- Знаю я эти ваши совещания! - рявкнула Инна. - С прошлого принесли тебя!
- Так мы это… делаем бизнес-план, - пробормотал Пека. - Рудник им закрыть я не дам!
Да. За Англию с ним трудно будет пропаганду вести!
- Кому ты не дашь? Ты знаешь хоть, с кем борешься?
- Получше тебя! А если не врубятся - снова заляжем в рудник.
- Да кого это трогает! Павлунько убили - мало тебе? Ты-то хоть останешься со мной? - вдруг повернулась ко мне.
- Нет, к сожалению.
Куда он - туда и я. Пусть и не думает никто, что я сюжет этот бросил. Самый разгар!
- Пойду прогуляюсь перед выступлением, - мягко пояснил я. - Голова что-то побаливает…
После прогулки она несколько сильнее побаливала… но я забегаю вперед.
- Ну иди. - Взгляд ее окончательно угас: и этот безнадежен.
Но и тут не сломалась она, продолжала командовать:
- Ну ты, друг! - к Пеке обратилась. - Может, дашь шубу свою драную, которую уже на помойку пора, своему другу? Внимания не обратил? Он в костюмчике появился.
- Шубу не дам! - мрачно Пека отвечал. Конечно, такой "прикид". Пека и шуба неразделимы! - Климкостюм могу дать.
Не хватало еще мне какого-то непонятного "климкостюма".
- В климкостюме пусть полярники ходят. Тогда я ему дубленку твою дам.
Пека сопел обиженно. Видимо, и дубленку жалко. Предпочел бы, наверное, чтобы я замерз. Но все же к дубленке спокойно отнесся - видимо, не так прикипел.
Вышли вместе.
Мимо бывшего магазина прошли. И он выжжен! Да, кончились тут молочные реки. Выжженная земля! Я, конечно, понимал, что совещание будет не в Доме правительства, но горячо надеялся - в "Шайбе". Однако Пека и "Шайбу" миновал.
- Уйгуры ненадежны, - сказал кратко, как настоящий вождь.
К гаражу подошли… Конспиративно. На ржавой боковой стенке было мелом написано: "Секс-вагон".
- Как это понимать? - надписью заинтересовался.
- Да молодежь сбивает замок, оргии тут устраивает. Потом шприцы выгребать. Машину угоняли три раза!
Да, Мите не надо тут. Отомкнули. Посередине темноты сереет его "Москвич", по стенам скамьи. Видимо, для членов правительства. Пека булькнул канистрой.
- Надеюсь, тут не бензин? - я предположил.
Он мрачно, но утвердительно кивнул.
- А где ж участники совещания? - Я потер руки.
- Подойдут. Но пока… не хотел при ней… пиши! - властно скомандовал.
- Слушаюсь! - Я выхватил блокнотик.
- За два года в рудник ни копейки не вложено. Проржавело все. По фигу им!
- Ну а как же… руда?
- У них тут свои дела - деньги перебрасывать. "Компьютерное обеспечение рудничной логистики" - это тебе как?
- Неплохо.
- Кому-то да. Гуня по этой части большой специалист. Главное мастерство тут - вернуть девяносто процентов тому, кто дает. Поэтому и назначают бессмысленное… на что тратиться не надо.
- Так чего же ты не берешь?! - вырвалось у меня.
- Так мне не дают. Знают - работать начну. Для них это страшней чумы!.. Так что готовим сопротивление!
Он разлил в алюминиевые стаканчики. Бр-р!
- Значит, так вот и готовятся государственные катаклизмы? - Я оглядел гараж.
- Катаклизму нам всем вставили уже! Но не все согласны!
Несогласные стали подходить. Опилкин! Прежнего щеголя не узнать! Другие усаживались… Да, в "Шайбе" пошикарней гляделись они.
- А ты сдал что-то, - Пека мои комплименты опередил.
- Ну, что делаем, шеф? - Опилкин довольно нагло проговорил. Видимо, делегат от народа к вождю. - Снова на заглубление?
Пека, как настоящий вождь, зову народа поспешно не внимал, больше внимания обращал на высокого гостя… хотя я в этой роли чесался и потел.
