Архиерей не любил приемов и уходил почти сразу после официальной части. Вот и тогда, выслушав гостей, сам сказал небольшую речь и простился. Дело было ранней осенью, вечера стояли светлые и тихие. Владыка остановился, чтобы глотнуть свежего воздуха, и вдруг расслышал сзади быстрые шаги. Молодой депутат махал епископу:
- Подождите! Я сегодня пешком, не подвезете? По дороге поговорили бы…
От такой наглости у епископа пересохло в горле, и если бы на месте обаятельного Зубова оказался кто-нибудь из батюшек, вместо этого батюшки была бы уже маленькая лужица. Наверное, и депутат получил бы суровую отповедь, да только он не дал епископу даже рта раскрыть:
- У меня важный разговор, и есть информация, которая может быть вам полезной…
Епископ, как все мальчишки, выросший на детективах и рыцарских романах - пусть даже написанных Дрюоном, - прельстился обещанием и кивнул на заднюю дверцу машины. Сам сел впереди. До соборного дома ехать было минут десять.
- Так говорить неудобно, может, зайдете?
- Джусто! С превеликим моим удовольствием.
В трапезной накрыли быстрый ужин, но есть не хотелось ни Зубову, ни владыке. Устроившись на высоком стуле, Зубов неспешно разглядывал обстановку.
- Я не стану кривить душой перед таким человеком, как вы. Увы, я не могу быть таким же откровенным с избирателями, иначе они не стали бы меня избирать. Но вам, владыка, скажу правду: я богат. Мне удалось заработать миллион в лихое время, и теперь он кормит меня, и сможет прокормить несколько африканских стран. Но я не желаю кормить африканские страны, а собираюсь сделать иное вложение… Если вы, владыка, поможете мне, я выполню любое ваше пожелание, вплоть до самого дорогостоящего. Хотите, построим своего Христа Спасителя, не хуже лужковского?
- Вы сказали, я должен вам помочь…
- О, это деликатный разговор. Не все вещи доступны за деньги, более того, именно деньги порой мешают получить эти вещи. Вы знаете, о чем я.
- Знаю, - кивнул епископ.
Зубов до этого времени раскачивался на стуле, но тут вдруг резко остановился и навалился на стол, так что посуда жалобно задребезжала.
- Помогите мне войти в ваш мир, и я заплачу за входной билет столько, сколько вы скажете. Я никогда не торгуюсь, - глухо сказал он.
Епископу в тот самый момент показалось, что за столом сидит не Зубов, а совсем другой человек. Этот человек не раздавал сладких улыбок, не медоточил словами, а смотрел волчьими, алыми, как вишни, глазами в самое сердце, так что владыке вдруг стало не по себе. Более того, ему вдруг нестерпимо захотелось молиться, и чтобы депутата рядом не было.
Владыка пытался скрывать свою неприязнь к бизнесменам, но получалось это у него из рук вон плохо. Вот и сейчас он внутренне горел от гнева и ругал самого себя. Разве не его долг указывать дорогу всем ищущим Бога? И если этот… оборотень просит помощи, значит, владыка должен ее оказать, потому что хороший пастырь ведет за собою всех, а не только тех, кто вызвал у него симпатию. Эти и подобные слова епископ часто произносил с амвона, еще не будучи собственно епископом, но теперь он сидел неподвижно, словно прикованный якорной цепью - и знал, что не сможет помочь Антиною Зубову. Имя-то какое - Антиной!
- Моя маменька, царствие ей небесное, - быстро заговорил депутат, - была человеком глубокой веры, но нарекла меня в соответствии с личными вкусами. Простите, я потревожил ваши мысли…
Владыка внимательно посмотрел на гостя, и в нем созрело решение: так созревает спелый плод, открепляясь от ветки и падая на землю. Не станет он рисковать ради этого фрукта.
- Я отправлю вас к одному из самых опытных священников Николаевска. Игумен Гурий, настоятель Успенского монастыря, поможет вам в ваших похвальных стремлениях и с удовольствием примет от вас любую посильную помощь.
Последние слова епископ произнес не без ехидцы, но Зубов был так удивлен, что не раскусил двойной начинки:
- Но я хотел попросить вас стать моим духовником…
- Я польщен, но у меня слишком много текущих дел.
Зубов сдвинул с места звякнувшую чайную пару.
- Что ж, тогда ухожу в монастырь. Прямо сейчас.
