Налей вина любезный, старый Хаим.
Мы мирно, по-солдатски отдыхаем.
Должны обмыть мы новый чин
Компанией своих мужчин.
Хлобыстнем винища,
Будь здравым, дружище!
В дверях кабачка появились два офицера. Они остановились, наблюдая казацкое застолье. К столу казаков подошли два официанта. Они выставили на стол вино и закуски. Один из них разлил по кружкам содержимое одной бутылки. Но казаки продолжили пение. Гармонист сделал залихватский проигрыш и продолжил:
Я за твою удачу пью, земеля,
Чтобы спросонья не болел похмельем.
Чтоб не свалился ты в бурьян
Сражённый пулей, али пьян.
Хлобыстнем винища,
Будь здравым, дружище!
– Э-э-э-эх! Молодец, – похвалил гармониста один из казаков.
– Эй, погоди, – окликнул гармонист кельнера и протянул гармошку. – Забери. Ну, дорогие мои землячки, с богом. Ваше здоровье, да за мои новые регалии.
– Главное, твоё здоровье, земеля. Сегодня мы пьём за тебя. Я за то, чтоб ты стал генералом, то есть по-нашему, атаманом. Будем здравы, не помрём.
Офицеры направились к свободному столику. Старший из них сказал другому:
– Гляди-ка, Мишель, на того урядника с гармошкой. До чего, каналья, похож на гольштинца. Это ж надо. А покличь-ка его к нашему столу. Где это мы ещё с тобой увидим эдакую фантазию.
Старший офицер занял столик, подозвал кельнера и сделал заказ. А юный офицер подошёл к бражникам. Представился.
– Поручик Астраханского полка Михайло Кутузов. – Казаки притихли. – Неугодно ли вам, урядник, подойти к нашему столу. Вас приглашает подполковник Александр Васильевич Суворов, сын коменданта Кенигсберга.
– А что я такого сделал? – вахмистр покраснел, вспотел и выпучил глаза.
– Ничего страшного. Просто, господин подполковник находит странным ваше личное сходство с покойным императором.
Казаки рассмеялись.
– Ну, земеля, тебе и тут повезло, всюду ты в отличии, не понос тебе, так золотуха.
Урядник поднялся. Одёрнул мундир. Подошёл к соседнему столу. Представился.
– Вахмистр Донского казачьего полка Емельян Пугачев.
– Слушай, вахмистр, не догадываешься, чего это я тебя позвал? – спросил подполковник.
– Никак нет, господин подполковник! Скажете, узнаю.
– Ну, меня-то ты знаешь?
– Так точно, господин подполковник. Господин поручик сказал, что Вы сын генерал-аншефа Василия Ивановича. Так это, стало быть, про Вас сказывают… э-э-э-э…
– Что сказывают?
– Да, пустое.
– Ну, говори, раз уж заикнулся.
– Не осерчаете?
– Обещаю.
– Ну, так это… Суворову идёт успех, он взял его не просто. А любит Сашка только тех, кто ниже его ростом.
– Вот сволочи. Ты слыхал, Мишок? И кто же этот ёра, что сочиняет такое? Уж не ты ли, часом?
– Никак нет, Ваше высокоблагородие. Мне не положено, я чином не вышел. Я на такое неспособный.
– Ишь, ты. Неспособный. Агнец божий. А наяривать на немецкой гармошке и горланить скабрёзные песни, значит, способный? Сам, небось, сочинил? Только не отпирайся.
– Так точно, господин подполковник! Сам. Простите… Ну, это ж так, с куража, да в шутку.
– Ты видал такого шутника, поручик? Ну, так слушай, шутник Емеля. Ты царя видел?
– Видал. Но издали. А что?
– А вот то-то и оно, что издали. Похож ты шибко на него. Личностью, то бишь.
– Да, что Вы, господин подполковник, разве ж можно мне, в моём-то звании, да с моёй-то мордой быть похожим на батюшку царя-императора.
– Ну, ты не строй из себя божью коровку. Физика, то бишь, природа, она ведь не разбирает кто какого роду-племени, а даёт обличье по своему усмотрению. Вот ты казак донской. А он – гольштинец. Но похожи вы оба с ним, как две фиги-дули, даром, что на разных кулаках. Плесни ему, Мишель, винца нашего. Ох, фантазия! Ты откель будешь-то, казак?
