Вот и отдых! Все в жизни приходит кстати, если с умом. Хотя и у мамы тоже усилия будут нужны. Отвечать на ее правильные, но ненужные вопросы (потому ненужные, что ответить правдиво на них нельзя. Я и сам-то себе еще на них не ответил). Конечно же, она сочтет своим долгом (уже сочла) провести нравоучительную беседу. "А подумал ли ты, Валерий, как следует, прежде чем менять солидную и уважаемую должность инженера на более чем сомнительную киношную суету?" Конечно, я не подумал. Поддался душе! Но, как говорит мой трудолюбивый папа-селекционер: "Самый лучший отдых - это смена работы". Тем более - тот кирпичный флигель в заросшем дворе почему-то пробуждает в моей душе дивные волнения!
Я шел по коридору обратно - и, как показалось мне, очень долго шел - многое успел перечувствовать. Комендантшина дверь была приоткрыта… Не успеваем! В следующий раз. Вот и наша конура. Приостановился. Что сказать Пеке? Всегда надо так - чуть приостанавливаться, прежде чем открыть рот. Может, в порядке исключения - правду? Порой и она работает хорошо. Но нет - лучше вымысел. Вымыслом легче управлять - и потом можно лучше его приспособить для любых ситуаций.
- К маме надо зайти, - озабоченно произнес я. - За вещичками.
И успокоился. Вроде бы и правду сказал. Но все равно это - версия. Управляемая. Ведь не за вещичками же я на самом деле иду. А зачем? А за тем, что получится. Полная свобода! В ликовании шел! Могу так, а могу - этак. Счастье! Во дворик зашел. Сел на дряхлой скамейке у сараев, в невидимом из наших окон углу двора, окруженный со всех сторон зарослями полыни. Солнышко накаляет лицо. Раскинулся на скамейке в блаженстве… Во!
Сколько же я хожу в этот дом? Когда еще бабушка тут жила. Вот о бабушке мы сейчас и поплачем. Последний раз я ее видел именно здесь - шел через двор, и она весело махала мне из окна. С этого узорно-кирпичного флигеля и началась для меня Москва. А без нее жизнь была бы неполной, по-ленинградски скукоженной. Все самое важное - в Москве, тут я, в одиночестве, определял себя. Помню, я приезжал сюда еще школьником - вырваться из мучившей меня школьной, а потом и домашней жизни, где ссорились и расходились мать с отцом. А тут - тишина. Залитый солнцем пустой двор, потом вдруг звуки рояля и рулады знаменитого тенора из соседнего окна. Это не нарушало моего блаженства, напротив, усиливало его. Потом приходила бабушка с рынка, всегда радостная, оживленная… вот человек! "Чего я тебе принесла-а-а!" Стол посреди комнаты, вся мебель в полотняных салфетках с вышивкой, по краям с так называемой "мережкой". На диване упругие, с бодро торчащими "ушами" маленькие подушечки с яркими ромбами, вышитыми "болгарским крестом". Бабушка уходит на кухню - "готовить сюрприз", и я снова в солнечной тишине. Рай! Увы, утраченный - бабушки тут больше нет. Вот о бабушке мы сейчас и поплачем - я сладостно чувствовал восходящие слезы. Закинул лицо… и они потекли едкими извилистыми тропинками.
Ну? Зайти?.. Нет. Увязну! Работа ждет. Душою чуть прикоснулся - и пошел. А вещи мои…
Отлично отдохнул! И как верно все просчитал. Бодрый, я возвращался к Пеке - чувствую, сил с ним нужно будет еще немало.
- Откуда это ты такой счастливый? - Он завистливо пригляделся.
- Есть места! - проговорил я таинственно.
Пусть не надеется, что съест меня целиком. Скорее я его съем.
- Ну, придумал что-то толковое? - резко спросил его.
- А чаво?
- С тобой все ясно… Глубокий, освежающий сон.
И снова стук в дверку - я уже начал дремать.
Комендантша, кажется, не потеряла надежд.
- Вас к телефону.
- Иду.
Кандидатура Пеки даже не возникала.
- Алло!
- Алло, - дрожащий голос Инны в трубке. - Так вы подумали над моим предложением?
