- Ваши высокопреосвященства! Я с готовностью пройду любые медицинские освидетельствования и предоставлю результаты как вам, так и уважаемому отцу игумену. - Артем легко поклонился в сторону отца Гурия, а тот, смеясь, говорил что-то Николаю, нарочито не замечая ни самого Артема, ни его тлеющей речи. Зато прочее священство слова Вериного мужа впечатлили: зал гудел, как оркестр во время настройки, и даже когда члены Комиссии покинули свои места, постановив продолжить разбирательства назавтра, николаевское духовенство не спешило расходиться.
Игумен Гурий вышел из зала первым, тогда как Вера, благоразумно дождавшись полной пустоты, принялась озираться в поисках места, где можно будет в безопасности разоблачиться.
У выхода ее поджидал сюрприз.
Глава 23. Крест депутата Зубова
Когда нам выпадает тяжкое испытание, стоит поразмыслить - вдруг изначально оно предназначалось совсем другому человеку? Я страдала, но разве можно сравнивать мое горе с горем Алеши Лапочкина? Возможно, моя роль в этом шпиле - тривиальная пешка, а никакой не ферзь и даже не ладья. Может, я была скромным проводником в великом деле испытания Лапочкина, который в общечеловеческом смысле представляет собой куда большую ценность…
Арестованная новой жизнью, я почти забыла о Сашеньке, и если бы речь шла о латинском сериале с кучерявыми страдалицами и вечно небритыми подлецами, то роль сестры просто закрыли бы, придумав героине элегантную смерть или скоропостижный отъезд. Актриса вусмерть разругивается с продюсерами и дает разоблачительные интервью дюжине газет - желтых, как зубы курильщика. В жизни все случается куда менее предсказуемо, поэтому мне пришлось смиренно поздороваться, увидев Сашеньку в нашем семейном гнезде. Да здравствует возвращение птенцов!
После исторической экскурсии в зоопарк я чувствовала покалывающий ток влюбленности - Антиной Николаевич одномоментно переключил меня с Кабановича на другую, куда более завлекательную программу. Теперь прошлое вернулось - вместе с сестрой оно сидело на диване, покачивая ногой в блестящем чулке.
* * *
Меня быстро усадили за стол: мама порхала вокруг лучше любого мотылька, и на столе красовался парадный сервиз с золотыми цветочками. Деликатесы стояли на столе плотными рядами, как солдаты, они явно были родом из Сашенькиной сумки, что развалилась уютно на полу, демонстрируя клетчато-клеенчатое нутро. Паштет из гусиной печенки ("Фуагра, фуагра", - каркала Сашенька) - тверденький брусок, испещренный аппетитными росинками. Чернявая мелкая икра, и сыр ненашенской выделки - с влажной корочкой, оранжевой и ноздрявой, как апельсиновая кожа. На стареньком столе это пищевое изобилие смотрелось инородно, как если бы в родительской квартире вдруг - сам по себе - открылся французский ресторан.
Сашенька размазывала паштет по хлебу и ела за двоих, как, впрочем, и было на самом деле. Мама смотрела на нее с умилением и потом отводила взгляд, чтобы не расплакаться.
Совсем не хотелось вписываться в этот идиллический семейный орнамент, и я спасалась другим орнаментом - разглядывала старый ковер, по советскому обычаю распятый на стене. Раньше ковер висел над моей кроватью, и во время ненавистного дневного сна я так внимательно вглядывалась в зигзаги, полосовавшие желтое, с коричневой проседью, поле, что находила в них фигурки животных и страшные мордочки: одну такую мордку я особенно любила - и всякий раз отыскивала ее в хитросплетении орнамента. Красный треугольник с двумя темными точками вместо глаз - плохо прокрашенная нить или халтура исполнителя - скорее, впрочем, исполнительницы.
Вот и теперь я пыталась найти ту мордку - то приближая лицо к ковру, то отъезжая взглядом далеко в сторону. Сашенька начала злиться и довольно грубо подвинула ко мне тарелку с бутербродами.
