– Знаешь, кто пред тобой?
– Нет.
– Командарм Махно, в звании комдива. Развяжите его! Дайте ему фуражку! Доложись, как положено!
Мартынову надели фуражку. Он одернул гимнастёрку, поправил портупею. Строевой поступью шагнул к Махно. Щелкнул каблуком. Козырнул.
– Товарищ комдив, разрешите представиться, начальник сводной учебной бригады комбриг Мартынов.
– А ты кто? – спросил захмелевший Махно, устремив палец на очередного задержанного.
– Комиссар Дгебуадзе, товарищ Командующий.
– Ну?! А ты, кто таков? – Махно перевёл внимание на очередную жертву.
– Старший инспектор военных училищ военспец Семёнов, товарищ комдив.
– Вы расстреляли безоружных и беспомощных пленных, затем подвергли вероломному уничтожению бригаду, которая вместе с вами била Врангеля и брала Крым. Как вы могли?
– Нам приказали уничтожить очаг эпидемии, – ответил Мартынов.
Махно вскочил, хватил ещё стакан самогона и заорал:
– Сами вы, сволочи, очаг эпидемии! Повесить!! Всех троих!!!
Утром Нестор Махно появился на крыльце. Следом вышел Щусь с ведром воды. Он полил из ковша своему патрону и спросил:
– Батько, какие будут приказания?
– Возвращаемся к себе.
Но на подходе к Александровску дивизия была встречена пулемётами и артиллерией.
К Махно подскочил верхом на коне Лев Зиньковский.
– Батько, Александровск занят красными, и с двух сторон на нас идут две бригады. Мы рискуем оказаться в котле.
К Махно подскочил Белаш.
– Батько, нас окружают, надо срочно отступать. Идём на восток.
Через час дивизия Махно оторвалась от преследователей, прошла через мост и устремилась дальше. К Махно подлетел верховой.
– Батько, на нас движется какая-то бригада с красными знамёнами.
– Давай обдурим их. Прячь наши флаги, поднимай красные! Берём их в клещи и рубим.
Через час кровавого боя к Махно подъехал на коне Федосий Щусь.
– Батько, хочешь, расскажу про эту дивизию?
– Это была дивизия? А кто командир? Где он?
– Да, это была дивизия. Потому, что ими командовал комдив. Он погиб. Вот его командирская сумка. Тут его документы. – Шусь протянул своему командиру документы.
Махно развернул бумаги.
– Александр Пархоменко? – Махно качнул головой. – Ну, вот и встретились. Женщины у него были?
– Да, вон они. Три поварихи, три сестры милосердия и одна ремингтонистка.
– Насти моей среди них нет?
– Нет, батько. Но можно допросить их. Может, чего и расскажут.
– Берём их с собой на Юзово. В дороге я допрошу эту штабную. Она должна знать. Дай ей коня. Пусть едет со мною рядом. Вперёд.
Дивизия двинулась в сторону Дона.
– Как зовут тебя? – спросил Махно пленницу.
– Евдокия.
– Давно служишь?
– С девятнадцатого.
– Не было ли в дивизии Анастасии Васецкой? В девятнадцатом ей было двадцать четыре.
– Не было.
– А где ты постигала ремесло?
– На курсах. В Орле.
– Долго училась?
– Три месяца.
– В восемнадцатом у меня пропала жена из Гуляй-Поля Александровского уезда. Конечно, она могла попасть и к немцам, и к румынам, и к венграм. В ту пору кого только не было на Украине. А могли её взять и петлюровцы. Вот её фотопортрет, – Махно протянул Евдокии фотокарточку жены.
– Нет. Не знакома.
– Ну, это она совсем ещё молодая. Тут ей шестнадцать лет. Это она мне в тюрьму прислала.
Я тогда в Бутырке сидел.
– Дайте, ещё раз гляну, – попросила Евдокия.
Махно опять отдал ей фотографию. Та опять принялась разглядывать.
– Понимаете, что-то в ней, конечно, есть такое, что может показаться знакомым. Например, она похожа на одну девушку, соседку из Воронежа. Но ведь ваша Настя не воронежская. Тем более, что ту звали Шурочкой. Немного ваша Настя похожа на другую девушку, с которой я училась на курсах. Но… Впрочем, её, кажется, звали Анастасией. Да точно, Анастасией. Но фамилия её не… Как вы сказали?
