- Согласен, - сказал Чикин. - И я кур не держу. Между прочим, я их вывел да-а-вно. А дело было так. Руководил я одно время заготконторой потребкооперации. Собрали нас в райкоме и давай просвещать. Так, мол, и так, в районном центре стала расти частнособственническая тенденция. Некоторые товарищи занялись материальным обрастанием. Председатель потребсоюза держит двух кабанов, уполномоченный заготовок - корову и телку, заведующий сберкассой - целый свинарник. И курятники в коммунальных квартирах завели: грязь, антисанитария…
Меня, правда, не назвали на том совещании, но я себе намотал на ус. Дома у нас, в сенях, курятник, а в нем пять кур с петухом. Пришел домой - и давай своих кур на улицу на плаху таскать, топором им рубить головы. Всех порешил. Жена ревет, а я знай машу топоришком, как палач на лобном месте. Вот как было. Прежде чем рубить, надо было подумать. Не так ли бывает в жизни, что рубим сплеча, не заботясь о последствиях? Вот и не стало у нас с женкой яичек, а по праздникам и курятины к столу. Опыт - великая вещь, скажу вам, Степан Артемьевич. А вы бывали в Залесье?
- В Залесье? Что-то не помню. Это где?
- Само название говорит: за лесом. Это за полями третьего отделения, за Прохоровкой. Туда теперь, поди, и дороги-то нет, заросла вся. Залесье, наверное, у вас вычеркнуто из плана землепользования, потому вы и не знаете. Там прежде была бригада колхоза "Путь Октября". Большая, дружная.
- А, - вспомнил Лисицын. - Я ведь туда однажды ездил. Там деревенька домов в десяток. А живут в одной избе какие-то старики.
- Уже не живут, - уточнил Чикин. - Я их знал хорошо: Никоновы Федор да Варвара. Умерли в прошлом году в глубокой старости. Ну вот, прежде в Залесье было сорок пять дворов, ферма на сто двадцать коров, конюшня на тридцать лошадей, свинарник, телятник и прочее. Потом скот перевели в Прохоровку, ферму укрупнили. До Залесья пятнадцать километров, дорога лесная, ухаб на ухабе… Одни неудобства. Сеять зерновые там не стали, только травы. Они меньше требуют ухода. Ферму вывезли, зерно не выращивают, посеют овес с викой да с ежой сборной, скосят и увезут на зеленую подкормку. Людям-то в Залесье стало делать нечего, вот и разбрелись кто куда. Захирела деревенька. Я думаю, что вам наверняка придется расширять посевы, может, и новые фермы строить, так не мешало бы вспомнить о Залесье. Земли там неплохие. Расчистить бы их, распахать, привести в порядок.
Лисицын сразу насторожился: "Не там ли, не в Залесье ли надо искать дополнительные площади?"
- Вы уверены, что земли там хорошие? - спросил он.
- Не так чтобы уж очень хорошие, но травы и силосные культуры вполне могут расти.
- Ладно, за совет спасибо. Съезжу туда, посмотрю.
- Посмотрите. Если бы построить дорогу, там можно возродить и деревеньку. И ферму голов на полтораста.
- Вернуться к старому?
- Старое тоже было неплохо… - уклончиво вымолвил Чикин. - Однако кем заселить деревню? Некем… Пока там можно организовать бригадный стан на время полевых работ и сенокоса. А корма вывозить.
- Подумаем, - пообещал Лисицын. - Спасибо за совет.
- Пожалуйста. Ну, мне пора, - Чикин поднялся. - Женка там, поди, уж ищет. Засиделся у вас. Спасибо за угощение, и всего вам хорошего. Между прочим, Сонька приходила ко мне, извинялась. Хорошая баба, да иногда ей, как упрямой кобылке, шлея под хвост попадает. А держать вожжи некому, никого нет, кроме хахаля. А ему что? Добьется своего - и в сторону… А вы поедете по путевке?
- Пока не решил, - ответил Лисицын.
- Решайте. Такая поездка и отдых даст, и голову освежит. Вернетесь - виднее будет, как вести дальше дела…
- Вы так думаете?
- Конечно.