Писать книгу… якобы.
- Конечно!
Хотя, если честно - забыл.
- Папа уехал в командировку… поэтому сможем обстоятельно поговорить.
Голос дрожащий, но характер решительный. Быка за рога.
- Сейчас?
- Да.
А как же Пека? Мораль? А как же сценарий?! Сценарий-то глохнет, в тупике! И любовный треугольник - единственная возможность его спасти. Даже советские производственные фильмы без этого не обходились, иначе бы их никто не смотрел. Принесу себя в жертву! В треугольнике скромно отведу себе роль тупого угла. А как моя молодая семья? Сдюжит? Должна! И, главное, решать надо мгновенно - это и называется: вдохновение. Нарисуем!
- Иду!
Заглянул в конуру.
- Тетя неважно себя чувствует.
Да простит меня Бог. А насчет правды… Пека в моих мемуарах ее прочтет.
- А вы действительно о книге думали? - улыбнулась она. В фортку дул ветерок, холодил спину.
- Бе… ме… - Я не знал, что ответить. Сказать "да" - проявить алчность: желание нажиться, используя чувства. Но мне приятнее было бы - "да". На самом деле я действительно на книгу рассчитывал. Думал: может, я действительно хорошо пишу? А взамен получил… Тоже неплохо. Но зачем она о лучшем издательстве говорила? Лишняя деталь.
Сказать: о книге я и не думал - лирично. Скажу.
- Нет, конечно, - сказал я лирично. Тем более - цинизм я уже только что проявил. Меня же мой друг сюда привел… сватом. А я оказался кем?.. Ничего! Сценарий рассудит.
- К сожалению, должен идти. - Я поднялся.
Сценарий не ждет! Срочно записать надо, пока не забыл, как все было. Точнее, как все должно быть. При ней записывать неудобно, тем более - не совсем совпадает, добавлю кое-что.
- Папа приедет лишь послезавтра, - с долей обиды проговорила она.
- Да, да, конечно. - Я направился к выходу. Когда манит труд - меня не остановишь.
- Другу своему вы, конечно, скажете, - усмехнулась она.
Все-таки остановила! Как-то перевернулось все. Специально, что ли, приманила меня, чтобы Пеку взъярить? Да, роль тупого угла я себе правильно наметил. Так это их, выходит, сценарий? Играют мной?
- Нет, ты мне действительно очень понравился! - взъерошила мне волосы… Лишняя деталь.
Моя роль в сценарии - получать синяки. Единственное, о чем я думал, вползая в каморку: под левый глаз или правый - как больше к лицу? Но Пека был неожиданно тих.
- Ну, не буду тебе мешать, - произнес он кротко и пополз к выходу.
"Где "не буду мешать"? - чуть было вслух не спросил я. - Здесь или там?"
Но неловко, при такой его кротости, еще и детали выяснять.
- Ты куда?
Вот это более правильная форма вопроса.
- На кладбище.
- В каком смысле?
- В буквальном.
Детали я не стал уточнять - как, например, можно на кладбище попасть, минуя больницу? Главное - желание.
- Ну прощай! - Пека вдруг всхлипнул.
- Я с тобой, - сказал я. Не удержался! Даже точно и не сказать - то ли я холодный виртуоз, то ли, наоборот, идиот дружбы.
- Спасибо тебе! - растроганно Пека произнес. В какой, все же интересно, степени мы будем неразлучны с ним? Вплоть до чего? Разберемся…
По дороге я уже деловито думал: рановато на кладбище-то - слишком короткий сценарий.
- Это же Ваганьково! - радостно вскричал я. Чему обрадовался - непонятно. Моя бодрость - моя беда. Но Пека моей радости не поддержал. Скорбно шел среди роскошных гробниц.
- Вот отсюда она меня и взяла. - Он вдруг всхлипнул. Я невольно огляделся. Отсюда? Раньше он по-другому излагал свое происхождение. Об этой странице своей биографии он еще не говорил.
- Как взяла?
Взгляд мой невольно стал шарить по плитам, боясь встретить фамилию его.
- Ну, когда я в Горном еще учился, подрабатывал тут.
- А.
