- Такой исход, Лера, и без экстрасенсов можно было предположить с большой вероятностью, - вмешался Вадим. - Но давайте переведем разговор на другую тему.
- Не очень переводится, - сказала и вздохнула Алёна. - Недавно мне звонил мой бывший друг, - и сделав ударение на слове "бывший", она украдкой взглянула на Вадима, - он иногда до сих пор позванивает мне. Редко. На этот раз он объездил нашу провинцию, говорит, что у него осталось тяжелое впечатление. Как выживают люди - непонятно. В общем, чего говорить:
Все расхищено, предано, продано.
Черной смерти коснулось крыло…
Точнее не скажешь, чем когда-то Ахматова.
- Да, это все известно, - вмешался Филипп, - фальшивые лекарства и убогие больницы, нечеловеческое неравенство. Всего не перечислишь. Но все-таки в последнее время стало полегче… Медленно, постепенно, пусть только в некоторых сферах, - но становится, по-моему, лучше.
- Да, слишком медленно. Так медленно, что волосы дыбом встают, - вспыхнула Лера. - Конечно, в 90-х годах было омерзительно и позорно.
- Это уже не дикий капитализм, а капитализм ада, - подхватила Алёна.
- Ха-ха-ха! - засмеялась Лера.
- Подождите, девочки, подождите. Давайте немножко спокойней, - вмешался Вадим, сам будучи не очень спокойным. - Да, социальные вампиры, моральные дегенераты… Все верно. Но нам-то какое дело до них? Нам, людям творчества. Никто из нас не обменяет свой талант на все сатанинское золото мира.
- Да, уж конечно, - вставила Лера.
- Это другое дело. Меня чуть занесло не в ту сторону, - смутился Вадим.
- Бывает, - и Алёна нежно извинила Вадима прикосновением к его руке.
- Да если вычеркнуть из мировой истории религию и культуру, то она скорее будет походить на мировую историю людоедов, - вставила Лера, - кровь лилась водопадом везде и во все времена.
- Надо выпить за людоедов, - вставила Алёна. - Но будущее непредсказуемо…
- Я вот видел такое, - прервал Филипп. - Разговорился недавно на даче с молодым парнем. Только что вернулся из армии. И он говорит, помогала мне при прохождении нелегкой военной службы одна книжка. Я спрашиваю: "Какая?" А он отвечает: "Я всю службу Платона читал". И упомянул, что его особенно в Платоне утешило.
- Это по-нашему, - радостно кивнула головой Алёна.
- Нормально, - пояснил Вадим. - Такого рода парней из народа - немало, я сам встречал. Не обязательно Платон, конечно.
В это время в гостиной появилась с подносом, на котором расположились чашечки кофе, весьма энергичная старушка - мать Жени, Вера Андреевна.
Филипп тут же умчался в кухню за пирожными. Тем не менее, разговор продолжался.
- Вы все о России, - проговорила вдруг Вера Андреевна, остановившись. - О ней можно сказать в двух словах: Россия - страдалица, мученица и жертва. Именно так получилось в XX веке, да и раньше.
Разговор затих.
- Это истина, - тихо сказал Вадим.
Вера Андреевна продолжала:
- Моя мать, царство ей Небесное, в гражданскую войну в 19 году видела такую картину: полустанок в Сибири, поезд, в котором они были, остановился. И вот что она увидела: на небольшой поляне стоят на коленях много народу, перед ними священник с Евангелием в руках. Все они превратились в ледяные статуи, замерзли, но Евангелие не упало - оно примерзло к рукам священника. На улице - сибирский мороз, деревня сожжена красными или анархистами, кто их там разберет. Деваться было некуда - только замерзать. Люди замерзли, слушая чтение Евангелия. Страница была открыта на Евангелии от Иоанна…
Алёна в эти минуты повторяла про себя стихи о России. Они всплыли в ее уме сами по себе, неожиданно:
Как сердце никнет и блещет,
Когда связав по рукам
Наотмашь хозяин хлещет
Тебя по кротким глазам.
Сильна ты нездешней мерой,
Нездешней страстью полна.
