– Знакомься, Вадим, это мой хороший друг… – Да, именно так мне и говорил скульптор каждый раз, когда в его доме появлялся новый и незнакомый для меня человек. Я тогда ничего конечно же не знал ни об интровертах, ни, Боже меня упаси, об экстравертах и даже не был лично с ними знаком никоим образом. И тем более я тогда не мог знать про какого-то там немца по фамилии Юнг. Психолог Людмила-то мне и объяснила все на руках и на пальцах. И расставила, как ей казалось, все точки над i (в самом лучшем смысле понимания этой буквы – буквы i), и все по своим местам – в характеристиках и чертах характера скульптора.
В ее понимании – понимании женщины-психолога, скульптор в конечном итоге получался все-таки и все же человеком так себе, нехорошим и неблагодарным – дрянью или чем-то в этом роде. В качестве главного же аргумента – козырного туза, она приводила так называемую безнравственность скульптора по отношению его к женам и женщинам. Которых, по ее же мнению, он предавал бессчетное количество раз… Но здесь не обойтись без вопроса, не спрятаться от него за углом… не свалить в подворотню – и не уйти от ответа. Вопроса вот какого – вопроса понятного и простого:
– А сами-то эти женщины и так называемые жены так ли уж были нравственны? И не они ли сами давали сплошь да рядом скульптору поводы для поступков безнравственных? Вот вопрос так вопрос, вопрос вопросов, я бы сказал. Тот вопрос, который стоит на повестке сегодняшнего дня перед всем обществом в свете все той же христианской морали… А какой еще другой морали… Разве бывает другая мораль на свете, кроме как христианская… Боже вас упаси, даже не заикайтесь мне про другие религии – я на русском матерном пишу, чешу и думаю.
– Предавший единожды предаст и дважды… и трижды. Услышал как-то я от нее… И почему то подумал в этот момент о ее единственном муже – пионере в розовых штанишках, и о ее дочке Марте… Подумал, но возражать не стал, а продолжил слушать ее.
Люда же продолжала изъясняться со мной, используя научные термины по Юнгу:
– Всеволод постоянно пребывает либо в ТЕНИ своего лица (оставаться таковым, каков он есть на самом деле), либо находится в своей ПЕРСОНЕ (с маской, надетой на лицо) – для того чтобы скрыть свое истинное лицо от окружающих. Отсюда и двойственность его натуры – раздвоение личности. В ТЕНИ Всеволода сосредоточены все его пороки и грехи, которые он вычерпывает из ЭТО. Он берет из ЭТО (своего я) самые подлые и скверные мысли и уносит с собой в своею ТЕНЬ, которая неотступно следует за ним. Напоказ же всем он выставляет свою ПЕРСОНУ, в которую он вкладывает только самое хорошее из своего ЭТО… Я такого человека, как Всеволод, раньше не встречала, это я тебе уже как психолог говорю. Он может в течение долей секунды переметнуться из ТЕНИ в ПЕРСОНУ и наоборот… Вадим, ты меня понимаешь?
– Конечно, Люд, понимаю. Да еще и как понимаю. Как не понять, мы все так живем – напоказ одно, а внутри другое. Всем хотим казаться хорошими, а внутри нас одно дерьмо намешано: зависть, жадность, сплетни те же… Так что такая вонь вокруг стоит, хоть противогаз с собой днем и ночью носи… Доброе слово скажем кому-нибудь – и гордимся собой, как будто подвиг какой совершили или же по доброй воле на костер взошли. А стоит человеку только на мгновение отвернуться от нас, как уже с радостью и со всего размаха готовы в душу ему плюнуть, гадость сказать за его спиной, нахаркать вслед ему и высморкаться в него же… В качестве благодарности за гадость, которую ему же вслед и сказали. Только волю дай, такого тогда понаговорим…
– Надо же, как ты меня правильно понял и как хорошо перевел теорию Юнга на простой, понятный и доступный человеческий язык. Ты знаешь, у Всеволода это особенно ярко выражено, он явно хочет казаться лучше, чем он есть на самом деле.