Все оказывается не столь ужасным, как ждешь. Но и веселым такое развитие событий тоже не назовешь.
- Поначалу еще стеснялся к ним заходить. Раз только зашел, после зачисления. Кузьмин познакомил нас. Ну, ничего особенного.
Особенное, видимо, впереди.
- А тут она по-настоящему увидела меня. Перед похоронами деда своего, что портфели мял… здесь.
Мы остановились у монумента. Гранитная глыба неопределенной формы.
- Портфель?
Пека кивком подтвердил мою догадку.
- Дно заравнивал. Ну, предупредили меня - особый заказ. Но я, конечно, не догадывался…
Неужто сердце не подсказало?
- Стою, короче, на дне, грязную воду черпаю… ну - ученик! - Он всхлипнул.
Но теперь-то уже, видимо, мастер? Надо все же как-то его взбодрить.
- Вдруг буквально ангельский голос сверху: "Здравствуйте!" Поднял глаза… Ангел. В небесах парит. "Мы приехали уже. Вам еще долго?"
Новый всхлип! Ну буквально расклеился мой друг.
- Сначала даже не верилось нам, что нашли свое счастье!
Да - счастье в таких местах редко находят. Просто не знаю, как выкручиваться нам со сценарием: могила прямо лейтмотивом идет. Как это вяжется с обещанной рабочей темой - не представляю…
- Ну, церемония, значит… Вожди вокруг стоят… - продолжил он свою могильную сагу.
- Какие вожди?! - рявкнул я, уже не выдерживая.
- Каганович, Молотов, Ворошилов.
Не иначе как из-под земли их вытащили.
- А она глядит на меня.
На вождей, видимо, уже нагляделась.
- А я вот тут стою… весь в грязи.
Вкус у нее, конечно, весьма изысканный.
- Кузьмин, что характерно, едва кивнул.
Ну что с него возьмешь? Простой человек.
- Там окружение вокруг нее…
Дзержинский, видимо.
- А она вдруг - ко мне!
Снова всхлипнул. Такой плаксивости, честно, от него не ожидал.
- На поминки пригласила меня.
Отличная ситуация для влюбленных.
– "Да я хоть переоденусь…" - бормочу. Вахлак был! Приучила к интеллигентности. Отучила меня нейлоновые рубашки носить. Объяснила, кто носит их.
- Кто?
- Покойники!
С этой темы нам никак не сойти.
- А теперь, значит, сюда возвращаюсь, откуда взяла. Тут мое место!
- Но ты же горняк! - Может, хоть это сгодится.
- Горняк везде горняк! - гордо ответил. Хотя где здесь его рабочую гордость применить - я не понял. - И жизнь тут не только кончается… но и зарождается! - философски изрек.
Голова кругом пошла!
- Ты хочешь сказать… тут и привлекательные попадаются?
- Мы и непривлекательных привлекаем, - прохрипел он. Что, интересно, он имеет в виду?
Первая непривлекательная (да еще какая!) явилась вскоре: сидела в домике у ограды, в купах сирени. На стене сияли графики, чертежи. В углу стояла коса, висел саван - все как положено. Хозяйка была иссиня-бледной, словно только из-под земли. При этом явно считала себя красавицей - глазки ее сверкали победно. Острый изогнутый нос ее почти смыкался… чуть было не сказал: с землей. Нет - с подбородком. В оставшуюся щель едва мог влезть бутерброд, что он и делал.
- А, явилша! - с набитым ртом прошепелявила она. Глазки ее ликовали. - Жачем?
- Сама знаешь - зачем! - смело, как настоящий богатырь, ей Пека ответил. Что-то в их интонациях подсказало мне, что если и расставались они, то не на долгие годы. Похоже - он потихоньку тут рыл, обеспечивал экономический тыл.
- Ну, - глазки ее еще ярче загорелись, - если ты еще не утратил… свое мастерство!
С каким-то двойным смыслом это сказала - но Пека один только смысл взял.
- Мастерство не пропьешь!
- Да я вижу уж.
Что она, интересно, увидела?
- А это кто? - Костлявым пальцем она ткнула в меня.
- Это со мной.
Спасибо, Пека!