Лиза позвонила Степану Артемьевичу на работу рано утром в понедельник. Степан Артемьевич обрадовался, но тут же и упрекнул ее:
- Почему так долго не звонила? Когда вернешься?
- Не знаю, - ответила Лиза. - Семинар кончился, можно бы и домой, но мама серьезно заболела. Предынфарктное состояние, постельный режим. Я боюсь оставлять ее без присмотра. Может, еще в больницу заберут. - Лиза помолчала и взволнованно добавила: - Приехать не могу. Пойми меня правильно.
- Вот беда! - огорчился Степан Артемьевич. - Что же делать?
- Не знаю. - По голосу он чувствовал, как сильно расстроена жена. - Придется мне здесь пожить. Пожалуйста, сходи в сельсовет к моему начальству, пусть разрешат неделю отпуска за свой счет для ухода за больной.
- Схожу. Может быть, нужна моя помощь? Мне приехать?
- Пока не надо. Я справлюсь одна.
- Тогда звони почаще. Я не могу тебя вызвать к телефону. Если что - сразу приеду.
- Ладно. Как ты там? Питаешься чем?
- Фирменным блюдом: глазуньей. В основном. Обедать хожу в столовку.
- Ну, не скучай. Будь здоров!
- Погоди, может, привезти чего? - спросил он. Но трубка уже молчала. Он медленно положил ее на место, поднял взгляд и увидел зоотехника Яшину. Она стояла перед ним высокая, солидная, пышущая здоровьем, в светло-сером плаще из синтетики, с опущенным на плечи тонким цветистым платком.
- Здравствуйте, Ангелина Михайловна. Садитесь, пожалуйста. Как расчеты?
- Делаю. Еще не кончила.
Яшина продолжала стоять, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. Лисицын заметил, что она чем-то взволнована.
- Что-нибудь случилось? - насторожился он.
- Случилось чепе. В Прохоровке вчера три доярки на вечернюю дойку не явились.
- Как? - изумленно воскликнул он. - Почему?
- Причина не вполне ясна. Кажется, загуляли по случаю какого-то праздника. И сегодня утром не вышли вовсе. Сибирцев распорядился тем, кто вышел, доить коров тех, кто не вышел.
- Кто вышел, кто не вышел? - ничего не понимаю. В чем причина?
- Я вам объяснила. Больше ничего сказать не могу. Надо туда ехать, узнать, в чем дело. - Яшина наконец села.
Лисицын пожал плечами.
- Какой праздник?
- Говорят, день святого Софрония. Такой святой местного значения, они его придумали, - Яшина кисловато улыбнулась.
- Да что они там, в самом-то деле! Спятили? А ну, едем!
- Вам пока лучше не ездить, - посоветовала Яшина. - Сама все выясню, вам доложу, а уж тогда решайте.
- Вы считаете, что мне ехать излишне? Почему? - Лисицын недоверчиво покосился на Яшину. - Выгораживаете своих подчиненных? Отводите удар?
- Я никого не выгораживаю, - с видимой досадой ответила Яшина. - Я не меньше вашего заинтересована в укреплении трудовой дисциплины. Ваши упреки несправедливы.
- Черт знает что! - Лисицын стал звонить в Прохоровку. К телефону подошла бухгалтер отделения и объяснила, что Сибирцева в конторе нет, ушел на ферму. Лисицын наказал, чтобы управляющий позвонил ему, когда вернется.
- Если еще и механизаторы празднуют, тогда уж совсем плохо, - сказал он недовольно.
- За них можете быть спокойны. Они косят на лугах. В Прохоровке домострой женский.
- Как это понимать?
- А так, Степан Артемьевич, что женщины там своих мужей держат в ежовых рукавицах и не позволяют им вольничать.
- А сами?
- А сами, как видите…
- Ладно, берите машину и поезжайте. Да будьте там построже!
- Постараюсь, - сказала Яшина и вышла.
Газик стоял у крыльца. Степан Артемьевич вскоре услышал удаляющийся шум мотора. Вошел главный бухгалтер Ступников с папкой в руках.
- Квартальный отчет готов, Степан Артемьевич. Сразу подпишете или оставить?
