Наверное, чай был горячим и сладким, а сыр с булкой свежими и вкусными – Алевтина ничего не почувствовала. А странно он отреагировал на чай с сахаром. А-а! Просто им надо было заплатить за чай, сахар и кубик сыра. Алевтина как-то не сообразила, ведь в её мире не считали ложки сахара. И стелили простыни гостям. И воду в графинах держали. Свежую и вкусную… Когда-то в графинах, теперь чаще просто в бутылках.
Во дворе вовсю шли сборы на сегодняшнее море.
Ах, да. Сегодня ещё море планируется. Оно-то никуда не делось.
Заправлял сборами взбодрившийся Денис.
– Так, ну, мы едем или нет? А то я сейчас спать лягу.
Быстро он оправился. Отстрадал за полчаса.
Алевтина вспомнила об обратном билете, что хранился в барсетке Дениса. Хорошо, что у неё достаточно наличных в местной валюте. Она взяла кошелёк и подошла к Денису, который вертелся у машины.
– Билет мой давай, – и протянула купюры.
– Кр-р! – издал загадочный звук Денис и полез в машину за барсеткой. – Гм! А у меня сдачи не будет.
Кто бы сомневался! И как это Нечисть не полазила в барсетке и не обнаружила такое сокровище как билет?
Сергей загрузил в машину сумки Алевтины. Опять Сергей, а не Денис. Аля молча села сзади. Сергей на мгновенье остановился, приподняв плечи, но сел рядом с водителем.
– Отвезите меня сразу на квартиру, я на море не поеду, − проронила негромко.
Денис замер, положив руку на ключ, и глянул на Алевтину в зеркало.
– Хорошо, – сказал через секундную паузу и завёл машину. Почти весело сказал.
Всё. Леди с дилижанса – пони легче. И никаких проблем ни дилижансу, ни коняшке. Все проблемы теперь у самой леди – разберётся как-нибудь.
Комната оказалась в хорошем месте – и море, и маршрутки рядом, и до рынка с набережной прогуляться недалеко. Пока хозяйка показывала Алевтине "апартаменты", Денис шутил и даже слегка включил обаяние, чтобы успеть понравиться женщине, которая его не знает.
На пороге Алиной комнаты они попрощались, хотя прощанием это было трудно назвать.
Она смотрела на него и всё ещё чего-то ждала. Он пожал плечами и сказал:
– Извини за фигню, которая получилась.
Сказал. Как обычно. Опять какую-то фигню сказал – и всё.
– Фигню?! Что это вообще было?
– Не знаю. Я сам ничего не понял.
Слишком слаб был голос, чтобы сейчас с ним что-либо выяснять.
– В общем, я жду звонка с объяснениями, Денис.
Он закивал.
Она ушла в комнату.
Неужели всё?
Села на кровать. Из жизни выпал ещё час – просидела неподвижно и в безмыслии. Даже думать ни о чём не хотелось.
– Алевтина, а ты сразу на море пойдёшь? – поинтересовалась хозяйка.
– Да нет, Тань. Я не выспалась совсем, отдохну, а после обеда уже посмотрим. Сейчас я тебе денежку принесу.
Она, наконец, огляделась. Комната как комната. Не люкс, конечно, но есть всё необходимое. Даже высокая асимметричная подставка для цветов, почему-то без цветов. Для халата, наверное.
Нет, Алевтина, конечно, и сама могла бы найти жильё, ведь знакомых у бабушки было предостаточно, но ей сейчас меньше всего хотелось попадаться на глаза старым знакомым. Рассматривать постаревшие лица и считывать с них особые отпечатки – к примеру, мысли зависти к своей молодости; демонстрировать своё преуспеяние и чувствовать себя снова неуютно от этого; выслушивать былины – сказания о том, что произошло в городе за годы её отсутствия, – ничего этого не хотелось. И самое главное. Алевтине совершенно не нужны были расспросы о Денисе. Ну, вот ни чуточки! Что, да как, да почему. А без расспросов не обойтись, ведь все были в курсе их многолетней лав-стори. Лавочка-стори. Все были в курсе. Даже лавочки.
