Мальчик кивнул и осторожно взял ее, пробежал пальцами по выпуклой фигуре на аверсе.
- Он получил это за храбрость. - Симона забрала награду и повесила обратно в шкаф. - О чем ни в коем случае не следует забывать. Но после войны Жак в течение десяти лет не раз попадал в тюрьму. Мы с Адель часто его навещали, но нам все это было отвратительно. Видеть брата в бесчеловечных условиях и понимать, что страна, ради которой он пожертвовал душевным покоем, в грош его не ставит. Настоящая трагедия - и не только наша, а многих семей. Твоей тоже, Пьеро, - я права?
Он кивнул, но ничего не ответил.
- Жак умер в тюрьме, и с тех пор мы заботимся об Уго. Несколько лет назад мы рассказали ему, как наши родители обидели его мать, а наша страна - его отца. Возможно, он был слишком мал и надо было подождать, пока он повзрослеет. Его сейчас терзает злость, она требует выхода, и поэтому он, к сожалению, обижает других. Но не суди его слишком строго, Пьеро. У вас с ним много общего; думаю, потому он тебя и выбрал.
Пьеро задумался над ее словами и попробовал пожалеть Уго, но это оказалось непросто. Да, их отцы, как справедливо заметила Симона, прошли через одни и те же испытания, но он ведь не портит жизнь всем вокруг.
- Ну, во всяком случае, она кончилась, - сказал наконец Пьеро. - В смысле, война. Новой ведь не будет, нет?
- Надеюсь, - ответила Симона.
В это время дверь кабинета распахнулась и вошла Адель, потрясая письмом.
- Вот вы где! - воскликнула она, глядя то на сестру, то на мальчика. - Я вас обоих искала. Господи, что с тобой приключилось? - Она, нагнувшись, всмотрелась в разбитую физиономию Пьеро.
- Я подрался, - объяснил он.
- Победил?
- Нет.
- М-м. Не повезло. Но сейчас я тебя развеселю. Хорошие новости. Скоро ты нас покинешь.
Пьеро ошеломленно посмотрел на каждую из сестер по очереди:
- Меня хотят взять в семью?
- Не просто в семью, - с улыбкой сказала Адель. - В твою семью. Я имею в виду твою родную семью.
- Адель, может быть, объяснишь, в чем дело? - Симона взяла у сестры письмо и пробежала взглядом по надписям на конверте. - Австрия? - удивилась она, обратив внимание на марку.
- Это от его тети Беатрис, - ответила Адель, глядя на Пьеро.
- Но я с ней даже не знаком!
- Что же, а она про тебя все-все знает. Вот, прочти. Ей только недавно стало известно, что случилось с твоей мамой. И теперь она хочет, чтобы ты приехал к ней жить.
Глава 4
Путешествие на трех поездах
Когда Пьеро провожали из Орлеана, Адель дала ему сверток с бутербродами и велела не есть, пока голод совсем уж не одолеет, потому что это на всю дорогу, а ехать больше десяти часов.
- И вот еще, смотри: я тебе тут приколола названия всех трех станций, - добавила она и суетливо потеребила бумажки, проверяя, надежно ли те прикреплены к лацкану пальто. - Внимательно следи за указателями на платформах. Как увидишь такое же название, как здесь, выходи и пересаживайся на следующий поезд.
- На-ка, - Симона достала из сумочки маленький аккуратный сверток в коричневой бумаге, - подарок. Поможет скоротать время в дороге. И будет тебе память о нас и о приюте.
Пьеро поцеловал каждую из сестер в щеку, поблагодарил за все и направился к поезду, выбрав купе, где уже сидела женщина с маленьким мальчиком. Пьеро занял место у окна. Дама глянула недовольно - видимо, рассчитывала, что они с сыном поедут одни, но ничего не сказала и снова уткнулась в газету, а мальчик взял с сиденья пакетик конфет и спрятал к себе в карман. Поезд тронулся. Пьеро помахал Симоне и Адель, а потом, скосив глаза, посмотрел на первую бумажку. Прочитал про себя: Мангейм.
Вчера он попрощался с друзьями, и, кажется, одна только Жозетт расстроилась, что он уезжает.