– Васецкая.
– А ту… Сейчас я вспомню. У неё фамилия была такая. С огородом связанная. Сейчас вспомню. На букву А. Аграр… Нет. Огран… Агранова… Да, точно, Аграновская. Но опять же, где ваш уезд и где Орёл. Явно не она. Знаете, что… В дивизии с восемнадцатого года служила сестрой милосердия Глафира. Поспрошайте её.
– Позови.
Вскоре верхом на коне подъехала медсестра Глафира.
– Вы что-то хотели, товарищ командир?
– Я ищу жену свою Анастасию Васецкую. Вот её портрет.
Та взяла портрет и принялась его разглядывать.
– Здесь ей шестнадцать лет. А сейчас двадцать шесть, – сделал пояснение Махно.
– А как она пропала?
– В восемнадцатом году. Мы тогда отступили из Гуляй-Поля, это под Александровском, и всё. Пропала. То ли немцы её взяли, то ли петлюровцы, то ли ещё кто. Не знаю. Но пропала, как провалилась.
– Не ушла с кем-нибудь? Нет? Извините.
– Всё, конечно, могло быть. Но всему должно быть объяснение. Мы с ней знакомы с детства. Меня посадили в девятом. В семнадцатом освободили. Она меня ждала. Мы поженились. А вскоре, когда мы отступили, она осталась там. А когда мы воротились, её не было.
– Странно. А у неё родственников в Орле не было?
– Нет. Не было.
– Тогда не знаю. Похожа она немного на одну нашу. Мы вместе учились на сестёр милосердия. А потом она пропала. Кстати звали её Анастасией. Точно. Да. Анастасией. Но это же Орёл. Госпиталь. А фамилия её была другой. Сейчас вспомню. Необычная. Что-то связано то ли с медициной, то ли с алмазами, то ли с музыкой. Морганова или Органова. Или Огранова.
– Аграновская?
– Точно. Откуда вы знаете?
– Евдокия называла такую фамилию.
– Да, Аграновская. Не она?
– Нет.
– Жалко. Тогда не знаю. А вы спросите поварих. Может, они чего подскажут. Мария та многих знала. Она у Будённого служила, у Лазаревича.
– Позови.
Вскоре рядом с Махно появилась повариха Мария.
– Я разыскиваю вот эту девушку. Как зовут, не знаю. Кто она – тоже. Может, где-нибудь на войне ты встречала её? – Махно подал ей фотографию.
– Ой, так это же Анастасия.
– Фамилию не помнишь?
– Не знаю. Она у Фрунзе служила. В штабе. Меня потом перевели к Будённому, а потом к Пархоменко. Но я слышала, что она то ли к белым попала, то ли умерла от тифа. Мне это говорила Катерина.
– Позови её.
– Да, нет её, батюшка. Она сама недавно, осенью, померла от сыпного. Схоронили мы её под Херсоном.
– Значит, померла. Померла. Ладно. Ступай.
Рядом появился Щусь.
– Ну и что, батько?
– А ничего. Всё сходится на том, что померла моя Настя. От тифа.
– Ну, что ж, царство ей небесное. А что с этими делать?
– Да, ничего. Отпусти. А хотят, пусть остаются.
В сумерках ворвались в Макеевку. Махновцы врывались в местные учреждения, подвергали аресту всех начальников и комиссаров. Грабили магазины и лавки. Выгребли все ценности в местном отделении банка. Махно со штабом остановился на постоялом дворе. Со своими приближёнными он расположился в зале за накрытым столом. Принялся за ужин с самогоном. Входили младшие командиры с докладами.
– Батько, я арестовал главу местной управы и всех продкомиссаров.
– Куда ты их поместил?
– Да вон они во дворе.
– Молодых отпусти, а взрослых – в расход.
– Слухаю.
Другой командир доложил:
– Батько, мы взяли местное отделение банка. Вся казна вот в мешке.