Надо с хозяйкой расплатиться. И вещи разобрать, что ли? Не хочу. Ничего не хочу.
Всё. Спать. Спать, спать.
Но в полдень всё равно проснулась.
Не могу больше!
Схватила телефон и вышла на улицу.
– Алька! Привет! Наконец-то! А я не звоню, чтоб не мешать. Как там у вас дела? Где вы сейчас?
Алевтина молчала и тяжело сглатывала, пытаясь убрать спазм в горле. Зря она, наверное, сестре позвонила. Рано ещё, не сможет она нормально говорить.
– Аль! Ты чего молчишь? Что случилось? У вас всё хорошо?
Она вдохнула побольше воздуха:
– Всё очень плохо. Я в снятой комнате. Одна. С Денисом ничего не было и не будет.
Всё вылилось в слова, не в слёзы. Она тоже начала с начала начал, со встречи на перроне – ей так было легче. Дашка рвала и метала, шипела ругательства и проклятия, поминутно вставляя, "я так и думала" и "я так и знала".
После разговора с сестрой Алевтина решила выйти из дому. На море не хотелось, гулять ещё жарко, но нужно подвигаться, иначе можно оцепенеть от того, что внутри. Дохлых ёжиков придётся вынимать из себя самостоятельно. По одному. А сейчас нужно чем-то заняться.
Придумала. Надо сходить в супермаркет. Домовёнок повыливала Алины шампунь и гель для душа – флаконы почти пусты.
Ха! И мстя моя будет страшна!
Смешна.
Как мелко! − подумала Алевтина. − Такие моськи на меня ещё не тявкали.
ДЕНЬ ТРЕТИЙ
Он вообще прошёл незаметно, этот третий день после… Алевтина мало что запомнила.
В какой-то момент она обнаружила себя на пляже лежащей на новой складной подстилке из соломки, но долго не могла вспомнить, как она сюда попала и как у неё оказалась эта соломенная конструкция.
Только к вечеру, складывая три полоски и превращая их в блестящую фольгой сумочку, Алевтина перехватила улыбку девушки-продавщицы. Та раскладывала по сумкам товар из палатки и окликнула проходившую мимо Алю:
– Ну, что? Понравилась подстилка? Удобно, правда?
В голове тут же всплыл утренний эпизод покупки. Она тогда подошла к свободному месту у воды и остановилась, вспомнив, что стелить ей на песок абсолютно нечего. А продавщица только-только накрыла тентом прилавок и стала выкладывать разноцветные безделушки – уйму ракушек, заколок, бусиков, игрушек, открывашек, мыльниц, полотенец, вьетнамок и подстилок…
Да. Такого с Алей ещё не было. Чтобы память своевольно проглатывала, а потом в нужный момент выплёвывала ту или иную мелочь из окружающей жизни. Что-то новенькое. Или всё новенькое. Будто после того злополучного дня всё в её жизни стало новым. Появилось или обнаружилось наново. Нате! Посмотрите на меня и с другой стороны!
Утром Алевтина разговаривала с Денисом. Сначала она ждала звонка. Ей нужны были объяснения. Она не могла понять, как такое могло случиться. Денис на объяснения не отважился. Или не собирался их делать. Но Алевтина не привыкла оставлять неясности и набрала номер сама.
– Разобрался со своей крышетёчной?
– Да вроде. Частично.
– Выходит, тебе только крышетёчные и светят.
– Ну, какой сам…
– И что ты мне теперь скажешь?
Денис помолчал, а потом размеренно, делая чёткие паузы, заговорил:
− Я – кот, который гуляет сам по себе… Я хочу уходить, когда хочу, и приходить, когда хочу. И ни перед кем не отчитываться. Я не готов к отношениям с тобой. Я попытался стать лучше, но у меня не получилось… В последнее время много чего произошло. Я сильно изменился, и не в лучшую сторону. Извини за фигню, которая получилась… Мы не сошлись характерами… А у тебя всё будет классно.
Алевтина отключила связь. Слушать такое невозможно. Опять эта кошачья фигня. Кот, который наделал в углу и сбежал под диван, надеясь, что там его тапок не настигнет.
