тебе тоже не Бобик! И член свой не на помойке нашел, шоб каждая динамистка над ним изгалялась! Весь холдинг только и судачит, как я тебя во всех позах имею. Аборты на пари считают. Узнают, что голый васер, засмеют президента. Получай!
Иван выдернул из запасного кармана увесистую пачку долларов, швырнул на трюмо:
– Здесь тебе на шубу. А, пожалуй, и на новый прикид!
– Не смей! – выкрикнула Анжела, догадавшись, что он собирается сделать. Но поздно, – ухватив роскошное платье за вырез, Листопад с силой дернул его, располосовав новинку от Зайцева до низу.
– Не-ет! – Анжела, оказавшаяся впервые в жизни перед мужчиной в одних трусиках, отпрянула, бессмысленно пытаясь прикрыть налитую обнаженную грудь. – Убирайся, слышишь? Или я соседей, милицию позову!
Очумелый взгляд страстного ухажера пугал ее всё больше.
– Хоть войска ООН! – прохрипел Иван.
Он рванул ее на себя, подхватил на руки и потащил в спальню.
Анжела визжала, кусалась, брыкалась, царапалась.
Но, оказавшись в зашторенной, едва освещенной светом бра спальне, увидев тщательно надушенную кровать с пикантно отогнутым уголком одеяла, она вдруг затихла и, как ни тряс ее Иван, как ни крутил, как ни нашептывал на ушко запоздалые нежности, не произнесла ни слова. Лишь прикусила губу в момент боли. А после с покорным безразличием выполняла подаваемые команды вошедшего в раж насильника.
* * *
…Она забилась в угол огромной кровати, натянув на голое, оскверненное тело одеяло. Иван, отрезвевший, отчаявшийся растормошить отупело отмалчивающуюся женщину, стоял перед ней одетый, в кожаном пальто с засохшими потеками грязи внизу.
– В общем так, Анжела, – подвел он итог сказанному ранее. – Я, конечно, погорячился. Но ты сама хороша, – кто ж с огнем играет? Довела мужика до крайности. Теперь за тобой слово. Хочешь, шоб и дальше всё как у людей, в шоколаде, – вот деньги, покупай себе шубу-хренубу. Не хватит… впрочем слова "не хватит" знать не будешь. Да шо шубы? Машину купим, – не хрен на метро мотаться, – чай, уж не девочка.
Он усмехнулся собственному каламбуру.
– Нет? Тоже имеешь право. Можешь уходить, вызывать ментов. Шо хошь. Как-нибудь перемогу. Во ты где у меня со своими закидонами!
Иван чувствительно рубанул себя по кадыку и, вдавливая паркетные шашечки, пошел из квартиры, отбрасывая откинутые назад руки. Будто отгонял охмурившую его нечистую силу.