- Но здесь будет не так!! - вдруг рявкнул он. Я даже отшатнулся. Ну нет так нет.
- Вот! - я выставил Пеку вперед, последнюю нашу моральную опору, как мне казалось на тот момент.
Гуня почему-то не обрадовался.
- Ну, пусть побудет, - вяло произнес он.
Мол, позволим ему, хотя бы в щелочку, глянуть на сияющее царство справедливости и добра!
- Отечеству послужить не хочешь? - это он для Пеки повторил, но уже как-то вяло. Пека в ответ лишь зубами заскрипел. Чувствуется - разные у них представления о добре!
- Вывеска где… Института профтехзаболеваний? - выдал Пека свой злобный характер. В такой момент!
- Все! Я помчался! - Тактично "не расслышав" Пекиной бестактности, Гуня ускакал. Таким образом вопрос Пеки как бы в меня попал. Но что я мог ему ответить? Что профтехзаболевания у этих уже не те? Или что лечатся они в другом месте?
- Ну пошли посмотрим! - грозно Пека произнес.
Конец съезду?
- К-куда?! - Санчо вдруг именно Пеку ухватил. Чутье охранника!
- Со мной, - пояснил я.
- А ты кто?
Да - это уже не кино. Быстро тут духовные ценности меняются!
- Санчо, что там? - крикнули сверху (голос удивительно на Гунин похож).
- Да прутся тут разные.
- Рубай их!
- Ну рубай! - раздвинул Пека рубашку. Явилась татуировка на его груди - колесо с крылышками.
- Наш человек! - радостно вскричал Санчо. - Ладно. Мирно иди себе.
Мы сошли на пляж, улеглись на гальку… Солнце припекает уже! Какой длинный день. Отдохнем? Как же!
- Ты хочишь, чтобы мы наказали тебя?
Подняли головы. Два джигита, рыжий и черный, стояли у пляжа. Пожилой однорукий мужик таскал единственной своей рукой, закинув на спину, топчаны - и два с грохотом уронил.
- Э, э! - Пека подскочил к горцам. - Может, самим потаскать?
- Не учи нас! Это наш пляж!
- А может, маленько поучить? - Пека вытащил из штанов ремень с бляхой, на руку намотал.
- Что ж… давай поучимся! - Рыжий выдвинул из ножен кинжал.
Все, сейчас кровь прольется! У джигитов, раз уж вынул оружие, стыдно необагренным его опускать.
- Прекратите! Мы делегаты! - я завопил. Стыдно, но зато громко.
И вот уже верный Санчо летит, свистя шашкой.
- Я с вами, мужики! Любо! Давай! - крутил шашку, "разгоняя" ее, как положено в кавалерийском бою. У нас с Пекой даже слезы потекли… впрочем, они давно уже льются, давно - какой-то едкий дым. Видимо, будущих сражений? Кинжалы, однако, спрятали джигиты… в виде исключения обычай нарушили.
- Вот так вот! Своих не бросаем! - разгоряченный Санчо шашку в ножны заткнул. Глянул на Пекин ремень - как-то они узнают друг друга по бляхам. - Кореш! В сто пятой?
- В сто четвертой специальной.
- А я в сто пятой. Сам откуда?
- С Пьяной Горы.
- Так ты казак?
Да, он заполярный казак. Они жарко обнялись. Вот и товарищи! Только я одинок.
- Ладно, давай потаскаем, поможем мужику, - предложил Пека.
- Ты, Антон, опять здесь! - осуждающе сказал Санчо однорукому, который, достав из лохмотьев бутылку, жадно пил, потом сел, уронив голову.
- Ладно, какой вопрос! - миролюбиво произнес Пека и, с грохотом выдернув из загородки сразу три лежака, взвалил на спину. Санчо, неодобрительно покачав головой, однако, присоединился. И мне пришлось.
И здесь Гуня явился, верный друг. Но, ясное дело, не грузить.
- Джемал! Джамшуд! - рявкнул Гуня. - Опять вы волыните, не носите топчаны.
- Мы ему заплатили! Хорошо заплатили! - Джемал указал на уснувшего Антона. - А он работать не хочет.
- Ладно, зайди ко мне! - в этот раз Гуня мне уже рявкнул. Набирает обороты! Что-то наперекосяк? Шел я, во всяком случае, не спеша… Не нанял!
