Может быть, в более поздние времена прогрессивно мыслящая общественность различила бы в этом феномене откровенный кич, но в ту недавнюю пору, когда открытое почитание Сталина было еще явлением маргинальным, восторжествовало общее мнение: это, разумеется, стёб. Ценители курьезов разнесли весть о раскрашенном Сталине по всему свету – о нем рассказали в газетах, журналах, его показали по ящику, – и вот результат: популярность объекта удостоверена пометой "Сталин" на карте Яндекса. Да, он стал одной из главных достопримечательностей Вырицы. Оказалось, однако, все не так просто.
К памятнику потянулись не только праздные зеваки, туристы и молодожены с невнятными убеждениями, но и политические активисты вполне определенных взглядов, а также латентные почитатели Сталина – к нему понесли цветы. И тут выяснилось, что владелец монумента, раскрашивая свое достояние, и мысли не держал ни о каком карнавале, – военный пенсионер, он поступил так, как ему подсказало сердце.
Владелец Сталина, судя по его интервью, человек общительный, но он так и не рассказал, где откопал бетонного кумира, – очень похоже на правду, что откопал он его в буквальном смысле. Я сам четверть века назад узнал из первых уст историю про то, как директор дома культуры одного из районных центров Псковской области совместно с завхозом и парторгом закопали под покровом октябрьской ночи шестьдесят первого года бронзовый бюст Сталина прямо во дворе ДК ("из первых уст" – это "из первых рук" непосредственного участника погребения). Не сомневаюсь, что земля на постсоветском пространстве богата и по сей день подобными кладами. Что-то мне подсказывает, что будут их находить все больше и больше. Как говорил по другому случаю первый и последний президент СССР, "процесс пошел". И хотя пошел он не вчера, определенно ускорился к шестидесятилетней годовщине доклада Хрущева на ХХ съезде. Некогда попранные памятники вождю народов, чаще всего бюсты, стали выискиваться то там, то сям: они словно сами вылезают наружу – из-под земли, из каких-то таинственных схронов, со свалок. Поправленные и покрашенные, они легко находят место на непритязательных пьедесталах, порой, заметим, весьма экзотических – вроде крыши крыльца сельского дома. Не хочу утверждать, что вся Россия заставлена памятниками Сталину, но счет им идет на многие десятки.
Общественное внимание обращают на себя лишь немногие, как правило, вновь изготовленные Сталины, для того и произведенные на свет, чтобы вызвать политическое событие (бюст в Пскове открыт, бюст в Липецке, в Пензе…). Сами по себе эти объекты довольно скучны, но утверждение их сопряжено со скандалами, и отнюдь не местного значения. Вообще-то заказать сегодня бюст-новодел ничего не стоит (вернее, стоит согласно прейскуранту, – соответствующие сайты к услугам заказчика). Мы же говорим сейчас о других, о прежних Сталиных, когда-то поверженных, но сохраненных и вновь предъявляемых в публичном и полупубличном пространстве городов и весей страны.
Вырицкий Сталин – их предвестник.
Полвека он где-то надежно скрывался, чтобы однажды в преображенном виде явиться посреди садовой лужайки, словно с призывом к уцелевшим собратьям: обнаруживайтесь!.. находитесь!.. ваше время пришло!
Слышали ли вы о красногородском Сталине? Мне кажется, это самый фантастический из всех, что можно представить. Его нашли не так давно в лесу, окруженном болотами, недалеко от латвийской границы. На взгляд непосвященного грибника (впрочем, грибники не доходят дотуда), это просто бетона кусок, вероятно сюда свалившийся с неба.
