- Ну, дочь командира части подкадрил, в кочегарку к нему бегала. Короче - не утратил точность стрельбы!
Да. Как обиженный он уже не проходит: сломал чистоту жанра! Так и знал, что с батей запутаемся мы.
- Командир части их выгнал.
Да. Удачный брак. Хуже не придумаешь. И это, похоже, характерная их линия жизни!
- В бараке жили, за занавеской. Батя валенки валял. Ну - тут и я подоспел. Барак нормальным жилищем казался: все тебя знают, и ты знаешь всех.
- Про всех пока что не будем. Про себя давай.
- Часть за оградой стояла. А вокруг вольное поселение - домики из чего было лепили. Население в основном - из лагеря вышедшие, которым на Большую землю разрешения не было.
- Политические?
- Не. "Деловые" больше.
Хороший коллектив.
- Ну мы, пацаны, всюду бегали, не удержишь, и чем-то Пьяная Гора нас влекла. Чукчи ее священной считали, всяческие легенды имели, шаманы плясали возле нее, как-то одурманивала она их. А мы норы в ней рыли, играли в партизан. И обвалилось однажды! Друганы мои сходу вырубились, ноги наружу - вскоре вытащили их. А я рыл, рыл, куда-то прорыться хотел… До сих пор, кстати, этим занимаюсь… Обвал. Тьма. Все!
Хорошее начало фильма.
- И вдруг - свет, голоса… как в раю!
- Какой рай? Ты же пионер был.
- Какой, на хер, пионер! Шпана… как мой батя в детстве.
Верной дорогой идем!
- Открываю глаза - стоит мужик. Улыбается. Потом узнал - новый секретарь крайкома Кузьмин! Лично поисковую группу возглавил - спас, можно сказать. Взял мою руку, пульс потрогал. Говорит: жив пацан. Потом пальцы мои к глазам поднес. Под ногтями, ясное дело, грязь. Смотрит пристально. И вдруг - слова те мне навек запомнились: "Э-э-э! Да ты у нас Колумб!"
Такие слова трудно не запомнить.
– "Новую землю открыл! Под ногтями у тебя - целое богатство!"
Я невольно глянул на Пекины ногти: богатство на месте!
- Не преувеличиваешь? - спросил осторожно.
- Прям! Чтобы тебя порадовать, себя закопал!
- Ну дальше.
- Ну и пошли рудники…
Я потряс головой.
- С твоих ногтей, что ли?
- Ну.
Я вздохнул. Неплохо бы сейчас прогуляться, образумиться… Потом вспомнил, где мы. Как-то отвлекся от этого.
- Дальше давай.
- Батю канавщиком взяли на рудник. Самая вредная работа! Канавы чистить, по которым все отходы производства идут. Ну - без образования.
- А ты? - вырвалось у меня.
- Обо мне речь впереди, - произнес он неторопливо.
Неужели мы так надолго тут?
- Край наш резко в гору пошел.
Складно. Теперь понимаю, почему Ежов его во ВГИК взял.
- Замечательно, - выговорил я.
- Да хер ли замечательного?! - вдруг резко тональность сменил. - "Всем ордена да медали - а мне опять ничего не дали!" Кузьмин - герой соцтруда!
- Но тебе ж какой орден? Сколько тогда было лет?
- Да к моменту, когда гремело уже все, семнадцать было! И - ничего!
"Похоже, грохнулся эпос! - понял я. - Значит, судьба у тебя такая. - Это про Пеку. - И у меня тоже, похоже!" - пронзила страшная мысль.
Но все же взял себя в руки.
- Дальше давай.
- Понял, что ловить нечего. В армию пошел.
Из огня да в полымя?
- Стоп. Армию нам, кажется, не заказывали.
Но его не остановить.
- Батя служил - а я хуже?
- Но то война была.
- И нам осталось!
Про войну он пусть с кем-то другим. Я обессилел.
- Ну, рудник у нас военного значения. Броня - в армию не берут. Но я добился!
"Ты бы чего-нибудь хорошего добился!" - мелькнуло у меня.
- Батя старые связи поднял.
Да, добрый батя!
- В самый опасный отряд!
- Партизаны? - предположил я.