- А тебя точно не усыновляют? - спросила она. - Ты это не наврал специально, чтобы нас всех обнадежить?
- Нет, - заверил Пьеро. - Если хочешь, могу показать письмо тети.
- А как она тебя разыскала?
- Мама Аншеля разбирала вещи моей мамы и нашла адрес. И написала тете Беатрис про то, что случилось и где я сейчас, и дала адрес приюта.
- И теперь она хочет тебя забрать к себе?
- Да, - сказал Пьеро.
Жозетт с сомнением хмыкнула.
- Она замужем?
- По-моему, нет.
- Чем же она занимается? Кем работает?
- Она экономка.
- Экономка? - удивилась Жозетт.
- Да. А что тут плохого?
- Плохого тут ничего, per se, - процедила девочка, найдя наконец повод употребить выражение из одной книжки, которое давно жгло ей язык. - Она, конечно, трудится на капиталистов, но ты не виноват, что тут поделаешь? А что там за семья - у кого она служит?
- Это не семья, - ответил Пьеро. - Всего лишь один мужчина. И он согласен меня принять при условии, что я не буду шуметь. Тетя говорит, он не часто бывает в доме.
- Что же. - Жозетт старательно напускала на себя равнодушный вид, хотя на самом деле очень хотела уехать вместе с приятелем. - Если что-то не заладится, то, думаю, всегда можно вернуться.
Глядя в окно на проносящиеся мимо пейзажи, Пьеро вспоминал этот разговор, и ему было не по себе. Все-таки странно, что тетя столько лет с ними не общалась - целых семь раз пропустила день его рождения и Рождество, - хотя, может быть, она просто не ладила с мамой, особенно после ее расставания с папой… Но что толку гадать? Пьеро постарался выкинуть тревожные мысли из головы, закрыл глаза, задремал и очнулся, лишь когда в купе вошел какой-то старик и занял последнее, четвертое, место. Пьеро сел прямее, потянулся и зевнул, рассматривая старика. Тот был в длинном черном пальто, черных брюках и белой рубашке; по бокам лица свисали длинные темные пряди. Он, очевидно, плохо ходил, поскольку опирался на трость.
- Ну, знаете, это уже слишком, - сказала дама, сидевшая напротив, закрыла газету и недовольно потрясла головой. Она говорила по-немецки, и что-то в мозгу Пьеро переключилось, и он вспомнил язык, на котором разговаривал с отцом. - Неужели другого места не нашлось?
Старик пожал плечами.
- Мадам, везде занято, - вежливо объяснил он. - А здесь у вас свободное место.
- Нет уж, извиняюсь, - огрызнулась та, - но этот номер не пройдет.
Она встала, вышла из купе и решительно направилась куда-то по коридору. Пьеро заозирался, не понимая, как можно не пускать человека сесть, если есть место. Старик поглядел в окно и тяжко вздохнул. Чемодан на полку он убирать не стал, хотя на сиденье тот очень мешал и ему, и Пьеро.
- Хотите, я помогу? - предложил Пьеро. - Поставлю на полку, хотите?
Пожилой человек улыбнулся.
- Думаю, это будет напрасной тратой времени, - отозвался он. - Но ты очень добрый мальчик.
Дама вернулась с проводником. Тот оглядел купе и ткнул пальцем в старика.
- Ну-ка, ты, - бросил он, - вон отсюда. Постоишь в коридоре.
- Но тут свободно, - вмешался Пьеро. Проводник, наверное, подумал, что с ним едет мама или папа и старик занял их место. - Я один.
- Вон. Сейчас же, - потребовал проводник, словно не услышав Пьеро. - Давай, давай, поднимайся, не то наживешь неприятности.
Старик, не говоря ни слова, встал, крепко уперев палку в пол, взял свой чемодан и с большим достоинством покинул купе.
- Я прошу прощения, мадам, - сказал проводник, поворачиваясь к женщине уже после того, как дверь закрылась.
- Внимательней надо с этими, - рявкнула она. - Следить надо! Со мной сын. Почему он должен подвергаться опасности?
- Простите, - повторил проводник, а женщина негодующе фыркнула с таким видом, словно весь мир задался целью ей досадить.