Санчо чуть сзади, в обнимку с Пекой шел, вспоминая сладкие ужасы боев. И тут, у самых дверей, Санчо вдруг вспомнил про свои обязанности.
- Стой! - спецзахватом Пеку ухватил. - Куда?
- Мы делегаты, - уже неуверенно произнес я.
- Брось! Какие вы делегаты? Я уж навидался их! Те другой крови. Ладно, ты иди, - разрешил вдруг мне. - А ты стой! Куда-а?
Казачьим подкатом Пеку перебросил в "бересклет въедливый" и сам кинулся туда. Бересклет, кстати, бурно пружинил: не поймешь, на чьей стороне. "Нет добросовестнее этого Санчо!"
В это время вглубь помещения прошли стройными колоннами донцы, кубанцы, гребенские, уральские. Можно им! Славяне с гуслями в шелковых рубахах, хасиды в цилиндрах и с пейсами, завитыми как пружины, препятствий не встретили. Адмиралы в полной парадной форме. Вызывающе одетые люди неопределенного пола… Нудисты прошли - абсолютно голые, но надменные. Весь маскарад. Можно абсолютно всем! Но не Пеке. Чутье охранника Санчо не подвело.
- Ты ж нормальный мужик! Я же вижу. На хер тебе туда? Какие вы делегаты? Нормальные парни! Вечером поддадим! - Санчо, пластая Пеку, чуть не рыдал!
Да, Пекин "диагноз" бесспорен. Не замаскируешь. "Несмываемое пятно труда"! И с топчанами мы прокололись. Делегаты лежаки не будут таскать.
- И то! - Пека, все же аккуратно уложив Санчо в "бересклет въедливый", вылез. - Ладно, пошли. Ты, Санчо, не журись. Боевой опыт придет.
- Пека, ты! - вдруг Гуня явился. И словно впервые старого друга увидал, горячо впился смачным поцелуем в него. - Друг ты или кто? У меня к тебе огромная просьба… Мама приехала.
Она не только мама, я бы сказал…
- Умоляет, просит черешни! Она ж из Крыма сама. Только ты!
"Вот пусть и сходит сама", - такого я ждал от Пеки… но от него всегда надо большего ждать.
- Смогем! - ощерился Пека. После затишья у него бурю жди!
- Денег дать?
- Обойдемся.
- Ты-то как раз мне нужен! - Гуня меня ухватил.
- Я не только тебе нужен! - вырвал руку. Пеку догнал. - Да, это не наш электорат.
- Наш электорат под землей! - произнес он грозно.
Как это понимать?
На рынок, однако, вышли. Мужественно миновали россыпи снетков. Подошли к черешне. Каждая как взрывное устройство!
- Ну что, берем? - опасливо произнес я.
- Не хочу тут брать. Одни абреки торгуют. Рóстят-то не они!
Не совсем это так… но с ним сейчас лучше не спорить.
- Диета мне прописана, - вздохнул он, оглядывая ряды. - Стол номер два. А я ем все, что не приколочено. Пошли!
- Тут где-то Казачий рынок есть, - я вспомнил спасительное. Хотя казаки с ним тоже обошлись… - Вон стрелка-указатель. Давай.
Долго патриотично шли с ним на Казачий рынок, согласно указателям, через долы и овраги, грязные слезы утирая. Дым уже вполне явственный! Потому и тело, наверное, чешется. А я думал: из-за пиявок.
- В горах лес горит, - хмуро пояснил Пека. - Возле винсовхоза бывшего. Виноградники жгут - ну и лес загорелся.
- Да, умно…
- Ну что? Хорошо тебе? - оскалился он.
- Хорошо, но душно.
- За Митьку переживаю я, - Пека говорил. - Больно горяч, наивен… Тонкая кожа! У меня-то кожа дубленая.
- Поздно уже кожу ему дубить… опоздал, - вырвалось у меня.
- Они еще небось из-за дыма в аэропорту сидят, - простонал Пека. - Да что изменишь-то?
На плоском холме нас встретило кладбище. Куда ж нам без него! Двое оборванцев, уйдя уже по пояс, рыли могилу. Третий - небритый, мордастый, видимо, бригадир - стоял, опираясь на лопату, и злобно высматривал кого-то. И Пеку сразу признал.
