- Причем как! - Пека, заметив мое уныние, пытался сюжет как-то приукрасить. - Зубов у большинства из них нет, так они губами зажимают кусок и режут острейшим ножом - так близко, кажется - губы режут и едят! Потому, может, и прозвали их самоедами.
Пека тоже отчасти самоед.
- При этом урчат от наслаждения. Глазки в блаженстве щурят, потом поглаживают по животу: "Скусна!"
Да, я, кажется, понимаю, почему Инна не рвется сюда.
- Ну, отбил цингу. Зато печень посадил навсегда. Черви теперь в ней.
Завидный жених.
- Кровь не чистит совсем. А организм эту кровь отторгает… - полотенце показал. - Вроде лечился, - не совсем уверенно произнес. - И вот опять!.. Есть, кстати, хочешь?
Почему кстати? Хотелось бы без излишней экзотики обойтись.
- Да нет, сейчас все нормально у нас. Где уран - сверхснабжение! Последние, правда, годы хуже.
Хуже чего?
Спустились. Долго шли вдоль бетонного забора. Богатый пейзаж.
- Наша великая стена! Забор комбината. Чукчи любят тут отдыхать после магазина. Сейчас почему-то нет никого.
- Может, закрыто?
Ускорили шаг.
В таком же блочном дворце на первом этаже - магазин. Ассортимент побогаче, чем у нас. Имело смысл лететь. Кофе растворимый! Ананасы в огромном количестве. Видно, местные не уважают их.
- Вон спирт, - Пека холодно показал.
Но больше всего меня поразило молоко - уже разлитое в трехлитровые банки, длинные ряды!
- Пей! - Пека пресек мои вопросы.
- Не хочу.
- Пей! Надо.
Ну, если надо. Банку опорожнил.
- Уф!
Вот уж не предполагал, что молоком буду тут упиваться. Другое предполагал. Но жизнь, как всегда, непредсказуема.
- Еще пей!
Понял уже, что дело не просто. Через край выхлебал. Утерся.
- Еще можешь?
Какое странное местное гостеприимство.
- Надо?
- Надо. Минимум три!
Потом, надеюсь, объяснит? Ехать в столь экзотическую даль, дабы почувствовать себя настоящим мужчиной, - и питаться исключительно молоком, как младенцу!.. Выпил еще, правда, не до конца.
- Ну хорошо! - Пека проговорил.
Кому как!
- Такой у нас, понимаешь, порядок. А меньше трех - не было смысла и ходить.
- Молока?
- Да нет, спирта!
- А причем тут спирт?
- А! - Пека махнул на меня презрительно рукой. Видимо, использовал как млекопитающее и потерял ко мне всякий интерес. Протянул деньги, и продавщица-красавица три бутылки спирта ему дала. Вот так! Кому что! Шли вразнобой, живот мой болтался, как колокол. Я бы тут у забора и прилег.
- Такой, понимаешь, порядок у нас, - снизошел наконец с объяснением Пека. - Еще когда Кузьмин у нас первым был…
Опять он.
- Сразу, как назначили, решил Кремль поразить. Так карьеру и делал. "Заполярное молоко"! На всю страну прогремел. Тут на теплых источниках построил коровник. Траву, правда, сперва серпом по кочкам приходилось срезать. Потом научились выращивать. Залил всех молоком! Обычную-то работу кто оценит? А он на этой славе в Москву взлетел. А молоко оставил.
Столь заботливой заботы партии раньше не ощущал.
- А кто-нибудь кроме меня тут пьет его?
- Ну дети само собой. А остальной народ к молоку тут как-то не привыкши. Тогда Кузьмин что учудил? Издал приказ: к каждой бутылке спирта принудительно продавать три литра молока. Без этого - нет! Ну, хлебнешь?
У забора уже валялась "первая ласточка". Я бы тоже прилег.
- Нельзя им, - с болью Пека произнес. - Организм их не расщепляет спирт. А наш расщепляет.
- Хорошо.
Часа три с ним уверенно расщепляли, потом вдруг новое поступило предложение.
- Хочешь, конец света тебе покажу?
- Уже?
- А чего ждать?
- Тоже верно.
После изматывающего перелета, после бесконечного "дня", который длится уже часов сорок, - чего еще пожелать?
- А не поздно… в смысле, по времени?
