- Естественно, Лера. Ковалевы и я. "Вы меня достали, - кричит, - раз вместо него предметы на виду, то я больше не гадаю. Сил нет на такое виденье. Я людей раскрываю, а не штаны"… Брюки Володины мы сдали в милицию, следователю. Наверное на штанах отпечатки чужих пальцев, слюна или еще что… Как все мерзко однако!
Инна посмотрела на Леню:
- Я тебя не узнаю, Одинцов.
- Он в порядке, - объявила Лера.
- Володю жалко, - вздохнул Ротов, - где человек, там и смерть.
- Однобоко слишком, - возразила Лера. - Я вот что скажу. Смогут ли Катя и Андрей пережить такое?
- Еще как смогут, - мирно проскулил Ротов. - Они жизнь любят. Не откажутся от такого бреда, как жизнь.
- А я хотела дать телефон одного батюшки. Он - настоящий. А что это значит, не каждому дано знать.
Инна тупо ответила:
- Спрошу их. Устала я от всего.
- Устанешь, - согласился Ротов. - Мне из Нижнего звонил приятель. В его квартиру два бомжа забрались. Тихие такие, пришибленные. Он-то спал по пьянке. Мирно вели себя, не шумели, ничего не взяли, потому как взять нечего. Одно только: кота съели. Голодные потому что. Но самого хозяина не тронули. Побоялись огласки. Не одна только мафия безобразит, но и простой человек бывает порой не дурак…
Решили действовать. Правда Ротов прошамкал:
- Сидеть сложа руки - это тоже действие.
глава 10
На следующий день рано утром Лера, лежа в кровати, спросила у Лени: "О чем ты думаешь?" и он ответил: "Об Аким Иваныче". В это время раздался телефонный звонок.
- Это я, Бобова, - заговорил сладкий голос.
- Что там, в миру, у вас? - тут же сказала Лера.
- Неплохо. Завтра скачи ко мне, милая. Уговорила тех двоих, бугая и Римму - тех, о которых ты хотела знать - придти завтра за раз. К двум часам будь у меня.
…Для этой встречи Лера почему-то шикарно оделась, хотя сидеть и слушать исповеди надо было в тайничке, в каком-то пыльном углу рядом с комнатой. (Кстати, любимый цвет Леры был красный, и вопреки всем модам она часто носила платья цвета "собственной крови"). Она сама не понимала, почему нужно было надеть небольшой бриллиант, любимое платье, парижские туфли.
"Если никто меня не увидит, то, значит, я оделась так перед Богом. - шепнула она себе. - Что ж, даже перед Ним важно быть красивой. Пусть будет так, вопреки всему".
И она решительно посмотрела на себя в зеркало.
- Я же не безумная, - сказала она Лёне на прощание, - чтобы не понять очевидное: шансы найти отравителей для нас почти равны нулю. Но я надеюсь на чудо, а иными словами на Случай. А ты меня после всего стал любить меньше, - и она в дверях поцеловала Лёню.
…Тетушка встретила Леру со сладкой, пряничной улыбкой.
- Книга-то твоя продвигается? - спросила она, подмигнув племяннице. - Пиши, пиши, только, смотри, не опозорь весь мир…
Лера засмеялась и чмокнула тетушку в щечку, шепнув ей на ушко:
- Мир опозорить очень легко. Они, тетя Соня, сами себя опозорили, читай мировую историю. И без меня обойдется.
Бобова покачала головой:
- Как экстрасенс и в некотором, весьма ограниченном, смысле колдунья должна тебе сказать, что ты не права, Валерочка. Опозоришь мир - и ответишь за это. Таков мой опыт. Не пиши жутких книг, смотри на жуть веселее.
- Тетя Соня, не бередите меня… Куда спрятаться?
Тайничок, как и предполагала Лера, оказался на редкость пыльным и неухоженным, но слышимость была отличная. Лера, взяв веник, подмела, принесла детский стульчик, устроилась поуютней.
…Первым пришел бугай. Мужчина, лет 35, обросший, здоровый, с испуганно-угрюмым взглядом, - так выглядел этот клиент. Одет был неопрятно, в потрепанном пиджачке. Но наличные, тетушкин гонорар, положил на стол уверенно и без заднего чувства.