После этого разговора владыка много раз видел Зубова, но тот держался в нарочитом отстранении, издали осеняя архиерея улыбкой. Во время поездок на Трансмаш, к успенским монахам, епископ тоже встречал депутата: тот беседовал с отцом настоятелем, сиживал в трапезной и пару раз посещал литургию - владыке было трудно служить в эти дни. Епископ Сергий не был склонен к излишнему мистицизму, но при виде Зубова у него темнело в глазах. Несуществующий сквозняк хозяйничал в храме, задувая свечи и хлопая дверьми, в небесах мелькали прожилки молний, в ответ которым небо ахало и громыхало без конца. Разбухшие вены голых ветвей тряслись на обезумевшем ветру, но владыка думал: еще одна гроза - и только.
На стоянке перед соборным домом - три машины, как с журнальной картинки. Глухо-блестящий черный "мерседес" депутата Короедова. Серебристый "БМВ" депутата Ямаева. И приземистый, плоский, как камбала, "порше", на котором изредка ездил депутат Зубов - в очках на пол-лица. Иначе было стыдно перед избирателями, чьи права Ангиной Николаевич защищал пред исполнительной властью. Владыка Сергий быстро, насколько позволяла больная нога, вылез из автомобиля и пошел навстречу гостям.
Андрей Андреевич Короедов был председателем правления коммерческого банка "Николаевский". Владыка с трудом представлял себе, как Короедов справляется со своей должностью - он мучительно выдавливал из себя пару слов, всегда не по делу, откровенно маялся в строгих костюмах, и так же, как костюмы, были тесны ему собственная должность и депутатство. Короедов любил простые радости - баню, девочек, пиво, в дела особенно не вникал и служил удобной марионеткой: в чьих руках, епископ не знал, ему это интересно не было.
Фамилия депутата Ямаева числилась в списке одной партии с Короедовым и Зубовым, но Ямаев был заметно старше своих коллег по законотворчеству. Как до, так и после перестройки Ямаев трудился заместителем директора завода имени Ленина, и в городе ходили упорные слухи о вилле в Греции, где в саду расставлены обнаженные статуи, а на крыше - бассейн с бирюзовой водой! Кажется, слухи пошли от одной девушки, которую по некоему поводу пригласили на эту самую виллу. Серебристо-черной сединой Ямаев походил на изношенного ризеншнауцера, при этом у него были удмуртские раскосые глаза и нос, напоминавший наконечник стрелы, - такие носы и стрелы рисуют в книжках про Чингачгука.
И Антиной Зубов: с экватором улыбки на лице, в белом костюме - несмотря на сезонную грязь, жирно пачкавшую город. Никто не знал в точности, чем владеет депутат Зубов и чем он занимается: пресс-релизы партии складно рассказывали про философское образование и долгий опыт работы с людьми, подробности же, способные заинтересовать особо любопытствующих, настойчиво опускались. Кажется, был у него некий туманный офис или штаб: Зубов называл это место просто "контора", а о себе говорил мало. Вообще говорить он любил, и получалось это у него красиво, пышно: будто бы торт украшал в кондитерской. Владыке такая манера изъясняться не нравилась - слушаешь, как халву жуешь, а сладкого он терпеть не мог с детства. "Все дело в том, что в юности я увлекался поэзией, - пояснял Зубов. - Увы, стихи у меня получались куда хуже всего остального". Дальше опять - темный провал, взмах ресниц, как крыло бабочки: ничего лишнего о себе.
* * *
Гости даже не подумали благословиться, хотя владыка машинально приподнял руку: привычка! От Ямаева и Короедова никто ничего не ждал, но Зубов, кажется, воцерковляется… Владыка вновь почувствовал смутную тревогу, думая о церковкой жизни Зубова: она не вызывала у него радости. Если бы Зубов объявил себя атеистом, владыка, право слово, не расстроился бы.
Молодой послушник шмыгнул на кухню, когда гости вступили на красный ковер трапезной: пора подавать первое блюдо!
Владыка начал молитву. Депутаты стояли рядом, делая вид, что ничего особенного не происходит; точно так мы не обращаем внимания, если кто-то рядом с нами кашляет или роняет сумку. Поняв, что молитва окончена, гости с облегчением загремели стульями, рассаживаясь по местам. Зубов оказался по левую руку от епископа.
- Извините, сейчас пост, поэтому угощать будем скромнее, чем могли бы, - сказал владыка Сергий, и депутаты закивали: понимаем, что уж там! Зубов улыбался тарелке, вертел в руках нож.