– И что? Хочет казаться, пусть кажется… В чем здесь проблема? После этого разговора с бывшей тещей скульптора – психологом Людмилой, я стал повнимательней, с некоторой настороженностью и опаской присматриваться к скульптору. Мне оставалось разобраться в пустяке, в самой его малости. А именно какие же все-таки поступки являются ТЕНЬЮ скульптора – его настоящим лицом, а какие – лживыми и наносными, лживость которых скрыта от нас маской его ПЕРСОНЫ…
Мы сразу, с первого дня, перешли с Людмилой на ты. Она оказалась по меньшей мере неглупым человеком, что нынче, в век Интернета, скажу я вам, такая редкость для женщин.
Чем больше живу на белом свете, тем все более и более осознаю то, что Интернет вреден и опасен для некоторых особ, – это по-настоящему ловушка для слабого пола. Женщине нет никакой необходимости в таком потоке информации – более того, она теряется в этом потоке и дезориентируется во времени и пространстве все больше и больше. Она начинает моргать глазами и путать мужиков – одного с другим, третьего со вторым… пятого с десятым… сотого с тысячным… Некоторые женщины, слишком уж усердные до Интернета, к сорока годам становятся дальтониками. Наукой зафиксированы тысячи и тысячи подобных случаев на единицу измерения Интернета – на единицу мегабайта… Им – женщинам-дальтоникам, конечно же назначают трудотерапию. Например, занятия рукоделием – вышивание крестиками, вязание крючком и всякое такое там пятое-десятое. Многим помогает, и они вновь начинают различать цвета и отделять мух от котлет. Но в особо запущенных случаях уже ничего не может помочь такой женщине – женщине, зараженной вирусом Интернета. Со временем она не только перестает различать цвета вокруг себя, но вообще забывает о том, что она женщина. Она превращается в симбиоз мужчины и женщины… Такую женщину очень тяжело понять, потому что к пятидесяти годам она несет из своих уст какую-то тарабарщину, ахинею полную. Зачастую не поймешь, кто с тобой разговаривает – женщина или же мужчина. Она настолько больна, что не только ничего не видит, но и ничего слышать не хочет вокруг себя. Ей кажется, что к пятидесяти она превратилась в кладезь мудрости. Вся ее жизнь сведена к монитору и переписке через Интернет.
Самое удивительное в этом то, что больная не спешит к врачу и считает себя к этим годам абсолютно здоровой. Она считает, что десять лет переписки в соцсетях пошли ей, несомненно, на пользу и положительно отразились на ее умственных способностях и душевном ее состоянии. При этом она не замечает очевидного, что она оглохла и ослепла на оба глаза и на оба уха и что от ее ПЕРСОНЫ осталась только ТЕНЬ ее ЭТО (тень ее лица), осталась только тень ее души…
Вернемся в прошлое. Всеволод и Марта сразу же приглянулись друг другу. Напрасно Стелла и Людмила так переживали за неугомонную не по годам Марту. Эти двое экстравертов фантазеров дополняли друг друга… Они оба были не плохими и не хорошими – они просто жили всю свою жизнь в тени своего я – в ТЕНИ своего ЭТО – и именно этим дополняли и подходили друг другу чуть ли не идеально… Теперь же им обоим предстояло выйти из ТЕНИ и стать ПЕРСОНАМИ на ближайшие несколько лет… Но будут ли эти две – уже ПЕРСОНЫ так же идеально подходить друг другу, как и их ТЕНИ, покажет только время, которое, впрочем, как и прошлое, тоже бросает тень.
Вечером после своей выставки Всеволод проводил Марту домой. Марта смотрела на скульптора широко раскрытыми глазами, она забыла о том, что ее с ним кто-то сватал за глаза. Она совсем забыла о своих похождениях годами и о том мире, в котором она пребывала до этого. С первого же дня знакомства со скульптором она окунулась в другой мир. Прошлое с этого дня ей стало скучным и неинтересным… Всеволод же, похоже, наконец– то встретил свою музу…
Глубоко за полночь Марта позвонила в дверь… Людмила подошла, посмотрела в глазок и открыла дверь. На пороге стояла ее дочь и Всеволод.