Не совсем так. Местом официальной прописки этого Сталина до известных событий было село с парадоксально несельским названием Красногородское (ныне Красногородск, поселок городского типа), и существовал этот Сталин в селе Красногородском в облике бюста. Когда пришел час принести его в жертву духу оздоровления социалистических общественных отношений, кто-то из красногородских начальников решил спасти бюст вождя, но закапывать в землю бюст не стали, с ним поступили затейливей – его замуровали в бетон. Огромную бетонную глыбу на тягаче отвезли далеко от села в лес, куда ныне и дорога заросла деревьями. С некоторых пор эти места – запретная пограничная зона.
Но память о замурованном Сталине еще теплилась в сознании стариков Красногородска.
Обнаружили его поисковики – из тех, кто разыскивает останки погибших воинов и артефакты войны. Причастны к открытию объекта и вездесущие телевизионщики, оперативно среагировавшие на соответствующую наводку, – правда, их интересовала новонайденная бетонная глыба как доказательство посещения инопланетянами данной зоны, будто бы аномальной, но ведь это и не важно теперь, – главное, открытие состоялось, причем открытие в обоих значениях слова: объект открыт – обнаружен, и объект открыт – представлен народу.
Что ни говорите, но Сталин, замурованный в бетоне и возвышающийся, подобно фантастическому термитнику, бесформенной глыбой над кустами черники средь редких сосен (да еще и в зоне запретной), это действительно круто. По-моему, такое открытие по выразительности сопоставимо только с открытием Ленина в Антарктиде. Помните, 31 декабря 2007 года норвежцы и американцы добрались до так называемого полюса относительной недоступности, и что они, изумленные, увидели надо льдами? Голову Ленина на высоком пьедестале! Рядом с нею и встретили Новый год.
Судя по отчету, опубликованному в областной газете "КурьерЪ. Псков – Великие Луки", поисковики, нашедшие сокровенную глыбу в приграничном лесу, первым делом попытались освободить Сталина от многолетнего бетонного плена – не получилось: кувалда сломалась. Лично меня в этой истории поражает больше всего то, что как раз тогда же кувалдой орудовали в других местах и с другими целями – на территории Украины громили памятники Ленину.
Этому придумано слово – "ленинопад". Хотя мне кажется слово "ленинолом" подошло бы лучше – Ленины все-таки с пьедесталов не сами падали.
Не могу судить об отношениях исторического Ленина с историческим Сталиным, там очень много противоречивого и неясного, но что несомненно для меня – между памятниками одному и другому существует тонкая, но прочная связь. Несчастья, со все ускоряющейся быстротой поражавшие после ХХ съезда популяцию памятников Сталину, многократно усилились после ХХII съезда КПСС, целиком посвященного открытому осуждению культа. Произошел стремительнейший, обусловленный директивами съезда, повсеместный демонтаж памятников Сталину – тех, что доселе умудрялись избегать расправы.
Тогдашний, хочется сказать сегодня, сталинопад, который охватил не только Советский Союз, но и страны социалистического содружества, по масштабности и стремительности был гораздо мощнее новейшего ленинопада, ограниченного территорией Украины. С памятниками Сталину было в их массе покончено, избежать окончательной утилизации удалось лишь немногим (хотя как посмотреть) – затаившимся в убежищах или под слоем земли. И тут стала расти популяция памятников Ленину – оно и понятно: партия брала курс на восстановление ленинских норм (так это тогда называлось). Очень часто Ленин занимал место, прежде принадлежавшее Сталину. Говорят, в Ясной Поляне голову Сталина на его собственном туловище заменили ленинской головой. В типовой композиции "Ленин и Сталин в Горках" Сталина на местах изымали вместе с частью скамейки, принуждая Ленина к общению с пустотой. А что касается вышеупомянутого Ленина в Антарктиде, наверняка бы рядом с ним где-нибудь во льдах мерзла поверженная голова Сталина, если бы освоение Антарктиды началось несколькими годами раньше.
События последних лет свидетельствуют об обратном процессе: Ленина меньше – Сталина больше. Конечно, в абсолютном исчислении количественный дисбаланс очевиден, но это тот самый случай, когда количество переходит в качество, определяя тенденцию.
