Я пошел обуваться. Холод был такой, что замерзшие пальцы в носках громко скрипели друг о друга, почти что пели!
Потом я стоял в парадной, пережидая начавшийся вдруг град - вертикальные белые линии штриховали тьму, горох стрекотал по люкам, машинам. Действительно - ну и пэ!
Весь день я был прикован мыслями к двери и, когда мчался домой, смотрел из автобуса - все окна в доме уже светились, кроме наших!
Я вбежал в парадную: жена с переполненной сеткой сидела на площадке.
- Та-ак! - проговорил я. - Неужели даже тогда, когда у нее единственный ключ, она не может вернуться вовремя? Ну что же это за дочь?!
Жена только тяжко вздохнула.
Жильцы, проходя мимо нас, подозрительно косились.
Дочка явилась где-то возле семи - встрепанная, распаренная.
- Так. И в чем же дело? - строго проговорил я. - А где сумка твоя?
- Автобус увез!
- Как?!
- Обыкновенно. Зажал дверьми, когда вылезала, и увез. Поехала на кольцо - там никто ничего не знает. - Дочка заморгала.
- Ясно!.. И ключ, разумеется, в сумке?
Дочка кивнула.
Я сел в автобус. Он долго ехал среди глухих заводских стен. Представляю, какое у дочери было настроение, когда она здесь ехала без сумки и без ключа!
В желтой будке на кольце я долго базарил - мне все пытались объяснить, что кто-то ушел, а без этого кого-то ничего невозможно, - наконец я ворвался в заднее помещение и схватил с полки заляпанную грязью дочуркину сумку. Давно я не был таким счастливым, как на обратном пути! Кашель дочки я услышал еще с улицы.
- Совсем она расклеилась, - вздохнула жена.
- Надо в аптеку сходить, - басом проговорила дочь.
В дверях аптеки стоял какой-то Геркулес, довольно-таки неуместный в таком учреждении, как аптека, и вышибал всех желающих войти, хотя до закрытия было еще двадцать минут. Я поднял на него урну, он отскочил.
- Извини, дорогой, - сказал я ему, выбегая из аптеки.
Потом я сидел до двух ночи перед горящими конфорками, не решаясь уйти, время от времени прикасаясь к батареям: когда же кончится этот холод! В два часа в батареях забулькало, они стали наливаться теплом. Я радостно погасил конфорки и пошел спать.
Жена спала раскинувшись, и вдруг тело ее напряглось, кулачки сжались - видно, обиды дня достали ее во сне.
Вдруг сердце мое прыгнуло… Что такое? Я прислушался… Тихий скрип!.. Кто-то открывал наш замок! Я бесшумно вышел в прихожую - точно: язычок медленно выходил из прорези!
Что делать, а? Хватать молоток? Неужели я встречусь сейчас лицом к лицу с чистым злом?
В испуге я распахнул дверь в туалет, стукнул по рычагу. Загрохотал водопад. Скрип тут же прервался, язычок вернулся. Ах, не любишь?!
Я вытер пот. После долгой тишины скрип возобновился. Я стал хлопать дверцей холодильника, снова стукнул по рычагу. Вся техника в ход!
Прошелестели быстрые, прилипающие к линолеуму шаги.
- Ты чего тут? - спросила жена.
- Живот! - довольно злобно ответил я.
Жена ушла в кухню, потрясла грохочущий коробок, чиркнула спичкой. Долго сидела там, потом, брякнув крышкой ведра, ушла.
И снова послышался скрип. Идиот! Что он, не слышит ничего? Послышался душераздирающий кашель дочери. И снова скрип!
Я подскочил к двери, распахнул ее, успел услышать шаги, умолкнувшие внизу.
- Слушай, отстань, а?! - на всю лестницу заорал я. - Без тебя голова разламывается, честное слово!
Я выдернул из замка оставленный (кем - так, надеюсь, и не узнаю) ключ, захлопнул дверь и, больше не задерживаясь, пошел спать. Хватит на сегодня!
Рано утром я пошел умываться и вздрогнул: какая вдруг холодная сделалась вода!
В кухню вошла, позевывая, жена с будильником в руке. Из будильника тихо вытекали остатки звона.