– Мама, знакомься… Сева. Нас сегодня на его персональной выставке Стелла познакомила.
– Очень приятно, Людмила.
– Всеволод. Как только Всеволод попрощался и за ним закрылась входная дверь, Людмила сразу же попыталась передать Марте предостережения, адресованные для нее Стеллой.
– Мам, я очень устала за день, давай отложим этот разговор до утра…
Утром же Марта сказала маме, что такого мужчину она раньше не встречала и что Всеволод ей очень понравился.
– Мам, я ни с кем, кроме Всеволода, встречаться больше не собираюсь. Он сказал, что как только мне исполнится восемнадцать, то он сразу женится на мне, а пока до меня даже не дотронется. А еще он сказал, что хочет со мной обвенчаться.
– А как же быть с твоими прошлыми похождениями?
– А никак, я ему сама все расскажу…
– Дочка, не вздумай на эту тему с ним говорить. Наперед со Стеллой переговори, она плохого не посоветует. А потом уже и с Державинами можно будет разговаривать.
– Мам, ты что думаешь? Что он до этого времени только и делал, что дома возле окошка сидел, семечки щелкал и меня поджидал? Мама, я у него буду третья по счету жена, не считая других его телок…
– Дочка, все равно посоветуйся со Стеллой…
– Хорошо, мам, я так и сделаю. Володя и Марта с этого времени стали встречаться друг с другом чуть ли не каждый день…
Светлана Константиновна стала видеть Марту в своем доме чаще… и чаще – и утром и вечером. Вскоре, как только Марте исполнилось восемнадцать лет, ребята сыграли свадьбу. Обвенчались и мало-помалу стали выходить из своей ТЕНИ. Они стали надевать на свои лица маски, становясь по мере своих возможностей и талантов – стоящими того ПЕРСОНАМИ…
Глава 7. Светлана Державина и Всеволод Стельнов
К описываемому времени маме Всеволода было около шестидесяти лет, но многие женщины не отказались бы так выглядеть и в сорок, и в пятьдесят… Светлана родилась в 1938 году в Прибалтике. По фамилии она была Бояринова, по отчеству Константиновна, а по характеру – упрямая, целеустремленная и нацеленная на успех женщина – с характером экстраверта. Перед Светланой никогда не возникало ненужных и пустых вопросов, кем и когда она станет. Ее папа Константин Александрович был к тому времени маститым, известным и успешным кинооператором и кинорежиссером. И Светлана знала наперед, что ей быть и стать артисткой на роду написано.
В семнадцать лет она поступила в школу-студию МХАТ им. А. П. Чехова, а заодно и сменила фамилию Бояринова на менее звучную – Державина. Почему сменила – не знаю (об этом надо было ее спрашивать), какие на то у нее были причины, не ведаю, сменила – значит, ей опять же так на роду было написано…
В тот день, когда Светлана первый раз переступила порог МХАТ, к ней незаметно и беззвучно, словно подкравшаяся тень, подошла сухая и ссутулившаяся к полу старушка – капельдинер театра. Подошла неспешно, с трудом волоча свои ноги по начищенному до блеска паркету. Подошла, поклонилась поясно и сказала слова странные, надолго запоминающиеся и с первого взгляда похожие на не совсем адекватные:
– Здравствуй, матушка барыня, как долго я тебя ждала, дождалась-то наконец.