- Давай поговорим, - сказала она. Мама деликатно вышла из комнаты.
- О чем?
- Глашка, я не хочу с тобой ссориться, понимаешь? Даже Алеша меня простил, ну неужели ты не сможешь?
* * *
Взгляд узких, как мелкие рыбки, зеленых глаз казался раненым, беззащитным. Мы не виделись недолго, но за это время сестрицына талия укрылась под кругленьким животиком - наверное, он рос с каждым днем, как луна. Сашенька была теперь так явственно беременна и так зримо уязвима в этом своем состоянии, что я не могла сердиться на нее. Тем более легкомысленное коварство сестры ей же и вышло боком (точнее, животиком): она носила дитя от не любимого и даже не уважаемого ею человека. Мне же не было теперь почти никакого дела до этого персонажа, он затерялся в свете сияния, расточаемого депутатом Зубовым.
Чувствуя, как я подаюсь, Сашенька начала заполнять словами буквально каждую клеточку воздуха - она без устали трещала об Алешиных успехах и что, если УЗИ не врет, через четыре месяца у мамы появится внук.
На этих словах мама вернулась в комнату - скорее всего она высиживала на кухне время, как яйцо. Убедившись, что обе дочери вновь стали сестрами, мама притащила в комнату бутыль домашней наливки и разлила по крошечным рюмкам густую жидкость, напоминающую что вкусом, что видом перебродившее варенье.
- Тебе тоже можно немножко, - сказала мама Сашеньке, прикрывшей свою рюмку ладонью. - Давайте, девоньки, выпьем за нашу семью!
Мы послушно подняли вверх рюмки. Мама выпила наливку залпом и размякла, как любой непривычный к алкоголю человек. После второй рюмки она принялась хихикать, после третьей пробил час откровений.
Считается, что с возрастом люди умнеют. Кто резко, кто плавно, но умнеют почти все. Отсюда родом удивления, что, дескать, ах, она так юна и так умна - вопреки молодости неким чудом ей удается связно мыслить и следовать логике в рассуждениях.
Я никогда не удивляюсь разуму молодых людей и, более того, считаю годы между восемнадцатью и двадцатью пятью возрастом самого продуктивного мышления. Конечно, если речь идет о нормальном человеке, а не о подзаборном наркомане или девушке из вещевых рядов. Нормальный человек в эту пору жизни учится в институте или самообразовывается иным методом и получает замечательный ежедневный массаж мозгов, в результате которого ум находится в разогретом состоянии, в непрестанной активности. Ум не простаивает без дела и почти каждую минуту готов к бою. Разумеется, юным не хватает банального опыта, десятка патериковых историй, недостает терпения и цинизма - но когда все это наконец поступает в распоряжение повзрослевшего ума, счастливый обладатель с легкостью подменяет мозговую активность этими удобными эрзацами. С годами, в отсутствие тренировок, некогда гибкий ум заплывает мутным жирком стереотипов, укрывается пеленой лени и работает в половину от прежней силы. Усредненный ум среди зрелых и старых людей встречается куда чаще, чем среди молодежи (если бы я составляла список самых ненавистных мне слов, то "молодежь" возглавила бы его с большим отрывом). Впрочем, когда человек с возрастом не утрачивает интереса к постоянной смене жизненных картин, к новому опыту, к исследованию неизвестных доселе вещей, он вполне может личным примером опровергнуть мои сомнительные выкладки.
Не хочу сказать, будто мама сильно оглупела с годами - гак говорить не пристало хотя бы потому, что речь идет о моей маме. Но видит Бог, она говорила глупости с частотой, какую я не успевала отслеживать.
Новое чувство неловкости за собственную мать оказалось довольно грузным для души. Моя икона в детстве, мама на глазах превращалась в женщину, смотреть на которую было больно и странно. Как будто икону повернули лицом к стене.
Мама делилась с нами духовными переживаниями. В последний год она прислушивалась к одной удивительной женщине. Это Марианна Бугрова, основатель и духовный лидер народной школы "Космея". Мамины глаза сверкали как кристаллы, когда она произнесла это слово.