- Где же ты шляешься, собака?! - заорал. Сунул Пеке лопату… и тот покорно почти начал рыть. Пришлось вырвать силой лопату.
- Другой это, - бригадиру пояснил.
- Надо же, а как вылитый.
Этот везде свой… кроме палаты депутатов.
"МОРЯК ЗАПОЛЯРЬЯ" возник. Шли через его территорию.
- Прям сплошное Заполярье тут, - Пеке сказал. - Как бы не замерзнуть.
- В Заполярье не замерзнешь! - рявкнул он. Спорный тезис. Но для них это, видимо, постулат. Шли мимо столовой.
- Стоять! - Красномордый капитан в парадной форме нарисовался в окне. - Право руля!
Вошли в гулкое помещение. Слепят мундиры, нашивки и ордена. Желтеет коньяк.
- Товсь!
Приготовились.
- За день славного военно-морского флота… Залп!
- Спасибо, спасибо, - я пытался уйти. У нас же другие задачи…
- Товсь!
- Спасибо… но мы вроде не моряки…
- Сухая мандеж! - резко он возразил (для расшифровки надо бы глянуть в военно-морской словарь). - Кто не моряк? Пека не моряк? Да он все наши лодки кормит, без него бы от стенки не отошла ни одна! В отсеках у нас свой человек! За кормильца нашего… Залп!
Тут уж нельзя было отказать. Тем более что и я вспомнил вдруг, что по первому диплому своему инженер-акустик подводных лодок. Гордость пришла.
- Кормит нас, - хохотал красномордый. - Плохо одно - для лодок "еда" лучит сильно, так что у нашего Пеки теперь прибор только на полвосемнадцатого всегда!
Как почти моряк я, к сожалению, знал, что "полвосемнадцатого" означает "всегда вниз".
- Залп!
Вышли, качаясь. Это можно лишь с ним - за пять минут так напиться. Причем внезапно.
- Насчет "полвосемнадцатого" мы еще будем смотреть! - грозно Пека сказал.
И случай тут же оперативно представился. Вошли на Казачий рынок… но и там за прилавками только абреки! А где же казаки? Все на съезд подались?
Лишь какие-то алкаши под окрики хозяев таскали мешки с урюком от машины к прилавку. И наш Антон однорукий уже тут!
- Этот мешок сюда неси! Живээ давай! - покрикивал на них седой джигит. - А ты вали! - крикнул на Пеку, подсобившего Антону. - На вас не напасешься! Все, что гнилое останется, - дам!
Это Герою соцтруда!
Нас, впрочем, интересовала черешня. Или что? Не совсем ясно, по какому принципу Пека к статной красавице подошел, торговавшей, как ни странно, снетком - продуктом, уже изрядно себя скомпрометировавшим, этой сушеной "золотой рыбкой", поманившей и нас.
- Вот это лицо я буду мучить, - определенно Пека сказал. Потом все же пояснил: - Мою соседку мне напоминает, у которой я снетка брал.
Понятно: комплексы детства. Опять я его породил, вместо того чтобы убить!
- Мне кажется, это не черешня. - Я осторожно указал на прилавок. Но он, говоря по-казачьи, закусил удила. Чернобровая казачка. Подоила мне коня. Песня!
- Казачка?
- Да! - задорно ответила она.
- А где муж?
- Объелся груш!
Ноздри Пеки хищно раздулись… быть беде. Не успела жена его приземлиться в Лондоне… а точнее, не успела даже оторваться от земли… Меж тем кольцо абреков сужалось. Явно повышенный интерес.
- Отойды! - крикнул седой. - Она с нами работаит!
- А отдыхает со мной! - Пека повел на них мутным взглядом. Окосел без вина… если не считать, впрочем, пяти стаканов коньяка. - Что это у тебя снеток такой мелкий? - снова со всей страстью обратился к ней.
- А у тебя крупный? - Ее глаза тоже как-то заволоклись. Опьянели оба!
- Это для фильма нам нужно, - кинувшись к седому, забормотал я. - Кино будет. Понимаете?
Почему-то я слепо надеялся на авторитет важнейшего из искусств. Но в мысли торговцев урюком идеология как-то слабо проникла.
- Плохое это кино, плохо кончится! - сказал мудрый житель гор. И как в воду глядел.
- И ты, что ли, казак? - кокетничала красавица.
- А ты будто не видишь!
- А конь у тебя лихой?