Вошёл хозяин и сообщил:
– Батько, тут пришёл мужичок. Жалуется, что к ним в деревню нагрянул продотряд. Всё выгребли подчистую. Баб снахальничали, а мужиков – кого высекли, а кого к стенке поставили.
– Феодосий. Передай Ермократьеву, пусть разберётся.
– Слухаю.
Отряд Ермократьева тотчас снялся и ускакал с проводником на далёкий хутор.
Утром Махно вышел на крыльцо в сопровождении ординарца с ведром воды. По улице шел отряд.
– Это что за гвардия?
– Так это же Ермократьев возвращается из ночного рейда.
Махно умылся, взял полотенце из рук ординарца. К нему подошёл Ермократьев.
– Здравия желаем, батько.
– Здорово. Ну и кого там выловил?
– Да, вот, батько. Красный продотряд обобрал всю деревню. Вывернули наизнанку все сусеки и сундуки. Всех девок – как всегда, а мужиков – как водится.
– Эх, мерзавцы и дураки. Что же делают с простым народом? А это что за малец? А ну, поди сюда. Ты, ты! Подойди ко мне. Ты кто? – спросил Махно, надевая китель.
– Боец.
– Ишь, ты. Боец. Ты видал такого, Белаш? Говорит, боец. И кто же ты? Как зовут? – продолжал допрос Махно, принимая из рук ординарца казакин.
– Шолохов Мишка.
– Годков-то сколько, Мишка?
– Пятнадцать.
– Э-э-э-э… Хе-хе-хе. Щисёнок, – посмеялся Белаш.
– Мобилизованный или доброволец? – спросил Махно, надевая папаху.
– Доброволец.
– Да, ты смотри на него, он ещё и доброволец, – улыбнулся Белаш.
– И за какую же такую идею ты воюешь? – спросил Махно, расправляя портупею.
Тот пожал плечами.
– Ясно. Можешь дальше не рассказывать, голодуха дома.
– Батько, но ты в пятнадцать уже был убеждённым анархистом, – напомнил комдиву Белаш.
– Ну, убеждённым анархистом я стал значительно позже. Ну и что? Он мог стать и убеждённым коммунистом. Что ж мне его за это казнить что ли? Меня в 1909 приговорили к повешению, но лишь потому, что на момент совершения преступления мне не было двадцати одного года, так вместо верёвки вручили кандалы. Отпустите его, – сказал Махно и влез на коня.
– Батько, он стрелял в нашего. Может, хоть дать ему поджопник? – спросил Ермократьев.
– Ладно, дай пенделя и отпусти! По коням!
– Куда идём, батько? – спросил Белаш.
– Идём на Александровск. Надо вертать в зад наш золотой запас.
– Батько, но там красные, – сказал Ермократьев.
– Я знаю, что белых уже нет. По коням!
Москва. Кремль. Реввоенсовет Республики.
– Поздравляю вас, Лев Давыдович с успешным окончанием Крымской кампании. Вы уже сделали список представляемых к наградам?
– Да, Владимир Ильич, вот, пожалуйста, посмотрите.
Ленин просмотрел список и возвратил его Троцкому.
– А почему здесь нет Махно?
– Не заслужил.
– Я знаю, он посылал кого-то вместо себя.
– Посылал. Но тот не оставил махновских замашек.
– А что случилось?
– Там в Крыму к нам в плен сдалась двадцатитысячная группировка. Её передали этому самому махновскому комбригу Марченко. Он отнёсся к этому непрофессионально, без должной ответственности. Пленных несколько дней не кормил. Голодные, они стали есть, что попало. Естественно, вспыхнула эпидемия. Он ничего не предпринял, даже вовремя не доложил. Хуже того, бросил этих людей на произвол судьбы и ушёл к себе в Александровский уезд. Когда мы обо всём этом узнали, было слишком поздно. Вся группировка полегла от холеры и тифа. Часть этой махновской бригады тоже заразилась и осталась лежать там. Так Махно теперь предъявляет претензии к нам. Поднял бунт. На его локализацию была направлена учебная бригада Мартынова. Махно кровожадно вырубил всю эту бригаду, а её командный состав перевешал. Представляете? Мы по крохам собрали людей, чтобы образовать на территории Крыма несколько военных училищ, чтобы подготовить командный состав, там были мальчишки, многие уже были членами партии, а эта банда безжалостно уничтожила всех. Как прикажете поступить с врагами революции?
