– Что готово, то не считается, – заливисто засмеялся вошедший. – Я за новым пришел. Петрович из Моссовета не вернулся?
Антон не веря собственным ушам вскинул голову, и – точно, – в кабинет входил Вадим Непомнящий. Такой же живчик, каким запомнил его Антон по началу восьмидесятых. Даже поредевшие волосы, после прихода в комсомол подстриженные, вновь разрослись и теперь, собранные на затылке в легкомысленный куцый пучок, потряхивались в такт ходьбе.
Непомнящий, поначалу скользнувший сквозь Антона безразличным взглядом, будто споткнулся и недоверчиво тряхнул головой:
– Вот уж кого не ожидал!..
– Да и я, – при виде самодовольного Непомнящего Антон почувствовал привычное раздражение. – С мэров, знаю, скинули.
– Ски-инули! Понимал бы чего, валенок! – с ехидством прежнего Вадички передразнил Непомнящий.
– Сам ушёл. Потому что от каждой гниды вроде твоего Листопада подлянки ждать приходилось. Чуть строку бюджета не туда пустил, уже пошли наверх строчить. А как не пустишь, если все вокруг пасти раззявили? Это ж горячая сковорода. Не в тот рот кинул и – сел. А здесь я сам "бабками" рулю и – сплю спокойно. Да и власти реальной куда побольше. Так, Ермак?Ермаков согласно закивал и кивал бы долго, если б не нетерпеливый жест Непомнящего:
– Слушай сюда, Ермак. Нам надо одну бумаженцию пролоббировать по льготному экспорту. Собираю голоса. Передай Петровичу: если поддержит, Вольфович ему взамен поможет с мигалкой на башню и чтоб ГАИ в сопровождение.
– А по линии экологии в ней ничего такого? Вы ж знаете, Александр Петрович очень щепетилен.
– Нормально с Вашей экологией. Там она на хрен никому не нужна, – Вадим засмеялся. Ткнул пальцем в Антона. – А вот догадался, с чем ты здесь. Наверняка к Листопаду притёрся. Смотри, не промахнись! На вашу "минералку", знаю, Балахнин наехал. А Балахнин – не Вадичка. Вадичка человек беззлобный, можно сказать – душистый. Листопад его обгадил перед всей губернией, а Вадичка по доброте спустил. Даже не посадил. А вот Палыч, этот не спустит. Правда, до хитроумных листопадовских финтов не дорос. Надо же – чумное захоронение придумал! – Непомнящий залился смехом. Посерьезнел.
– Но насчет кумпол раскроить, если кто дорогу перейдет, – это у него не заржавеет. Поимейте ввиду!
– С чего взял, что Балахнин? – напружинился Антон.
– Должность у меня такая, – всё обо всех знать. Да хоть у Ермака спроси!
Послав Антону издевательский воздушный поцелуй, Вадим выкатился из кабинета, и через секунду заливистый его голос понесся по коридору.
– Что у него за должность такая? – не удержался Антон.
– В смысле у Вадима Кирилловича? Как же вы не знаете? – в удивление Ермакова добавилось чуточку презрительности. – Можно сказать, второй-третий человек в ЛДПР. Очень у нас уважаемый. Свести, развести, учесть интересы, – лучше его нет. Выдающийся, можно сказать, лоббист.
Впрочем Антон и без него догадался, что Вадичка Непомнящий опять в полном порядке.
* * *
Минут через сорок, когда Антон уже собрался уходить, раздался грохот, будто высыпали ведро камней на кафель, и в помещение комитета по экологии ворвался хозяин – Александр Петрович Кравчук. С крупной бритой головой, красной, как баклажан.
– Почему в коридоре до сих пор не помыто? – обрушился он на секретаршу. – И урна прямо под ногами.
– Уборщица, говорят, заболела, – смешалась девушка.
– Я проходил мимо комитета по безопасности. У них почему-то не заболела. Там всё вылизано, а мы что, рыжие, что ли? Немедленно позвоните завхозу и пусть пулей уборщиц присылают. Не найдет – сам мыть будет.