– Дык, это… Зимовейские мы.
– Эвон как? Ты слыхал, Мишель? Зимовейский? Разинское, бунтовщицкое гнездо. Фантазия. Ну, будь здоров, вахмистр, только смотри, сам не забалуй. Будем здравы, урядник.
Они чокнулись. Емельян маханул кружку и обмакнул бритые губы обшлагом.
– Слушай, Емельян, – обратился к нему Суворов. – Ты ведь грамотный?
– Ну, так… Немного… Читать да писать умею…
– А не пошёл бы ты ко мне в полк? Перевод я беру на себя. Всё оформлю, как положено. Мой батюшка поможет. Тебе самому и делать ничего не придётся. Только согласиться. А? Подумай. Обещаю через полгода прапорщика.
– Благодарствую, господин подполковник. Но как же мне без моих-то друзей? Да и командир мой полковой, Илья Фёдорович Денисов будет серчать. Ему без меня никак. Я у него правая рука по конной части.
– Ишь ты какой, однако. Ну да ладно. Это дело вольное. Но ты молодец. Будь здоров. Прощай.
Екатерина спустилась с возвышения, на котором стоял трон. Игриво бросила в разные стороны державу и скипетр. Их тотчас поймали фавориты.
– Бал-полонез! – объявила она, и музыканты грянули полонез Огинского. Величаво пройдясь по кругу, она опустилась на софу.
В зал с нижайшим поклоном вошёл граф Панин. Он подошёл к сидящей на софе царице. Чмокнул протянутую ручку.
– Добрый вечер, матушка. – Я могу пригласить вас на танец-полонез?
– Здравствуй, любезный Пётр Иванович. Отчего же нет. А какие новости?
– Виктория. Полная Виктория. Матушка, Польша наша. Наш друг Станислав Понятовский уже на троне. А граф Огинский уже пришёл к нему с поклоном. Ты угадала с полонезом. Войска будем отзывать или пускай пока там квартируют?
– Ни то и ни другое, дорогой. Зря переводить провиант и фураж не стоит. Готовьте указ о посылке армии на юг. Пора нам взяться за турок, а то расшалились. Настал час подумать о расширении границ империи и о выходе на Босфор и Дарданеллы.
– Гениально. Слушаюсь, матушка. Осмелюсь доложить. Вон доносят из разных мест. Появились самозванцы. Уже изловили Антошку Асланбекова, разорившегося армянского купца. Сеял в народе слух, что он не более и не менее, как сам царь Пётр Фёдорович.
– Экий нахал.
– Да, матушка. Чистый нахал, истинное дело. Смуглолиц, почти черномаз, чернобров, а поди-ж ты, осмелился.
– Ну, так поймали?
– Изловили, матушка. Сделали ему правку рёбер плетьми и отправили в Нерчинск.
– Ну, и славно.
– Ан не даёт покоя некоторым имя друга Вашего бывшего. Беглый рекрут Ивашка Евдокимов пошёл дальше. Поднял было бунт в нижегородской губернии.
– Много имений пожёг? – спросила царица.
– Не успел.
– Изловили?
– Вовремя. Не дали шибко разгуляться. Поймали. Всыпали ему плетей. Отправили туда же.
– Вот и преславно.
В дверях появился князь Вяземский. Он согнулся пополам. Едва разогнувшись, подошёл к руке царицы.
– Нижайше припадаю к ручке Вашей сахарной, матушка. – Он глянул с улыбкой на Панина. – Разрешите, граф, отнять у вас матушку нашу благодетельницу?
– Извольте, сударь.
– С чем пожаловал, князь Михаил?
– Матушка, заступница. Час от часу не легче. Не успели с одним самозванцем сладить, так на его место ещё три объявились. Ну, прямо, гидра какая-то. В Воронежской губернии беглый солдат Орловского полка Гаврила Кремнёв объявил себя капитаном императорской службы. Так пособники подзудили его взять имя императора Петра-третьего. Людишек простых в уездах он смутил немало. Они встречали его с хлебом – солью и даже с колокольным звоном. Но ватагу свою разбойничью обучить не успел. Наш полк выступил против него. И как только дали по их порядкам несколько залпов, они и в россыпь.
– Взяли смутьяна? – спросила Екатерина.