Впоследствии юная Светлана видела старушку не больше трех-четырех раз. И каждый раз древняя с исчерченным морщинами лицом старушка приветливо улыбалась и низко кланялась юному дарованию. Вскоре после первого знакомства со Светланой Державиной древняя старушка – капельдинер театра, взяла для себя больничный лист и тихо и незаметно для всех исчезла из театра…
Мистика, скажете мне вы, и будете конечно же правы. Не верю и еще раз не верю в эту брехню, усомнится кто-то другой – и тоже окажется по-своему прав. Если только при этом не учитывать и не принимать во внимание один немаловажный факт – тот факт, что корнями своими род Бояриновых уходил к старообрядцам Морозовым, один из которых и основал МХАТ им. А. П. Чехова… А также если не принимать во внимание того обстоятельства, что чуть позже Светлана Державина станет примой МХАТ на цельных семнадцать лет… Наверное, все-таки это была правда, которую я услышал в один из дней от самого скульптора…
В семнадцать лет юная Светлана получила роль Нины Заречной в "Чайке" Чехова (ближе к закату карьеры ей предстоит сыграть и роль Аркадиной – в той же пьесе и в том же театре). А вскоре к ней пришла первая слава и она вышла замуж за звезду экрана, который трагически погиб во время киносъемок. И вскоре еще раз вышла замуж, уже за мегазвезду все того же экрана – и развелась. Развелась и еще раз вышла замуж, теперь уже за Всеволода – знаменитого футболиста, чемпиона чемпионов, а кто в те годы не мечтал жениться на Светочке, да еще и на Державиной, и родила ему замечательного сына – тоже, кстати, Всеволода…
Севу с трех лет воспитывала одна мама, и все из-за того, что родители его не нашли между собой общего языка и расстались друг с другом, когда Севе было три с небольшим годика. Да так расстались, что Всеволод увидел своего папу следующий раз – первый раз в сознательной жизни – только через тридцать семь лет, после похорон мамы. На похоронах мамы Всеволода его папа подошел к Марте (по стечению жизненных обстоятельств сам Всеволод не смог присутствовать на похоронах) и передал ей на листочке номер своего телефона со словами:
– Если Всеволод захочет, то пусть наберет мне.
Всеволоду с детских лет не хватало отца – и это сразу бросалось в глаза при любом упоминании Всеволодом о своем родном папе. Но при этом он не был обделен мужским вниманием. Примером для него был дедушка, да и не только дедушка, но и поэт, настолько знаменитый и известный, что только при упоминании имени которого хочется встать со стула, – чем не мужское внимание. А несколько лет гражданским мужем Светланы был адвокат, имя которого уже не один десяток лет гремит на всю страну, – и это тоже внимание мужское. Но вряд ли мужское внимание способно полностью заменить собою отца – и поэтому мы определимся с вами на будущие таким образом: Всеволод рос без отца, но с дедушкой, и вниманием мужским он все же не был при этом обделен.
Пока вот так-с, дорогие мои. Но через двадцать неполных строк станет по-другому.
Первый раз Севка выпил вино со своими одноклассницами Олей и Ирой в одиннадцать лет на Арбате, в Староконюшенном переулке. Мама застукала Всеволода и посоветовала ему:
– Севка, выпей стакан кефира – это лучшее средство от похмелья, голова сразу перестанет болеть.
Сева прислушался к маме и выпил стакан кефира, после чего у него сразу же перестала болеть голова.
Первый раз закурил Севка в двенадцать лет. Мама унюхала запах никотина и предупредила сына:
– Севка, будешь курить, не вырастешь – девчонки вырастут, а ты так и останешься карликом, все курильщики низкие ростом – коротышки…
Сева не мог не прислушаться к словам мамы и сразу бросил курить. Он не хотел быть низким карликом, но хотел стать высоким красавцем под стать маме…
Первый и последний раз Сева украл в пятнадцать лет. Он свернул у соседа с капота его "Волги" оленя. Сосед пожаловался маме Свете, мама сказала Севе:
– Сынок, будешь воровать, сядешь и не выйдешь…
Всеволод испугался маминых слов и больше не воровал ничего, никогда и ни у кого.
И где же здесь тогда мужское внимание, поинтересуетесь вы у меня. Ан нет его здесь и в помине, отвечу я вам…
Примеры мужчин, успешных и всячески достойных, пред глазами юного Всеволода были вне всяких сомнений, подражать и брать пример Всеволоду было с кого – этого не отнять. А вот внимания мужского Всеволоду в детстве таки и не хватало.