Лисицын растерянно посмотрел на Ступникова. Тот был чисто выбрит, в белой сорочке, при галстуке.
- Что вы сказали? - переспросил директор.
- Квартальный отчет.
- Хорошо, оставьте. Я просмотрю и подпишу.
Ступников положил перед ним папку и направился к двери.
- Погодите. Что за праздник такой - святой Софроний?
Бухгалтер обернулся с недоумением:
- А зачем он вам?
- Надо, раз спрашиваю. Вы можете ответить?
- Да кто его знает… Их, святых, тут по деревням целая дюжина. Поди разберись. Вы, наверное, имеете в виду прохоровских доярок? Так не в Софронии дело, скажу вам. Он только повод, вывеска, так сказать. Причина совсем другая…
- Какая?
- Пока уверенно не могу утверждать, только догадываюсь. Дело в том, что Сибирцев лишил некоторых доярок премии из-за снижения надоев. Вот и последствия. Но это еще требует проверки. Вот Яшина поехала, она и привезет вам причину.
- Причина причиной, - с неудовольствием отозвался Лисицын. - А они совершили прогул. В такое-то время!
- У нас все возможно, - сказал Ступников.
- У нас? - Лисицын поднял голову от бумаг.
- У нас в Борке, я имею в виду…
- Ладно, идите, - буркнул Лисицын и стал смотреть финансовый отчет.
Вскоре позвонил управляющий третьим отделением совхоза Сибирцев.
- Что у вас там происходит? - в сердцах повысил тон Лисицын. - Рабочие прогуливают, а вы молчите! Почему не поставили в известность?
- Не хотел вас беспокоить. Думаю - сам разберусь.
- Не желаете сор выносить из избы? Уже все знают, один директор в неведении. Он узнает последним.
- Сейчас я все объясню, - ответил Сибирцев уже менее спокойным тоном. - Вчера днем вывесили на ферме показатели за квартал и приказ о премировании. Три доярки - Попова, Пискунова и Рудакова - не выполнили задания и, стало быть, лишились премии. Я им все объяснил, но они, конечно, остались недовольны. В общем, произошел у нас крупный разговор. Не скрою, я погорячился… А вечером они не вышли на работу, собрались у Рудаковой и стали отмечать какой-то праздник. И утром не явились.
- А сейчас как? Все гуляют?
- Нет, да вы не беспокойтесь, все уладим, Упрямые женщины, и ругательницы - не дай бог!
- Яшина приехала к вам?
- Не видал. Приедет - поговорим.
- Смотрите, дело серьезное!
- Как не серьезное! Я ведь понимаю.
Лисицын поинтересовался, как идет сенокос. Сибирцев ответил, что три трактора с навесными косилками работают на заливном лугу. Но сено сохнет плохо.
На том разговор и закончился. Но вечером Степану Артемьевичу пришлось снова вернуться к прохоровскому чепе. Оказывается, план не выполнила только Рудакова, но заведующий фермой дал в контору неправильные сведения, и Сибирцев поторопился издать приказ. Яшиной пришлось просмотреть ежедневные сводки по каждой группе коров и заняться подсчетом, и только после этого она убедилась, что произошла ошибка.
- Можно быть уверенным, что дело обстоит именно так? - с сомнением спросил Лисицын.
- Как же, Степан Артемьевич, - Яшина даже обиделась. - Я же все проверила. Если те двое не виноваты, зачем же их наказывать рублем?
- Они бы могли избрать другую форму протеста. Могли бы, в конце концов, прийти ко мне и обжаловать!
- Для них самый главный в Прохоровке - управляющий. Директор далеко, да и высоко…
- С каких пор директор совхоза стал чем-то вроде китайского богдыхана? Ну а Сибирцев что?
- Разводит руками. Поспешил, дескать, взял на веру. Его тоже трудно винить. Ошибка пошла от заведующего фермой. Вот кого следует наказать за невнимательность.
- Нда-а-а, - Степан Артемьевич недовольно покачал головой, а потом сказал: - Спасибо вам за труды. Но вы все же напишите мне докладную.