- Рада, - проговорила она, хотя взор ее говорил об обратном.
Я поклонился до земли.
- Пусть он выйдет! - хищно проговорила она.
- Это мой друг.
По-моему, он уж чрезмерно настаивал на моем присутствии. Я бы пошел.
- Ну что? - облизываясь, она оглядела Пеку. - Пойдем хозяйство смотреть?
Да. Не такой уж манящий пейзаж. Но Пека как производственник свои прелести тут нашел.
- Видишь, все тип-топ, подготовлено! - повел рукой он. Командир производства везде себя найдет. С надеждой я на экскаватор поглядывал, но Пека мои мысли пресек.
- Это так, внешние работы. На кладбищах типа люкс могила только ручной работы признается.
И тут у него четкая производственная шкала.
- Вот ваш дворец, - указала на вагончик. Подняться по железной лесенке у меня уже не было сил. Рабочая гордость, надеюсь, постепенно придет. А пока ее пусть Пека демонстрирует. Сел на край канавы… Они вышли из вагончика через час.
- Порядок! - лихо Пека мне доложил. - Шесть могил роем, седьмая - моя. В смысле, наша, - щедро поделился.
- Зачем?
- Так продадим! - произнес Пека.
Вот такое кино.
- Только вот насчет тебя она сомневается, - тут же огорошил. - Говорит: не наш человек.
Как это меня распознают с ходу? Даже на кладбище не свой!
- Но она ж сказала мне: "рада".
- Это имя ее. Ну… - Пека даже с какой-то радостью на руки поплевал, видимо, давно не работал. И лопаты наши вонзились в землю! Правда, вонзилась в основном его.
- Темпо, темпо! - все глубже в могилу уходил. - Нарисуем! - бодрый со дна его крик…
- Ну хорош, вылезай!
Но вылезать не хотелось. Сколько дней я уже тут?
- Седьмая! Наша! Красавица! - Пека любовно, как для себя, стены пообтесал, пообрубал корни. - Ну… наверное, подошли они.
- Кто?
- Да Рада обещала на нашу каких-то богатеньких подогнать.
Пока я отдыхивался на краю - он вернулся довольный.
- Отличные коты! Кстати - знаешь ты их.
Этого только не хватало!
- Ланской.
- Как - сам?
Когда он успел? Сколько мы уже тут времени?
- В смысле, мать его.
О ужас! А ты думал - тебя здесь радости ждут?
- В смысле, сестра ее.
- Клава?!
- Откуда ты знаешь ее?
Пека, однако, начеку. Мышь не проскочит. Пришлось скорбно промолчать.
Трудно было в будку входить. Ланская наверняка надеется, что я денно и нощно думаю, как ее героиню спасти, а я тут деньги лопатой гребу!
Всю жесткость Пека на себя взял. Гуня, конечно, нас презирал, когда Пека цену назвал… Коллеге! Единомышленнику! Высшее общество, прощай!
- Специфика производства, - Пека пояснил. К удивлению моему, они ему с благодарностью руку жали. Кладбищенский царь оказался, видимо, не так жесток.
Специфика производства проявилась еще в том, что на "ответственное захоронение" мы явились сильно выпимши. А как же иначе? Шесть "объектов" перед этим сдавали, говоря строго научным языком. Потом тут же организуют тризну. Попробуй обидь! Мы с Пекой мужественно поддерживали друг друга, когда шли… Два "друга из-под земли".
"Наверняка ведь и Инна будет!" - ужас одолевал.
Инна нас не заметила. Сделала вид. А на кого ей смотреть? Больше они с Радой мерялись взглядами, мерцая бриллиантами. Для хозяйки нашей - выход в свет. "Что за неуместная роскошь?" - взгляд каждой из них говорил. Балерина не узнала меня. Или не захотела? Надо будет ее взорвать в нашем фильме! Как бы вниз не упасть! И мы стояли, как невидимки. Невидимки и есть! Мне кажется, нас тут не уважают. Гуня вроде вежливо с нами поздоровался… но на поминки не пригласил.
Потом с новыми коллегами выпили. Потом Пека пошел Инне звонить. Вернулся убитый.
