Здесь были все: и Анастасия Игнатьевна, и старичок охранник, и сам начальник, и "приболевший" механик с земснаряда, и еще трое угрюмых мужиков – дежурных машинистов насосных станций. Сотрапезники привычно расположились в этот жаркий июньский час под сенью густой ивы за широким, врытым в землю деревянным столом, у самой воды. Мужчины отпрянули от своих стопок, вскочили и вытянулись перед Георгием, как перед генералом, и только старушка Анастасия Игнатьевна оставалась сидеть, как сидела, и продолжала держать свою стопку двумя руками, как и держала ее раньше.
– Здесь наловили? – спросил Георгий.
– Но мы ж санитарно, – пролепетал начальник станций.
– Понятно. Еще бы вы устроили промышленный лов. Центнеров пятьдесят за сезон небось вылавливаете тихой сапой, а?
Все молчали.
– Ладно, не будем об этом говорить. У меня к вам деловое предложение. Даю месяц сроку. Первое – построить склад для запчастей, второе – отремонтировать хлорирующие приборы, третье – подключить ко всем насосам на всасывание и на выталкивание двухсотмиллиметровые трубы, четвертое – пустить земснаряд, пятое – подготовить общим умом предложения по реконструкции насосных станций и всей системы. У меня всё.
– Но как же мы это сделаем? – заикнулся было начальник насосных станций.
– Где, что, когда – меня не интересует. Если указанные работы не будут исполнены в срок – разгоню всю вашу малину, а многих отдам под суд.
– Где же мы найдем трубы? – растерянно промямлил начальник станций.
– Это ваше дело, – холодно ответил ему Георгий, отмечая про себя, что с ремонтом хлоратора, с пуском земснаряда, с постройкой склада они согласны. – Приятного аппетита! – Он слегка поклонился им и пошел в сторону ворот, к лазу, через который проник на территорию.
– Этот посодит, – глядя вслед Георгию, тихо сказала Анастасия Игнатьевна, – въедливый, ох молодец!
– Толковый, – поддержал ее старичок охранник, – ловкий, стерва! Не поленился вернуться!
– М-да-а, – протянул начальник насосных станций. – Ладно, давай-ка допьем, ребята. Все говорят, что не сегодня завтра он станет хозяином, так что вертеться – тут уж ничего не попишешь! У него рука наверху! – И он показал толстым прокуренным пальцем в небо, в просвет между ивовыми ветками.
– А трубы можно свистнуть на винзаводе, я сам видел, – сказал механик земснаряда, – им завезли двухсотмиллиметровые, зачем – неизвестно, но можно договориться с ребятами.
После дельной информации механика невольно стали обсуждать, кто достанет гвозди, доски, шифер для постройки склада, запчасти для земснаряда, кто разыщет мастера для ремонта хлораторов, – словом, занялись исполнением того, что не могли сделать в течение многих лет.
Вылезая за ограду из колючей проволоки и шагая по дороге к машине, Георгий думал с веселой грустью, что вот была у людей почти семейная, тихая, сытая жизнь, и вдруг ворвался он, и теперь эти люди должны делать то, к чему не приучены, – должны честно работать, должны напрягаться, вместо того чтобы ловить на озере рыбку, варить ушицу, беседовать под тенистой ивою о жизни, то есть заниматься тем, что начальник насосных станций называл "вертеться как белка в колесе".
"Бедняжка, три года без отпуска, а ряшку наел такую, что ее за три дня на велосипеде не объедешь.
Зачем ему отпуск, если они как на курорте! Правильно говорит шеф: "Всегда надо лично заинтересовать человека". Вот я их сейчас заинтересовал, и все будет исполнено в лучшем виде. Всё найдут. Всё достанут. И еще будут рады, что крепко поработали, – сроки сжатые, работать им придется в поте лица своего, а такая работенка всегда облагораживает человека".
V
Георгий велел шоферу ехать на Дальнее озеро, а оттуда на очистные сооружения, – оба эти объекта располагались на противоположной окраине города.