Лисицын в приказе объявил управляющему и заведующему фермой по выговору, а дояркам распорядился выдать положенную премию. Лисицын на всякий случай спросил Яшину, не предвидится ли еще какой-нибудь святой праздник, - он теперь опасался всяких подвохов. Яшина ответила, что точно не знает, но если уж очень надо, то попытается сходить к старухам, заглянуть в святцы…
Лисицын, не уловив иронии, спросил:
- Вы это серьезно? - Он рассмеялся: - Черт знает что… Еще того не хватало - жить по святцам!
Степан Артемьевич вызвал Ступникова.
- Почему так плохо поставлена контрольно-ревизионная работа? - спросил он как можно строже.
- Не успели, Степан Артемьевич, провести квартальную ревизию. Сейчас пошлю туда человека все проверить.
- Надо успевать! - сухо отрезал Лисицын.
Уже поздно вечером дома, за стаканом чая, Степан Артемьевич подумал: если бы он поехал в Прохоровку с Яшиной, то, наверняка, будучи взвинчен, со всем пылом накинулся бы на доярок, принялся бы их воспитывать, и неизвестно, чем бы все это кончилось. Не зная истинной причины конфликта, он попал бы в неловкое положение. Яшина, отговорив его от поездки, поступила осмотрительно. Теперь он даже был доволен ею: "Надо будет почаще с ней советоваться. Женщина дальновидная, толковая".
Он долго ходил по квартире, в пижаме и вельветовых шлепанцах, и половицы пели под его ногами. Он все ждал звонка жены, но Лиза в тот вечер не позвонила. "Наверное, из-за больной матери не может прийти на междугородную", - решил он.
Перед тем как лечь спать, он выключил свет, подошел к окну и посмотрел на улицу. Прямо под окнами - серая дорога с глубокими, подсохшими, тоже серыми колеями от автомобильных колес, за ней - старая береза с ветвями длинными, точно нити, унизанными зеленью листьев. Ветер все тянул с северо-запада. Холодный и довольно сильный для такого позднего часа, он трепал ветки, и они то вытягивались к изгороди, то опадали к земле, и снова под ударами ветра тянулись к пряслу, и опять свешивались вниз.
За березой - лужайка, серо-зеленая в сумеречности еще довольно светлой, хотя и облачной ночи. Дальше рядком - избы. В одной светилось окно, и перед ним росла рябинка, и ее тоже тормошил ветер. Ветки рябинки гибкие. Узорчатые листья ее дрожали на ветру, тянулись к окошку, но вниз, как у березы, не опускались.
Видимо, погода не изменится. Холодный Северо-Восток по-прежнему натаскивал непроглядно серые заполярные облака. Они закрывали все небо сплошной вязкой массой. С солнцем Борок, кажется, простился навсегда.
"В субботу, пожалуй, съезжу навещу Лизу и больную тещу, - решил Степан Артемьевич. - Нехорошо как-то получается, будто я для них чужой".
Он теперь уже не мечтал о туристской поездке. Какое там! Дел невпроворот, теща в опасном положении. Придется позвонить Вострякову и отказаться, пусть едут другие. А не хотелось бы отказываться. Черт побери, неужели я не заслужил того, чтобы поехать развеяться, стряхнуть с себя груз обыденности! Возьму и поеду…
Тут он снова начал сомневаться в возможности поездки, но все же решил: "Ладно, чуток подожду с ответом".