- Вроде того! - Пека кивнул.
- В мирное время?
- Да.
Надо бы передохнуть. Куда мчимся? У меня же был стройный план. Кто сценариев про рабочий класс не писал? Стройка, трудности, преодоление, апофеоз. А мы где? В партизанах?
- Нормально служил. Только дома дела…
- Батя?
- Ну! Добыча металла, - с ударением на "о", - непростой вообще процесс. Руду рвут, выгребают, катят на комбинат. Там ее дробят, прокатывают между мелкими чугунными шариками. Затем флотация - в большой бочке: заливают руду кислотой, и крошки металла поднимаются пеной. Такая вот драгоценная пена. Затем ртутью заливают ее. Ртуть вбирает золото. И выходят такие невзрачные бляшки. Их и берут.
- Куда?
- Ну выносят! Надо же как-то выживать?
То есть - батя и канавщиком не ударил в грязь лицом.
- Но ртуть, кажется, вредна? - поинтересовался на всякий случай.
- А кто сказал, что будет легко?
Видимо, я так считал.
- А ты как хотел? - Пека грозно навис надо мной, как коршун.
- Я? Никак.
- Плавят эти бляшки дома, на сковороде…
Не читал такого в поваренной книге.
- Золото на сковороде остается, пары ртути - в тебе. Мать приходит с парткома - батя зеленый весь. Мать к телефону - батя вырывает шнур! Тут - или смерть, или тюряга. Вызвала "скорую"… Батя потом ей всю жизнь не простил! Ну - сел. Попал на уран.
- Пьяная Гора?
- Угадал!
Умеют устраиваться.
- Но перед приездом милиции - ясное дело, раньше "скорой" поспела, - батя бляшки те, недоплавленные, успел сунуть мне. Я как раз со школы пришел. "Держи, сынок!"
Да. Завидное наследство.
- С собой здесь!
Я вздрогнул. Он полез за пазуху, вытащил кулек, с грохотом высыпал на пол тусклые бляшки.
- Думал, может, тут сунуть кому придется… Ну, в плане поступления…
Что ж не сунул-то? Приходится мне отдуваться! Хотя вряд ли бы это у кого-то вызвало восторг. Вид у этих сокровищ невзрачный. Способ приготовления - смертельный.
- Вот! - придвинул ко мне одну, самую поганенькую. - Сделаешь все нормально - возьмешь…
…билет на тот свет.
- Спасибо, - мужественно произнес я. - Дальше рассказывай.
Пека, подумав, завернул драгоценности, в том числе и мой будущий гонорар, спрятал.
- Ну, так… Мать виделась с ним. Ну и я, ясное дело, наезжал. "Отличник боевой и политической подготовки"! Батя гордился.
Семейство их, похоже, и в ртути выживет!
- Мамка - парторг! На том самом руднике, где батя трудился. Там не только же заключенные…
- Но и парторги.
- Идейность - это от матери у меня.
Пока не заметил.
- Ну и Кузьмин батю не забывал!
Просто какие-то гиганты, не люди!
- Скорешились они, когда Кузьмин меня мальцом еще из-под завала вытащил. "Кузьмин - др-руг!" - батя повторял неустанно. Но когда мать хлопотала у Кузьмина за него - запрещал. "Все нормально!" А тут вдруг Кузьмин сам к нему: "Хошь прославиться? Всесоюзный рекорд!" А батя и на воле с "Доски почета" не слазил. И тут лучший экскаваторщик!
- Только что был канавщик?! - воскликнул я.
- Так продвинулся! Работал с душой. Чтоб скорее освободиться.
- Так…
- В общем, знал Кузьмин, к кому обратиться. "Так что за рекорд от уголовников?" - батя торгуется. Соображал! Мол, по дешевке не продаемся. "А не будет никаких уголовников. Вольные люди". Все знали: слово Кузьмина - кристалл!
- Нормально, - пробормотал я.
- Что нормального-то? - впился в меня яростным взглядом. Ему не угодишь. - А знаешь, как рекорд делается?!
- Нет, не знаю. Но охотно узнаю.
- Охотно, говоришь?
- Ну - неохотно.