Неутоленной верой
Твои запеклись уста.
Дай сил за тебя молиться,
Познать твое бытие.
Твоей тоске причаститься,
Сгореть во имя твое.
Вошел Филипп с пирожными. Донеслись непередаваемо гнусные голоса и звуки с телеэкрана.
- Да выключите вы эту мерзость, - крикнул Филипп кому-то в глубину квартиры.
Вера Андреевна улыбнулась и ушла. Филипп внес все-таки свои оптимистические ноты в разговор.
- Друзья, - как-то весело сказал он, - не надо так уж переживать за то, что происходит в мире. Зачем брать работу Бога на свои нежные человеческие плечи… В России все не так уж плохо сейчас. Есть любящие страну предприниматели. Да и телевидение стало намного лучше: появились приемлемые программы и достойные люди. Постепенно, может быть, с трудом, но социальные и материальные проблемы решатся. И дай Бог, придем к какой-то модели европейского социализма, - французского, например, или же на худой конец придем к капитализму с человеческим лицом…
Лера рассмеялась:
- Такого не бывает!
- …или еще к чему-нибудь просто здравому и нормальному, без крайностей.
- А человек?! - воскликнул Вадим и отодвинул от себя чашечку кофе.
- О, это уже другое дело. Это всемирная проблема, а не только наша! - ответил Филипп.
- Последние времена неотвратимы. Цикл заканчивается, - резко сказала Алёна и погладила кошку.
- Конечно, развитие идет циклами, а не идиотским прогрессом. Тут все ясно. Вопрос: когда? - подтвердил Филипп. - Кто может думать, что эта стагнация будет продолжаться бесконечно или столетиями.
- Филипп, - вздохнул Вадим, - какое нам до этого дело? Судьба современного человечества уже определена - назови это всеобщей кармой или лучше Промыслом Божиим - все равно. Зло в человеке должно проявиться в истории до конца, во всем своем великолепном сиянии. До тех пор, пока оно не проявится полностью - конца цикла не будет.
- Может, стоит подтолкнуть в смысле зла-то? - хихикнула Лера, и Алёна подмигнула ей, чуть не поперхнувшись кофе.
- Для такого дела, чтоб ускорить, эдакий мессия должен появиться, своеобразный такой, - все же внятно проговорила она.
- Хватит, девочки, издеваться над бедным родом человеческим, - нерешительно буркнул Филипп.
- К данному моменту истории, - невозмутимо продолжал Вадим, - как это ни прискорбно, возможности зла в человеке еще не исчерпана до конца. Так что все впереди. То ли еще будет.
- И только по завершении этого цикла, - начал Филипп довольно уверенно, - появится новый человек. Ведь фактически, по-настоящему история меняется в зависимости от направления человеческого ума, этого демиурга, и от других глобальных явлений. Присутствовали боги, как во времена Трои, и люди и цивилизации были совершенно другие, чем сейчас, потом воплотился Богочеловек, и появился совершенно другой по сравнению с языческим человек, и мир стал другим. С течением времени направленность ума сосредоточилась на материальном мире, и все стало иным, худшим. Следующее изменение придет не только когда исчерпаются данные возможности зла, но и когда появятся новые прорывы сверху, когда человек увидит, в какой тупик его завел звериный материализм и власть денег, иными словами, когда у него появится возможность увидеть истинное положение вещей, истинные ценности, когда приоткроется опущенная сейчас завеса… Тогда никакие политические силы не смогут остановить приход нового цикла, нового человека. И вся эта так называемая современная наука будет бессильна и объяснить, и остановить этот приход.
- Когда человечество выбросит все эти игрушки высокой технологии и индустрии, обнаружив их опасность и бессилие разрешить что-либо действительно существенное, то это уже будет хороший знак, - заключил Вадим. - Одно дело проникать в другие миры и воочию видеть бессмертие своей души, другое дело - жить среди роботов.
- Да просто наличие вертикальных духовных каналов поможет выжить в этом мире, - добродушно добавил Вадик.
На столе появилось чилийское вино, и Вадим уже собрался разливать, как загудел телефон.