- Кладбище тут планируют, - сообщил он мне главный секрет.
- Так есть уже, вроде, оно?
- Глобальное, для всей цивилизации! На тысячелетия рассчитано, - культурный Опилкин сказал, потирая руки.
- А где оно?
- Да там, где мы с тобой были, - мрачно Пека произнес. - Конец света помнишь?
А, вместо радиолокационной станции и зверобойного промысла. Умно! Хотя пить еще крупно не начали, но уже похоже на пьяный бред. Почему безумцы эти решили, что их богом забытый угол станет вдруг центром цивилизации, пусть даже могильной? Я все же приехал сюда писать реалистический роман.
- Объясните.
- Не понял? - Пека снисходительно произнес. - Так во всем мире на кладбищах гниют… а у нас в мерзлоте все свеженькие будут лежать, как огурчики!
Кошмар.
- Только волосы и зубы растут, - добавил вездесущий Опилкин.
Представляю этих красавцев. Я, конечно, ждал тут каких-либо ужасов, но таких!..
- И знаешь, кто за этим стоит? - произнес Пека почему-то хвастливо.
Он? Но тогда почему он же с этим беспощадно борется? Инна? Но тогда, наверное, надо соглашаться?
- Рада! - произнес Пека и самодовольно захохотал.
- Кто?
- Ну Рада! Помнишь, еще копали у нее?
Да, рыли для нее могилы, но чуть не вырыли для себя. Был потрясен ее размахом, и вообще - масштабами жизни. Казалось, тут страшно, а тут, оказывается, лакомый кусок!
- Да как же она проникла сюда?
Пека молчал многозначительно. Мол, не без моего влияния, ясное дело! Подчиненные смотрели восторженно, снизу вверх - большими половыми связями начальник обладает там, наверху!
- Ну и что не устраивает тебя?
- Забываться начинает! Распустила тут бандовню… умных людей не слушает. Рудник вовсе не обязательно закрывать.
Обязательно! По литературе знаю. Чтобы мертвечину везде насадить - надо предварительно выморить все живое. И в литературе это идет!
Выпили.
- Так что объявляем войну! - Пека властно на Опилкина глянул. Тот с натугой поднял тяжеленную сумку на стол. Я думал: там патроны и гранаты… Нет, бутылки с "зажигательной смесью", слава богу. Умно. Маскировать революционные маевки под обычные пьянки, как Ленин учил!
Вдруг распахнулась железная дверь, хлынул свет. Оглушительный металлический голос:
- Выходи по одному! Стволы, ножи на снег, руки в гору!
Милиция тоже играет в какой-то фильм.
Последним вышел и я, щурясь, в надежде - может, отделят? Поймут, что я не из этой оперы? Достаточно вжился! А через час мне уже выступать.
- Чего стоишь? Залезай!
- Это вы ко мне?
Упаковали меня вместе с моими героями. Большая честь. Ну а где бы ты хотел сейчас быть? Отдельно? Так не напишешь никогда.
Привезли, что характерно, не в отделение, а в какой-то спортивный ангар. Сердце мое упало. То есть эта работа у них не надоевшая, обыденная, а сверхурочная, видать, неплохо оплаченная - так что будут работать с душой.
Характерная деталь: тут же в этом бункере спортивные тренировки шли. Лысые мордовороты штанги толкали, другие настойчиво, обливаясь потом, гребли на условной железной лодке, не отвлекаясь на наши крики и стоны, которые вскоре тут раздались. Но этих еще можно понять: им вскоре, возможно, точно такая же работа предстоит - чего отвлекаться?
Более поразительно, что девочки-ангелочки с обручами и лентами танцующие под музыку Чайковского, извлекаемую из белого рояля интеллигентной очкастой женщиной, тоже не обратили ни малейшего внимания на побоище, что нам учинили тут. Решили, видимо, что это какой-то турнир по боям без правил и со связанными руками у одной из сторон, по моде времени. Афиши такие висят. Характерно, что и исполнители вовсе не тушевались, даже милицейская форма не смущала их - наоборот, как бы подчеркивали жестокость и цинизм. Да, милиция тут полностью переменила ориентацию! Тоже напоминает какой-то фильм. "Из всех искусств для нас важнейшим является кино!"