Марианна Степановна начала свой путь на психфаке Николаевского мединститута, еще в студенчестве она была целителем душевных страданий. Здесь я крякнула и получила выразительный Сашенькин взгляд, по силе равный хорошему пинку. Так вот, Бугрова исцеляла душевные страдания, пока не почувствовала в себе сил врачевать еще и соматические заболевания. Наша мама - участковый гинеколог, поэтому с губ ее так легко срываются медицинские термины.
Юная Марианна Бугрова исцеляла кончиками пальцев буквально всех болящих: мама клялась, что некий тип прилюдно отбросил костыли и зашагал по дальнейшей жизни самостоятельно, лишь только мадам Бугрова прочитала над ним свои "строки".
"Мадам" - но мой язвительный комментарий, но самоназвание Марианны Степановны. Она хорошо знает французский язык, потому что в прошлом воплощении жила в Париже под именем мадам де Ментенон.
Эту информацию мама подала нам запросто, на пару с коробочкой конфет "Мон шери". Я косилась на Сашеньку, та оглаживала животик и не проявляла беспокойства: Ментенон так Ментенон. Мадам де Ментенон, то есть, фу ты, Бугрова, в результате некоего духовного прозрения обнаружила, что любой человек имеет до десятка воплощений в прошлых жизнях. Вот почему, создавая каркас нового учения, мадам учитывала все "испарения", которые излучались этими самыми воплощениями. Мама пролила чай мимо чашки, так разволновалась от своих же собственных объяснений.
Мне показались любопытными воплощения нынешних адепток мадам Марианны. Так, в Светлане Игоревне, маминой дачной приятельнице (которая и пригласила маму на занятие в школу "Космея"), мадам признала английскую королеву Викторию, а мама наша была в прошлом несчастной Евой Браун. "Испарения" Евы Браун мадам нашла крайне неблагоприятными - немудрено, что мама лишилась мужа, а ее младшая дочь попала в клинику пограничных состояний.
Я взвилась до потолка - да как ей взбрело на ум обсуждать с придурочной экстрасеншей мои частные переживания?
Мама понесла в ответ окончательную бессмыслицу, перемежая ее жутковатыми нескладными стишками. Это и были знаменитые "строки" Марианны Бугровой:
В комьях грязи обрету истину,
Пускай смеются те, кто не призван.
Походило бы на хокку, когда б не полное отсутствие выразительности. И смысла.
- Зря ты так, Глашка, - примирительно сказала Сашенька. - Это многим помогает, правда. Все сбывается - как в сказке.
Выждав паузу после моей невежливой выходки, мама терпеливо продолжила. Марианна Бугрова долго находилась под влиянием Рерихов и Блаватской (каждое имя мама метала как гранату) и до сих пор считает себя верной и преданной продолжательницей их учения. Другое дело, что Бугровой удалось переосмыслить многие положения первопроходцев и прийти к оригинальным, как выразилась мама, выводам.
Оказывается, все мы прилетели на Землю из космоса. Тяжкая жизнь на Земле нам не подходит, и относиться к ней надо всего лишь как к временному этапу. Земляне ждут счастливого дня, когда в мир придет, прости Господи, Дитя Луны: оно родится у одной из участниц "Космеи" в самое ближайшее время. Узнать Дитя можно будет не сразу, а только после того, как оно начнет говорить с Неведомым. Когда Дитя вырастет, оно станет новым Мессией, и каждый землянин благодаря ему просочится через главные орбиты и улетит в Космос - где истинная Родина.
Не суди о неведомом,
Лучше отведай из чаши познанья, -
выразительно продекламировала мама и еще добавила: - Как специально для тебя, Глаша! Я вот, посмотри, тоже с верхним образованием, я врач, естественник - но ведь поверила Марианне Степановне… Ты бы видела, какие она творит чудеса! Да мы у нее таких потрясающих вещей насмотрелись! "Строки" лечат любое заболевание - у Светланы Игоревны вон была фибромиома с апельсин величиной, и что ты думаешь? Рассосалась! Только надо ходить на занятия постоянно, я вот Сашеньку уже позвала с собой… Завтра. И ты, Глаша, пойдем с нами!