- Тут это все равно.
Тоже верно. К концу света не опоздаешь.
Сели в его "Москвич" цвета серой белой ночи, что царила вокруг.
- А ГАИ? - пробормотал я.
- Тут дороги у нас - максимум тридцать километров. Так что ГАИ - излишняя роскошь для нас.
Затряслись.
- Вся дорога такая? - клацая зубами, спросил.
- Да БелАзы раздолбали!
К концу света, наверное, такая дорога и должна быть.
По бокам то и дело уходили вниз гигантские воронки, как лунные кратеры.
- Карьеры! Кто работает тут - называем "карьеристы".
Там, возле дна, машинки казались крохотными, а здесь, сделавшись огромными, шли на нас, как циклопы (кабинка смещена влево, как единственный глаз).
- Сила! - воскликнул я.
- А! В полкузова идут! - прокричал Пека. - Разбитой социализм!
Проехали. Встали в полной тишине.
- Вот. Тут у нас арктическая тундра сменяется высокоарктической.
Торжественно помолчали. Там-сям торчали кверху черные "пальцы" - кекуры, выбросы лавы. Могучий пейзаж!
Проехали еще. Резко остановились. Крики птиц.
- Все?
- Дальше хочешь? Только вниз! Пятьсот метров всего.
Из машины я на карачках, осторожно вылезал - как бы не сверзиться. Пека щегольски встал над самым обрывом. Чуть ниже в серо-жемчужный океан уходили два длинных мыса - слева и справа от нас.
- Руки, - пробормотал я.
- Ноги! - Пека уточнил: - Ноги называются - Левая и Правая Нога.
Голоса наши на просторе, не отражаясь ни от чего, звучали тихо.
Между протяжными вздохами моря доносился птичий гвалт со скал, невидимых нами.
- Ну пошли? - я шагнул в сторону правого мыса.
- Стоп. Сперва подумай чуть-чуть.
- О чем?! - азартно произнес я.
- Однажды, по дури тоже…
- Спасибо тебе.
- Пошел - так вернуться не смог - налетел туман, все ледяной кромкой покрылось. Соскользнешь - и туда! На карачках возвращался.
- Бр-р… А что это за скелеты там? - На спуске мыса к морю белели огромные костяки.
- Китовые челюсти. Чукчи-морзверобои жили. Большого кита за двадцать минут разделывали - оставался только скелет. Челюсти - как каркас для чума. Шкурой покроют - и живи!
Не хочу!
- Ну и как шла добыча здесь?
- Нормально. Нерпа всегда тут, моржи на несколько месяцев уходят, потом возвращаются. Еще киты. Настоящий морохотник на любого зверя кидается не колеблясь!
Глядя на челюсть, можно себе представить размер кита! И отвагу охотника!
- Вот тут, - он с грустью узкий галечный пляж указал, - была забойная площадка котиков. Загоняли сюда - и били!
- А где ж всё теперь?
Пека молчал. Океан равнодушно шумел… Там же, видимо, где все, что было, и где скоро будем все мы… Величие картины настраивало на возвышенный трагический лад.
Пошел снежок, занося все пухом. Это июнь!
- А там что за пепелище? - указал я на Левую Ногу.
- То РЛС, радиолокационная станция была, за океаном следила, за ракетами, которые мог кинуть на нас коварный враг. Сгорела в прошлом году.
- Враги?
- Какие, на хер, враги? Комиссия из Москвы. Контролировать приехали. Ну и сожгли.
- Странный способ контроля.
- Какой есть… Устроили им тут охоту на белого канадского гуся, прилетает аж из Канады гнездиться и яйца высиживает на голой скале - сидит зачастую всего на одном яйце. Подвиг совершает. И тут с моря приходит снежный заряд, заносит их, только шеи торчат, но пост свой не покидают. Ну, белый песец этим пользуется - бежит и на ходу им шеи стрижет - рядами просто. Про запас!
- Зверь хоть на пропитание себе берет - иначе ему не выжить, - я пытался привнести хоть что-то светлое в этот сюжет. В этом царстве диких скал, похожих на ад, я пытался нащупать хоть какую моральную гармонию. Иначе как же писать? Да и жить, между прочим…
Пека, однако, отмел последние мои надежды.