- Так сядь на него!
На рожон лезет! И она на него ж! Я испуганно озирался. Торговцы урюком стягивались, но Пека словно того и ждал.
- Поговорить желаете? - резко обернулся.
- Хатым!
Повели Пеку - ну и меня, естественно, - по склизким ступенькам в мясной подвал, к своим соплеменникам. Ужас! Расчлененные туши, отрубленные головы. Вырезанные языки и глаза. На крюках висели всяческие кишки и трахеи. Толстяк в окровавленном фартуке на голой груди меланхолично рубил на широкой колоде кости и сухожилия. Аллегория сильная!
- Вино пей, - поставили, плеснув, перед Пекой мятую кружку. - И уходи!
- Зоя! А давай стоя? - дерзко Пека отвечал. Усы абреков задергались. Я кинулся к нему - мол, опомнись, зачем? И так еле жив… От тебя даже пиявки дохнут! Но то был уже другой человек. Если б пиявки попили крови его сейчас - превратились бы в удавов.
Распрямился гигант! И тут на него кинулись враги, повалили головой на колоду. Палач в окровавленном фартуке занес тесак… Все? Я протянул вперед руку. Руби! Палач, вдруг выйдя из сонного состояния, глянул на старейшину - чего? Но как раз за этот миг Пека и набрал силу, рванул - враги все посыпались с него, как осенние листья!
- Молодец, урус! Урус джигит! - старейшина мне адресовал комплименты. - Выпейте вина.
Пека распрямился. Обвел взглядом всех… Лишь радостные улыбки! Дыша еще тяжело, мы выпили. Хорошо, когда горло есть.
- Вопросов больше нет? - осведомился Пека.
- Нет, дорогой.
Я оглядел напоследок подвал. Надеюсь, он так и останется аллегорией? Но, зная Пеку, не стал этого утверждать.
Он неторопливо к казачке подошел, вертя, правда, шеей, словно тесен воротничок.
- Ну, ты готова?
- Я всегда готова!
Ссыпала снетка в рюкзачок, на плечико накинула. Все же снеток не отчепился от нас, чувствую - будет фигурировать в деле!
- Где искать-то вас… если что?
Все оргмоменты на мне!
- Зачем? - величественно он произнес. Но она ответила проще:
- Та на сейсмостанции мы.
- Где?
- Та я ж работаю там.
Обмер я. Пека и сейсмостанция… Вернулись бы лучше в "Горняк", пиявок бы друг другу поставили… но их вдаль неудержимо влекло.
- Та я ж сегодня не в смену, - угадав, видимо, мои мысли, зарделась она. Не в смену! Но Пека-то всегда в смене! От него всегда надо рекордов ждать.
Проходя мимо ларька "1000 мелочей", он вдруг приобрел два карманных приемничка: один мне протянул.
- Если что будет - услышишь.
Такой, значит, масштаб! Второй приемничек взял себе. Самому тоже интересно.
- Не пропадай! - Сцепку снетков из ее торбы протянул мне. Ушли по солнечному лучу.
В арьергарде я. Прикрываю наступление. Первый час внимательно слушал радио, сидя на скамье. Смеркалось. В сон клонило. Пока, кроме переворота в Санта-Домингес, не было ничего. Ночь. Мирный стрекот цикад. Дремал.
Павлин опять завопил. Меня, может, и не разбудил - но совесть точно… Отпустил Пеку на произвол судьбы. И Гуню бросил. Попал средь двух огней! Не считая третьего, своего… Заснул?
И вдруг надо мной, как коршун над скалою, Гуня завис. Угрызения совести материализовались так быстро? Могли бы и подождать… или это сон?
- Ты как меня нашел? - задал хитрый вопрос. Если скажет, что через сон, - это будет понятно.
- Музычку слушаешь? - указал на приемник. Да, похоже, это не сон. - А работать кому? Реакция поднимает голову!
Я бормотал с надеждой, что, наверное, она ее еще долго будет поднимать…
- С тобой невозможно разговаривать.
- Нет, нет, я помню! Все озарю! Что надо?
- Так! - схватил у меня из горсти пару снетков. - И ты туда же?
Видать, эта сушеная золотая рыбка, полностью скомпрометированная, манила и его. Я на Гуню смотрел. Красивый был парень. Но погубила еда.