Еще заканчивая фразу, он заглянул в собственный открытый кабинет и после паузы узнал Антона.
– Во-от кто к нам пришел! – вытянув обе руки, Кравчук подошел к гостю и принялся трясти его ладонь. – Давно, давно жду. Иван Андреевич предупреждал, что будем, стало быть, сотрудничать в нашем святом деле защиты экологии.
– В Удельске-то как? Местных врагов матери-природы к ногтю прижал? – Антон напоминающе ковырнул пальцем по столу, будто вошь раздавил.
– Ох, давно надо бы, – вздохнул Кравчук. – Мужики пишут, – мэр ихний совсем забаловал. Я в Тверь отзвонил. Поручил, чтоб разобрались и доложили, но – тоже бюрократы еще те. Отписки шлют. А самому всё никак. Делов навалилось, выше крыши!
Он сочно пошлепал себя по влажной пунцовой макушке.
– Неужто как избрался, так и ни разу?…
– А когда, мил человек? – Кравчук простонал. – Поначалу еще рядовым депутатом туда-сюда, а как комитет возглавил, веришь, минуты нет. То в Астрахани нерестовая рыба в плотину, етиш её, уткнулась, то в Перми кожевенный завод краску в реку сбросил. А законов сколько поднять и пробить. За всем глаз нужен. Один против всяких урбанистов – пофигистов стою! А ты говоришь, – в Удельск. В Моссовет и то лишний раз выбраться времени нет.
– Как, кстати, съездили? – деликатно втерся в разговор Ермаков.
– Хреново! Не хотят московские бюрократы в положение входить, – квартир у них, видишь ли, не хватает. Как за взятку кому ни попадя, так хватает. А с Верховным Советом можно не считаться. Ничо, я это так не спущу. Будя с них клянчить. Надо принципиально решать, законодательно. Постановлением! Чтоб всем председателям комитетов служебные квартиры оставлять навечно. Дабы никакой коррупции.
Он уловил испытующий взгляд гостя, сконфуженно повел плечами.
– А что делать? Положим, мне самому ваша распрекрасная Москва с ее квартирами не больно нужна. Мне-то как раз, знаешь ведь, ничего лишнего не надо. Карабин, сапоги да лес с озерами-красавицами. Но за ради принципа и порядка довести надо. Избиратель не поймет, если его избранник на помойке какой, будто БОМЖ, жить станет. Это ж унижение всему электорату.
Он запыхтел, с трудом отходя от неудачи.
– Ледовое-то защитил?
– От кого? От Ивана Андреича, что ли? Думал поначалу. Но как во власть пришел, – таки-их беспредельщиков нагляделся! Этот хоть по уму делает. А прочие которые стервятники на его место, нешто лучше будут? Вот если попрет всерьез против экологии, тогда, конечно, насмерть встану. Не погляжу на дружбу. А так, за ради пустого принципа…К тому ж очень нам содействует. Иногда приходится малой правдой во имя большой целесообразности жертвовать.
– Стратегом, стало быть, стал, – констатировал Антон.
– Стратег не стратег. А – геополитика, понимаешь! – Кравчук важно потряс пальцем. Оглядел строго собственный аппарат.
– Ну, чего вы тут, пока меня не было, наработали?
– Мебельные гарнитуры новые завезли, – доложил субтильный помощник. – Я хотел нам заменить. Так управделами уперся. Говорит, нет наряда.
– Гнать его надо поганой метлой, подхалима. На бюджетный комитет у него гарнитуры завсегда в загашнике. А для экологии вроде как обойдутся? Готовь докладную. Лично не спущу.
– Я, Александр Петрович, записку вашу о том, чтоб отдельную телефонную линию выделить, напечатала… – быстренько влезла секретарша. Но Ермаков, давно с нетерпением выискивавший паузу, взмахом руки прервал ее.