Бобова, вздохнув, раскинулась в кресле и чуть томно проговорила:
- Рассказывай внятно и ясно. Не так, как в тот раз.
- Я выпивши был с испуга, Софья Петровна. Ведь первый раз к экстрасенке. А я родом областной.
- Ни в коем случае не бойтесь меня. Кстати, вас зовут Арсений Васильевич?
- Так точно.
Арсений нахмурился и начал:
- Человек я, матушка, по природе больной, неудачливый. Не вор. И жил, поэтому всегда в обрез. А тут Хапин, друг мой, на день рождения мне пиджак подарил. Не этот, что на мне, а хороший, я такого пиджака сроду не видел.
- Ну, что ж, пока все терпимо, - вздохнула Софья Петровна.
- Терпение мое стало шатким, когда Хапин меня предупредил в конце гулянки, что пиджак ворованный, снят с важного человека. Пиджак, мол, могут искать, потому, говорит, ты лучше в нем не показывайся, а надевай его дома, смотри на себя в зеркало и кайфуй. Удовольствие получишь.
- Уже хуже, но ничего, - наклонила голову Бобова.
- Ну, думаю, ворованный так ворованный, у нас все теперь ворованное. Не побрезгую.
- Дальше.
- Но дня через три хуже мне стало.
- Что значит хуже? Милиция?
- Какая там милиция! С головой у меня стало плохо, - и Арсений указал на свой висок. - По ночам стало казаться.
- Вот это уже интересно. Что казалось?
Арсений развел руками.
- Живу я один. В однокомнатной квартире. Сны ненормальные пошли, патологические. Проснусь, и чую, кто-то в квартире есть, а гляжу - никого.
- Раньше такое бывало?
- Никак нет. Всегда здоров был, как бык… Одним словом, я - к Хапину. Что, мол, говорю, за пиджак? А он выпил и признался. Пиджак, говорит, с покойника. Я, говорит, давно таким бизнесом балуюсь. Когда из крематория, а когда из могил. Так и сказал: "Этот, - говорит, - из гроба, из могилы значит. Знаменитый покойник, то ли спортсмен, то ли певец… Только что похоронили. Извини, говорит, дружище. Я думал, пиджак прямо на тебя". Я ему в морду заехал и ушел. Но пиджак не вернул.
- Тут главное - финал, - предупредила Бобова.
- Являться стал спортсмен-то, - сдержанно осклабился Арсений. - Проснусь - шорохи, и виден силуэт. А в уме все время просьба его звенит: Отдай пиджак!
- Дальше.
- Я ему умственно говорю: как я тебе отдам? Он отвечает: узнай у Хапина мою могилу и повесь там на дереве. Смутно говорит, трудно понять, голова болит от испуга. И вот который раз ко мне приходит: "Отдай пиджак", - и все. Требует, просит, не поймешь. - Арсений замолчал. - Софья Петровна, вы человек сведущий, зачем на том свете пиджаки нужны?
Бобова погладила себя по животу и задумчиво поглядела вдаль.
- Никто этого не знает, - ответила. - А что ж вы пиджак-то не отдали?
- Да больно хороший. Жалко. Надену его вечером и любуюсь на себя в зеркало. Хорош! И пиджак хорош, и я хорош.
- Плохо, плохо, очень плохо, - решительно проговорила Бобова. - Раз его недавно похоронили, значит душа его вместе с тонкими оболочками бродит еще по земле, сорок дней, считается, может прощаться. Бывает, они и видимыми становятся на короткое время, это известно. И мысль свою задушевную самую могут передать кому надо.
- Что ж тут задушевного в пиджаке? - опять оскалился Арсений, словно волк, у которого отнимают кусок мяса.
- А этого мы не знаем. Может символ какой, может с этим что-то связано, или магия какая-то. Разве мы знаем те узоры.
- Скорее всего, я - идиот, - вдруг заключил Арсений.
Софья Петровна строго посмотрела на него:
- А волю мертвых надо уважать. Если он, бедняга, пиджак просит, то значит ему плохо на том свете, может, он с ума там сошел, потому пиджачок алкает. Знаете, как там лихо, это ему не ногами дрыгать перед глупым народом, или как взрослый идиот мяч гонять по полю. Ему там плохо, - раздраженно добавила Софья Петровна, - как вы не можете понять? Поэтому он такой тревожный. Ему помочь надо, а вы - пиджак жалеете.