- Ну что, сука? Скоро ты уберешься отсюда? - волосатая лапа сжала Пекино горло.
- Зоя! А давай стоя! - смело Пека прохрипел.
Удар! И тут же - божественное "Лебединое озеро". Вынесло все оно! Похоже, что при такой всеобщей терпимости нам хана.
Но голос все же раздался. Сначала гулко хлопнула крышка рояля, струны отозвались.
- Вы долго еще? - строго произнесла аккомпаниаторша. - Вы мешаете нам! У нас мероприятие. Найдите другое время.
- Сейчас, Софья Павловна, - главный глянул на часы. - Уже заканчиваем.
Видимо, работа тоже почасовая. И корячиться хоть минуту лишнюю, да еще на сверхурочной, никто не собирался. Это и спасло…
Для бодрости зашли в гараж, допили. Главное - бодрости не терять.
- Ну все, - я сказал Пеке. - Пора сдаваться властям.
Под властями я, ясное дело, Инну подразумевал.
По дороге еще купили елочку у ханыги.
- С материка привез! Недешево обошлась.
Пека и не скупился: Новый год!
- Упала консоль, - так Пека ей наши травмы объяснил. Я гордился им! Что значит специалистом быть. Консоль! Сдержанно и емко. И ничего больше можно не объяснять: дилетантам бесполезно. Как художник слова, восхищался и одновременно сладко погружался в сон.
- Не спи! - звонкий голос Инны, спасительный луч. - У тебя выступление через полчаса!
Да, емкий вечерок! Сел. Пока что еще не встал. Но все уже слышал и многое понимал.
Я глянул на Пеку, спавшего на соседней тахте.
- Он так ждал тебя. Если б не дурацкая забастовка эта! Увольнять его ребят стали. Ну, оболтус этот: не брошу своих!
Я четко встал. Тоже имею принципы. Пропьем все, но профессию никогда. Пора и мне в мой забой!.. Последние годы я по сути тоже, как Пека, в яме сидел со своим верным пером (кайлом), упорно не прерывая работы, - когда на поверхности проносились ураганы, сметающие все… Устоял? В смысле - усидел? Высидел свое? Сейчас проверим!..
Ровно через полчаса, с прилизанными мокрыми волосами, с изможденным высокоинтеллектуальным лицом был уже за столом в избе-читальне, шуршал листами.
Публики небогато - но к этому тоже привык. Закалился. Или задубел? В общем, выдерживаю. К тому же - елочка, свечи создают уют.
Читал.
Мама приехала
- Я к Сущаку!
- Его нет, - произнес охранник, перегораживая мне дорогу.
- Но мне назначено. Вот написано его рукой: "Семнадцатого в шестнадцать часов"!
Я все не мог еще избавиться от спеси, навеянной, вероятно, тем, что друг подвез меня к нотариальной конторе на ослепительном "Вольво". Но здесь, судя по габаритам цербера, меня быстро приведут в чувство.
- Разрешите!
Гонор, однако, не проходил. Я смело попытался сдвинуть охранника, хотя легче было сдвинуть стенку. Но! К удивлению моему, он вел себя сдержанно и даже в какой-то степени скованно - словно не знал точно, как себя вести. А говорят еще, что жизнь наша становится жестче. Наоборот! Я, как писатель-оптимист, всюду нахожу радости, даже в нотариальной конторе. Это мой долг.
- А что за дело у вас? - спросил он, нерешительно потоптавшись.
- Наследственное.
- Он вел?
- Что значит, вел? Где он?
Начинается ахинея! Охранник-амбал вдруг окончательно смутился. Ну, если смущается даже этот шкаф, - значит, действительно вышло что-то из ряда вон выходящее, просто так его не смутишь. Я решительно протиснулся.