Сел наконец за рукопись. Ну, как там поживают мои враги, которых я так скрупулезно в детектив собрал? Долго они еще будут кровь мою пить? Недолго! Собрал всех этих мафиози в одной таверне, якобы на совет. Под потолком - духота там у них - огромный вентилятор работал, и вдруг сорвался со штыря и, продолжая вращаться, отрубил им всем головы, на хрен!
Глава 5. Лучший конец
Жена вдруг заплакала.
- Ну что еще?
Она утирала кулачком слезы, потом, сопя, открыла кулачок и показала в нем какую-то желтую косточку.
- Вот.
- Что это?
- Зуб. Сломался.
- Молодец! Ты когда-нибудь что-нибудь хорошее сделала?
Снова заплакала.
- Ладно, не плачь, - погладил ее по маленькой головке, уже седеющей (от предыдущей главы этой повести три года прошло). - Будет тебе зуб!
Быстро оделся, выскочил из последних сил.
- Скажи, а ты не пробовал, - сказал я сам себе, - все это подальше послать - жить так, как хочется тебе? Вот и попробуй! Пора. Хватит! - нащупал деньги в кармане. - Вперед!
И только лишь подошел к трамвайной линии - у стекляшки очередь змеится. Так и есть: дают овсяные хлопья "Геркулес" - во как они нужны! - и для дочки, и для собачки… И вот уж час от загула отнял, со старушками в очереди простоял. Ну ничего, - злорадно думаю. За это будет отдельная месть! Изрядную, правда, сумму пришлось вбухать. Двадцать пачек. Вот и считай! И куда денешься теперь, когда такой груз на руках? Домой? Сдаваться? Ну нет уж! До Московского вокзала давился в трамвае, подбородком пачки удерживая. Вышел, балансируя, подбородком пачки удерживая, до камеры хранения медленно шел, открыл автоматическую ячейку, стал злобно запихивать туда "Геркулес"… Ты у меня весь туда влезешь, мой милый, хоть ты и "Геркулес"! Утрамбовал, захлопнул. Стряхнул ладонь о ладонь. Вот так вот!.. Теперь бы только номер ячейки и шифр не забыть - на всякий случай надо бы записать. Бегу через Лиговку - у зоомагазина народ… так и есть - дают червячков для рыбок. Месяца два они у меня червячков не ели - полиняли, скуксились… Что делать, а?!
Теща осталась одна - там у себя с ума сходит. Непонятно, что делать с ней… собственной маме позвонить некогда. Дочь подросток уже, пятнадцать лет, где-то там шляется, пытаюсь аквариумом ее привлечь.
С червячками в бумажке выскочил из магазина. С ненавистью на них посмотрел: вряд ли какой-нибудь хорошенькой девушке понравятся мои червячки. Копошатся, буквально что сапфирами переливаются в бумажке. И в камеру хранения их не засунешь - настоящий друг червячков разве может так поступить?
Иду с червячками по Невскому, мимо идут красавицы, навстречу им - стройные красавцы, и руки, что характерно, у них свободны, никаких червячков.
Господи, думаю, до чего я дошел - какие-то червячки командуют мной! Ну нет, не поддамся им! Свернул в какую-то сырую темную арку, нашел там ржавую консервную банку, положил червячков туда, сверху заткнул куском газеты - чтобы не разбежались, накрыл неказистым ящиком - чтобы не похитили. Рука об руку стряхнул… Вот так вот!
Выскочил на проспект, но на всякий случай все-таки обернулся: надо номер дома записать, а то не найду потом червячков - пропадут!
Кругом праздничная жизнь бурлит, на Невском уже новогодняя иллюминация светит, а я бормочу, чтобы не забыть: "Червячки - дом номер сто девятнадцать, под аркой налево, Геркулес - ящик пять-шесть-семь-восемь, шифр один-два-три-семь…" "Нет, - думаю, - это не гульба!" Зашел быстро на почту, взял телеграфный бланк, четко записал: "119, 5678, 1237". Засунул в портмоне - ну вот, теперь легче, теперь мозг и душа распахнуты навстречу свободе!
А вот и бар. Красота! Поднимаюсь по ковровым ступенькам, приглядываюсь в полумраке… Жизнь бурлит! Подхожу к освещенной стойке бара - и в ужасе отшатываюсь! Чудовищная провокация! Стоят, поблескивая, банки растворимого кофе. Полгода ищу. Не иначе как к Новому году выкинули. У жены давление пониженное - кофе помогает, особенно этот. На всякий случай спрашиваю у бармена:
- Это что у вас?