– "Вариант Б"! На взрыв, на обрушение породы - с горизонта не уходить, как обычно делают, технику не отгонять. Принять на себя, и только очухаешься - если очухаешься! - грести с-под себя - и на вагонетки.
- Да… Заманчиво.
- Ну, зеки бате говорят: "Пошел на …! Уродуйся сам!" "Слушаюсь!" - батя говорит. Остался в экскаваторе. Рвануло! Только пыль осела - все бегут к нему. Он уже работает, руду гребет!
- Ну и?
- Ну и постепенно наладилось все! С Кузьминым закорешились лепше прежнего! Расконвоировали батю. А Кузьмин - замминистра, в Москве!
"Сейчас бы нам не помешало это знакомство!" - трезво подумал я.
- Не гони картину! - Пека словно мысли мои прочел.
Я бы погнал! Засиделись тут.
- Ну, демобилизовался я…
Долгий, похоже, эпос. Специально, что ли, Пека нас сюда заточил?
- Как раз после дела одного в госпитале в Москве оказался.
Хорошо, что не в могиле.
- Заскочил к Кузьмину: "Что, как?" И он с ходу в Горный меня определил! На спецфакультет, куда допуск - ого! Меня! Сына каторжного!
Просто какой-то сгусток счастья образовался тут.
- Спецфакультет - это уран, видимо? - уточнил я.
- Ну! - произнес Пека с гордостью. - И кого? Меня!
Особой давки, думаю, на этот спецфакультет не было.
- После окончания послали нас в Джезказган…
Сага, похоже, суток на пятнадцать!
- Ну? Отлично? - предположил я.
После Пьяной Горы любое место покажется раем.
- Чего отличного? На весь рудник громадный - единственный огонек!
- В каком смысле единственный? А остальные в темноте, что ли?
- Совсем тупой? "Огонек" - журнал я имею в виду!
- А.
- … на.
"Ну, если "Огонек", - голова заработала, - единственная проблема его жизни, то она, наверное, преодолима - тем более в кино. Хорошенькая почтальонша, то-се…"
- Кузьмину только вякнул - с ходу перевел!
- Куда перевел-то? В Москву?
- Ты вообще-то соображаешь чуть? Какая ж подписка в Москве? На Пьяную Гору. Там подписка - хоть ж…ой ешь! Ну - уран!
Да-а… Заботливый начальник!
- Были, конечно, вокруг разговорчики. - Пека посуровел. - То да се, мол, оставайся в Москве. Но Кузьмин с ходу: "С твоим характером тебе лучше всего будет на руднике!"
Наверное, то же самое Николай Первый декабристам говорил.
Я вдруг почувствовал, что тут как-то душно.
Пека уловил мое настроение, вспылил.
- Не нравится, что ль?!
- Нет, хорошо. Но душно!
- А если думаешь, что все у нас г…о несусветное - иди гуляй!
Расщедрился.
- Нет, зачем же? Я остаюсь.
Сделал свой выбор. Это не трудно, когда выбора нет.
- А кто сказал, что будет легко? - повторил Пека свою любимую фразу, от которой я вздрагивал потом не раз. - Не бздо! - Он явно наращивал свою силу, черпая ее из недоступного мне источника. - Когда я в спецвойсках служил - не в такие заварухи попадали. И делали всех!
Вот этого не надо! Мы только что уже "делали всех". Единственное мое достоинство - быстро трезвею.
- Ну и кого вы там делали, в этих войсках? - Я решил отвлечь его разговором (в сценарий это вряд ли войдет).
- Всех!
Все-таки целеустремленность его разгоняет уныние.
- Закидывали нас в тыл…
- В чей?
Работа летописца предполагает терпение.
- По-разному, - небрежно ответил он. - И надо выжить. А документов ноль! Или наоборот - выдадут фальшивые, чтобы ломали нас!
Программа эта явно его влечет… но меня не устраивает.
- И нипочем нельзя выдать, что ты свой.
Что свой - я бы выдал.
- Так вас и к нам закидывали? - уточнил я.
- А то! В самые горячие точки. Но с документами, сам понимаешь, липовыми. Нигде так не ломают, как у нас! - гордо он произнес.
Такая "проверка" уже как-то превышает мое понимание!