В еврокоридоре увидел бумажку: "Прием ведет нотариус Сущак Я.А. по доверенности нотариуса Сущака Я.А.". В своих хождениях я уже усек, что нотариусы - большие казуисты, любят прятать суть дела в ворохе бумаг. Какая-то новая уловка? Я заглянул… Женщина! Высокая укладка, брошка.
- Закройте дверь! - рявкнула она.
- Но мне назначено, - я показал квиток.
- Кто вам назначил?
- Сущак… Ян Альбертович, - от злости даже вспомнил его имя-отчество.
- Вам сказано: его нет! Закройте дверь!
Хорошенькое дело! Муж отвалил, видимо, в отпуск, оставил жену, которая знать ничего не хочет. Прям не баба - мужик! Альбертыч, вроде, поласковей был… а эти всегда чем-то обижены. Плохи мои дела. Блуждая по нотариусам, я уже знал, что каждый новый норовит полностью отменить все, сделанное предыдущим, выставить его дилетантом и идиотом, разрушить уже слаженное дело и все сначала пустить, начиная со сбора всех справок. Плохи мои дела… Но, может, меж мужем и женой не будет таких уж противоречий? Оптимист!
- Ваше дело закрыто! - все же взяв мою папку, сообщила она.
- В каком смысле?
- В прямом… Вы не можете наследовать долю вашей квартиры, принадлежащую матери. Где была прописана ваша мать?
- В последнее время в Москве. У сестры… В смысле, у своей дочери.
- Вот туда и езжайте!
- Но квартира же здесь!
- Наследование оформляется по месту прописки покойного. И получает тот, с кем последнее время жил покойный.
- То есть не я?
- Не вы!
- Но Ян Альбертович обещал. Завел дело. Деньги взял!
- Он много кому чего обещал! Его давно пора было посадить.
Круто она о муже! Или она сестра? А я все думал - кого она мне напоминает. Сестра!.. Но сестры редко так говорят про брата. Жена про мужа - скорей. Голова кругом идет. Я сел в коридорчике. Говорят, что муж и жена с годами становятся на одно лицо… но не до такой же степени? Встал…
- А могу я все же поговорить с Яном Альбертовичем? Где он?
Охранник вдруг выразительно закашлялся и чувствительно пнул меня в лодыжку… Бестактности говорю?
- Извините, но я два месяца по очередям маялся, справки собирал!
- Он поставил в тяжелое положение не только вас! - произнесла она как-то торжествующе.
- И что, нельзя его найти, наказать?
- Попробуйте, - горько усмехнулась она.
То есть она хочет сказать, что его вообще нет… и спрашивать не с кого? И в то же время какое-то странное ощущение, что он где-то тут. Я внимательно и, может быть, бестактно вгляделся. Лицо ее вдруг стало каким-то серым, покрылось крупным потом… как в фильме ужасов. Кошмары какие-то показывают тут, в нотариальных конторах, вместо оказания услуг!
- Ян… Альбертович? - в ужасе пробормотал я.
- Яна… Альбертовна, - с трудом выговорила она, - и я уже, кажется, говорила вам, что не имею с этим негодяем ничего общего. Немедленно закройте дверь!
Да-а-а! Я рухнул в коридоре на стул. ОНА - это ОН?! Бывший! Да-а… Нелегко это ЕЙ… в таком состоянии… хамить. Требует большого напряжения организма. Перемена пола - оставаясь на том же рабочем месте - испытание нелегкое. Тут не до услуг. Но почему мы-то должны за это страдать… впрочем, как и за другие чудачества власть имущих?
- Вы ведь, наверное, помните меня? - Я снова сунулся в дверь.
Это уже полная бестактность - залез, так сказать, в субинтимную сферу, намекнул на некоторую близость двух Сущаков. Но как иначе мне быть? Внешность (его? ее? их?), в сущности, почти не изменилась, несмотря на все усилия врачей. Сразу не додул! Зациклился на своих проблемах, а у них, оказывается, свои, более мучительные. Вон пот лицо ее покрыл…
- Извините, - пробормотал я.
И что особенно тяжело - все обманы всегда проходят под завесой высокой морали! Взгляд ее так и дышит решимостью наказать зло!