Но точку поставит всё-таки она. Алевтина снова набрала кошачий номер:
– А знаешь, на что это похоже? Как будто тебя на льготных условиях – без экзаменов, по блату, приняли в МГИМО. И даже приёмная комиссия к тебе в Дребедянск сама приехала. И открылись тебе самые невероятные перспективы в жизни. Но, правда, в МГИМО пришлось бы напрягаться и работать, а ты этого делать не привык. Сначала согласился, силёнки не рассчитав, а когда понял, что не тянешь, решил – ну его, это МГИМО! Своя местная бурса сподручнее. Здесь напрягаться не надо. И так сойдёт.
Он молчал всего секунду:
– Да. Что-то вроде этого.
Алевтина отключилась, и тут же, судорожно, всхлипывая насухо, принялась удалять следы Дениса из телефона, будто это могло так же быстро помочь стереть его из памяти и души. Просто за нагадившим котом нужно убирать сразу же, иначе…
Теперь она осталась одна. Впадать в полузабытьё и выкарабкиваться, и снова проваливаться. Что за дурацкий спорт такой? Похлеще кёрлинга.
− А я вообще одна всё, как с мужем развелась.
Сигнальное слово вытащило девушку из очередного провала – хозяйку прорвало на откровения. Та вяло ковыряла вилкой еду, изливая душу постоялице. Не знала, что на данный момент у гостьи в душе совершенно нет места для чужих горестей.
− А чего развелась? Так непонятно, зачем я за него и пошла. Мне двадцать было, и я впервые с мужчиной переспала после дня рождения. А наутро мать моя в комнату заглядывает и как разорётся! Чтоб я за него замуж шла, а то порченую меня теперь никто не возьмёт. Я и не залетела даже. А ему всё равно было, на ком жениться – лишь бы баба под боком была.
Аля поражалась своей выдержке. Внутри всё клокотало и пекло, а она спокойно выслушивала рассказы о жизненных драмах хозяйки – вулканах, стухших двадцать лет назад.
Я спокойна, почти непроницаема, сильна, пусть она хнычет и жалуется, у меня всё нормально… скоро будет.
− А ты его хоть чуть-чуть любила, Тань? − поинтересовалась и тут же поняла, что сморозила чушь: чуть-чуть любить невозможно, ты либо любишь – либо нет.
− Не-а. Ни капельки. Просто переспала, а мать орала, что из дому выгонит. Потом Лиза родилась, потом Данилка. А от мужа я бегала: то у матери засижусь, то у подружки по соседству, то из детской не выхожу… Так я секса с ним не хотела.
− Но почему? Страшный такой был?
− Да нет! Что ты! Красавец! Спортсмен. Данилка весь в него.
− Так чего ж бегала?
− Да не знаю. Неприятен он мне был, и всё. А однажды говорит мне, мол, хватит, всё, надоело в ванной мастурбировать, будто и нет у меня жены. Так и развелись. Не знаю, наверное, со мной что-то не так. Хотя сейчас у меня любовник – обезьяна обезьяной на лицо, но такой приятный мужчина. И мне совсем не хочется от него бегать. Кто тут разберёт? Будешь икру из синих? Лиза сегодня нажарила.
− Нет, спасибо.
− Я завтра на работе, так все вопросы к Лизе, она уже достаточно взрослая, чтобы решать. А Данилка только душем заведует.
− А кем ты работаешь?
− Уборщицей в санаторном комплексе.
− Ты хотела сказать, горничной?
− Да какая разница? Я просто убираюсь и жду место администратора.
− У тебя бы получилось, − подбодрила Алевтина.
– А ты кем работаешь, Алевтин?
– Рекламой занимаюсь.
– А-а. То есть ходишь, клиентов ищешь, разводишь их, чтобы они объявления дали, да?
– Ну, приблизительно, − бизнес-леди в очередной раз улыбнулась наивным представлениям непосвящённых.
− Круто!
Незачем Татьяне знать, кто она на самом деле. Для неё даже рекламные агенты – небожители. История повторяется. Как и двадцать лет назад, Алевтина стыдится преуспевания. Только тогда папиного, а теперь – собственного.