– Что мебель, Александр Петрович? Да и телефон подождет. У нас тут без вас такое, – голос его упал до придыхания. – Комитету по финансам дополнительный кабинет дали.
– Как?! – вскрикнул Кравчук. – Когда? Може, врешь.
– Да лучше б соврал. Тот самый, что нам обещали. Уже и переезжают. Сам сходил, убедился.
– Эва как! – потрясенный Кравчук аж прицокнул. – Вон оно куда. Значит, финансам нужно. А экология вроде как на обочине! Это ж, выходит, политика двойных стандартов. Не допущу!
– Говорят, Сам распорядился, – с безысходным видом подлил яду Ермаков.
– Вот Самого и подправим! – объявил вошедший в раж Кравчук. – Если чаяний народа не улавливает, так подправим. А что там? Прямо сейчас и пойду. Такое спускать нельзя! Не для того по тюрьмам страдал, чтоб теперь о моё дело ноги вытирали.
При последней фразе он спохватился, пытливо скосился на приунывшего гостя, приобнял с прежним радушием.
– Не думай, что за ради только себя. Тут всё в комплексе. Спустишь в одном, потом и в большом деле затопчут. Ты погоди меня. Быстренько рога кому надо пообломаю и вернусь. И мы в честь встречи чайку-коньячку навернём. Обязательно дождись!
Последние слова донеслись уже от двери, – Александр Петрович Кравчук шел в очередной бой, готовый умереть, но ни пяди пространства не уступить презирателям матери-природы.
Мудр оказался спикер парламента, – встроил-таки неуемного правдоруба в вертикаль власти.
Возвращения Кравчука Антон Негрустуев дожидался не стал, – сам торопился на встречу, в предвкушении которой аж ныли зубы.
* * *
Таким счастливым, как в переломном девяносто третьем, Антон себя не помнил. В его жизнь вошла Лидушка. Пробуждаясь утром, он вспоминал, что сегодня они должны увидеться, и – мир преображался.
Увлекшийся мужчина ревниво оглядывает других женщин, дабы убедиться, что в выборе своем не ошибся. Влюбленный посматривает на них с легким любопытством, но без интереса, уверенный, что его избранница лучшая из всех. Любящий – других женщин просто не замечает.
Для Антона отныне была Лидия и – все остальные.
Он думал о ней постоянно. Проводя совещание, читая документы, перекусывая наспех меж очередных переговоров. И лицо вице-президента банка то и дело расцвечивалось нежной, невпопад улыбкой, – к удивлению и беспокойству собеседников.
Каждое мгновение их тянуло друг к другу. Обычно встречались они у него на квартире. И едва Лидия перепархивала через порог, в ореоле нежного запаха духов, Антон подхватывал ее на руки и, как когда-то в колхозе, принимался кружить.
А вечером с тоской ждал неизбежного момента, когда она украдкой примется коситься на часы, и счастье очередного дня пойдёт на убыль. По окончании очередного свидания сам отвозил ее через всю Москву, на Коломенскую, заезжал с противоположной стороны "хрущевской" пятиэтажки. И ещё долго они целовались в машине, не в силах расстаться. Будто добирали то, что упустили в юности.
Конечно, не каждый день удавалось встретиться. Тогда невозможность увидеться они компенсировали по вечерам длительными телефонными разговорами. Иногда она вдруг замолкала или переходила на шепот. А порой до него доносился ее раздраженный голос, куда-то в глубину:
– Что ты хочешь?.. С кем – с кем? С любовником! Устраивает?
После этого на другой день Лидия чаще всего выглядела раздраженной, ушедшей в себя. К тому же она мучительно страдала от необходимости скрывать их отношения от собственной, трепетно любимой дочери.
Существование незримого супруга угнетало и Антона. Из обрывочных реплик Лидии, супруг ее представлялся Антону туповатым солдафоном – домостроевцем.
Изредка, по вечерам, когда не с кем было оставить Гулю, а муж уходил на ночное дежурство или отъезжал в очередную командировку, приходилось встречаться у нее.