– Взяли, матушка, как не взять. Пленили. Как прикажете с ним поступить? Может вздёрнуть, для острастки? – предложил князь Вяземский.
– Не надо. В Нерчинском остроге ему место, – царица вздохнула сокрушённо, – что делать с ними холопами, не знаю. Ведь хочу их освободить. Хочу! Но как? Если они сейчас бунтуют, то, что будут творить, когда свободу почуют?
– Рано им давать волю. Несмышленые они ещё. Помните беглого солдата Брянского полка Чернышёва Петьку? Его пленили. Били. И в Нерчу отправили. Так он и там стал воровать. Смутил охрану и местное население. Ему привели коня с провиантом.
– Да, вы что?
– Да, вот те крест! – князь перекрестился. – Просто, поразительно. Какой силы смутьян. Бежал на коне из острога. Добро, что недолго бегал. Поймали. Отправили в Мангазею.
Вошёл фаворит Григорий Потемкин.
– Здравствуй, душа моя, владычица. Разреши ручку твою поцеловать. Добрый всем вечер.
– Здравствуйте, князь, – ответили присутствующие. – Позвольте, князь Михаил, отнять у вас красавицу нашу всероссийскую.
– Здравствуй, Гришенька. Может, хоть ты меня порадуешь.
– Порадую, матушка, непременно порадую. Ещё одного бунтовщика изловили.
– Это ещё кого?
– Да, Федота Богомолова, что дерзнул объявить себя царём. Сначала-то он остерегался это делать, но людишкам он уж больно смышленым показался. Не поверили, что он бывший крепостной. Сами предложили ему сознаться, что он де царь. Он и согласился. Вот только, только получил я весть, что взяли его. Но до царского указа не дотянул.
– Нешто сбежал? – Екатерина подняла на фаворита глаза.
– Отдал Богу душу по дороге в острог.
– Так, ну довольно вам потчевать меня горькими новостями. Что у нас на юге?
– А на юге у нас, матушка, виктория. Вот от фельдмаршала Румянцева как раз и донесение поспело. Туртукаем овладел генерал-майор Суворов, который и сообщил ему так: "Слава Богу, слава вам; Туртукай взят и мы там!"
– Каков балагур этот Суворов. Хорошая новость. Не тот ли это Суворов, что сын генерал-аншефа Василия Ивановича?
– Да, государыня. Это он, тот самый Александр Суворов. Тот, что отличился в Восточной Пруссии под мазурским городом Кольбергом, по – ихнему, Колобжегом.
– А как он собой? Хорош ли?
– Умён зело. Талантлив. Чистый военный. Но собой не очень-то. Ростом невелик, тщедушен, негромогласен, да ещё и сутул.
– Ну, тогда пошлите Суворову Александру Васильевичу "Георгия второй степени" и звание генерал-поручика.
– Всенепременно, душа моя.
– Гришенька, а скажи мне, любезный мой дружок, как у нас обстоит дело с государственной казной?
– Матушка. Как ты сказала, так мы и поступили. Создали государственный банк.
– А бумажные ассигнации не забыли отпечатать?
– Да, как же это можно? Мы ничего не смеем забыть из того, что начертала твоя монаршая рука. Отпечатали ассигнации, и теперь у нас казна трещит от поступлений. Ты гений, матушка. Такое ни один русский царь не придумал.
– Молодец, Гришенька. Что-то подустала я сегодня. Проводи меня, дружок, в опочивальню.
В придорожном трактире за кружкой вина сидел казачий хорунжий. Поодаль, за соседним столом негромко вели разговор местные мужики.
– Так взяли его вместе со всей компанией, – полушёпотом докладывал один другому.
– Мой свояк говорит, что всех их пытали, – негромко сказал другой.
– Уже запытали. Насмерть, – безнадёжно махнул рукой третий. – Не знаю, как все остальные, а сам-то казак, сказывают, помер.
– Да ты, что? – первый перекрестился. – Вот ведь душегубы.
– Да, отдал Богу душу, – повторил второй и тоже перекрестился.
– Нету с ними, супостатами, никакого сладу, – перекрестился третий.
– Слушай, а может ошибочка вышла? Ведь ён, крепкий был мужик. Вон, глянь-ка за соседним столом сидит служивый. Не ён? Давай, поспрошаем. Эй, служивый? Иди к нам. Бери с собой кружку. Сидай. Потолкуем.