– А как же обед? – неуверенно спросил Искандер.
Георгий промолчал.
– У меня язва, – сказал Искандер минут через пять медленной, нарочито унылой езды по раскаленным от полуденного зноя городским улицам.
Георгий промолчал. Всякий раз, когда он принимался за новое для себя дело, ему хотелось как можно скорее вникнуть в суть проблемы, узнать все, что можно узнать по этому поводу, объяснить все неясное, оценить, взвесить и – действовать, действовать, действовать до тех пор, пока дело не будет сделано или хотя бы сдвинуто с мертвой точки. Именно эта одержимость помогала Георгию делать в короткий срок то, что другие решали годами. И сейчас ему было жаль тратить время на обед.
Но когда Искандер еще раз напомнил о своей язве, он все-таки вынужден был сказать:
– Ладно, завези меня домой, но чтобы через двадцать пять минут был у подъезда.
– Через тридцать, – сказал Искандер, не упускавший даже малейшего случая выторговать для себя какое угодно, пусть самое крохотное, послабление.
– Папа! – обрадовалась Георгию Ирочка, игравшая у подъезда в "классики". Бросила свою подружку и пошла с ним наверх, в квартиру.
– А чем меня будут кормить в этом доме? – нарочито громко и значительно спросил Георгий, обнимая дочь за худенькие плечики.
– Сейчас посмотрим, – открывая холодильник, важно отвечала Ирочка. – Хочешь, разогрею борщ?
– Давай. – Георгий прошел из кухни в коридор, снял пиджак, мельком глянул в зеркало – из смутной глубины вдруг стрельнули в него темные Катины глаза, в сердце толкнула радость, и он удивился, что ни разу не вспомнил о ней до сих пор. "Интересно, что она делает сейчас? Ходит с Сережей по своим "клиентам" или отсыпается на жесткой кровати? Я-то спал, а она за всю ночь, наверное, так и не сомкнула глаз. Хорошенький вчера к ней явился! А может, и не вчера, может, уже после полуночи? Значит, сегодня. Какой длинный день!"
– Па, а руки? – строго спросила Ирочка, когда он уселся за обеденный стол на кухне.
Георгий послушно прошел в ванную, крепко вымыл руки, вытер их досуха махровым полотенцем.
– Почему не наливаешь себе? – спросил он, возвратившись на кухню и видя на столе только одну доверху налитую борщом тарелку.
– Неохота.
– Ты замечательно разогрела, молодец!
Ирочка покраснела от отцовской похвалы, смущенно пожала плечиками и тут же добавила назидательно:
– Пожалуйста, ешь с хлебом.
Он ел, а дочь сидела напротив, по-старушечьи подперев кулачком подбородок, и смотрела на него с заботливой нежностью и тем удовольствием, которое бывает обычно на лицах молодых матерей, когда их малыши не страдают отсутствием аппетита.
Обе дочери были похожи на Георгия и лицом, и характером, и теми повадками, которые передаются непостижимым образом. Последнее было особенно заметно на старшей, Ирочке. Она так же, как и отец, в трудные минуты жизни почесывала большим пальцем левой руки переносицу, так же приподнимала одну бровь, когда ее что-то удивляло, так же, как и он в детстве, любила гримасничать перед зеркалом.
– Хочешь в лагерь?
– Не-а.
– Но дома скучно.
– Не-а. Мы с Танькой в "классики" играем, а завтра будем шить куклам платья.
– Они же одеты, зачем еще шить?
– Но им ведь хочется что-нибудь новенькое.
– А-а.
– Па, ты обещал достать фломастеры.
– Забыл. Извини, пожалуйста, сегодня же спрошу. – Георгий грустно подумал, что вот девчушке всего девять лет, а она уже говорит "достать", уже вошло в ее сознание, что все нужно "доставать". – Замечательным борщом накормила, спасибо тебе!
– На здоровье, – польщенно улыбнулась Ирочка. – Сегодня поздно придешь? А то я вчера ждала, ждала…
– Постараюсь пораньше.