Хотя видно, что эта женщина как раз по-своему старается. Сама вон ремонт делает ‒ красит, штукатурит, плитку клеит; детей пытается воспитывать и к работе привлекать. И результаты её копошения заметны. Не то, что у некоторых.
Она вспомнила квартиру Дениса, оставленную ему родителями после переезда в Киев. Живи, сын, осовременивай всё, жизнь свою устраивай – никто не мешает.
Внутри Алевтина раньше ни разу не бывала, но, оглядевшись, могла точно сказать, что жилище в том же состоянии, в каком было и при родителях. Что ему передали в наследство, то он гостье и продемонстрировал. Девушка надеялась увидеть современную обустроенную квартиру, но вместо этого шагнула из светского настоящего в советское прошлое.
Входная дверь, обтянутая дерматином, замки, звонок – те же, что и двадцать лет назад. В ванной тот же кафель, модный в прошлом веке, и синяя сантехника – мечта доперестроечного поколенья, в провинции малореальная. Потёки ржавчины на чаше унитаза раз десять в день хозяину напоминают, что в жизни нужно поменять. Дверь в спальню − только подпирать: навесы не отрегулированы, обратно тянут и на полпути уравновешивают. Лоб расшибить здесь в темноте легко возможно, но у хозяина, как видно, крепкий лоб, ему намёки нипочём. Дверь на балкон не закрывается – силёнок Алевтине не хватило со шпингалетом сладить. В зале не просто люстры нет – лишь провод оголённый нерв проводки демонстрирует.
Невероятно, но за столько лет там ничего не сделано! Ему и так комфортно, зачем же тратиться и напрягаться? Напряг и траты − вечная проблема всех жлобов ленивых! Не съёмное жильё, не купленное только что в кредит, чтоб оставлять его таким. И – главное – ему не стыдно было, что он вот так живёт! Он даже горд. Вот только чем? Неясно. И дело тут не только в лени и равнодушьи к быту. Из всех щелей здесь тянет откровенным жлобством, когда не желают тратиться на то, что необходимо, но без чего можно и обойтись.
Алевтина снова вспомнила пропущенный букет, ну, тот, который должен был быть, но которого не было.
А ведь Денис всегда слыл куркулём. Тогда, в их последнее романтическое лето, Аля как раз впервые задумалась о явной прижимистости своего избранника. Они гуляли, и вдруг Денису захотелось чем-то Алю угостить. Прямо на тротуаре, в трёх метрах друг от друга, расположились две овощные палатки. Денис узнал цену на бананы в одной из них, потом в другой, после чего вернулся в первую и купил там, потому что бананы были на 20 копеек дешевле.
Аля держала тогда в руках мини-гроздь из трёх бананов и думала: ну, вот, мне сделали приятное, купили бананы подешевле, хотя там, где дешевле, наверняка просто больше обвесили. Денис, само собой, ничего не заметил, да и Алевтина постаралась забыть такую мелочь.
Мысли ворочались в голове – сонные, неуклюжие, обрывочные, будто даже стесняясь того, что они именно такие.
Ну, как могла такая умная девушка, как я, попасться? Просто отключила ум (разве от него много горя?) и поплыла по течению. Доверилась давнему другу. Теперь лежу тут, придавленная ржавой подковой своего счастья, и пошевелиться не могу – тяжелёхонько счастьице оказалось. Сама виновата. Разбередила детский бред… А тут у Татьяны нормальное постельное бельё, в цветочек. Постель одинокая, но почти уютная.
Засыпая после долгого пустого дня с провалами в памяти, Алевтина вспомнила, что сегодня снова ничего не ела, кроме одного нектарина. Только много пила, будто собираясь растворить и вымыть водой кристаллы, коржи и корки боли. Но есть совсем не хотелось. Не страшно. Это полезно. Разгрузочный день получился. Уже три разгрузочных дня.
Ночью обрушилась гроза. Алевтина проснулась от грохота и холодного ветра, что врывался в комнату через открытые форточки. Закрывая окна, она замерла, разглядывая потоки на стёклах. Капли – большие и маленькие − наперегонки скатывались вниз, образуя зигзагообразные дорожки. Ну, вот! Даже безликие капельки выбирают свой путь сами и достигают каких-то целей, а люди, порой, никчёмнее капелек.