– Вы председатель Реввоенсовета, вам и решать.
– Нет, Владимир Ильич, я не хочу, чтобы из меня делали крокодила. Если вы будете настаивать на том, что анархисты – наши соратники, то мы сейчас же остановим локализацию махновщины. Я же считал и считаю анархизм синонимом своеволия и бандитизма и буду бороться за единство формы и содержания, как в революции, так и в коммунизме.
– Никаких возражений, Лев Давыдович.
На подходе к Александровску отряд Махно вновь попал под артобстрел. Уже весь израненный, в бинтах, отдал приказ:
– Отходим. Идём на Харьков.
Но под Харьковом напоролся на засаду. Опять бой был тяжёлым. Вновь пришлось отдавать приказ об отступлении.
– Идём в Александрию. Оттуда в Немиров.
– А оттуда? – осторожно задал вопрос Зиньковский.
– С Немирова на Одессу.
– Будем брать Одессу? – переспросил Белаш.
– Думаю, входить в неё не будем. Обойдём с севера.
– А дальше что, батько? – спросил Виктор Белаш, сидя на табуретке у постели раненного Махно.
– Всё будет зависеть от того, что ты сегодня доложишь.
– Ничего хорошего для доклада не осталось. Этой ночью нас покинули ещё пятьсот человек.
– Почему? Есть соображения?
– Я понял, в чём дело. Правительство Советов заменило продразвёрстку продналогом. Везде листовки с обещанием амнистии.
– Вот оно что! Тогда пиши приказ: "В данное время, при известных боевых операциях Красной Армии, наша революционная Повстанческая армия Украины для сохранения боевой силы, кроме самостоятельных команд товарищей Кожина, Лысенко, Забудько и штабного батальона, распускаются и переходят на нелегальное положение. Скрытно формируют новые воинские части и готовятся к новой революции. Общая задача такова: разрушать органы советской власти!"
– …советской власти! – повторил Виктор Белаш, – записано. Дальше? Я записал, батько. Что ещё? Нестор Иванович. Ты как? Ты в порядке?
– Уснул, – промолвил Щусь.
– Вроде спит, – подтвердил Зиньковский.
Соратники отошли от кровати командира и сели за стол. Разлили по кружкам самогон.
– Давайте выпьем за здоровье атамана, – предложил Белаш.
– А теперь спать, – услышали соратники. – На запад… На запад… На запад…
Утром двинулись в путь. Вскоре заметили погоню.
– Давайте в галоп! Надо оторваться! – крикнул Махно и залёг за пулемёт.
По пыльной просёлочной дороге в автомобиле, в окружении всадников ехали Фрунзе и Будённый.
– Сколько мы ещё будем гоняться за ним? Надоел он мне хуже горькой редьки, – ворчал Семён Михайлович.
– Мне самому всё это порядком насточертело. Уже почти год, как мы покончили с генералами. А тут банда из сотни таких же сумасшедших как сам Нестор Махно, а мы ничего не можем с ним поделать, – отозвался Фрунзе, почёсывая небритые щёки.
– Последние дни, либо мы его так выдавливаем, либо у него наметилось чёткое направление. Но он неуклонно продвигается к румынской границе, – сказал Будённый.
– К сожалению, нам трудно опередить его. Но есть надежда на успех погони.
Подскакал дозорный.
– Товарищ Фрунзе, впереди Махно с бандой. Миновал наши дозоры и продвигается в сторону румынской границы.
– Опять проворонили!? Когда я научу вас Родину любить? А теперь опять погоня и опять с опозданием. Не останавливаться! Отрезать ему отход! Москва приказала не допустить его ухода за кордон!
Погоня. Махно весь в бинтах, измождённый, небритый, сидит в тачанке за пулемётом с биноклем у глаз.
– Погляди-ка, Лева, а в машине-то похоже Фрунзе с Будённым. Надо же какой чести мы с тобой удостоились, сам нарком обороны Украины командует погоней. Что ж, поглядим кто кого. Сколько до границы, Белаш?