- Растворимый кофе.
- И продаете?
- Пожалуйста!
- Две банки, пожалуйста!
Вот и считай. Червонец остался на всю гульбу! В следующий раз, когда вот так соберусь погулять, деньги уж лучше сразу же в урну выброшу - приятнее будет.
Купил пачку сигарет, пять коробков спичек - то и дело дома спичек не оказывается. Элегантно выкурил сигарету, высокомерно глядя по сторонам. И все! Пора, видно, в обратный путь, клады мои расколдовывать. Еле расколдовал!..
Уже на подходе к дому (в руках пачки "Геркулеса", за пазухой холодные банки, червячки во рту - больше некуда!) вижу - у пивного ларька народ гуляет. Пошел мелкими шажками, придерживая пачки подбородком, говорю неразборчиво:
- Не в службу, а в дружбу - в нагрудном кармане у меня деньги должны быть, достань, пожалуйста, купи маленькую пивка и в рот мне влей.
- У тебя рук, что ли, нет? - говорит.
- Есть, да видишь, все заняты.
- Ну хорошо.
Взял маленькую, вылил мне в рот - я хотел червячков с пивом проглотить, но удержал большим усилием воли.
"Спасибо!" - хотел кивнуть, но не получилось: подбородок упирался в пакеты. Подошел к парадной, гляжу - валяется газовая плита, вместе с трубами вырванная. Вот это люди гуляют - не то что я!
Поднялся домой, ссыпал всю эту дребедень на стол, червячков с омерзением выплюнул в аквариум… Все!
- А, это ты, - жена равнодушно зевнула. Не оценила дары! "Нормально" - не более того!
А дочь до полуночи так и не появилась. Не привлек!.. Зато рассказ, кажется, написал. Сидел, кумекал.
Звонок! Схватил трубку.
- Алле!
- Что ты сделал с нашим Митькой?
"С нашим Митькой"? Инна!
- Привет!
Запасная жизнь?
- Что я сделал… с нашим Митькой? - с удовольствием произнес.
- Он сошел с ума!
Даже не знаю - радоваться ли?
- Он сейчас в больнице.
- ?!!
- Вырезали аппендицит.
Слава богу.
- Читает твоих "Горемык" и хохочет на всю палату! Врачи опасаются - разойдется шов. Говорю ему: хоть шов придерживай.
- Лечу!
В аэропорту, распарясь, опрометчиво бросил пальто в багаж - какое пальто, если меня ждет такой жаркий прием! Малость не рассчитал.
К Митьке лечу! Если не сын… то, во всяком случае, сын духовный - а это еще важней!
Да, тут другое. По приземлении все стали вытаскивать из верхних багажников куртки, дубленки… Погорячился! Горячусь всю жизнь. Чем и горжусь. Чем же еще гордиться? Выскочил первый… Снег!
В аэропорту грязный язык багажного конвейера пополз и остановился. Раздался здоровый смех.
Самолетный багажник на высоте замерз - никак не открыть! "Ждите, пока освободится специальная разогревательная машина - она обслуживает другие рейсы"!.. А вертолет на Пьяную Гору уже лопастями шевелит. А, выбежал в пиджаке. Радость не ждет!
Вертолетчик слегка удивленно на меня смотрел. А что такого? Тепло!
Вот и знакомая вертолетная площадка появилась внизу. Сердце прыгало…
- Ну-ну! - Пека мрачно произнес, когда я перед ним появился. Желания накинуть другу знаменитую свою шубу длинного искусственного ворса - не изъявил. Не поделился также и шапкой. Ну-ну!
Сели в его замызганное авто.
- А Митька где?
Почему-то был уверен, что он встретит меня.
- В больнице.
- Так зайдем!
- Карантин, - он вяло ответил.
- Увидимся хоть?
Пека пожал плечами. Еле завелся. Мотор времен недоразвитого социализма… Мрак. В это время года я к ним не приезжал. И правильно, видимо, делал. В шесть вечера уже полная тьма.