Сашенька поймала мой взгляд, как мяч руками, и тут же отбила:
- А что ты так смотришь на меня, Глаша? У мадам Марианны есть специальные "строки" для беременных - говорят, рожаешь как песню поешь!
- Так же громко?
- Так же легко, дурочка… Да где тебе понять! Вот Алеша меня понял, отпустил. Даже денег дал.
- Ага! - заликовала я. - Деньжат с вас за эти сокровища души просят немерено, так ведь?
- Надо же оплачивать аренду, - сказала мама, разворачивая очередную "моншерку". - И сборники "строк" издавать тоже денег стоит.
- Ладно, Аглая, не хочешь - не ходи! - наконец разозлилась Сашенька. - Только, пожалуйста, не оскорбляй Марианну Степановну, как ты сделала с вишнуитами!
- Ты начала читать газеты?
- Мне Алеша рассказал. Что с тобой, Глаша? Раньше ты никогда не была такой злюкой! Ну что эти бедные вишнуиты сделали плохого тебе лично? Разве им нельзя верить в собственное божество? Слава Богу, у нас в стране есть право свободного выбора!
- Действительно, слава Богу!
- Не передергивай! - Мама хлопнула ладонью по столу. - Если ты не веришь в высший разум Космоса и Дитя Луны, это не значит, что у тебя есть право оскорблять наши чувства!
- Да никого я не оскорбляю! Верьте хоть в Деда Мороза, только не надо меня грузить своими дебильными стишками!
Тут мама заплакала, и мне стало стыдно.
Если ей помогает вся эта чушь, значит, она имеет право на существование, так ведь? По крайней мере "Космея" кажется довольно безобидной в сравнении с теми же вишнуитами.
Сашенька, наливая маме очередную рюмочку, добавила:
- Знаешь, Глаша, все зависит от твоего личного отношения - ведь при желании можно и вечернюю прическу обозвать волосистой частью головы.
Меня смутила детская восторженность, с которой мама и Сашенька говорили о мадам Марианне, и я согласилась встретиться с ними назавтра у входа все в тот же ДК железнодорожников. Там "Космея" оккупировала Малый зал для систематических занятий.
Довольная Сашенька дождалась Алешиной немецкой колесницы и помчалась домой, чмокнув меня в нос: я успела поймать запах теплой малины. И молока.
- Больше никаких антисектантских заметок! - Вера наконец взялась за мое религиозное воспитание. - Поняла меня? Подавай благожелательно, как интересную информацию. Просто еще одна сторона жизни. Всегда помни - ты работаешь на городскую газету!
Я кивала, дивясь изменениям микроклимата - Афанасьева не просто смирилась с моим существованием в мире журналистики, но даже, кажется, собралась выковать из меня достойную рабочую единицу.
Вчера Вера светилась от счастья, сбежав на встречу с неким Алексеем Александровичем. Сегодня она казалась крайне деловитой и с порога сообщила - будет отсутствовать до вечера. Выдавая наставления, Вера поминутно рассматривала себя в настенное зеркало - причем смотрела не с одобрением, как это обычно бывает у молодых симпатичных женщин, а так, словно бы удивлялась своему лицу, словно бы видела его впервые.
Мой поход в "Космею" Вера восприняла прохладно, но обещала оставить под него полторы сотни строк.
- Сниматься такие не любят, но ты пиши, потом подберем фотографию. Только не делай репортаж - не хватало, чтобы нас обвиняли в пропаганде оккультизма.
- А это оккультизм? - испугалась я, пока Вера в сотый раз прильнула к зеркалу. Устало подняла бровь и сказала, что, разумеется, оккультизм. Но это не имеет абсолютно никакого значения.