– Судя по карте, не более десяти вёрст.
– Гони, галопом.
– Хоть бы кони выдержали.
Фрунзе тоже с биноклем у глаз.
– Вон они наши субчики-голубчики.
Вдруг машина остановилась.
– Чего встали? – закричал Фрунзе на водителя.
– Спирт закончился, товарищ Фрунзе, – сказал водитель. – Дайте-ка, я из-за вашей спины баклажку возьму и залью бак.
– Давай быстрее. Вот ведь придумали машину, а она капризней коня, – проворчал Будённый.
– Давай, дорогой, давай! Не затягивай. Жарко, уже полдень. Припекает сегодня. Искупаться бы, – нетерпеливо ходил кругами Фрунзе.
– Скоро Днестр. Через час возьмём бандюка и совершим торжественное омовение, – ответил Будённый.
– Слушай, а наш берег пологий или обрывистый? Не помнишь?
– Наш пологий, – ответил уверенно Будённый.
– Точно?
– Точнее не бывает. Я его четырежды форсировал.
Водитель покрутил рукоятку. Машина заурчала.
– Есть, товарищ Фрунзе. Садитесь, – доложил водитель.
Нарком с командармом запрыгнули в ландо.
– Жми! – крикнул Фрунзе.
Махно глядит в бинокль.
– Ты глянь, а ведь приближаются. Неужели у них кони лучше?
– Корма сытнее, батько. И потом, они ведь коней меняют, а наши полгода бессменно под нами, – ответил Белаш.
– Патронов хватит?
– Осталось на сотню бывших соратников и пять гранат.
– Никогда ещё не чувствовал себя в роли загнанного волка.
– А ты представь себе, что тянешь вола за кольцо в носу, а он ещё упирается.
– Ты хорошо сказал, но понимаешь, Россия кончается, от того и жарко вроде бы, Витюша, а на душе холодно, как будто что-то из груди уходит.
Будённый ткнул пальцем в карту.
– До границы три версты.
Фрунзе опять поднёс к глазам бинокль.
– Напылили черти. Но расстояние сокращается. Вот он Махно. Тоже с биноклем. Рядом Белаш. А это Лёвка Задов. О чём-то говорят. Впрочем, уже и бинокль не нужен. Давай гони! – крикнул Михаил Васильевич и нажал несколько раз на клаксон.
– Дундят. Салютуют! – сказал Махно и крикнул. – Чего дундишь?!
– Наверное, просят остановиться, – сказал Белаш. – Ты смотри, а ведь настигают.
– Обходят. Пытаются охватить.
– Не успеют. Уже мост показался. Стегни коней!
– Стреляй!
Белаш припал к пулемёту и дал очередь.
– Гранаты, гранаты бросай.
За тачанкой последовали взрывы с поднятыми тучами пыли, из которой неудержимо выскакивали красноармейцы.
– Всё, кончились патроны! – констатировал безысходность положения Белаш, – обходят.
– Где наша казна? – спросил Махно. – Деньги где, я спрашиваю? Вы что оглохли? Дайте мне казну!
– Да здесь она, батько, всё тут, – успокоил Нестора Зиньковский.
– Дай сюда! – Махно схватил мешок и принялся его развязывать.
– Ты что задумал? – спросил его Белаш.
– Щас я их испытаю на революционное самосознание.
– Как? – опять спросил Зиньковский.
– Молча, – ответил Махно и принялся швырять горстями деньги и драгоценности. Всадники смешались и заметно отстали.
– Смотри! Смотри! Отстают! – радовался Махно, вытряхивая мешок.
– Батько, наш конник ранен, упал с лошади, – доложил Белаш.
– Подобрать! Никого не бросать! – приказал Махно.
Тачанка сделала круг. Преследователи приблизились до опасного расстояния. Поднялась стрельба. Упавшего конника спешно закинули в тачанку, и она вновь рванулась к мосту.
– Держи его! Окружай! Руби! Стреляй!!!
Но маленький отряд Махно прогремел по мосту через Днестр и скрылся на румынской стороне.