Лисицын опять посмотрел на березу, которую с бесцеремонной настойчивостью терзал ветер, и ему показалось, что он слышит шум листьев - тихий, вкрадчивый, размеренный. Вспомнилось ему сказочное драконово дерево где-то на Канарских островах, то, что живет три тысячи лет. "Почему драконово? Надо бы задать такой вопрос Чикину Он бы порылся в справочниках и нашел ответ…"
Мысли его вдруг легко и крылато унеслись далеко-далеко, к неведомым ему Канарским островам, что в Южной Атлантике. Океан накатывал на живописный скалистый берег грохочущие валы, в полосе прибоя с шумом и треском перекатывалась и терлась друг о друга гладкая, старательно отшлифованная морем галька. Среди непомерной тяжести воды она казалась очень легкой и разлеталась, вырвавшись из валов, во все стороны, как горох из перезревших стручков. Чайки кружились над побережьем - то парили над волнами, то внезапно ложились на крыло и косо пикировали к воде. Коснувшись волн кончиками острых перьев, они снова взмывали вверх. И что-то кричали звонко, пронзительно. А выше, по склону горы, берег поднимался террасами с ярко-зеленой растительностью. Там, должно быть, зрели виноградники, росли пальмы, кусты и те самые драконовы деревья. И среди деревьев гнездились диковинные птицы с ярким оперением. Кое-где на склонах гор виднелись белокаменные домики с черепичными крышами. И над океаном, над скалистым берегом с террасами небо было ясным, безоблачным, и в нем спускалось к горизонту, прощаясь с морем, как поется в старинном танго, "утомленное солнце…". Оно прощалось с морем и берегом до утра, и, пока оно не зашло, теплый свет от него струился на поверхность океана, на берег, на зелень, на домики. Искрами вспыхивали капли воды, стекавшие с острых чаячьих крыльев. Все кругом казалось необыкновенно прекрасным. Там, должно быть, живут счастливые, спокойные люди, трудолюбивые, добрые, не ведающие ни вражды, ни войн, ни зависти, ни неприязни к ближнему. Простые люди - везде люди, думал Степан Артемьевич. На земном шаре, на самом маленьком клочке земли. И надо им немного: мирное небо над головой, возможность благополучно жить, работать, растить детей, покоить старость. Там вечерами из поселка с белостенными домиками доносятся звон гитары, сухой треск кастаньет. И, конечно, женский голос, взволнованный и страстный. Немножко гортанный, этакий с милыми рокочущими переливами, с очаровательной картавинкой. Женщина поет, и все, в том числе и птицы, ее слушают, притаившись…
"Что и говорить! Вот как может разыграться воображение, какую картину ты себе нарисовал!.. Как это называется? Кажется, пейзанство?.." - улыбнулся Степан Артемьевич своим мыслям.
Он еще раз посмотрел в окно. Ветер все так же тормошил старую березу, и она тянулась тонкими ветками к пряслу изгороди…
Он опять прошелся по пустым комнатам, выпил воды и лег на кровать. Спалось ему в ту ночь плохо, несколько раз он просыпался от безотчетной тревоги.
Утром Степан Артемьевич собрал своих работников на экстренную планерку, чтобы решить, как быть с сенокосом. Тракторные косилки настригли уйму травы, она лежала в рядках. Но погода не позволяла пускать в ход подборщики-стогователи, трава подвяливалась, сохла медленно. И, хоть и редко, перепадали мелкие дожди. Этак можно загубить хорошие корма. Решили на время прервать сенокос и заняться силосованием. Управляющие отделениями и специалисты разошлись по участкам. Степан Артемьевич хотел было ехать в луга к механизаторам, но тут ему принесли телеграмму: "Мама скончалась. Приезжай. Потребуются деньги на расходы".
Заместитель директора Скорняков еще весной уехал учиться на девятимесячные курсы, и Степан Артемьевич во время отлучек обычно оставлял за себя главного зоотехника Яшину. Он послал за ней. Когда Яшина пришла, сообщил, в чем дело, и побежал в сберкассу снять со счета денег. Потом, положив в портфель кое-что в дорогу, расстроенный и немного растерянный помчался на машине на пристань к очередному рейсу "Ракеты". Часа через полтора он уже был в областном центре.
Глава четвертая
1
У Трофима Спицына все в жизни было взвешено и рассчитано, и всегда он добивался намеченной цели, ничего не делая зря. Сейчас он хотел накопить денег и приобрести "Жигули". Казалось бы, для чего ему автомобиль? Ездить вроде бы и некуда. Но Трофим слышал, что рано или поздно в Борок проложат дорогу от шоссе на Архангельск, и тогда можно будет возить на городской рынок продукты своего хозяйства - свинину, картошку, овощи и делать деньги. Катер "Прогресс" он собирался заменить новым, с более сильным мотором, чтобы заготовлять сено на дальних островах, собирать, где плохо лежит, лес-плавник, потихоньку продавать его тем, кто менее находчив, а более совестлив, кому надо строиться или ремонтировать дом и запасать на зиму дрова.