Похоже, друг мой на взводе уже, причем не только эмоциональном. На кого опираться? В руках у Гуни вдруг появилась бутыль. Откуда? Прежде не замечал. Гуню всегда за образец благоразумия держал… и таким он у меня и останется.
- С бутылкой поосторожнее, - предупредил я.
- Пошли!
Все время шли почему-то по склонам, осклизываясь: правая нога выше левой.
- Ты веришь в наше дело?! - вдруг остановившись, Гуня спросил.
В таком положении - одна нога вверх, другая вниз - на принципиальные вопросы трудно отвечать.
- Смотря в какое, - уклончиво сказал я. Все уж отвергать нельзя, надо что-то оставить.
- А по-моему, все негодяи! Думают лишь об одном! - Гуня вновь присосался к бутылке. На всякий случай не станем уточнять, о чем "об одном" все думают там у него, чтоб не всплыло что-то совсем неприглядное. Какой-то уровень все же надо держать.
- Давай поглядим друг другу в глаза, - снова поставил он трудную задачу…
Долго пытались это сделать, но не смогли.
- А ты знаешь, - новую жгучую тему он взял, - что я деньги Инне с Митькой отдал?
- Какие деньги?
- Партийные.
Лихо!
- Зачем?
- Чтобы Митька в Англии мог учиться.
- Зачем?
- А ты не понимаешь? - Гуня меня взглядом долбил. - Что здесь все уже рухнуло?
- Как? А что ж мы тут тогда делаем?
- То мы! - Гуня пренебрежительно махнул рукой… с чем я не согласен.
- А эти - знаешь, что творят? - продолжил он жгучую тему. - Они…
Минут двадцать он горячо говорил. Да, такого не ожидал! Из соображений боязливости все опускаем. "Горстка сатрапов!" - вот как он их называл. Пил вино справедливости, пьянея на глазах… Да, неудачно устраиваюсь.
- …А остальные деньги пропил! - Гуня сообщил.
К этой коррупции я, похоже, опоздал.
- Вот! Все! - Он вынул из кармана небольшой мячик денег. Да, радужные рисуются перспективы в моей карьере.
- Тебе что - это безразлично? - Гуня вдруг меня обвинил. - Зверя мне найди, - буркнул вдруг.
- Зверя?
Нет, это все-таки сон!
- Зачем?
- Надо! Для эмблемы. На флаг!
Слышал я, что неподалеку тут одичавший зоопарк. Директор распродает понемногу, для домашних нужд.
И тут павлин снова дико заорал! Видимо, там.
На скамейке у ворот поваленных дядька сидел - заросший, плотный, мелкими глазками зыркал.
- Вам чего?
- Нам бы зверя.
- На эмблему или как?
В курсе уже. Предвидел расцвет многопартийной системы… Потом, правда, большинство зверей вернули ему.
В большом вольере стояла скала, выбеленная пометом. Когда-то тут много было птиц. Но теперь сидел только седой тощий орел. Прочли: "Сип белоголовый". Сип - это гордо звучит. Но белоголовый - это, скорей, символ старости.
- Вам крупного или как?! - рявкнул директор.
- Нам… так, - проговорили стыдливо.
- Тогда в конец идите. Мелкая шушера там.
Обидел. Но справедливо. Стыдливо пошли в конец. Мимо больших клеток прошли, даже не глядя. И не глядя друг другу в глаза. Разделил с Гуней вину. Такая работа.
Мишка бегал в клетке, шумно вздыхая… Не по карману, брат!
Более непонятные звери шли:
"Гиббон белорукий". Белоручки нам не нужны!
"Саймон обыкновенный". Хотя абсолютно ничего обыкновенного в нем нет! Чудовище редкое.
"Выпь". Звучит устрашающе, причем с неким приказным оттенком.
"Сурикетта". Другими словами про нее и невозможно что-либо сказать… сурикетта и есть!
"Барибал выносливый". Но тщедушный. Выборы он навряд ли переживет.
"Кондер разборчивый". Не оберешься хлопот.
"Даурскент мурзявый"…
…тут я откладываю перо.
- Плохо работаем! - Гуня этаким барином на скамейке сидел, нога на ногу. И хотя "работаем" сказал во множественном числе - себя не подразумевал явно. Тильки меня! Сперва он все пропивает, потом я что-то ищу… Но работать надо. Спасение тут.