Филипп снял трубку и сначала ничего не понял:
- Как?.. Не может быть!.. Но зачем, зачем?.. Это точно?.. В конце концов, здорово!
Гости смотрели на него.
- Алёна, поздравляю! - чуть торжественно, но искренне сказал Филипп. - Твою картину "Нездешние твари" украли из галереи. И больше - ничего не взяли.
Алёна расширила глаза:
- Вот этого я не ожидала!
Три картины Алёны, впервые попали в коммерческую галерею две недели назад.
- Странно, в высшей степени странно, - пробормотал Вадим, очнувшись от шока. - Алёнушка, какую цену они назначили?
- Да ерунду. Это же мой первый шаг в социуме, так сказать. "Нездешние твари" - 3.000 рублей. А кстати, рядом висели картины какой-то знаменитости, не помню фамилию, но цена - тысячи долларов, сколько точно, не помню.
- Вот так, - авторитетно заявил Филипп, - как мне сказали, грабеж осуществлен был мастерски. Там же надежная охрана. Представляете? А взяли только одну картину стоимостью в 3.000 рублей.
- Значит, преступник разбирается в живописи, - заявил Вадим.
Лера пожала плечами:
- Ну откуда среди ворья нашего, причем совершенно дикого, могут появиться ценители живописи, да еще со взглядом вперед.
- В России невозможное, как известно, становится возможным, - усмехнулся Филипп.
Гости призадумались. Алёна не знала, восхититься ей или пригорюниться. Вадим разлил вино, нервно прогнал кошку, прыгнувшую на стол, и заявил:
- То, что картины нашей Алёны исключительны, я в этом уверен. Там есть предвосхищение. Но то, что это могло предвидеть ворье - нелепо.
- У нас в России, все, слава Богу, нелепо, - заметила Алёна, придя в себя.
- Ох, как хорошо жить в такой стране, - потягиваясь, словно кошечка, сказала Лера.
- В конце концов, какой-нибудь коллекционер мог просто заказать это преступление, - сказал Вадим и расхохотался.
- Понятно, - улыбнулся Филипп. - Легче организовать и заказать сложную кражу, чем заплатить 3.000 рублей.
- Да, вот то, что у вора или коллекционера не нашлось 3.000 рублей на эту картину - заводит всю ситуацию в полный тупик, - развел руками Вадим.
- Да тут целых два абсурда - этот и то, что не взяли ценные картины, - воскликнула Лера и предложила выпить за абсурд.
Выпили.
- Алёнушка, сегодня же поедем туда и выясним на месте все детали, - заторопился Вадим.
- Жутью какой-то веет от всей этой истории, - вдруг заключила Алёна. - Черный мираж или еще хуже…
глава 14
Лёня и Лера Одинцовы наконец вернулись в свою квартиру, оставив уставшую Анну Петровну одну.
Лера чувствовала, что надеяться на случай в поисках "отравителей" абсурдно и решила отдохнуть. "Именно потому, что абсурд - надо потом продолжить", - решила она.
Больше всего ее беспокоило состояние Лёни. Он вроде бы отошел от шока, но далеко не совсем. В глазах появилась пустота. Его частые высказывания о том, что он "идиот или причудливая тварь", озадачивали Леру. А упоминание о "причудливой твари" особенно пугало ее.
Но жить-то надо было. Лёня, кстати, подрабатывал, переводил. Лера же работала за двоих: и переводила, и, благодаря связям, стала публиковать статьи в приличных журналах, которые неплохо платили. Статьи имели успех и, главное, отклик.
Позванивала она и Алёне, кража картины даже приснилась ей, причем "нездешние твари" Алёнины вышли из картины и стали плясать.
В сумеречный летний день Лёня, оставшись один (Валерия уехала в редакцию), задумался и вышел на улицу с неопределенной целью.
Почему-то ему казалось, что если он откроет "Илиаду" Гомера - то непременно найдет там Аким Иваныча в качестве исторического персонажа, может быть, под другим именем. Под каким? Лёня не думал об этом, перелистывая поэму. Последняя мысль была такова: "Он там не бог и не герой. Так кто же он? Наверное, почище и богов и героев".