Пьеро хотел спросить, почему она прогнала старика, но дама была очень грозная - казалось, только пикни, она и тебя вышвырнет. Поэтому он отвернулся к окну, закрыл глаза и вновь задремал. А проснувшись, увидел, что дверь купе открыта и дама с мальчиком снимают с полок багаж.
- Где мы? - спросил Пьеро.
- В Германии. - Дама впервые за все время улыбнулась. - Наконец-то никаких этих мерзких французишек! - Она показала на платформу, где на вывеске, как и на лацкане Пьеро, было написано Мангейм. - Похоже, и тебе тут выходить, - добавила она, кивнув на бумажку.
Пьеро вскочил, подхватил вещи и, прошагав по коридору, сошел на платформу.
Пьеро стоял в центре главного вестибюля вокзала, и ему было одиноко и страшно. Куда ни посмотри, всюду, торопясь по своим делам, задевая его, сновали мужчины и женщины. И еще военные. Много-много военных.
Впрочем, в первую очередь Пьеро обратил внимание на то, что люди вокруг говорят на другом языке. Поезд пересек границу, и повсюду звучал немецкий, а не французский, и Пьеро, вслушиваясь и разбирая слова, радовался, что папины уроки не прошли даром. Он выбросил бумажку Мангейм в урну и посмотрел, каков следующий пункт назначения.
Мюнхен.
Над расписанием движения поездов висели огромные часы. Пьеро кинулся туда, с разбегу врезался в мужчину, шедшего навстречу, и упал навзничь. Посмотрев вверх, он вобрал взглядом землисто-серую форму, широченный черный ремень, черные сапоги до колен и нашивку на левом рукаве: ломаный крест, а поверх орел, распростерший крылья.
- Извините, - еле слышно пролепетал Пьеро, глядя на мужчину с благоговейным страхом.
Тот посмотрел себе под ноги, но помогать не стал. Вместо этого презрительно скривил губу, чуть приподнял носок сапога, наступил мальчику на пальцы и придавил их к полу.
- Мне больно! - закричал Пьеро, чувствуя, что мужчина давит все сильнее; в пальцах уже пульсировала кровь. Он еще ни разу не видел, чтобы кому-нибудь так нравилось причинять боль. А пассажиры, спешившие мимо, все замечали, но не вмешивались.
- Вот ты где, Ральф. - К ним внезапно подошла женщина с маленьким мальчиком на руках. Позади нее стояла девочка лет пяти. - Прости, пожалуйста, но Бруно хотел посмотреть паровозы, и мы чуть было тебя не потеряли. Ой, а что тут такое? - спросила она.
Мужчина, убрав ногу, улыбнулся и помог Пьеро подняться.
- Ребенок носится сломя голову, а куда - не смотрит. - Он пожал плечами. - Чуть не сбил меня.
- Какая на нем старая одежда. - Девочка смерила Пьеро неприязненным взглядом.
- Гретель, сколько раз повторять: так говорить некрасиво, - нахмурившись, укорила мать.
- И от него пахнет.
- Гретель!
- Пошли? - Мужчина посмотрел на часы, и его жена кивнула.
Они зашагали прочь. Пьеро, глядя в их удаляющиеся спины, растирал онемевшие пальцы. Малыш между тем повернулся в руках матери и помахал на прощанье. Пьеро встретился с ним взглядом и, несмотря на боль в костяшках, невольно улыбнулся и помахал в ответ. Семейство растворилось в толпе, а отовсюду вдруг понеслись свистки. Нужно срочно найти свой поезд, засуетился Пьеро, а то застряну в этом вашем Мангейме.
Судя по расписанию, поезд отбывал с минуты на минуту. Пьеро опрометью полетел на третью платформу и вскочил в вагон, когда проводник уже захлопывал двери. Ехать до Мюнхена было целых три часа, а радость от путешествия уже выветрилась, причем окончательно и бесповоротно.