Первой жертвой украинского ленинопада стал памятник Ленину в Киеве. 8 декабря 2013 года гранитную скульптуру низвергли с пьедестала и раздолбили кувалдами. Это был значительный памятник, со своей историей и репутацией. Перед войной он побывал в Нью-Йорке, на Всемирной выставке, вместе с другим творением Сергея Меркурова – памятником Сталину из такого же розового гранита. Этого Ленина уже не существует, а о том, каким был тот Сталин, можно еще отдаленно судить по объекту, выставленному в московском парке "Музеон", хотя назвать эту меркуровскую статую памятником уже нельзя, сие – музейный экспонат, в лучшем случае – элемент художественной антисталинской композиции, потому что фигура Сталина с отбитым лицом окружена здесь другими объектами, призванными напоминать о незаконных репрессиях.
Меркуров, говорят, был склонен к мистике, а по части снятия посмертных масок он был главным в СССР. У Ленина снял, а у Сталина – не успел: умер на год раньше.
Меркуровские памятники иногда получают по лицу. Судьба многих из них незавидна.
Как-то в Интернете появилась эротическая азбука С. Д. Меркурова, отнюдь не рассчитанная создателем на посторонних зрителей, – но, судя по отношению публики к этим фривольным картинкам, они запросто могут стать классикой жанра и не потерять своей легкомысленной популярности через двести лет. А вот суровые гиганты, созданные Меркуровым, казалось бы, на века и воплотившие собой в неизреченной полноте образы отца народов, просуществовали всего несколько лет. Свергнут был ереванский колосс при помощи танков, взорван колосс, возвышавшийся над каналом имени Москвы. Даже встречавший посетителей Всесоюзной сельскохозяйственной выставки железобетонный Сталин, за которого скульптор удостоился своей первой по счету Сталинской премии, демонтирован еще при Сталине был – в силу недолговечности материала. А нового Сталина не успели воздвигнуть.
Вот и киевский Ленин недавно погиб.
И все-таки одному меркуровскому Сталину относительно повезло. Он хоть и уступил на постаменте место создателю Третьяковской галереи, но сам нашел себе во дворе этой же галереи убежище – стоит себе там в углу, в закутке, трех-с-половиной-метровый, гранитный, с не тронутым кувалдой лицом. Он словно хочет повторить судьбу шедевра Паоло Трубецкого – памятника Александру III на коне, переждавшего тяжелые для себя времена во внутреннем дворе Русского музея.
Знаменитая конная статуя Марка Аврелия, которой уже без малого две тысячи лет, была бы точно уничтожена в Средневековье, если бы ее по ошибке не приняли в Риме за памятник Константину Великому. Мне рассказывали о бюсте Сталина, которого принимали за бюст Орджоникидзе, и это спасло ему в свое время жизнь. Иногда памятникам полезно прикидываться.
ТЕРРИТОРИЯ СЕРОГО ЦВЕТА
Как бы ни отличались российские города один от другого, почти в каждом можно забрести в такое место, что уже и не поймешь, где ты – в Москве, Питере, Пскове, Челябинске? На картах городов такие территории обычно закрашивают одинаково серым негостеприимным цветом, это промзона. Речь идет не о крупных – часто не похожих на другие – промышленных предприятиях, действующих или не– (куда без пропуска все равно не пройти), а о всегда обширных городских проплешинах, обычно примыкающих к железнодорожным путям. Низкорослые строения, будто стесняясь неказистости, прячутся за деревянными заборами, стенами из бетонных плит, – гаражи, мастерские, пункты сбора цветного металла, базы, склады.
Экскурсий сюда не водят и мало охотников здесь гулять.
Как-то здесь все конкретно, предметно, рельефно, неизменяемо. Действительность здесь о себе заявляет с такой прозаической определенностью, что порой кажется ирреальной.