- А зачем закидывали-то? - вырвалось у меня.
- Спецзадание.
- А.
У меня даже мелькнула страшная мысль: не в спецзадании ли мы и сейчас участвуем?
- Не нравится - можешь отвалить!
- Боюсь, это вряд ли выполнимо.
- Ну хочешь - договорюсь?
Прямо хозяином здесь себя чувствовал.
- Я, пожалуй, останусь. Мне нравится.
Не на такого напал! Мое дело - все озарять. И это озарю.
- Так значит - со мной? - Пека впился пытливым взглядом. - Тогда держись!
И это, я чувствовал, только начало!
Потом, лихо подмигнув, он прочел стих… или это, возможно, марш их воинской части?
Мы имали - не пропали,
И имем - не пропадем!
Мы в милицию попали.
И милицию имем!
- А ты не боишься, - пробормотал я, - что они твоими золотыми зубами заинтересуются всерьез?
И реакция слушателей не промедлила. Загремел засов. Ребята, видно, передохнули.
- Выходи!
Видимо, Пекины речи не остались неуслышанными. И слова его про фальшивые документы пришлись по душе - к прежним истязателям еще добавился человек в штатском. Да-а, корочки ВГИКа не повредили бы тут. В кутузку мы явно поторопились - надо было зайти в деканат, документами обзавестись… на худой конец хотя бы настоящими. Тогда все можно было бы списать на игру художественного воображения. А так… сурово получается. Пека буквально играл удалью! Даже мелькнула у меня мысль: "А нужна ли такая близость писателя и героя?"
- Смотри, какие интеллигентные лица! - шепнул я ему. Дежурный, смутясь, даже снял фуражку и пригладил волосы. Ай плохо это - делать хорошо? Такова моя доля: все озарять!
- Хоть одно человеческое лицо покажи! Не вижу! - Он был неумолим.
- Так о чем это вы там гутарили-то? - ласково спросил штатский.
- Понимаете, - забежал вперед я. - Вымысел. Сценарий. Из ВГИКа мы!
Напарник мой люто глянул на меня: "Это какой еще вымысел?" В тяжелых условиях приходится работать.
Ребята засучили рукава.
- Ладно, ты иди, - сжалился штатский, глянув на меня. Или хотел убрать лишнего свидетеля?
Я пошел. Пека даже не посмотрел на меня. Но он плохо меня знал!
Ежов, с еще более измученным лицом, чем прежде, в той же самой аудитории поздравлял принятых. Жалкая, в сущности, компания! Мы с Пекой, несомненно, украсили бы ее, однако мы блистали своим отсутствием. Но вот появился я! Ежов показал: "Садись". Я замотал головой: "Ни за что". В сонных глазках Ежова наконец-то появилось определенное выражение: ужас. "Что? - мелькнуло в его взгляде. - Уже?" Я сурово кивнул. Ежов тут же спустился с кафедры. Кто бы еще из преподавателей, да и вообще кто, поступил бы так? Вот потому он и гений! Сдернул со стула свой знаменитый грязно-белый пиджак, сверкнувший звездой Героя труда, и, взяв его в охапку (будет жарко), пошел, промакивая платком пот. Видимо, не ожидал, что так скоро придет проверка на прочность. Но держался нормально. Людей такой доблести я редко встречал. По дороге я только про Пеку и говорил - какое это бесценное дарование! О себе скромно молчал.
- Ну че, сявки? - куражилось "дарование". - Слабо - всем на одного?
- Напишите все как было. Садитесь! - уже устало обращался дежурный к Пеке, забыв, видимо, что окровавленный Пека уже повязан на стуле.
- Зоя, а давай стоя? - дерзко тот отвечал.
Дежурный увидал нас с Ежовым - и с облегчением вздохнул. Ежов, все увидев, не вздрогнул. "Наш человек!" - я подумал. Я и себя уже чувствовал в спецвойсках.
- Лейтенант, - Ежов, как в любое свое творение, всю душу вложил, - ты пойми! Вуз творческий у нас. - Он почему-то показал на изваяние Рабочего и Колхозницы за зарешеченным окном. - Ребятки в фильмах своих живут. Вживаются, так сказать, в роли.