Поэтому примем в дальнейшем за истину в последней инстанции, без как кого-либо сопровождения, с пояснениями и комментариями: Всеволод рос без отца и воспитывался мамой, но при этом огромное влияние на формирование его характера оказал его дедушка – Бояринов Константин Александрович.
Мне было суждено в первый год нашего знакомства со скульптором дважды повстречаться с его папой Всеволодом. От этих двух встреч с его отцом у меня осталось впечатление двоякое и неоднозначное. Сложно с первого – второго раза, вы знаете ли, очень сложно вот так вот запросто взять и залезть в душу незнакомого тебе человека. Залезть – да и обшарить все и по всем углам, вывернуть чужую душу, всю да наизнанку – да еще и без последствий. Материя тончайшая, знаете ли, душа, за семью печатями от нас скрытая, можно даже сказать, что потемки. Возьмешь ненароком, да и сделаешь неправильный и опрометчивый вывод, скребанешь, так сказать, впотьмах да ноготком, не там где следует, да по живому. Пройдешься от души, да размашисто, росчерком пера не по тому месту и по тонкой ткани – и поранишь душу. Аккуратнее надо работать с таким тончайшим материалом, как душа человеческая, крайне трепетно с ней обращаться следует, для того чтобы, упаси Господи, не обидеть человека попусту, но рука-то чешется и слово зовет, а совесть-то потом и мучает… И жить и спать спокойно не дает…
Папе Всеволода – Всеволоду Стельнову, было уже немного за семьдесят, но ходил он, не сгибаясь и не кланяясь на каждом шаге земле, хотя и был чуть сутуловат. Выглядел он молодчиной. Чувствовалось, что он поддерживает в себе форму и стать, хоть сейчас бутсы на ноги и на футбольное поле выбегай. Я оценил его по возрасту лет в шестьдесят. Создавалось странное ощущение. Такое ощущение, что через десяток-другой лет скульптор сравняется по возрасту со своим отцом, хотя и сам Всеволод выглядел моложе своих лет. Это был приятный в общении и симпатичной наружности мужчина ростом со скульптора.
Жил он этими годами третьим браком с женой младше его по возрасту на четверть века. И у них был сын возрастом тоже все в те же самые четверть века с небольшим.
Когда папа Всеволода протянул мне руку, для того чтобы со мной поздороваться, я обратил внимание на то, что он очень сильно похож на свою внучку, дочку Всеволода-младшего, Алису. От моего взгляда не укрылось то, что Алиса была такой же высокой, такой же спортивной и подтянутой, как и ее знаменитый дед. Да и сутуловатостью в плечах, и чертами лица она была очень близка к своему деду.
– Как же вы похожи на вашу внучку.
Сказав это, я наконец-то обратил внимание на протянутую мне руку и поздоровался со Всеволодом-старшим. Косточки и хрящики моей правой руки захрустели, и я тоже с силой сжал руку… Да, крепкое рукопожатие, несомненно крепкая рука, ничего не скажешь…
В гостях отец и сын Стельновы – Державины пробыли у меня с час– полтора. Я показал отцу Всеволода домик, в котором я жил тогда, и дом, который мы начали строить с женой той весной.
– Вот так вот я и живу, Всеволод.
– А чего, нормально, ничего лишнего, я бы от такой дачи тоже не отказался.
– У меня брат Толя все детство за "Торпедо" болел.
– Надо будет ему майку передать в следующий раз в качестве презента.
– Передавайте, он будет очень рад. Как же Алиса все-таки на вас походит, – не удержался я от навязчивого сравнения во второй раз подряд.
– Ну да, очень похожа, я знаю это. Жалко только, что она большой теннис забросила, я ее в спортивную школу сосватал три года назад. А так бы, с такими задатками, чемпионкой стала бы без вопросов…
Разговор наш был неспешным и незатейливым. Он позволял задуматься о некоторых вещах и постоянно наталкивал меня на одни и те же мысли… Я бы сказал, чрезвычайного характера.