Промзона – это коллективный сон российских городов, всегда одинаковый и одинаково серый. Стая бездомных собак, игнорируя часовые пояса, бежит одновременно и в Красноярске, и в Пскове.
Промзона запросто может оказаться на территории бывшего кладбища (как, например, в Петербурге – на месте огромного Митрофаньевского, простиравшегося когда-то между двумя ветвями железной дороги). Кладбища у нас, известно, срывали охотно; из двух возможностей – кладбище, свалка – предпочтение отдавалось второй. Свалку промзоны два раза в неделю утюжит бульдозер. Здание склада металлоизделий когда-то было часовней. Перестроено. Пломбы, замки. Круглосуточная охрана.
Город застраивается и обустраивается, обтекая промзону и отодвигая окраины. Промзона остается внутри. Все глубже и глубже – внутри. Островом. Обширным родимым пятном.
"Кислород по четным. С 10 до 17" – вывеска. Посвященный поймет.
Что до воздуха, он, как ни странно, чист и даже вполне. Много зелени. (Все заросло.) Кусты сирени, высокие тополя. Чертополох. В конце мая, возможно, запоют соловьи. Если их не прогонят вороны.
Улицы в таких местах носят названия вроде Складская или Химическая, да и улицами назвать их можно с натяжкой; чаще это проезды, тупики, иногда, как дома, пронумерованные по порядку (жилых домов здесь, как правило, нет). В здешнюю топонимику редко привносилась идеология, даже переулок Строителей здесь вряд ли возможен, потому что, если уж Строителей, то где-нибудь в центре быть ему (и не переулку – проспекту), рядом с проспектом Ленина или Социалистическим.
Время здесь, понятно, стоит. Непонятно, как ему удается стоять, когда вокруг перемены и вроде бы кипит жизнь в большом городе. О том, что есть оно, время, напоминают даты, выложенные из кирпича на фасадах ремонтных мастерских и подобных им архитектурных сооружениях; почему-то любили у нас датировать такого рода постройки.
Я знаю заводскую трубу (должна быть в промзоне хотя бы одна заводская труба), на самой верхотуре которой значится 1991 – в этот год прекратил работу так до конца и недореконструированный заводик, – уже не вспомнить за утратой вывески, что делали здесь. Могучая, никогда не дымившая труба резко контрастирует с мелкими габаритами заводских корпусов, которые и разглядеть невозможно из-за покореженного забора и густых зарослей крушины. Зато труба видна отовсюду. Для чего ее строили? Не для того ли единственно, чтобы вознести под самые облака историческую дату распада великой державы? Можно сказать, культовое сооружение теперь. Памятник не только стране, которой уже нет места на карте, не только эпохе, но и гению слепой деконструкции, богу крутых перемен, чье тайное имя так и будет – Труба. Нельзя сказать, что труба мертва совершенно, – с наступлением сумерек на ней зажигается огонек, – мало ли кто летит по воздуху.
Никогда не знал, для чего на такие трубы ведет лестница: кому надо ползти наверх по металлическим скобам, когда объект уже возведен "до самого неба"? Ради того же фонаря для оповещения летательных аппаратов? – Громоотвод, – предположил мой знакомый, – надо ведь следить за громоотводом, а то как же? Ну-ну. Вспоминается фильм из пионерского детства, – там, назло фашистам-врагам (не помню, где) водрузили флаг на трубу. Иногда в газетах сообщают о городских безумцах, устремившихся к небу, их снимают с помощью вертолета. Много не пей. Высоко не лезь.
Сторож, увидев меня, вышел из дежурки-вагончика и смотрит туда, куда я смотрел только что, – на трубу. В глазах тоска. С недосыпа – зевает. (Понимаю. Сам сторожил.)
Вот что. Эти скобы-ступени, их наличие, предполагает, говоря просто, возможность долгого, дальнего, невозможно высотного взгляда – на что бы то ни было – а на все! – на, в частности, город, который обычно и называют городом, настоящим городом, и который отличен от всех других городов.