Состав, в клубах шума и пара, содрогнулся и пришел в движение. Пьеро в открытое окно смотрел, как женщина с шарфом на голове бежит, волоча чемодан, и кричит машинисту: "Стойте, стойте!" Трое солдат, стоявшие на платформе тесной кучкой, стали над ней потешаться, она поставила чемодан и обругала их, тогда один солдат вывернул ей руку за спину. Пьеро с ужасом наблюдал за ними и успел еще увидеть, как ярость на лице женщины сменилась мукой, но тут кто-то постучал его по плечу, и он резко обернулся.
- Ты что тут делаешь? - спросил проводник. - Билет есть?
Пьеро достал из кармана все бумаги, которые сестры Дюран выдали ему при отъезде из приюта. Проводник принялся небрежно их листать, водил по строчкам пальцами, испачканными в чернилах, и беззвучно шевелил губами. От него несло табаком, и Пьеро слегка затошнило от неприятного запаха и мерного покачивания поезда.
- Порядок. - Проводник пихнул документы в карман мальчику и всмотрелся в бумажки на его лацкане. - Едешь один?
- Да, мсье.
- Без родителей?
- Да, мсье.
- Тогда вот что: во время движения здесь стоять нельзя. Опасно. Выпадешь - в котлету под колесами превратишься. Не думай, это не шутки, это случается. А у такого малявки, как ты, шансов и вовсе нету.
Его слова острым ножом вонзились Пьеро в сердце - ведь, в конце концов, именно так и погиб его папа.
- Пойдем-ка. - Мужчина грубо схватил его за плечо и потащил по коридору; Пьеро нес чемодан и сверток с бутербродами. - Все занято, - пробормотал проводник, заглядывая в купе и быстро проходя мимо. Занято оказалось и в следующем. - Занято. Занято. Занято. - Он посмотрел на Пьеро и предупредил: - Места может и не быть. Поезд сегодня под завязку, тебя и посадить-то некуда. Но и стоять всю дорогу до Мюнхена не годится. Вопрос безопасности.
Пьеро молчал. Он не понимал, как тогда быть. Сидеть нельзя и стоять нельзя - а какие еще варианты? Не висеть же в воздухе.
- Вот, - сказал наконец проводник, открыв дверь и заглянув в очередное купе; в коридор хлынули смех и обрывки разговора. - Вот здесь есть куда втиснуться. Не возражаете, ребята, нет? Тут малец один едет в Мюнхен. Пусть посидит у вас, присмотрите, ладно?
Проводник отступил на шаг в сторону, и Пьеро стало еще страшнее, чем раньше. Пятеро парней четырнадцати-пятнадцати лет, крепко сбитых, светловолосых, с чистой кожей, повернулись и молча воззрились на него, как стая волков, внезапно почуявших добычу.
- Входите, юный мужчина. - Самый высокий парень показал на пустое место между двумя ребятами напротив. - Не бойтесь, мы не кусаемся. - Он вытянул руку и медленно поманил Пьеро к себе; в этом жесте было что-то невероятно зловещее. Пьеро почувствовал себя крайне неуютно, но, не имея выбора, сел, и через пару минут парни, забыв про него, снова загомонили. Он между двумя рослыми соседями чувствовал себя настоящим лилипутом.
Долгое время он созерцал свои ботинки, но потом, немного освоившись, поднял голову и притворился, будто смотрит в окно, хотя на самом деле разглядывал парня, спавшего, прислонясь щекой к стеклу. Как и все они, парень был в форме. Коричневая рубашка, короткие черные штаны, черный галстук, белые гольфы, на рукаве - нашивка-ромбик: снизу и сверху красная, слева и справа белая. Посередине красовался тот же ломаный крест, что и на нарукавной повязке жестокого мужчины с вокзала в Мангейме. Пьеро невольно проникся уважением к соседям по купе и тоже захотел такую форму вместо старья, которое перед отъездом из приюта вернули ему сестры Дюран. Будь он в форме, никакие чужие девчонки ни на каких вокзалах не посмели бы насмехаться над его одеждой.
- Мой отец был солдат, - сам того не ожидая, объявил он и удивился, до чего громко вышло.
Парни замолчали и уставились на него, а спавший проснулся, заморгал и заозирался:
- Что, уже Мюнхен?
- Что вы сказали, юный мужчина? - переспросил высокий, явный лидер в группе.