Когда начальница выходила из кабинета, волоча за собой немаленькую спортивную сумку, я спросила - не знает ли она, как позвонить депутату Зубову. Вера махнула рукой:
- Возьмешь в моем справочнике.
Там было целых два номера - рабочий и домашний.
- Приемная депутата Зубова, - откликнулся молодой, почти мальчишеский голос, и я, заикаясь, назвала свою фамилию. Голос попросил "минуточку", но куда раньше этого срока в трубке появился чарующий рокоток Антиноя Николаевича:
- Что случилось, дорогая?
Я судорожно рассказала о своих новостях, но Зубов только зевнул в ответ.
- А у вас как дела? - отчаянно спросила я: в зевке улавливались прощальные нотки.
- Сегодня - не поверишь! - выкакал крест.
- Кто? - испугалась я.
- Глупый вопрос! В этом городе крест выкакать может всего один человек, и ты разговариваешь с ним прямо сейчас! Теперь я точно убедился в своей избранности. Я потом подарю тебе фотографию.
Из трубки понеслась автоматная очередь коротких гудков, настенные часы показывали половину третьего.
Космос ждал меня.
Глаза 24. Старые знакомые
Как ни старалась Вера вести себя в епархии так, чтобы опровергнуть все эти поговорки про чужой монастырь и про вора, на котором горит шапка, все равно отличилась, засадив дверью в лоб кому-то из братьев по одежде. От неожиданности выдав звонкое женское "ой!", Вера прикрыла рот рукой и снова напугалась жесткости накладной бороды - осточертевшей ей к тому времени до смерти. Пристукнутый дверью батюшка оказался все тем же назойливым соседом - делать нечего этому Никодиму, кроме как караулить ряженую Веру. Журналистка попыталась прошмыгнуть мимо, да только отец Никодим, хоть был с виду изящного телосложения, крепко прихватил Веру за рукав:
- Нельзя ли поговорить с вами, матушка? Очень хочется знать, чего ради затеян весь этот маскарад - сейчас, кажется, не Новый год и мы не на елке?
- Пустите, - угрюмо пискнула Вера, и Никодим слегка ослабил хватку. Вырваться он ей, впрочем, так и не позволил.
Ситуация усложненная - Вере некстати вспомнились школьные задания по алгебре, где требовалось "упростить выражение": эх, если бы кто помог упростить такую ситуацию, уж Вера бы не поскупилась на благодарности…
Стоять здесь было очень опасно: не ровен час, мимо прошагает еще кто-нибудь, не ровен час, этот кто-нибудь окажется Артемом… При этой мысли Вера задрожала как от холода и кивнула Никодиму, чтобы двигался к выходу:
- По дороге расскажу!
Тот легко согласился, пошел рядом, но все так же крепко держал Веру под руку.
Искоса поглядывая на Никодима, Вера пыталась понять, что раздражает ее в нем, нечто особенное, чего не носил ее муж-священник, - и чуть не хлопнула себя по лбу: конечно же, клобук! Шляпа, похожая на те, в которых рисуют сказочных волшебников, а означает эта шляпа, что отец Никодим не просто священник, а монах. Интересно, как он сразу разобрался, что под вполне достоверной бородой скрывается барышня? Вроде бы монахи не должны так чуять женщин. Или они, напротив, чуют их лучше, чем немонахи?
Со стороны парочка смотрелась мирно беседующими батюшками, один из которых катастрофически не вышел ростом. Отец Никодим остановился и разжал наконец цепкие пальцы. Вера же так устала к тому времени от жаркой бороды, что открепила мучительницу, морщась от боли. Священник нахмурился:
- Я видел вас раньше?
- Не думаю, - сказала Вера.
- Как вас зовут?
- Зачем вам это знать?
- Меня, например, зовут отец Никодим. А вас как?
- Надя, - неохотно представилась Вера.
- Надежда, значит. Знаете, Надежда, мне вас очень жаль.
От удивления Вера позабыла, какой предмет находится у нее в руке, и борода описала большой круг в воздухе, прежде чем ее хозяйка опомнилась.