- Что же делать? - тупо спросил Арсений. - Я его боюсь, голова болит, ночи не сплю.
- Надо немедленно отдать пиджак, Арсений Васильевич, сегодня же. Иначе вас кошмары замучат. А по вашему Хапину тюрьма плачет - покойников грабить - последнее дело.
- А я думал, вы мне поможете.
- Я вам могу помочь, только если вы вернете пиджак покойному. Как он вас учил, на то место. Тогда и я смогу вам помочь, потому что ваши кошмары от вас сразу все равно не отстанут.
- А я думал, вы можете, как в рекламе, заколдовать его, паразита, чтоб он ко мне не приходил. Потому и деньги вам большие дал.
Бобова откинулась на спинку кресла.
- Да вы рехнулись что ли? Во-первых, в рекламе ничего такого не было. Во-вторых, на душу мертвого влиять, да еще в непонятную сторону, - за это, знаете, как расплачиваться придется? Что, я ради вашего кошмара в жертву что ли себя принесу? Я черной магией не занимаюсь.
Арсений выпучил глаза:
- Я вас и не заставляю черной магией заниматься. Усмирите его и только.
Софья Петровна махнула рукой:
- Отдайте пиджак и точка, если ничего другого не понимаете. В этом случае я сниму ваш ужас. Иначе пеняйте на себя. Разговор окончен. Деньги ваши мне не нужны. Я несчастных не обираю.
Клиент вдруг удивленно притих. Взял деньги и с небольшой слезой промолвил:
- Спасибо вам за все, Софья Петровна. Я на эти деньги себе новый пиджак куплю, а тот отдам покойнику, как вы велели. Я теперь вам полностью доверяю. Вы - святой человек, потому что на мои деньги не позарились. Я таких людей еще не видел.
- Таких святых людей раньше было сколько угодно… А хитрить со мной нельзя. Запомните, я ведь распрекрасно узнаю, повесили вы обратно ворованный пиджак или нет. Для меня это раз плюнуть. Хоть мне не лгите на этом свете.
- Не сомневаюсь. Я не дурак, чтоб вас обманывать. Я вам звякну, когда вы мою боль и жуть успокоите. Благодарю за все.
- Ну, с Богом, Арсений Васильевич. И с Хапиным не дружите, враг он вам, а не друг.
Арсений Васильевич вдруг молниеносно соскочил со стула и не то обрадованный, не то морально ошпаренный выскочил за дверь…
…Валерия высунула свое нежное личико из тайничка.
- Что он так соскочил, как сумасшедший, и в голосе была дурость? - нервно спросила Лера.
Бобова увернулась от ответа, и Лера, мысли которой смешались, почувствовала, что Бобова чем-то напугана. Чтоб подбодрить тетушку, она вдруг погладила ее по животу и шепнула:
- Что, тут есть какой-то подтекст?
- Не в этом дело. Однажды я уже столкнулась с похожим случаем, но не таким гротескным, года три назад и изрядно вляпалась. Покойник клиента мне сильно навредил, правда, косвенным образом…
Лера от стыда за свое непонимание ситуации уселась в дальний угол.
- Куда ты ушла? - буркнула Бобова.
- Я здесь.
- И я здесь… - проворчала Бобова. - Так слушай… Так называемые паранормальные или оккультные явления, как хочешь назови, подчиняются странным законам… не нашего ума эти законы, в конце концов… Впрочем, может быть просто сейчас иное время началось на земле…
Лера встала.
- Хочешь коньячку для бодрости? - спросила она.
- Ни-ни. Тебе налью. А когда я в работе, тогда - не пью. В нашем деле шутки плохи.
Они сели за стол. Кот мурлыкал, словно поплевывая на вселенские законы.
- Ты не зацикливайся на моих словах, - вздохнула Бобова, - наше дело кривое. Ты в него не посвящена - и слава Богу.
Трапеза с коньячком прошла бесшумно.
- Но высшие правила я соблюдаю, - объявила Бобова, поев, и многозначительно подняла палец вверх к потолку. - Меня к дьяволу не тянет.