Впрочем, он не всегда так возвеличивал Аким Иваныча, порой ему чудилось, что тот - просто маньяк, но не из человеков, а похуже…
Размышляя таким образом и бесцельно разъезжая по матушке Москве, он вышел на какой-то угрюмой остановке автобуса и обратил внимание на летнюю кафешку, приютившуюся под совсем древним деревом. Там были столики на воле, на лужайке, а внутри, в самом кафе было тихо и сумрачно. Лёня робко присел за столик в сторонке. И вдруг услышал:
Наш поезд мчится,
В вагонах бюсты…
В этот момент Лёня сорвался с места. Да, песня была не только та, которая звучала в проклятом поезде, но и голос был до ужаса гнусный и знакомый, словно комментатор спустился с неба и сидел здесь в кафе. Голос доносился из-за угла, и когда Лёня добежал, он увидел певца. Тот тоже сидел за летним столиком на лужайке и пел. Рядом сидел толстяк, видимо, его друг.
У певца была совершенно пиратская, но круглая рожа, и сидел он в одной майке и трусах.
Лёня, ничего не соображая от захлестнувшей его памяти о прошлом, кинулся к певцу и стал его бить, приговаривая:
- Не будешь больше петь сатанинские песни, комментатор…
Певец выпучил глаза и не сопротивлялся. Толстяк сбежал, возможно, думая, что Лёня буйный из ближнего дурдома.
Лёня бил без промаха - откуда только силы взялись. Ведь сам он был довольно хрупкий малый.
Но кто-то схватил Леню за шиворот. Тот вывернулся и увидел перед собой… Тараса Ротова. Память о поезде угасла, ушла в пятки.
- Ты что, Лёня, - в ужасе кричал Ротов. - За что ты бьешь этого пришлого человека?
- Как за что? За песню. А вы, Тарас, откуда?
- Да я здесь живу, Лёня, рядом!
- Почему он пришлый?
- Потому, что я его первый раз вижу. А я завсегда пью здесь пиво, уже который год!
Лёня оглянулся, чтобы плюнуть в глаза этому человеку. Но к его изумлению тот исчез. Ротов, разинув рот, тоже смотрел на пустое место.
- Какой быстрый оказался, - удивился Ротов, выпятив свой живот. - Странно: не орал, не звал милицию или на помощь, не бросился на тебя с кулаками. Исчез и все. Такой большой мужик, - а такой трусливый. Нет, так не бывает. Тут что-то не то. Пойдем, Лёня, я тебя пивом угощу.
Присели. Безумный вид Лени изумил даже Ротова, которого обычно трудно было чем-либо удивить, даже оживлением мертвых.
- Лёня, пришла пора рассказать, в чем дело. Никто не бьет человека, тем более певца, просто так. Давай-ка, поговорим начистоту. Я ведь такой человек, что прощу тебе самое жуткое.
Ротов почесал брюхо и пообещал:
- И я тебя, Лёня, из любой жути могу вытащить. Недаром Валерия твоя называет меня "рот истины"… Хо-хо-хо! Хо-хо-хо! Оборотная сторона истины. Хо-хо-хо! Хо-хо-хо!
Ротов захохотал так, что спугнул соседа, и подмигнул Лене.
- Слава Богу, сбег. Нет у него такой квалификации, чтобы слышать наш разговор. Метафизически он лох… сразу видно.
Лёня немного отсутствующе отхлебнул из горла пивка и спросил:
- Тарас, а нет ли новых вестей о Володе? Его ищут?
Тарас удивленно выкатил глаза:
- Дорогой мой, Володя-то стал органом.
- Каким органом?
- Своими почками, естественно. Тело у него, так сказать, изъяли, оно давно уничтожено. А почки остались - и он стал своей почкой.
Лёня словно очнулся от своего недоумения перед образом Аким Иваныча.
- Как это? Что еще за кошмар?!!
- Тебе наверняка об этом говорили. Экстрасенс, которая обнаружила его ботинок и штаны. Кстати, она, оказывается, знала Володю, и поэтому она попала в точку.