– "Никто больше не умер у нас, в ваших услугах не нуждаемся!"
Вот так!
Пустят ли в общежитие? Вид такой у нас, словно нас самих только что вырыли из-под земли. Что комендантша? Признает ли? На кинематографистов мы мало похожи.
- Вас ждет приличный молодой человек.
- Не может быть! - мы радостно встрепенулись.
Ланской, во всем блеске!
- Если не трудно, уделите мне минуту…
- Могем.
- Я умею быть благодарным, - взволнованно Гуня произнес. - И не намерен оставаться в долгу за то, что вы сделали для нас с мамой. - Гуня сглотнул. - Поэтому, что я могу сделать? Могу предложить вам обоим работу в министерстве экономики.
- А почему не кинематографии? - я капризно спросил.
Гуня скромно развел руками: что могу.
- Должности, конечно, не слишком высокие, но возможен рост.
Душевный мужик! Или это Инна старается, сердешная, переживает за резкость свою?
Глянул на Пеку - как?
- Нет! - прохрипел Пека. - Меня мои зеки ждут.
Гуня перевел взгляд на меня.
- И меня ждут… его зеки, - прохрипел я.
Заскрипел пол.
- Ты чего?
- Да собираюсь тут.
Я окаменел.
- Один, похоже, остался аргумент, - произнес он с тяжелым вздохом. - Зато аргумент этот всегда с собой!
- Так ночь же, - пролепетал я.
- Самое время.
Грузно ступая, ушел. На тяжкий труд. Часа три я метался… правда, не вставал… Заскрипела дверка.
- Ну что, поговорили? - пролепетал я.
- Это вы только разговаривать мастера! - усмехнулся он.
Откуда, интересно, у него такая информация?
- Все! - под утро Пека произнес. - Как Кузьмин вернется - к нему пойдем!
О моей роли я, кажется, догадываюсь.
- Так ты женишься… все же?
Это "все же" я зря сказал - довольно злобно он на меня глянул.
- Я горняк!
Горняки, видимо, сразу женятся, чуть что! Жалко, что я не горняк и не имею столь твердых убеждений… упускаю шанс!
Мы долго маялись, пытались уснуть, и вдруг дверка распахнулась - и мы зажмурились от хлынувшего солнца.
- Сгинь! - скомандовала Инна, увидев меня.
Нарисовал!
- О-хо-хо! Тошнехонько…
Мы снова валялись у цистерны с хирсой.
- Велит натурщиком стать у нее в академии! - хрипел Пека. - Голым перед студентами стоять. С х… до земли!
Ей, конечно, виднее.
- Надо было министерство брать! - вырвалось у меня. - Поздно уже. Гуня обиделся.
И его можно понять. А наше место - вот тут. Вот таков наш рабочий ответ всем этим революционерам, балеринам, министрам-капиталистам!
Правда, Пека что-то сник. Еще выпил и валялся, как куль. Я схватил его за грудки: "Я из тебя вытрясу образ!"
Обиталище наше скоро на склад стеклотары стало походить. Конечно, это требовало расходов немалых.
- Колготки женские, - читал я.
- Вычеркиваем!
Читать список вожделенных товаров, переданный "ходоку в столицу" его земляками (надо понимать, вместе с деньгами), Пека поручал почему-то мне (видимо, чтобы я разделял с ним моральную ответственность).
- Телевизор цветной.
- Это оставляем пока. Пошукай что-нибудь помельче.
- Кольцо с топазом.
- Это давай! - Вынимал деньги, обернутые запиской…
Продолжали чтение на другой день. Хотя читать уже особенно было нечего - все повычеркнуто.
- Колготки детские.
Вычеркнули, обливаясь слезами. Все-таки Пека был человек добросовестный, вел строжайший баланс и учет: что именно пропито, какого числа. И главное - в какое время. Вот так!
- Ты поймешь, что там за люди у нас. Слова упрека не скажут! Вот увидишь. - Пека вглядывался в сияющую даль. Такой оптимистический взгляд на мир свойственен, вообще, начинающим алкоголикам: вот сейчас, еще один глоток, и все засияет!
- О-хо-хо!
Мы снова с ним валялись у цистерны с хирсой.