– Здоровы будем, мужички-казачки. Как поживаете? – присоединился к ним военный.
– Да, живём, как можем.
– Точнее, как дают.
– Ты сам-то, кто?
– Откуда будешь?
– Хорунжий Емельян Пугачёв. На побывке по случаю ранения. Но тоскливо мне тут. Вот завтра уже пойду обратно турок воевать. А то ить засудят. В войсках не до шуток.
– Ишь, ты… Фронтовик, стало быть.
– Фронтовик.
– Из какой станицы?
– Зимовейский.
– О! Зимовейский. Хорунжий, говоришь?
– Да, хорунжий. Отличился в Бессарабии при взятии турецкой крепости Бендеры, – доложил Емельян. – До этого воевал в Восточной Пруссии. Там тоже одолели мы немало немецких крепостей.
– Семья есть?
– Есть. И жена, Софья Недюжина, и детишки малые.
– Слушай, казак, а не брешешь ты?
– Кто? Я? Да, где ж ты видел, чтобы хорунжий брехал? Да, я тебе щас, как двину в харю. Чтоб я брехал. Я у командира нашего полка Ильи Фёдоровича Денисова правая рука по конной части.
– Да, погоди ты, не серчай, казак. Я ведь не к тому. Ты шибко на царя похож.
– Какого царя? У нас же царица.
– Да на того царя, которого царица того… Убрала, чтобы самой сподручней с другими стало быть шуры-муры водить.
– А ты вон об чём… Это я знаю. Мне говорили, что похож. Ну и что из этого? Физика, то бишь природа, она ведь не спрашивает какого ты роду-племени, а даёт обличье не спрося, согласен ты, али нет. Он – гольштинец, а я казак-Донской. Но похожи мы с ним, как две фиги-дули, даром, что на разных кулаках.
Мужики рассмеялись.
– Ну, ты и вправду складно по-учёному говоришь. Нет… Не казак ты.
– Тьфу ты! Ну, а кто же я? Вот те крест! – Емельян перекрестился.
– Да, как бы ты не клялся, и что бы ты не говорил, а так учёно, как по книге, может гутарить только сам царь-батюшка. Али я брешу, мужички?
– Правильно.
– Верно.
– Хорошо говоришь, дорогой. Зело складно. Да только просто так похожими люди не бывают. Я что-то не видел, чтобы у нас в округе был кто-нибудь похож на нашего старшину. А ты вылитый царь Пётр Фёдорович.
– А ты видел его, Петра-то Фёдоровича? – спросил Емельян.
– Да, кто ж его не видел? Евонна парсуна даже туточки висела, в ентом трактире. Так что, не сумлевайся. Ты винца-то выпей. Выпей. Эй, хозяин! Принеси нам ещё винца. Ты вот что, иди к нам. Мы тут вокруг тебя такую ватагу соберём, что Москва с Петербургом так вздрогнут, ажно маковки попадают.
– У-в-о-о-о-о-от!
– Ой, мужики, рискованное это дело. Прямо скажу – дыбное. Засекут, – принялся отговаривать мужиков Емельян.
– Даты нас не пужай. Мы ведь, не смотри, что не были с тобой там. Но мы тоже пуганые и битые, и плетьми, и батогами. Ну, так как? Пойдёшь к нам? Или дрейфишь?
– Кто? Я? Ну, ты это брось. Ты, видать, сам-то не служил.
– Ну, не служил, а тоже не робкого десятка. Так что? Идёшь к нам?
– А я ведь могу и согласиться.
– Так, соглашайся. Ну? Да или нет?
– А ежели, да?
– Вот и молодец! По рукам?
– А по рукам.
– Ох, молодец. Идём, идём… Не пожалеешь.
– А мы тебя ещё и женим.
– Это ещё зачем? У меня есть жена и дети.
– Да, это мы знаем, что у тебя есть бывшая жена царица Екатерина. И сын у тебя есть Павел Петрович. А мы тебя женим на красавице-казачке.
– Да, есть у меня! – опять воспротивился Емельян.
– Да, и это всё мы знаем! Понимаешь, это у хорунжего Емельяна Пугачёва есть жена Софья. А ты царь. Понимаешь? Ты волен жениться, сколько душа желает. А Катьку свою, бывшую супружницу, отправишь в монастырь. Або на плаху. Кумекаешь?