- Какую точку?
- Ну, то, что она нашла ботинок и штаны. А потом она определила, что у Володи остались в наличии одни почки, и эти почки подсадили эдакому старикашке миллиардеру за бугром. Она определила даже фамилию этого типа, и Инна нашла это имя в каком-то заграничном справочнике.
- И долго такой мир может существовать? Как вы думаете? - поинтересовался Одинцов.
- Не очень долго. Но на наш век хватит.
- Жаль.
Ротов хохотнул.
- А что вы возмущаетесь? Это же было предсказано. Да что древние, им положено знать. Но даже поэт XX века написал в свое время: "Кому - бублик, а кому - дырка от бублика". Помните? А в начале XXI века мы можем этот стих перефразировать так: "кому - тело, а от кого остаются почки от тела". Так-то, Лёнечка.
Одинцов вдруг серьезно затосковал.
Тарас поглядел на него и пожалел:
- Веселия вам не хватает, мой друг, веселия… Посмотрите на меня: я в принципе человек веселый. Если я умру, пощекотите мой труп, только обязательно, Лёня, и труп мой захохочет. Проще на мир смотреть надо. Все эти герои - в ад попадут, а вдруг и вы попадете…
- Это еще почему?!
- Не зарекайтесь. И сама справедливость может сойти с ума. Мы должны быть ко всему готовы. Ну что вы, дорогой мой, к примеру, в аду будете делать?
Одинцов развел руками.
- А я вам скажу. Если вы - метафизический лох будете всю жизнь там визжать, а если подготовитесь - то хохотать, ибо поймете, что все - мираж, и даже ад. И потому остается только хохотать… Хохотать над адом, - согласитесь, это не плохо. Потому-то я - человек веселый. Но сделаться таким веселым в аду - очень трудно, почти недостижимо. Легче для смертных загрустить в раю.
- И вы считаете, Тарас, что достигли такого состояния?
Ротов взмахнул руками, как крыльями.
- Ничего такого я не говорил и не дерзну говорить. Только втайне надеюсь.
- Грош цена тогда вашему веселью.
- Почему? А этот мир? Вы думаете, в нем легко быть веселым при любых обстоятельствах? А потом, подготовка, дорогой мой, подготовка. Этот мир - самое подходящее место, чтобы быть готовым для пребывания в аду.
- Лихо.
- Да, кстати. Переведем разговор на другую тему. - И Ротов, выпучив глаза, допил из горла бутылку пива. - Морду-то вы зачем тому поющему господину набили? Мне показалось, что тут что-то не то. Хе-хе-хе-ха-ха. А я большой любитель, когда случается что-нибудь не то.
Лёня встал.
- Мне пора. Извиняюсь, но надо.
Ротов развел руками.
- Не смею задерживать. Насильно вам рот не откроешь. Нет, так нет.
Они расстались. Когда Лёня приехал домой, Леры еще не было дома. Зазвенел телефон. Одинцов вздрогнул и, почему-то в нервном поту, успел взять трубку. И услышал:
- Это Аким Иваныч говорит. Держитесь, Лёня, настойчиво держитесь. Мы скоро увидимся.
И не дожидаясь ответа, говоривший повесил трубку…
часть вторая
глава 15
Алёна возвращалась вечером с фортепьянного концерта. В сознании звучала музыка Рахманинова. Она любила слушать музыку одна, без друзей.
Чтобы пройти к метро, она свернула в незнакомый ей переулок. Прохожих мало, зато в стороне золотели купола церкви. Она залюбовалась ими и не заметила, что рядом почти бесшумно остановился черный мерседес.
Тревога вонзилась в сердце только когда открылась дверца машины. Мгновение - и цепкие, почти обезьяньи по хватке, лапы двух крепких большеголовых мужчин обхватили ее и втащили в машину. Дверца захлопнулась.
Прошло всего несколько секунд, и жизнь ее изменилась до безумия. Она сидела на заднем сидении мерседеса, а по бокам - большеголовые, молчаливые мужчины. Впереди - водитель, но голова крохотная, точно прячущаяся внутрь тела.