- Не надо песен! Зверь и есть зверь. Гляжу тут - бежит прямо по улице, и сразу четыре хвоста леммингов, мышей полярных, торчат из пасти и дрыгаются еще. Зло взяло. "А не подавишься?" - говорю я ему. Так он что делает? Останавливается и смотрит злобно на меня. Не боится! Знает, что шкура линяет, бить сейчас никто не будет его. И лает на меня, да так, что мыши из пасти вылетели - одна даже живая, поползла! Так злобно лаял, что еще двух леммингов, полупереваренных, срыгнул. Мог бы - загрыз меня!
Мрачное кино.
- Да только люди хуже зверей! - Вот, оказывается, Пека куда клонил. - Спустили им мотобот - с моря лупили прямо по гнездовьям и вылавливали гусей убитых прямо в воде. Но большая часть, конечно, в скалах застряла, не достать. А тем по х…! Ну и бог наказал. Сначала дристали все! - Пека захохотал. - Клозет отдельно у них, мы в бинокль наблюдали с поселка, как бегали они, на ходу брюки с лампасами скатывая. Потом уснули - и полыхнуло! Лампас, конечно, после этого лишились. Но бдительность проявили задним числом: этот поселок звероводов, мыс Правая Нога, прихлопнули. Мол, как же он тут теперь без присмотра будет стоять? А вдруг зверобои шкурки в Америку повезут продавать? Это ни-ни! Лучше выселить на хер! Я на острове Врангеля был - там американцы провокации устраивали: вираж закладывают над нашим аэродромом и, пока ракетчики, перехватчики, взведут агрегаты свои, - бжжжик! - улетают. Теперь летай сюда кто хочешь - никакого контроля! Но бдительность, б…, проявили все же - зверобоев выселили, а что морзверя больше не добываем - пустяк! Главное - идеологию соблюсти. Не дай бог зверобой в Америку заскочит. В мгновение ока поселок разорили!
- И где же они?
- Да оседло нынче. В домах. Шапочки шьют. И пьют по-черному, начиная с детей.
Скалы скрывались в тумане… и концу света приходит конец! Чайки, рыдая, кружили над пепелищем.
- Алкоголички. В цистернах тут спирт был.
Да, разумно хозяйствуем!
Уже ехали обратно, но Пека ужасы продолжал: всемирное потепление идет, прибрежные льды тают, у берега льда нет, моржу со льдом приходится далеко уходить, на большую глубину, там они до рыб не доныривают, с голоду дохнут. А белые медведи, наоборот, в парадных ночуют, пожирают людей…
В том числе, видимо, и рабочий класс!
- Все, р-работать! - жахнул я по столу, только вошли.
- Ну что? - произнес он зловеще. - В реальность тебя, что ли, окунуть?
- Давай, - смело пискнул я.
- Ну слушай… Заделался я сменным мастером…
- Та-ак.
- Не мог поначалу ничего понять. Все смены, гляжу на графике, сто процентов дают, пятнадцать вагонеток начислено, сто пятьдесят тонн руды выкатывают на обогатительный комбинат. А мы с моей сменой ломим, ж…у рвем - больше десяти вагонеток не выкатить. На всех летучках топчут меня. Что же, я думаю, за несмышленыш такой? Других мастеров спрашиваю, бутылки им ставлю. Только отшучиваются: больно ты страшный, удача боится тебя. А я и вправду озверел. Думаю: сдохну, а норму сделаю! Будут человеком меня считать! И тут приезжает как раз Кузьмин - наш рудник напрямую подчиняется ему, минуя министерство. Рассказываю ему свой план. План Б. Батино открытие. Стоять под обрушением, с горизонта не уходить, экскаватор не отгонять - грести сразу после взрыва! Тот кивает одобрительно. "Знал, что ты такой. В батю! Не подведешь… Ладно, - усмехается, - план Б отправляем пока в резерв. У меня другое предложение есть: сходим тут к человечку одному, покумекаем, что и как". И приводит меня, можно сказать, к местному баю, Камилю Гумерычу самому! - Пека гордо откинулся… Но увидев, что имя не произвело на меня должного впечатления, - злобно