– Соображаю. А венчание?
– Мы и венчание проведём. Всё чин по чину. У нас и поп уже есть на примете.
– Расстрига, небось?
– Обижаешь, государь. С расстригами дело не имеем. – Казак перекрестился.
– Ну, тогда лады, – сказал Емельян.
– У-в-о-о-о-от… То-то и оно! Давно бы так… Только свадьбу будем играть по-казацки.
– Так я ить…
– Э-э-э-э-… Ты, может, и понял, но видать не всё.
– А что ещё?
– А то, что с ентого дня щёки более не скобли, аки царь Пётр Фёдорович. Ты хоть и царь, но уже не дворянский, а наш – казацкий! Мы тебя нашли. Значит, ты наш. Кумекаешь?
– А-а-а-а… Ага. Нуда, кумекаю.
– Вот и добре. Ладно, это дело не самое хитрое. И не главное. И не завтра это будет. И даже не через неделю. Сейчас мы соберём отряд. Окружим, осадим и возьмём измором Илецкую крепость. Разживёмся порохом, пушками, саблями. Опосля – Оренбург. Потом – Казань. Вот в Казани и совершим венчание на царство. И сыграем свадебку, как положено. А оттуда и на Москву двинем уже царским венчанным обозом. В окружении нашей армии. Согласен?
– Согласен.
– Вот и сговорились. Будем здравы.
В зал вошла царица.
– Сегодня бал-мазурка!
Оркестр грянул мазурку. Тотчас в зал с низким поклоном вошёл граф Панин.
– Разреши, матушка. Приложиться к ручке твоей.
Царица протянула руку.
– Разве я могу, Пётр Иванович, тебе отказать? Какие новости? Открыли городские училища?
– Открыли, матушка.
– А музыкальное открыли?
– И музыкальное открыли. Всё как ты велела.
На полусогнутых ногах Панин подобострастно семенил вокруг Екатерины.
– А для ведения черноморской кампании выпустили ассигнации?
– А как же, владычица наша, выпустили. Опять пополнили казну.
– А в державе спокойно ли? Худых новостей нет?
– Матушка, царица, благодетельница, ты же знаешь, мы и дурную весть переворачиваем на хорошую.
– И что же тогда? Как же это?
– Ну, как… Вот к примеру, объявился опять бунтовщик.
– Опять солдат или крепостной?
– У нас, матушка, уже и капитан бывал в бунтовщиках. Да мы его быстренько в бараний рог согнули. А этот казацкий хорунжий.
– Ну, надо же… Имя прознали?
– Прознали, Екатерина Алексеевна. Емельяном его кличут. По фамилии Пугачёв. Чином не самым высоким, всего-то младший офицер, грамотный, имеет боевой опыт. Был однажды схвачен. Помещён в Казанскую тюрьму. Его пытали.
– И что? Не признаётся?
– Не успел.
– Это как же?
– Умер.
– Ну вот…
– Да… Ну, так его это… Похоронили.
– Догадываюсь.
– Да. Но…
– Что ещё?
– А потом…
– Что, потом-то? Не тяни!
– Да, вот… Пошли странности.
– Какие же могут быть странности после похорон?
– Сам не верю, матушка. Но документы об этом говорят.
– Ну, так, что же было дальше?
– Матушка. Это странно и страшно.
– Говорите, граф.
Панин прокашлялся, перекрестился и ответил:
– Получается, что воскрес.
Царица тоже принялась креститься.
На пороге зала появился князь Вяземский.
– Присоединяйтесь к нам, князь Михаил! – позвала его царица. И когда он приблизился, протянула ему для поцелуя руку.
– Знаешь ли ты, князь Михаил, что в нашем царстве-государстве появился бунтовщик Емелька Пугачёв?
– Конечно, знаю, матушка.
– А чего ж не докладаешь?
– Доложу, когда поймаем.
– А не поздно ли будет?
– Если будет задержка, непременно доложу.
– А как ты думаешь, князь Михаил, где же это он успел набраться военного опыта?
– Дэк, в Пруссии он дослужился до вахмистра. А в Бессарабии отличился при взятии крепости Бендеры. Получил хорунжего.
– Стар? Молод?
– Тридцать три года. Но, по некоторым сведениям, лицом похож на Петра Фёдоровича.