- Это у нас еще не настоящая ночь! - мрачно Пека произнес. Похоже, семейное счастье доконало и его. Как-то стало смутно: зачем я прилетел?
Во тьме мелькали лишь белые березки вдоль дороги.
- Комсомольцы посадили еще, - сказал Пека словно с издевкой.
- Ну а что в этом плохого? - вступился я. - Было такое время.
Теперь, видно, другие времена… Комсомолом я никогда не увлекался, но и нельзя все, что было, во мрак погружать.
- Нарисуем! - бодро смотрел по сторонам. Картина довольно странная открывалась. - А чего чуть не на каждой березе венки?
- Так бьются все! В основном бандовня нынче ездит. Им что чужая жизнь, что своя.
- Прям какая-то аллея героев! - вырвалось у меня.
- Угадал. - Пека впервые усмехнулся, хоть и невесело. - Так все и зовут.
Навстречу пер какой-то черный катафалк с темными окнами.
- Аккуратней рули!
Но Пека, видно, не собирался уступать. Судя по состоянию его - не прочь и наш с ним венок тут повесить.
- Ты что делаешь?! - Пришлось мне самому схватиться за руль.
Стояли, отдыхивались… Похоже, поездка сюда не такой уж радостной может получиться. И не такой длинной.
- Разъездились тут! - просипел Пека. Как видно - враги!
Наконец-то дома… и какие-то пьяные толпы. И что особенно жутко - молодежь.
- Выходной, что ли?
- У нас теперь выходные сплошь. Стоит все!
- Скучаешь по работе? - вырвалось у меня.
- Да хер ли по ней скучать? Это я для тебя тут художества рисовал. А на самом деле так… потное однообразие.
- И то кончилось.
- Ну это мы еще будем смотреть. Горизонты глубже восьмисот закрыть хотят. Невыгодно им! Хотят сверху наскрести себе, а остальное все кинуть. Не выйдет у них!
А я боюсь - выйдет. И поселка не узнать. Хотя при первом знакомстве казалось - куда ж хуже? Всегда есть куда. То там, то сям окна вынесены вместе с рамами, внутри следы пожарища, копоть по фасаду. Построил Пека… ранний ренессанс! "Тут будет город-ад!"
"Да, выжигают тут… неугодных", - подумал я. И вряд ли Пека в числе "угодных". Оставшиеся окна, вплоть до верхних этажей, в грубых решетках.
- Это от воров, что ли?
- Нет, от комаров!
- Мне кажется, Пека мне не рад, - высказал я, когда Пека, напившись, рухнул.
Да, и Инна усохла. Усохнешь тут!
- Почему не рад? - усмехнулась она. - Для любимого дружка из могилы вылез!
- Как?
- Так. Сели с дружками в руднике, давно отключенном, и не выходят! Будто кому-то есть дело до них. Тут теперь другие дела.
- Но какие же?
- А какие везде! "Шахты стоят - мерседесы ездят"!
- Встретили тут один…
Инна обмерла.
- Таранить он его не пытался?
- Нет.
- Ну, видимо, пожалел тебя… для первого раза.
Да нет. Не пожалел.
- Ну и сколько он еще пробудет тут? В смысле, на поверхности?
- Спроси у него. Надеюсь, пока ты тут…
Ясно. Затем и позвала! Вытащить мужа из "могилы".
- А Митька что?
- Аппендицит сделали. Теперь карантин у них там… по гепатиту. И слава богу! - вдруг вырвалось у нее.
- Что ты такое говоришь?!
- Здесь нечего Митьке делать! - затряслась. - О сыне он не думает!
Совсем уже ошалела от отчаяния… Конечно, про то, как Митя хохотал над моей книгой, придерживая шов, она уже не скажет. Теперь ни к чему. Да-а, прилетел на праздник! Праздников не напасешься на тебя.
- Так точно Пека не скроется, пока я тут? - тактично тему переменил.
Она пожала плечами.
- Тут мы еще избу-читальню открываем. Все книги, что он копил, отдали туда. И твои, что ты нам дарил, - тоже. Раньше он увлекался книгами. Надеюсь, хоть это вытащит его!
Откуда именно это его "вытащит" - она не уточняла. Но и не надо уточнять. Отовсюду!
- Сколько сил он в нее вложил! Задним числом узнала: свои ртутно-золотые бляшки растапливал, чтобы материалы купить.