насупился: мол, что вообще интересно тебе? В напряженной тишине стаканы чокались сами с собой. - К директору комбината, куда мы гоним руду, - счел все-таки возможным уточнить. - Для молодого мастера - все равно что свинопасу попасть к королю! Ну, принял по-королевски нас! - Пека стал сладострастно выковыривать пальцем воспоминания из зубов. - Кузьмин представляет: "Познакомься, молодой талантливый специалист, хочет честно работать, надо помочь ему. Ручаюсь за него, как за себя". Тот кивает: "Помогать честным людям - наш долг. Не волнуйтесь, молодой человек, все у вас будет в порядке". "Каким хером?" - думаю. Выхожу утром со сменой, озираюсь: все, вроде, на прежних местах, никаких изменений не наблюдаю. Ну это, наверное, думаю, на неопытный глаз, а что-то изменилось. Упираемся, как всегда. К концу - все те же десять вагонеток. Трепло! Это я не себя, как понимаешь, подразумеваю. Его. В раздевалке снимаем броню, остаемся в кальсонах, вдруг взрывник наш, бледный аж: "Камиль Гумерович к телефону!" Разинул я пасть, чтобы все высказать ему, а тот спокойно и вежливо: "Поздравляю вас с выполнением плана. Сто пятьдесят тонн". Хотел гаркнуть я, но осекся… мол, где же сто пятьдесят, когда все те же десять вагонеток? "Так что ждите премию, и с вас приходится!" - как бы шутливо он произнес и трубку повесил. Издевается? Я чуть на стену не полез! Но тут умные люди поняли, что и я в сонм их зачислен, пояснили мне. Порода у нас пятнадцатипроцентная по содержанию руды, а он на комбинате у себя записывает ее как десятипроцентную, и по итоговому металлу выходит, что руды обработано в полтора раза больше, чем в действительности. Не десять, мол, вагонеток поступило, а все пятнадцать. И все успешно выполняют план, и он не внакладе. И не думаю, чтоб в Москве об этом не знали… Ну, и мне хлеб с маслом пошел. И уважение, главное… а то болтался, как гопник! А так - повязан с крупными людьми…
- Да… повязан ты крепко.
- А то!
- Зря я, наверное, поехал, - вырвалось у меня.
- Почему зря? - Он хищно усмехнулся. - Шефа купил своим энтузиазмом!
Которого он, интересно, имел в виду? Кузьмина? Или Ежова? Кузьмина мне вроде как ни к чему. И что значит - купил? Я надеялся - мы сделаем фильм.
- Я думал, мы нормальный сценарий напишем, светлый.
- Светлый ты будешь отдельно писать.
- Все, идем завтра!
- Куда?
- На рудник к тебе.
- Ради бога. В семь утра не рано тебе будет?
Да какая здесь разница - сколько утра!
Ночью (какая это ночь?) я в отчаянии дергал куцые занавески, пытаясь укрыться от беспощадного света. Вот уж не ждал, что в столь северных широтах пытка солнцем предстоит. Чуть забудешься - и снова откроешь глаза; светло абсолютно! На часы глянешь - три часа. Ночи? Или дня? Все, значит, пропустили? На улицу глянешь - ни души. Значит, все-таки ночь? Вдруг в конце улицы появляется человек. Или день? Человек приближается. Вдруг останавливается и падает плашмя. Пьяный? Значит, все-таки ночь? В таких мучениях время проходит.
- Па-а-адъем! - Пека вдруг рявкнул. Я очнулся. Хоть и не спал. Или спал?
- Сборы пять минут!
При нашем аскетизме и пяти минут много. Скромный завтрак: молоко и ко-ко-ко!
Вывалились на улицу. Почему опять никого? Семь часов вечера? Но тогда был бы народ.
- Рано вышли? - об этом Пеку спросил.
- В каком смысле?
- Где народ?
- Прошел уже народ.
- А мы, значит, уже поздно?
- Со мной поздно не бывает никогда!
Как всегда, говорит загадками. Держит в напряжении. Руководит массами, включая меня. Хотя лично у меня ничего, кроме раздражения, это не вызывает.
- Что тут ржавые бочки на каждом шагу? - ударясь коленом, вспылил я.