Антон дожидался в машине, пока Лидия уложит дочь спать. После ее звонка поднимался на лестничную клетку и, таясь от соседей, торопился проскользнуть в приоткрытую дверь квартиры, чтобы через полтора-два часа точно так же выскользнуть наружу.
В один из таких вечеров они нечаянно задремали.
Очнувшийся первым Антон скосился на будильник, показывавший половину двенадцатого ночи, и осторожно потряс прикорнувшую на его груди Лидию:
– Извини, но ты уверена, что муж не вернется?
– Да какая разница? – со сна пробормотала она. Вздрогнула, взметнулась над постелью. – Мы что, заснули? Сколько?! О Боже! Собирайся бегом! Он же тебя прибьет! Ведь с минуты на минуту с дежурства…
Не с минуты на минуту, а через минуту в двери провернулся ключ.
Незадачливые любовники судорожно метались по комнате в поисках разбросанной в спешке одежды. По счастью, пришедший сперва заглянул в спаленку спящей дочери.
Когда он добрался до дальней комнаты, оба были уже, хоть и наспех, одеты. Правда, Антон нацепил туфли на босу ногу, так и не разыскав носков. А Лидия, не успевая натянуть платье, зашвырнула его в шкаф, а сама накинула махровый халат.
Дверь открылась. На пороге возник высоченный майор:
– Не спишь, Лидуша? Я тут в штабной столовой добыл…
Добродушно-усталое лицо его при виде незнакомца исказилось. Губы подобрались в узкую неприязненную полоску.
Он перевел колючий взгляд на пунцовую жену.
– Познакомься, – хрипло произнесла Лидия. – Это Антон. Мой старый знакомый из Твери. Забежал в гости…
Лицо майора исказила усмешка:
– Ну, постель-то перед приходом старого знакомого могла бы убрать.
В сущности, говорить больше было нечего.
Антон напружинился, готовясь защищаться и, если придется, защищать возлюбленную.
Майор постоял, покачиваясь, со страдающим лицом, как человек, не знающий на что решиться. Щека его нервно затикала.
Лидия, с тревогой следившая за мужем, напоминающе ткнула пальцем в стену, за которой спала дочь.
Словно опамятав, майор с силой хлопнул себя по лбу:
– Ах, черт! Совсем забыл. Мне ж в гараж срочно надо. Завтра дочку на дачу обещал вывезти, – объяснил он Антону, – а в машине что-то с ремнем натяжения. Так что вернусь часа через два. Должно быть, уже не застану. Лидуша, ты накорми гостя.
Круто развернувшись, он протопал по коридору.
Вновь хлопнула входная дверь.
Опустошенная Лидия опустилась на кровать.
– Мне он понравился, – честно признался Антон.
– Он всем нравится, кроме меня. Достал своим благородством. Уж лучше б избил.
– Зачем так?
– А как?! Я ему рога наставляю, а он терпит. Я – тварь, а он терпит. Мучается, стонет по ночам, а терпит.
– Может, любит?
– Конечно, любит. Но мне-то что с этим делать, если я сама еще девчонкой в тебя?.. – слезы сами собой обильно потекли по распухшим со сна щекам. Она интенсивно замахала руками. – Уходи, Антон. Пожалуйста! Хочу одна побыть.
– Когда мы увидимся?
– Не знаю. Во всяком случае, здесь – больше никогда.
Они не виделись неделю. Лидия не звонила и не приходила. Звонить же ей домой Антон не решался.
Совершенно истерзанный неопределенностью, он подкараулил ее возле Дворца культуры.
– Надо поговорить, – предложил он.
Не споря, Лидия села в его "девятку". В глухом переулке Антон заглушил мотор. Вгляделся в её измученное лицо, припухлые веки над красными глазами. Провел пальцем по мягким, подрагивающим губам. И – будто плотину прорвал.