Ямаев и Короедов чувствовали себя смущенно, хотя каждый мог бы похвастаться большим жизненным успехом: карьера, деньги, депутатство, уважение и страх подчиненных… Теперь, в двадцатиметровой трапезной соборного дома, оба оказались вне привычных декораций и разом потеряли костыли. Непонятно, как вести себя с епископом: раньше оба общались с ним шапочно и никогда не стали бы напрашиваться к нему на обед. Все дело было в Зубове: тот честно сказал однопартийцам, что ищет компанию для визита к владыке; одному неудобно, а втроем - это вроде как делегация.
Что банкир, что заводчанин многим были обязаны Антиною Николаевичу, а потому на такую ничтожную просьбу ответили согласием. Это даже казалось забавным - побывать в гостях у такого необычного человека, будет о чем семьям рассказать. И потом этот скандал - Ямаеву было интересно, как владыка станет выкручиваться, интересно хотя бы потому, что сам он попадал однажды в подобную ситуацию. Вот о чем думал депутат Ямаев, с лабораторным вниманием разглядывая ассортимент салатов и тарелки, расставленные с шахматной точностью.
Послушник проворнее любого официанта начал заполнять тарелки закусками, плеснул в рюмки вино, разлил морс по бокалам.
- Ну что ж, - владыка поднял рюмку, - очень рад видеть в гостях таких замечательных людей.
- Это может стать началом отличной дружбы, - вполголоса вымолвил Зубов и вкось улыбнулся одному ему понятной шутке.
Ямаев и Короедов сосредоточенно рылись в тарелках, будто выискивали вилками сокровища. Владыка видел, что оба не знают, с чего начать беседу - слишком нетипичная компания: анекдот не расскажешь, крепко не пошутишь. Зубов тоже молчал - но со значением, с фигой в кармане.
Рядом с тарелкой епископа лежал маленький фарфоровый колокольчик, и, дождавшись, когда гости, старательно орудуя вилкой и ножом, доедят салаты, он потряс этим колокольчиком. Звон напугал депутатов, и Ямаев спросил:
- Это зачем, Игорь Александрович?
Ямаев заранее выяснил имя и отчество епископа, слово "владыка" он выговорить не решался.
- Перемена блюд, - пояснил архиерей, и в трапезной появился послушник с новым угощением - жульеном в крохотных сковородочках.
Ямаев успокоенью выдохнул. После пары рюмок ему стало куда проще за столом у владыки, в конце концов, и не с такими сиживали. Однажды с Ельциным обедали, самодовольно вспоминал Ямаев, но там все было запросто, Ельцин тогда не был в президентах.
Откашлявшись, заводчанин открыл шлюз для общей беседы - молчать дольше было невежливо, а Ямаев считал себя человеком воспитанным.
- Что вам обещает Москва, Игорь Александрович?
Короедов в эту минуту заскребал остатки жульена и от неожиданности обронил ложку.
- Вы зовите меня просто - владыка, - предложил епископ. - А что должна мне обещать Москва, Борис Витальевич?
Ямаев перевел взгляд на Зубова, ожидая помощи, но тот внимательно разглядывал иконостас. Глаза у Зубова были безмятежно-голубыми, и Ямаеву даже померещились облака, дрейфующие в этих небесах.
Снова прозвенел колокольчик, через секунду перед Ямаевым дымилась тарелка с супом. Придется выкручиваться в одиночку: в конце концов, он заместитель директора крупного завода. Не такие крепости брали, непонятно, откуда эта робость.
Владыка тоже ждал ответа, словно бы не замечая никаких перемен за столом. Ямаев вдруг подумал: интересно, сколько лет епископу Сергию? С виду кажется ровесником, не меньше сорока пяти, вон какая седина. И морщины…
- Весь город, Игорь Александрович… владыка, говорит о том, что Москва вас снять может. Вы извините ради Бога…
На "ради Бога" Ямаев окончательно смутился и замолчал. Владыка вздохнул, повертел в руках ложку. Суп быстро схватывался пленкой - морщинистой и зыбкой. Никто не ел, депутаты смотрели в тарелки, Зубов легко улыбался: будто ему нравится это слышать, с неожиданной ненавистью подумал Ямаев.
- Все в порядке, Борис Витальевич. - Епископ наконец расстался с ложкой, отложил ее в сторону. - Я ждал, что вы заведете об этом разговор - очень трудно сидеть и делать вид, будто ничего не случилось. Москва, как вы говорите, может меня "снять" - это правда. Заседала Комиссия Священного Синода, на днях придет решение.
- И как вы расцениваете свои шансы? - неожиданно брякнул банкир.
Владыка широко улыбнулся:
- Я об этом не думаю.
- Но вы можете потерять пост, шутка ли! - обеспокоенно сказал Ямаев.