- Топливо завозят в них, а мерзлота их не принимает. Бывает, в пургу дорогу находим по ним - от бочки к бочке. Сейчас-то нормально. А бывает пурга, что и бочки сносит. Да что бочки! Тут как-то пацан, школьник с третьего этажа, обогнал меня на лестнице, отпихнул - мол, опаздываю. Ну-ну. Выхожу за ним, гляжу - ветер уже перевернул его и несет так, словно он на голове скачет! Схватил его, перевернул, на ноги поставил. Так он сразу: "Пусти, в школу опаздываю!"
- Да, крепкие школьники у вас.
- Нормальные!
Тут все главные улицы, как у нас к Адмиралтейству, сходились к высокой сопке в конце. За ней поднималось какое-то зарево. Солнце? Но оно здесь позже показывается… в основном под горизонтом крадется.
- Северное сияние?
- Ага. В аккурат в честь тебя летом зажгли!
Дружно шли, прирастая Сибирью и друг другом. Забрались наконец на вершину. Привольно вздохнули. Да-а. После долгого аскетизма зрения - это картина! Широкая долина внизу, освещенная прожекторами, море сверкающих рельсов, снуют вагонетки… Конец долины - как бы огромный дымящийся рот, который их заглатывал и выплевывал пустые, как шелуху. Театр! И сопки - как ложи.
- А где Пьяная Гора?
- На ней стоим.
Точно! Прям из-под нас, словно между ног, вагонетки выезжают.
- Вот, - Пека произнес. - Досюда казаки, мои предки, доскакали. И отсюда мы не уйдем!
Прям как памятник! Но я-то, надеюсь, уйду?
- Ну, так ты куда? - Он оглядел меня, словно впервые увидел.
- А куда ты, туда и я. - Я буквально задыхался решимостью.
- А, ну да, - равнодушно произнес он.
Неадекватная реакция! Стали спускаться вниз. Я глядел на грохочущие вагонетки все с большим испугом.
- Сама-то руда не шибко фонит, - "успокоил" Пека. - Вот при обрушении пыль - та стреляет! И гамма- и бета-излучение бьют!
- Наверное, надо чего-нибудь напялить? - небрежно уточнил я.
- Да ты, вроде, немало напялил! - усмехнулся он.
- Но это все, вроде, не то? Наверное, надо что-то специальное? - Я старался не суетиться.
- Ну, - лениво он ответил, - это надо долго подбирать…
Хорошо он заботится о здоровье друга!
- Вообще… - остановился в раздумье. Я тоже встал. - Выдается респиратор "Фиалка"… чтоб пыль шибко не глотать.
- Та-ак…
- Но все снимают его - в нем много не наработаешь.
Значит, спасения нет?
- Ну? Назад? - насмешливо спросил Пека.
- Вперед!
Мы пошли к сетчатым воротам.
- Да! - вспомнил вдруг он. - Самое главное забыл тебе сказать.
Еще и главное?
- Насрано там всюду. Сортиров-то нет.
Я остановился как вкопанный… Сломался на дерьме?
- Идем! - я решительно двинулся.
- Ну иди. - Пека не двигался с места.
- А ты?
- Так я еще в отпуску! - захохотал радостно.
Пошутил!
- Так значит, некуда нам идти?
Отличный у меня соавтор!
- Ну почему же? Найдутся дела.
- Так пошли.
Подошли к трехэтажному каменному дому, колонны с гипсовым "виноградом" наверху: "сталинский вампир". Управление рудника. Пека уверенно ходил по коридорам, входил без стука в высокие кабинеты, запросто жал важные руки, неторопливо беседовал (денег за "колготки детские" никто не требовал с него, видимо, уже потеряли надежду). Про меня он как бы забыл, потом вспоминал вдруг, но очень ненадолго: "А! Это приехал фильм про меня снимать". Особенно мне нравилось слово "это"… Да, всегда я так: лечу восторженно - и мордой об столб!
Однако Пека продолжал показывать меня по кабинетам. Мне тоже было интересно смотреть: директор рудника Жрацких. Точная фамилия! Главный бухгалтер Нетудыхатка… явно прибеднялся, хитрец!
В коридоре мы вдруг лоб в лоб столкнулись с Кузьминым - они с Пекой холодно раскланялись. Что за дела?
- Ну, что там? - озабоченно спросил я, когда Пека вышел из очередного кабинета.
- А ты будто не знаешь? - зловеще произнес он.
- Что я знаю? - холодея, спросил я.
- Приговор! - Пека произнес.
- В каком смысле?