- Так, стало быть, он тут туфту гнал? - дежурный презрительно глянул на Пеку.
Пека напрягся. Чревато! Сейчас начнет показывать. Если уж он за мои вирши кровь пролил… в том числе и мою, то за свое боевое прошлое жизни не пожалеет… в том числе и моей.
Но не зря у нас был такой мастер - Ежов! Композицию чувствовал.
- Ну, это я уже буду глядеть, - Ежов закрыл нас своей широкой грудью, - что они там в сценарии накалякают - туфту или правду! То мой вопрос.
- Ладно. Разбирайтесь, - проговорил дежурный. Видимо, рад был, что такую ношу скинул с плеч. - И не забудьте на премьеру пригласить.
Есть же такие культурные люди!
- Непременно, - буркнул Ежов и повернулся к нам. - Пошли.
- Спасибо, спасибо! Все было замечательно, - горячо благодарил я работников милиции. Я, как обычно, все чудно преобразил!
- Ну что, соколы? Залетели? - усмехнулся Ежов.
- А! - Пека был полон презрения. - Разве ж так ломают? Да им втроем мой … не согнуть! - явно страдал от художественной незавершенности.
- Ну ладно, ты… несгибаемый. Дуйте в деканат, пока чего больше не натворили - и сразу в общагу! - скомандовал мастер. - Да, кадр. - Это он сообщил мне свое отношение к Пеке. Пека опять хотел что-то вякнуть… но закрыл пасть. Понял, видимо, что и кроме него люди есть. Вот так! "Учиться, учиться и учиться!" Ежов, обмахивая пот, убыл. Пека мечтательно смотрел в сторону милиции… взгляд его потеплел.
- Нет… наши люди. Ломают нормально, - вдруг смягчился он.
- Я рад, что тебе понравилось. Пошли. У тебя вещи где?
- Все мои вещи - … да клещи!
Фольклор.
Из камеры хранения, к моему изумлению, он вышел с "сидором" за плечами и огромными связками книг в обеих руках. Вот уж не ожидал. Вот оно - то светлое, что спасет нас! Помогу донести. Друг я или портянка? Вот такой у нас теперь лексикон. Надменная Сысоева, что пыталась нас загубить, пренебрежительно оформила наши с Пекой документы, и мы вышли со студбилетами в руках.
- Но если через две недели не представите ничего вразумительного - отчислим! - свое слово все же сказала.
- А цаца эта своего дождется: пол-Федора я ей засажу! - пообещал Пека, когда вышли.
Комендантша общежития прелестная оказалась женщина. Люблю "изможденок". Таких только и люблю! Холеная, но слегка подмученная, что придавало ей особую прелесть в моих глазах. Но только в моих. Пека не реагировал. Взгляд ее метнулся ко мне. "Мы с вами, интеллигентные люди, вынуждены переносить все это!" Да. Вынуждены переносить. "Все это" имело сейчас обличие Пеки, успевшего к узбекской хирсе добавить крымского "Аромата степи". Только и требовалось от нас в тот момент - оценить ее кинематографическое прошлое, узнать, горестно изумиться: "Вы - и здесь?" Разве это трудно? Узнать я ее, конечно, не узнал - вряд ли она играла крупные роли, но изобразил, как она хотела: "Вы - и здесь?" Разве трудно сделать приятное человеку? Легко понять, чего он больше всего жаждет, - и это дать. От тебя не убудет.
- Что я могу сделать для вас? - спросила она меня страстно. Вот такие коменданты у нас! Но Пека - "косая сажень в глазах" - разве мог ее оценить?
- Я с ним! - вздохнув, указал я на Пеку. Мое изделие мне дороже всего!
- Ну что же, - сухо проговорила она.
Теперь и эта замечательная женщина - наш враг, и, надо полагать, не последний. В результате мы получили ключ от темной клетушки без единого окна под деревянной скрипучей лестницей.
- Ну прям кабинетик мой, восьмисот метров под землей! - умилился Пека. - Нишка такая, столик, стулья… Как тут.
Всю дорогу мы попадаем в его кабинетики! Развел их!
- А вылазишь потом - не разогнуться.
Теперь не разогнуться будет нам двоим.