И мне надо так. Как гроза. Нужно прогреметь что-то, выбросить, выплакать, иначе взорвусь, с ума сойду.
Но слёз не было. Только дождь. Как в мелодраме.
Начался четвёртый день после…
ДЕНЬ СЕДЬМОЙ
Уже который раз Дашка работала будильником, будто с утра проверяя, всё ли с сестрой в порядке.
− Алька! Лёшка мне уже сто раз звонил, спрашивал, как у тебя дела?
− Ты что ему рассказала?!!
− Нет, что ты! Ни слова. Но он как чувствует, что тебе плохо.
− И не вздумай ничего говорить!!
Алевтина придерживалась проверенной тактики: если никто не знает, то будто ничего и не было.
− Но он всё-таки твой муж.
− Бывший.
− Настоящий! Вы всё ещё женаты, забыла?
Алевтина механически убрала с массажной щётки клок волос. Сыпятся. До этого волосы у Али сыпались в первый месяц, когда она получила от папы свою фирму – она тогда боялась, что не справится, и сильно нервничала. А ещё за неделю до свадьбы посыпались, Аля даже опасалась, что задуманная высокая причёска не получится. Но всё задуманное тогда осуществили на высочайшем уровне.
А ведь Денис нравился только маме. Лишь она позволила себе очароваться обаянием молодой особи противоположного пола и даже сказала однажды, что Денис Удовенко её, Алина, судьба. Бабушка этого ухажёра невзлюбила сразу, ещё как только завидела, как они на качелях во дворе катаются.
– Алечка, внученька, дался тебе этот Денис! Ты себе лучше найдёшь!
Но Аля думала, что бабушка просто не хочет, чтобы внучка-москвичка влюблялась в бердянца.
Папа тоже заявил, что Денис Алевтине не пара. На просьбы объяснить, почему, отвечал: подрастёшь – поймёшь.
Подросла. Поняла. Прав был папа: он за версту учуял мезальянс. За тыщу вёрст.
Обо всём этом Алевтина уже написала в Послании вчера вечером:
Такой холёный, ароматный предстал.
Лучше б ты так за своей душевной чистотой следил.
Где тот ТалисМальчик, которого я знала?
Что ты с ним сделал?
Куда подевал?
Тот человек, которого я знала в детстве, и тот, что предъявился мне за время виртуального романа, закончился. Как будто в тот наш первый и последний день ты выжал из себя капли, самые уже остаточки всего хорошего, и остался заполнен только плохим.
Два совершенно разных человека. В двадцать и теперь. Тогда ты расцвёл в полную силу всем хорошим, что в тебе было, потом сорняком и быльём пошлости поросло всё хорошее, и стал ты таким, каким я тебя нашла. Попытался, правда, наспех выполоть сорняк и очиститься, да не успел. Или не захотел, или передумал, потому что давно сроднился с сорным своим настоящим. Потому что тебя, как оказалось, не раздражает сорняк посреди твоей жизни, как не нервирует остов проводов вместо люстры посреди зала. Тогда, в двадцать, ты был взрослым, сейчас, в тридцать – инфантильным. Разве так бывает?
А я так и не поняла, когда тебя подменили: в институте, в армии, после армии – когда? Но передо мной предстал совсем другой человек. Или просто оборотная сторона того же человека: сначала демонстрировал орла, а теперь решку – любуйтесь и вы, я без комплексов, и своей малоценной решкой горжусь не меньше, чем орлом.
В юности меня очаровывала твоя особая повадка: оттянутость в движениях, загадочная молчаливость. Я думала, что так в тебе сквозит мужчина, а ты просто придерживал ставни, чтобы их сквозняком не сорвало и не продемонстрировало мне враз всю твою натуру. Иными словами, в моём присутствии ты постоянно себя контролировал. Потому только тебе и удалось дотянуть почти до тридцати лет положительное впечатление о себе: встречи были редкими, а контроль жёстким. Но зачем?