– Сегодня по телику мультики!
– Да-а?!
– Ага. Ты приходи.
– Постараюсь. – Он чмокнул дочь в щеку, погладил по голове. – Мама звонила с работы?
– Звонила. Сказала, чтобы я не ходила с девчонками на море, а я и так не собиралась с ними идти.
– Понятно. – Мысленно Георгий был уже весь в делах. Он вспомнил, что не распорядился по поводу гостиницы для Али-Бабы, что забыл приказать, чтобы сняли гирлянды ядовито-оранжевых лампочек цвета ужаса на перекрестке, где они проходили ночью с Али. Наталкиваясь друг на дружку, всплыли в памяти разноцветным клубком еще десятки мелких и крупных дел, в том числе нужно было не забыть и про фломастеры – который день просит ребенок.
У подъезда уже сигналил Искандер.
"Пунктуальный, – подумал Георгий с удовлетворением, – вышколил я его. Раньше, бывало, пропадал часами и врал – то про нехватку бензина, то про поломки в пути, то про то, как он чудом избежал аварии. А сейчас боится, знает, что я могу проверить…"
На Дальнем озере делать было нечего – это стало понятно Георгию, как только они туда подъехали. Дальнее озеро было гораздо крупнее Студенческого и образовалось, в отличие от него, естественным путем в незапамятные времена. На берегах озера ничего не росло, и оно лежало голое в голой степи, сверкая на солнце, словно облитое светло-голубой глазурью огромное блюдо. Над ним и птицы опасались летать – из-за большого процента аммиака вода озера не годилась для питья, а стало быть, и для жизни.
Но можно ли эту воду использовать для промышленных нужд города? Этот вопрос интересовал Георгия живейшим образом. Он достал блокнот и записал: "Выяснить у специалистов возможность использования озера Дальнего".
– На очистные.
– Есть, – козырнул Искандер.
Главный инженер очистных сооружений оказался старым знакомым Георгия, его спарринг-партнером, – мальчишками они занимались вместе фехтованием в детской спортивной школе.
– Как дела, Витя? – крепко пожимая его руку, по-свойски спросил Георгий.
– Дела идут, контора пишет, – по-спортивному вяло отвечая на рукопожатие, проговорил тот неуверенно, видно, соображая в уме, как ему быть: называть Георгия на "вы" или на "ты"? – Чего к нам пожаловали? Кажется, у нас все в порядке…
– У тебя-то в порядке, у меня не в порядке. Слушай, мне срочно нужна квалифицированная консультация по воде. Ты ведь и в этом деле профессор!
– Да ну, – улыбнулся главный инженер, – куда, к черту! Но что знаю – расскажу. – Ему было приятно, что Георгий не забыл прозвища "профессор", которое прилепилось к Виктору в давние времена отрочества за умение не делать на дорожке лишних движений, – не случайно он уже через два года занятий выполнил норматив кандидата в мастера спорта.
Георгий видел, что лед сломан и теперь его бывший противник по рапире расскажет действительно все, что знает: и про воду, и про землю, и про бывших когда-то общими друзей-приятелей.
– Слушай, сто лет тебя не видел. Как жена, как дети?
– А я холостяк, Жора.
– Ну, ты даешь!
– Никто замуж не берет. А ты стал большой хаким!
– Какой там большой, – с наигранным смущением отвечал Георгий. – Средний.
Из рассказа главного инженера Георгий узнал, что в час водоочистные сооружения города способны перерабатывать три тысячи кубометров воды, что в сутки город потребляет шестьдесят тысяч кубов, притом добрую половину из них съедают промышленные предприятия.
– Тысячу кубов в час мы закачиваем со Старого водовода, а вторую тысячу – со Студенческого озера. Так что, если семнадцать тысяч кубов идет из озера, минуя очистные сооружения после отстоя и хлорирования, то еще семнадцать тысяч в сутки идет от нас.
– Почему семнадцать, в сутках двадцать четыре часа?