То-то он зеленый такой.
- Все говорил: "Вот приедет к нам Попик!" - Она смутилась. - Так он называет тебя. Не знал?
- Нет.
- Знай теперь. "Вот приедет к нам Попик - будет где выступить ему"… Библиотеку-то поселковую сожгли…
- Господи! Библиотеку-то за что?
Она пожала плечами.
- Зато теперь вот! - подвела к окну. За окном (из щелей торчит вата… да, особо аккуратной хозяйкой она не была никогда) простирался бескрайний темный двор - как я понимаю, до Северного полюса… Прямо под окнами был детский городок, качели, карусель… тоже слегка обожженные, и рядом с ними поднималась избушка в четыре окна… и ее тоже сперва воспринял как часть детского городка. А это, гляди, центр культуры!
- Вот тут ты сегодня и будешь выступать.
"Да, - подумал я, - зал исключительный. В таком я еще не выступал". Но откликнулся, как всегда, с энтузиазмом:
- Молодец!
Это явно она все затеяла. Идея явно ее. Мне бы такую… в смысле - не идею, а жену! Проехали. Выбрал другую судьбу. Уступил, как я и все уступаю в жизни. Это я только в литературе лют!
- Ты, надо понимать, это придумала?
- Ну, не совсем я. Она всегда тут стояла… точнее, остов ее. Считается, что якобы декабрист один, довольно сомнительный, в сущности, для диссертаций сочиненный, отбывал тут. Ну я и уцепилась: мне много ли надо? Через свои связи в Министерстве культуры отбила ее. Кому что! - горько усмехнулась. - Некоторые дворцы хапают. А нам - это…
- Но мне изба эта дороже дворца!
- Пека тоже душой вложился. Какую-то особую бак-фанеру достал. Все мечтал: "Вот приедет Попик… Такой бак-фанеры он не видал!"
И вряд ли уже увижу где-то.
- Спасибо вам!
- Тебе спасибо, - проговорила она.
- Но хотелось бы заранее побывать там. Освоиться.
- Не волнуйся. Теплую атмосферу я обещаю тебе.
Я растаял. Но в некотором смысле - замерз. Особенно когда стоял у окна, любуясь местом своего будущего триумфа.
Я зябко поежился… и в комнате колотун.
- Да, кстати о тепле, - вскользь заметил. - Я тут сдуру, - повел плечами, - по-московски к вам прилетел, налегке. Нет ли чего накинуть… потеплей?
- Сделаем, - кратко сказала она, вновь уже погруженная в какие-то мысли.
- А Митька неужели ж не сможет прийти? - высказал я свое, но, как часто мне "везет", угодил в самую больную точку.
- Нечего ему делать тут! Папа звонил: похоже - последний шанс устроить Митьку в нормальную школу!
- Что, в Москве? - пролепетал я.
Вот тебе и изба-читальня!
- Ты с Луны? Что сейчас творится в Москве!.. В Англии!
- Конечно, конечно, - растерянно забормотал я. - В Англии - о чем речь!
Для этих слов, видимо, и был вызван.
- Так заставь этого хрена ж. у поднять! Что он расселся тут… навеки, что ли?
Вот и моя роль! А изба - это так… декорация первого акта.
Расстроился я. Ну ничего! Выступлю нормально. И после посещения больницы я выступал… и непосредственно после посещения морга… и никто не заметил абсолютно ничего. Публика хохотала. Выдюжим.
- Папа говорит: еще что-нибудь он отмочит, и любая страна мира будет закрыта для нас!
- А наша? - вырвалось у меня.
- А что здесь делать?
- А что мы все здесь делаем? Зря?
- Сутулишься ты у меня. - Она смотрела на меня с жалостью… и с любовью!
- Я у всех сутулюсь.
Инна лишь махнула рукой. Из маленькой спаленки доносился храп. Пошла будить.
- Вставай, морда! Может, помнишь хоть, у друга твоего выступление сегодня.
- Когда? - прохрипел Пека.
- В восемь.
Пека тупо молчал.
- Могу и не выступать! - вырвалось у меня.
Пека стал одеваться…
- Рано еще, - подвиг его я оценил.
- У меня совещание, - заносчиво Пека сказал.