- Это он должен просить прощения у вас! И не только! Он подвел сотни людей! - рявкнула Я.А. Сущак. Не так уж, оказывается, она и смущалась. Характер бойцовский переняла.
- Так что же теперь делать мне? Я столько ходил тут, в очередях стоял, справки собирал! - Я зачем-то показал толстую папку.
- У вас с сестрой хорошие отношения? - В голосе ее вдруг появилась теплинка. Все-таки женщина.
"Да уж не такие плохие, как у вас… с однофамильцем", - чуть было не сказал я.
- Долю матери в вашей квартире получит ваша сестра. Естественно, после оформления всех документов.
О, господи! Это я уже проходил! Бедная Оля! Ей-то то кусок моей квартиры зачем? Она не такая.
- После этого - если она, разумеется, захочет - она сможет приехать сюда и, оформив соответствующие документы…
- Опять?
- Опять! Она сможет или продать вам долю в вашей квартире, или подарить.
Ишь, раздобрилась вдруг Я.А. Сущак… но верить я уже не верил. Горел уже не раз! Ну поверю я ей, измучаю любимую сестру, потрачу последние деньги - а Сущак Я.А. опять в другой пол перемахнет - и начинай все сначала! Говорят, деликатную эту сферу трогать бестактно… но я их и не трогал - это они тронули меня. И еще как!
Голос Я.А. Сущак вдруг вновь возмужал… Битва гормонов!
- Видимо, у вас были неадекватные отношения с матерью? - сурово произнес он… она.
Пошел теперь какой-то фрейдизм… А нам, бедным, все это расхлебывай! Видимо, мать его… ее… их… была недостаточно ласкова с… ними в детстве… или, наоборот, навязчиво ласкова. И вот результат: загублены мое дело, мои денежки, последние силы - а им все на пользу! И у нас родители тоже не идеально себя вели, но мы на этом не зацикливались, работали сколько надо и когда надо. И пол не меняли - было не до того!
- Вы хоть раз отвезли матери в Москву корку хлеба? - Яростный взгляд. Разбушевалась Сущак! Порвав сурово со своим прежним обличьем, жаждала еще крови и теперь пыталась испортить наши отношения и с любимой моей сестрой, и даже с покойной матерью!
Впрочем, сестра Оля - чудо. С детства добродушная хохотушка, вряд ли даже нотариусу нас разлучить.
Нет, матери корок хлеба я не привозил: Оля с мужем Геной получали достаточно для того, чтоб не принимать мои корки. Но любил приезжать в их уютную квартирку на юго-западе Москвы. Если были - привозил свои новые книги, вышедшие в Питере или Москве, дарил ей. Чувствовал себя легко и даже счастливо - тут отпадали, таяли все мои тягостные обязательства и проблемы, тут я был любимый сын - и больше никто. Счастливый человек, сбросивший путы и тяжелые ботинки, стоптанные в бесконечных московских переходах - хотя бы на час… а то и полдня покоя и счастья. Уже с запаха, как только я входил, - позвонив, разумеется, заранее, - начинался покой. Знакомый, как я помню себя, запах фирменного маминого супа с фрикадельками. Более специфического супа не помню… но я к нему привык! Думаю, что лишь у меня способен он вызвать слезы умиления. И мама уверенно, как всегда, для убедительности подняв бледное правое веко, рассказывала семейные дела в своей сугубой трактовке: "Я, во всяком случае, сразу сказала им! - Она гордо вздымала голову. - Во всяком случае, они потом не могут сказать, что я им не говорила!" Потом мы сидели с ней на балкончике, если весна - в запахе черемух.
…Потом приехал на похороны. Гена и Оля все организовали уже. Мама, будучи всегда бодрой атеисткой, отпевания не хотела, и тут свой упрямый характер выказала - лежала в обычном зале прощания, вместе с другими старушками. Помню, каждый из нас, глянув на нее, быстро выходил на воздух, и мы собрались под липой, переговаривались. Помню странную вещь: держался нормально, но как только начинал вспоминать что-то конкретное, какой-то эпизод - пробивало насквозь, приходилось задирать голову, чтобы слезы не текли!