– Ночью мы не закачиваем, ночью мы вообще вынуждены останавливать насосы.
– Как?!
– А что делать? Ни одно предприятие города не имеет резервуаров, хотя они обязательно должны быть. Даже у хлебозавода аварийный запас воды всего на двое суток, а остальные вообще никакого запаса не имеют.
– Слушай, Вить, а как ты думаешь, воду Дальнего можно использовать на промышленные нужды?
– А почему нельзя? Для питья она не годится, а для предприятий – пожалуйста, хоть сто порций. Есть положение, что все предприятия должны сами заботиться о своих нуждах, но им ведь во всех отношениях приятней врезаться в городскую сеть. Только потребность в воде промышленной зоны, прилегающей непосредственно к озеру Дальнему, восемнадцать тысяч кубов в сутки. А из этого озера берет воду один домостроительный комбинат – всего пятьсот кубов в сутки. И то потому, что оно у них под носом! А все остальные заводы и фабрики подключены к городской сети. Выходит, что мы даем питьевую воду в машины! В любой цивилизованной стране предприятия почти не потребляют воду из городской сети. Например, такой крупный город, как Вена, берет на промышленные нужды из городского водовода всего пятнадцать процентов, а восемьдесят пять – за счет подземных вод. У нас этих подземных вод – море, но никто ведь не чешется!
– Вить, но об этом надо говорить, поднимать шум! – горячо возразил Георгий.
– Сто раз говорили, а что толку? Вон всего неделю назад ТЭЦ получила разрешение врезаться в пятисотмиллиметровую трубу водопровода, что проходит вдоль Большого шоссе. Это значит, что тот район, единственный в городе, где с водой было хорошо, теперь тоже сядет на голодный паек.
– М-да. – Георгий пожевал губами. Увы, но разрешение ТЭЦ дал лично он.
– Да что говорить, Жора, я тебе не как начальнику, а просто как другу скажу: глупость на глупости и глупостью погоняет. Я у себя порядка не могу навести. Какого там порядка, даже элементарной технической грамотности не могу добиться!
– Но ведь ты главный инженер!
– Фи, главный! У нас все главные! Один главней другого! Посуди сам: труба наших очистных сооружений имеет диаметр девятьсот миллиметров; в нее врезана труба – восемьсот миллиметров со Старого водовода, потом в нее врезано еще две трубы по пятьсот миллиметров, которые качают воду из Студенческого озера, а теперь все подготовлено к врезу трубы Нового водовода – диаметром тысяча двадцать миллиметров.
– Это похоже на то, как если бы в стакан влить литровую банку воды, – сказал Георгий. – Мне что-то тут не совсем понятно. Правда, я не специалист…
– Я специалист, но мне тоже непонятно. Говорят, должна тянуть, обязана…
– Интересно, кто же это требует энтузиазма от стальной трубы? – ехидно спросил Георгий.
– Твой шеф. Пошли, покажу колодец, где все это смонтировано!
– Ладно, – остановил его Георгий, – что я, тебе не верю?..
Вернувшись на работу, Георгий распорядился снять гирлянды электрических лампочек цвета ужаса на перекрестке, попросил секретаршу заказать гостиницу "Россия" для Али и принялся составлять вопросник по городскому водоснабжению.
Когда перед ним вставало какое-то важное и незнакомое прежде дело, он всегда составлял для себя вопросник. Наверное, это передалось ему от мамы. Когда, случалось, они уезжали куда-нибудь, мама составляла список необходимых вещей, которые нужно было взять с собой, и список дел, которые следовало переделать до отъезда. И по мере того, как вещи были уложены, а дела переделаны, вычеркивала из списка пункт за пунктом.
Уже и сейчас у Георгия вырисовывалась кое-какая картина, мелькали кое-какие идеи и предложения, но, как человек дотошный, он хотел, чтобы картина была как можно более полной. Поэтому он и включил в свой вопросник и такие вопросы, на которые уже знал ответ:
1. Сколько воды в сутки потреблял город десять лет тому назад?