- Как Господь управит, Борис Витальевич, так и будет. Мы живем немного по другим законам.
- Не будете же вы говорить, что совсем не дорожите всем этим. - Заводчанин по-лебединому провел рукой по трапезной, и сам тут же понял, как смешно выглядит его жест. В трапезной не было ничего такого, чем стоило бы особенно дорожить. То ли дело кабинет самого Ямаева, где стены выложены картинами из яшмы, а на столе красуется письменный прибор из золота 585-й пробы! "Впрочем, - утешил себя Ямаев, - все же я выражался фигурально".
- Дорожу ли я кафедрой? - Владыка просветлел лицом. - Я, Борис Витальевич, всю жизнь свою мечтал быть приходским священником. Только у меня это никак не получалось.
Еще один колокольный звонок. Перемена блюд. Суп епископа унесли нетронутым, затянутым той же морщинистой ряской. Теперь перед гостями оказались тарелки с жареным окунем в обрамлении разноцветного гарнира: соцветья цветной капусты, похожие на маленькие деревья, лук и морковь. Зубов аккуратно выбирал вилкой луковые кольца и раскладывал их на бордюре тарелки.
Ямаев нахмуренно поглаживал ножку высокого бокала, собираясь продолжить разогнавшуюся было беседу, но тут снова встрял банкир. От привычных последствий вина он расслабился и стал вести себя естественно:
- А это вообще правда или нет?
- То, что я хочу стать приходским священником?
- Ну бросьте, владыка, вы же прекрасно поняли, о чем вас спросил Андрей Андреевич, - неожиданно, как радио в поезде, включился Зубов. - Правда или нет - то, что о вас пишут?
- Вы, Антиной Николаевич, хорошо знаете, что неправда, но все равно спрашиваете меня. Зачем? Хотите послушать, какими словами я стану оправдываться? Не доставлю вам такого удовольствия.
Неожиданная и быстрая стычка резко выхолодила воздух в трапезной. Ямаев - мужик от природы добрый - попытался вывернуть руль разговора в безопасную сторону:
- Владыка, мы с коллегой Короедовым никак не можем бросить курить. Конечно, у вас тут святое место и все такое, но вы нам подскажите, где разрешено…
- Спуститесь пролетом ниже, Борис Витальевич, наши охранники тоже покуривают втихую. Только не задерживайтесь - сейчас будет чай.
Ямаев быстро поднялся, вслед за ним неловко и грузно восстал Короедов, с колен его посыпались хлебные крошки. Безуспешно скрывая щедрую отрыжку, банкир направился к дверям, отыскивая в кармане пиджака полупустую сигаретную пачку. Параллельным курсом двигался Ямаев - он хоть и предвкушал курительное облегчение, но озадаченно оглядывался при этом на владыку и Зубова.
Случилось то, чего епископ больше всего не хотел - они остались вдвоем с Антиноем Николаевичем. Зубов радостно разглядывал полуразоренный стол, который так любовно накрывали всего лишь час назад.
- Как быстро бежит время! - вздохнул Зубов. - Не правда ли, владыка? Кажется, только вчера мы с вами приятно беседовали за этим же самым столом…
Владыка молчал, хотя внутри извергались сразу Этна и Везувий.
- Вы будете дожидаться очередной перемены блюд, или вам хватит уже отведанного? - спросил вдруг Зубов.
- О чем вы, Антиной Николаевич? - Владыка почувствовал проклятый скользкий страх, ползущий от сердца к плечам. Природа страха была ему непонятна: не Зубова же бояться. Еще и нога разболелась чудовищно, надо срочно принять анальгетик.
- Забудьте, я всего лишь неудачно пошутил. Владыка, спасибо, что свели меня с отцом игуменом - наше знакомство оказалось поистине бесценным, - весело сказал Зубов. - Да вот беда - я не преуспел и не почувствовал ни капли благодати. Быть может, вы откроете мне эту тайну. Скажите, на что похожа благодать?
- Чужой опыт вам ничего не даст.
Зубов закатывал салфетку в рулет, жилы на руках вились, как тонкие змеи.
- За неимением своего… - сказал депутат, и в голосе его прозвучало нечто униженное.
- Антиной Николаевич, я готов еще раз объяснить вам - сожалею, но у меня нет возможности заняться вашим поцерковлением.
В трапезную вернулись Короедов с Ямаевым - веселые, в облаке свежего дыма. Теперь им явно хотелось общаться с владыкой, а Короедов даже вспомнил, что собирался окрестить сына Володьку.
- Конечно, надо крестить, - сказал владыка. - Приводите Владимира ко мне.