6
ТЯЖЕЛЫЕ ВЕЩИ
Записки и вариации
Читатель ждет уж рифмы розы.
Пушкин
Мир, в котором мы живем, есть мир, в котором живем мы.
Из космологии
1
– Подожди, – сказала она, – подожди. Я позабыла, как называется.
– Что называется? – переспросил он.
– Ну, ваше изобретение…
– Изобретение?..
– Вспомнила: дискредитатор времени.
– Не дискредитатор, а дискриминатор. Временной дискриминатор. Ты перепутала.
– Дискредитатор мне больше нравится…
– Нет, дискриминатор… Такая штуковина с отрицательной обратной связью. Следящее устройство.
– Оно что – следит?
– Отслеживает всякую всячину. Тебе интересно?
– Ага, рассказывай.
Но прежде всего нужно завести часы, старинные стенные часобои в роскошном футляре красного дерева с резными стрелками на потрескавшемся циферблате. В этой комнате дозволяется делать все: стоять, например, на голове, если будет желание, доламывать чудом не доломанный приемник "Восток" или двигать мебель, нельзя только не заводить часы, иначе, предупреждала хозяйка, они остановятся и не пойдут уже ни за что на свете. "Но, Клавдия Ивановна, это предрассудок". – "А вот и не предрассудок, друг мой, они сто лет не останавливались". – "Да ведь была сказка такая – помните? – не знаю, кто написал…" – "Ах, Коля, какие сказки? Какие могут быть сказки, Коля?"
Коля и Оля. Известная формула, где переменные на сей раз обретают значения "Коля" и "Оля", уже была начертана кем-то – чудесная предусмотрительность! – на стене в парадной. Тогда, поднимая по лестнице тяжелый чемодан с книгами, он сказал: "Погляди". И она, поглядев, ответствовала: "Это не про нас", кажется, нисколько не удивившись. На четвертом этаже он долго возился с ключами ("чужой замок – загадка"), она тем временем перегнулась через перила: "У!" – и еще громче: "У! У!" – в широкий пролет лестницы, но эхо не откликалось.
Иными словами, приехали.
Да, Оля, приехали. Стоим посреди непроветренной комнаты возле тюков и чемоданов, перед этими старинными только что заведенными часами и огромным зеркалом (а в нем еще двое); вечерний свет льется в окно (хозяйка убрала занавески), и чей-то голос, доносящийся со двора, зовет некую Нину смотреть телевизор; голубь, ковыляющий по карнизу, задевает крылом за стекло, а мы стоим посреди комнаты и глядим друг на друга, два счастливых человека – она старше его "на целых три года", а что до дисгармоний изза возрастных несоответствий, то брошюры с рекомендациями уже сданы в "Старую книгу" (по гривеннику, к радости обоих, минус две копейки комиссионных), и никаких советов не надо. Коля, обними Олю. "И пленила ты сердце мое одним взглядом очей твоих". (Я же начетчик.) Слышишь? Александр Степанович.
Александр Степанович, единственный сосед по квартире, сдержанно, ненавязчиво, негромко стучится в дверь: "Здравствуйте!"
– Здравствуйте. – Оля поправляет свитер.
– Я что? Я, значит, знакомиться…
– Нам говорила Клавдия Ивановна, вы – Александр Степанович.
– А вы Николай как бы и Ольга.
– Николай и Ольга.
– Очень приятно.
– Очень приятно.
– Очень приятно.
У Александра Степановича стриженая голова. Он огромен и неуклюж и тяжело дышит. Пришлось повернуться боком, чтобы не застрять в дверном проеме.
– Повезло вам со мной, ребята, даже завидую, как повезло. Человек я тихий, непьющий, благо… кхе-кхе… ушный. Благодушный, говорю. Только вот кашляю много. Простужаюсь. Работа такая, кхекхе, вредная…