2. Сколько потребляет город сегодня?
3. Сколько должен потреблять такой город по международным стандартам, в идеале?
4. Какое сейчас в городе потребление воды в сутки на душу населения?
5. Сколько километров протяженность городских водопроводных сетей?
6. В каком они состоянии, какой давности укладки? Сколько уложено за последние десять лет?
7. Соответствует ли имеющаяся в городе водопроводная сеть нуждам города и современным требованиям?
8. Сколько воды в сутки, в год съедают промышленные предприятия?
9. Правильно ли то, что предприятия подключены к городской воде?
10. Имеют ли городские предприятия запасы воды?
11. Можно ли использовать воду вторично, есть ли тому примеры в городском хозяйстве?
12. Удовлетворяют ли нуждам города очистные сооружения?
13. Сколько воды идет в водопроводы, минуя очистные сооружения?
14. Почему вода мутная?
15. Что собой представляют насосные станции?
16. Как и в какой пропорции грязную воду соединяют с чистой, прежде чем дать потребителю?
17. Сколько воды расходуется в сезон в черте города на полив огородов и приусадебных участков?
18. Неисправные краны, бачки, трубы – какой ущерб они приносят?
19. Сколько воды в год утекает из канала под почву?
20. Сколько человек в городе служат воде?
21. Когда город будет иметь воду в достаточном количестве и хорошего качества?
Георгий порадовался, что вопросов получилось у него счастливое число – двадцать один, и, выйдя в приемную, передал листок секретарше.
– Пожалуйста, отпечатайте в двух экземплярах – второй мне на стол, а первый отошлите с посыльным в Водканалтрест – с указанием, чтобы ответы на все вопросы были подготовлены в письменном виде.
Дома Георгия ждали неприятности. Ирочка стояла в углу большой комнаты и плакала. Лялька сидела там же в кресле и тоже плакала, потому что ей было жаль сестру, а Надежда Михайловна кипела от возмущения:
– Как всегда, как всегда! Сколько раз говорить, что, если ты хочешь есть, разогрей в миске, а если уж поставила на плиту кастрюлю, то борщ надо довести до кипения! Ты представляешь, – обернулась она к Георгию, – прокисла полная кастрюля борща!
Ей плевать на то, что мать готовила три часа, ей плевать на продукты, на все плевать!
– Ну, допустим, не полная, – миролюбиво начал Георгий, – я съел целых две тарелки.
– Когда это ты съел?
– Сегодня в обед.
– Не ври, пожалуйста, не выгораживай!
– Да говорю тебе, съел.
– Ирина, отец приходил в обед?
– При-хо-ди-ил…
– А почему ты мне не сказала об этом?
Ирочка молчала.
– Я спрашиваю, почему ты мне не сказала, что приходил отец?
– Надя, – Георгий поманил жену пальцем из глубины коридора.
– Что еще?
– Надя.
– И никаких мультиков!
– Надя, иди что-то скажу.
– Ну, – вышла она в коридор. И в ту же секунду Георгий крепко ухватил жену за руку и с силой потащил ее за собой в кабинет.
– Почему ты при детях говоришь мне "не ври"? Почему истязаешь ребенка из-за глупой оплошности?! Прекрати немедленно, или я из тебя дух вышибу! – яростным шепотом выдохнул он в лицо жене, прихлопнув задом дверь кабинета.
– Д-дурак, – неуверенно и как-то совсем по-детски проговорила Надежда Михайловна, – о-отпусти руку.
Он отпустил ее руку.
– Ненормальный… – По всему было видно, что Надежда Михайловна перепугалась не на шутку. Никогда прежде Георгий не позволял себе ничего подобного, а сейчас она чувствовала, что он готов перейти от слов к делу, и это новое его качество поставило ее в тупик.
– Синяк будет, – примирительно сказала она, потирая запястье левой руки. – Сила есть – ума не надо.
Георгий стоял, отвернувшись к окну, стараясь изо всех сил унять дрожь в теле, его буквально колотило.