– Больше так не могу, – забормотала она, давясь слезами. – Не могу врать дочери. Вы ж для меня самые дорогие, а для нее тебя будто нет. А она-то чувствует, что маме плохо. Допытывается. А ты сам? Вот скажи, тебе все равно, что на ночь я остаюсь в квартире с другим мужчиной? Может, я тебе вру, что не сплю с ним, а? Может, как раз высший кайф вернуться от любовника и завести в постели ревнующего мужа? Не думал об этом?
Антон отёр вспотевши лоб:
– Зачем ты так?
– А как?! Я не умею жить сразу с двумя мужчинами. Я ж себя проституткой чувствую.Сколько можно на разрыв! С этим надо что-то делать, Антошка, или я взорвусь. Имей в виду: либо я уйду от него, либо брошу тебя. Помяни мое слово, – брошу.
Она зарыдала.
– Тогда перебирайся ко мне, – предложил Антон. Собственно с этим он и приехал.
Лидия вскинула головку, жадно всмотрелась.
– А что? Места для двоих хватит, – Антон сделал разудалый жест. – Все равно ни тебя, ни меня такая жизнь не устраивает. Попробуем, что получится. А надоем, тогда уж и бросишь. Как говорится, – свободное решение.
В ее радостно оживших глазах оставался один, главный вопрос, – о дочери. Но ответить на него Антон не был готов. Сказать ей напрямую, что боится появления в своей холостяцкой квартире чужого ребенка, Антон, конечно, не решился. Малейшее подозрение, что восхитительная Гуля может кому бы то ни было показаться обузой, оттолкнула бы от него импульсивную Лидию.
– Гуля до конца школьного года может с отцом пожить, – пробормотал он. – В выходные будет у нас гостить. Заодно и ко мне попривыкнет. А там определимся. Но если вовсе не попробовать, ведь оба пожалеем. Так что скажешь, Лидушка?
– Что ж, попробуем, – Лидия водрузила головку на плечо Антона.
На другой день, оставив дочь мужу, она перебралась к нему.
Мы живем, под собою не чуя страны
То, что на "Возняковские минеральные удобрения" наскочили трейдеры Балахнина, Иван Листопад узнал сразу по приезде на завод. И известие это оказалось не из приятных.
За время, прошедшее после встречи в Сочи, куда гонимый Иван примчался в 1988 году за подмогой, Юрий Павлович Балахнин сильно заматерел.
В восемьдесят девятом он сделал то, от чего отказался "самостийный" Листопад, – создал один из первых в стране кооперативных молодежных банков – "Конверскредит".
С начальным капиталом помогли родные комсомол и партия. Они же не оставили своего первенца заботой на первых порах, когда началась лихая распродажа державы.
Те, кто еще недавно радел о сохранности общенародной собственности, первыми бросились ее расхватывать. Взахлёб, за бесценок, торопясь отхватить хоть что-то. Жмурясь от собственной дерзости, ожидая тревожно по ночам, – когда же придут.
А вот Балахнин спал спокойно. Знал: кто мог бы придти, тот сам в доле. И – делился честно. Не крысятничал. За это получал новые возможности заработать.
Он поучаствовал в составлении первых внешнеэкономических контрактов, по которым в страну хлынул западный "неликвид", зато на счетах "Конверсии" осели внушительные суммы; в дисконтном списании долгов третьих стран в счет поставок оборудования, которое границ России так и не пересекло; в демпинговой распродаже оборонной техники.
Ни одна из громких операций на сломе восьмидесятых-девяностых мимо Юрия Павловича не прошла.
И пока другие делали первые робкие шаги, оступаясь и разбивая носы, банк "Конверскредит" стартовал стремительно, легко обставляя менее удачливых конкурентов.
Но самой рисковой операцией, за которую, если б вовремя спознали, Балахнин и впрямь мог поплатиться головой, стала финансовая поддержка затравленного и, казалось, уничтоженного Ельцина. знал, кто в доле.м – когда казалось, уничтоженного Ельцина, поддержав его финансово.