- Рада слышать. - заметила Лера.
- Ну а как, Лерочка, - умильно заговорила Бобова, - Арсений Васильевич, как тип, подходит для твоего романа? Ведь хорош, ой как хорош!
- Прямо просится в мой роман. Что-то в нем есть величественное, шекспировское даже… - задумчиво хихикнула Лера.
- Ну, ты скажешь.
Так прошло полчаса, и вдруг ни с того ни с сего - звонок.
- Это Римма, - улыбнулась Софья Петровна. - Раньше времени.
- Тетя Соня, я в тайник, - быстро проговорили Лера, и захватив рюмку с коньячком, скрылась там.
- Садись, Римма, садись. Слушаю тебя внимательно. - насторожилась Бобова. - В твоих интересах говорить правду, только правду. Наврешь - в лабиринт попадешь. Крепись.
Римма, молоденькая, но с лицом, похожим на бред новорожденного, чувствовалось, тоже была настроена на факты.
- Я спуталась тогда, Софья Петровна, - почему-то почти криком начала она, - не меня хочет придушить мой Эдик, а наоборот, меня тянет на это против воли.
- Как так?
- Лежу с ним в постели, утром просыпаюсь, а он спит… А меня так и тянет, так и тянет. Сами знаете, на что…
- Мотивы?
- Смутные. К примеру, лежит он, а мне кажется, что он - не тот…
- Какой не тот?
- Не тот, кто мне нужен. Не тот даже, кого я люблю. Разумом понимаю, что тот, а сердцем думаю: сгубит паразит.
- Есть основания?
- Никаких. Основания - только в сердце, - и Римма царапнула свою грудь, - оттуда и зов идет: придушить.
Бобова даже порозовела от радости.
- Милочка! - воскликнула она, всплеснув руками. - Да вам не ко мне надо, а к психиатру. Могу устроить прием, есть у меня дружок.
- Как к психиатру? - удивилась Римма. - Разве сердечное влечение имеет отношение к психиатру.
- Да вы поймите, - разозлилась Бобова, - я занимаюсь тонкими энергиями, а ваш случай простой, грубоватый, житейский.
Римма выпучила глаза.
…Лера между тем, скрыв от тетушки свое полное разочарование в случае с Арсением Васильевичем (какие уж тут фальшивые лекарства, раз дело идет о ворованном пиджаке), окончательно разозлилась, когда услышала исповедь Риммы. Ниточек к подпольным изделиям - как не бывало. Случайность вела себя с усмешечкой. И раздумья ее дико и неприлично прервались. Вдруг Лера завизжала: пятнистая огромная крыса юркнула между ее ног, по-своему хрюкнула и выбежала в комнату. Лера тоже почему-то выскочила из тайничка как из западни. Крыса бегала в комнате по кругу.
Римма решила, что все это ей кажется. Бобова, однако, душевно не растерялась, хотя кот почему-то спрятался.
- Сама уйдет, - махнула она рукой на крысу. - А вот вы, Римма, уходите. Не ко мне вам нужно и не к этой крысе. Вон - к психиатру!
Одумавшись, Римма поправила чулок и побежала к выходу. Бобова распахнула дверь, сунула ей в карман адрес специалиста и крикнула ей:
- Без психиатра вам не жить! И учтите, если не пойдете к врачу, я на вас чертей напущу.
Лера сидела на диване, поджав ноги. Крысу как ветром сдуло. Кот выполз из-под шкафа. Софья Петровна успокоила племянницу:
- Ничего. Я ранним утром сегодня кое-чем занималась, а это порой привлекает крыс. У некоторых из них тонкий нюх на параллельный мир.
Лера вздохнула посвободней.
- Успокойся, деточка. Давай лучше допьем чаек и коньячок, - предложила хозяйка.
Уселись.
- Эта Римма все врет, - как-то аппетитно добавила Софья Петровна. - Я ее насквозь вижу, это не сложно. Да она на самом деле не своего мужика хочет удушить или повесить, а весь мир вместо него. До того зла она на весь этот мир. Знаю я таких…
Лера умилилась.
- Это не мой случай, деточка. Точнее, клиент не мой. Психиатр ей отец и друг, она и для твоего романа не подходит… Какая ты все-таки нежная в этом платьице!