- Я сказал, что мой папа был солдат, - повторил Пьеро, жалея, что открыл рот.
- Это когда же?
- На войне.
- У тебя акцент, - заметил парень, подавшись вперед. - Говоришь ты хорошо, но ты ведь не немец, верно?
Пьеро покачал головой: нет.
- Дай догадаюсь. - Парень заулыбался и нацелил палец в самое сердце Пьеро. - Швейцарец. Нет, француз! Я прав?
Пьеро кивнул.
Парень поднял бровь и несколько раз потянул носом, словно пытаясь определить, чем это неприятно пахнет.
- И сколько же тебе лет? Шесть? Семь? Какой-то ты слишком маленький.
Пьеро, смертельно оскорбленный, выпрямил спину:
- Знаю. Но когда-нибудь я вырасту.
- Ага, лет через сто. А куда ты едешь?
- К тете, - ответил Пьеро.
- Она тоже француженка?
- Нет, она немка.
Парень задумчиво помолчал, а затем его лицо озарилось улыбкой, не предвещавшей ничего хорошего.
- А знаешь ли ты, малыш, что я сейчас испытываю? - спросил он.
- Нет, - ответил Пьеро.
- Голод.
- Ты не завтракал?
Услышав это, два других парня громко расхохотались, но тотчас стихли под грозным взглядом своего вожака.
- Завтракал, - спокойно произнес тот. - Причем очень вкусно. И обед тоже не пропустил. А еще перекусил на вокзале в Мангейме. Но все равно голоден.
Пьеро глянул на сверток с едой, лежавший на коленях, и пожалел, что не спрятал его в чемодан вместе с подарком Симоны. Два бутерброда он собирался съесть сейчас и один - в следующем поезде.
- Может, тут есть ресторан? - предположил он.
- Но у меня нет денег, - парень с улыбкой развел руками, - я всего лишь очень молодой человек, который служит Родине. Простой роттенфюрер, сын преподавателя литературы. Хотя, конечно, повыше чином, чем эти два презренных и жалких типа из "Гитлерюгенда". Твой отец богат?
- Мой отец умер.
- На войне?
- Нет. После.
Парень поразмыслил над этим.
- А мама твоя наверняка очень хорошенькая. - Он потянулся и дотронулся до щеки Пьеро.
- Мама тоже умерла, - ответил Пьеро, отстраняясь.
- Какая жалость. Тоже француженка, надо думать?
- Да.
- Тогда это не так уж и важно.
- Брось, Курт, - сказал парень у окна, - оставь его, он еще ребенок.
- Голос прорезался, Шленхайм? - рявкнул Курт, стремительно оборачиваясь к приятелю. - Тебе, похоже, пока ты спал и храпел как свинья, память отшибло? Забыл порядок?
Шленхайм нервно сглотнул и замотал головой.
- Приношу свои извинения, роттен-фюрер Котлер, - краснея, промямлил он. - Я осмелился говорить без разрешения.
- Что ж, в таком случае повторяю, - Котлер опять переключился на Пьеро, - я голоден. Мне бы хоть что-нибудь съесть. Но постой-ка! Что это? - Он улыбнулся, сверкнув очень белыми зубами. - Бутерброды? - Он подался вперед, схватил сверток и понюхал его. - Похоже. Кто-то их тут забыл.
- Это мои, - сказал Пьеро.
- На них что, написано твое имя?
- На хлебе нельзя писать, - ответил Пьеро.
- В таком случае откуда нам знать, что они твои? Я нашел их и объявляю своим трофеем. - Котлер развернул бумагу, взял бутерброд, умял его в три укуса и уставился на следующий. - Вкуснятина.
Последний бутерброд он предложил Шленхайму, но тот отказался.
- Не хочешь есть? - спросил Курт.
- Нет, роттенфюрер Котлер.
- А разве не у тебя в животе урчит? Жри давай.
Шленхайм слегка дрожащей рукой потянулся за бутербродом.
- Молодец, - ухмыльнулся Котлер. - Жаль, больше нет. - Он, глядя на Пьеро, пожал плечами: - Было бы, я бы обязательно тебе дал. Видок у тебя, как будто с голоду помираешь!