Но Лера всерьез озлилась: одни неудачи. И от нервозности заявила:
- Тетя Соня, у меня одна просьба к вам. Умоляю!
- Опять какая-нибудь гадость, фантазерка ты моя?!
- Нет, все наяву. Позвоните сейчас милому Арсению Васильевичу и попросите его, прежде чем он отдаст пиджачок владельцу, занес бы его ненадолго к моему приятелю, видному художнику, Филиппу Пашкову.
- Для чего?
- Чтобы он этот пиджак нарисовал. Он знает, как рисовать портреты вещей, превращая их в живых. Знаменитый художник…
- Да знаю я это имя.
- У него завтра с утра полутайный прием будет. Но для Арсения Васильевича двери будут открыты…
- Он достоин этого, Валерия… Если ты хоть что-то понимаешь в игре демонов.
- Пускай. Филипп никого не боится. А такому пиджаку будет несказанно рад. Я знаю его. Расцелует и меня и пиджак. Он быстро набросает что-то вроде эскиза и так далее… А Арсению Васильевичу заплатят за модель, пиджак вернут, и в тот же день он сам сможет отдать его по назначению…
Софья Петровна внимательно посмотрела на Леру:
- Все понятно. Ради тебя соглашусь.
Лера поцеловала тетушку:
- Это будет подарок и мне и Филиппу.
- Выйди на минуту из комнаты. Я ему позвоню сейчас, но тебе не надо это слышать. А то еще можешь понять неправильно, и тебе же плохо будет.
Валерия беспрекословно вышла.
Минут через десять тетушка ласково позвала ее обратно.
- Все в порядке. Арсений Васильевич принесет пиджак точно по адресу, в два часа дня, как ты сказала.
Встреча закончилась в розовых тонах.
глава 11
У Вадима было две мечты: Алёна и Аким Иваныч. Алёна все-таки рядышком, хоть и не его, а Аким Иваныч… - если грезить, то лучше в сумасшедшем доме. Там все позволено.
И все же Вадим попытался нащупать нити, его угнетала почти мистическая беспомощность Лёни. Нити вели к Филиппу Пашкову. Ведь он не только друг и знаменитый художник, прекрасно знающий "культурную элиту" Москвы, в том числе и писательскую. Гораздо больше: он знаком с эзотерическими кругами в реальном значении этого слова. "Вот там-то мы и чокнемся бокалами с этим Аким Иванычем, - вожделенно думал Вадим. - Посмотрю я в его глаза потусторонние, и может быть, согреюсь его взглядом, как бомж бутылкой водки".
Случай удобный, как всегда, подвернулся: Филипп устраивал встречу, на которой собирался показать свои новые картины близким и понимающим. После таких встреч Филипп любил поговорить с кем-нибудь наедине…
Приглашенными оказались и Одинцовы, и, конечно, Алёна. Лёня, однако, посетить их отказался. Вадиму пришлось прихватить с собой и Алёну, и Леру. Девочки были слишком разные, но в глубине чтили друг друга.
Квартира Филиппа около площади Маяковского отличалась не столько размерами, сколько изысканной, но сдержанной красотой обстановки. Книги и картины царили в ней - это была квартира творца. Никакой наглой и тупой роскоши, но не только аура квартиры, но и каждой вещи уводили ум в некое почти блаженное состояние. В гостиной были две действительно дорогих статуэтки. Единственно, что серьезно отсутствовало - это изображение Достоевского, которое занимало многозначительное место в квартире Вадима. Не то чтобы Филипп не почитал Достоевского, он просто полагал, что последнее слово о человеке еще не сказано. И сам весьма опасался такого слова. Его жена Евгения поддерживала его в этом. "Не дай Бог на Руси появится писатель, который переплюнет Достоевского", - говорила она самой себе по ночам.
Филипп Пашков принял Вадима и его подруг ласково. Он любил Вадима, признавал его талант и искренне помогал ему, - Филиппу чужда была творческая ревность. Он добился так называемого успеха не только в России, но в душе презирал его. "Гений и Бог - все остальное крысиная возня", - в этом он был убежден. Его старый школьный приятель подхихикивал: "Но если нет гения и даже большого таланта, тогда надо искать успеха, и в этом случае он придет…"