– Странно, однако. Я ведь угощал тебя вином. Нешто не помнишь? Может ты и песню забыл, которую горланил там под гармошку. Тебе напомнить?
– Какую ещё песню? Я не пою и не играю на гармошках. Вино какое-то? Нужно мне твоё вино. Я не помню, когда последний раз пил. На гармошках я и подавно не играю.
– Очень странно, – Суворов отвернулся, – не узнаёт. Может из-за контузии? Да и я что-то сомневаюсь в его личности.
Он вновь метнулся к решётке и внимательно вгляделся в лицо заключённого. И опять отступил с недоумением.
– Странно. И он, и не он. Бородой шибко зарос. Неужели зря ехал? Стража! – крикнул он. Тотчас в помещение вбежали солдаты.
– Чего изволите, Ваше превосходительство?
– Помойте его. Постригите, побрейте и переоденьте в красную рубаху. Чтобы в случае побега, он был виден издалека.
– Будет исполнено, Ваше превосходительство.
– Поторопитесь. Завтра утром отправляемся в Симбирск. Нам предстоит неблизкий путь. Хоть бы до конца месяца добраться до места. А то днём дожди и грязь, а по ночам уже начались морозы.
– Ну что, Александр Васильевич? С поставленной задачей справился. Благодарю за службу, – сказал Панин.
– Рад стараться, Пётр Иванович, – ответил Суворов. – Я тут в рапорте указал всё. И подробности пленения, и этапирования.
– Хорошо, хорошо, генерал. Было бы ещё лучше, если бы Вы ещё включили бы сюда и мотивы своего рвения к участию в этой кампании.
– Да, чего там. Хотел быть полезным, вот и рвался.
– Хитрец вы пребольшой, Александр Васильевич. Но ни одному человеку из высшего совета по данному делу не кажется безобидным Ваше странное желание поучаствовать здесь. Непосредственный командир Пугачёва Илья Фёдорович Денисов тоже мог бы вызваться, однако не сделал этого. Даже ухом не повёл. Словно это не его хорунжий. И мы к нему никаких претензий не имеем. Хотя могли бы упрекнуть, вот, дескать, не воспитал должным образом своего подчинённого. Мало того, ещё и офицером сделал будущего бунтовщика. А генерал Суворов аж три письма прислал! Возьмите, да возьмите. Направьте, да направьте. Вы сами-то не находите странным своё поведение? Одна только Ваша настойчивость уже породила массу вопросов. А Вы ещё накануне постригли и побрили его. Словно борода мешала Вам узнать в нём старого знакомого. Или я не прав? Не молчите. Скажите что-нибудь в своё оправдание.
– Пётр Иванович. Право же, мне нечего сказать. Вызвался, потому что хотел временной смены обстановки. Но ещё более хотел изловить бунтовщика. Не терплю воров и разбойников. Я и со своими холопами строг. Спуску не даю и подчинённым. Что до его непосредственного командира, то не мне судить. У каждого, наверное, своё представление о порядке в державе. А помыл, постриг и побрил. Так сам люблю чистоту. А он мог запаршиветь, заболеть и окочуриться в дороге. А кому это выгодно. Мне? Мне – нет. Я как раз пёкся о соблюдении державных интересов.
– А зачем в красную рубаху переодел?
– Дак… э-э-э… Чтоб в случае побега за версту был виден.
– А почему вёз его не в клетке, а в своей карете?
– Дак… чтобы под рукой был. Ведь я привык своей головой ответствовать.
– Да уж, да уж… – пробормотал Панин. И вдруг крикнул. – Галахов!
– Чего изволите, Ваше сиятельство. – На пороге появился капитан Галахов.
– А ну, подай-ка сюда Долотина и Локоткова.
– Сию секунду, – тот отвернулся и гаркнул в раскрытую дверь, – Локоткова и Долотина, сюда! Немедля!
Вошли двое армейских казаков.
Панин вышел из-за стола. Шагнул навстречу им.
– Здорово, казачки. Как настроение?
– Здоровы будем, – ответил один из них.
– Благодарствуем, – сказал другой.
– Вас покормили? Вы отобедали? – по-отечески спросил генерал-аншеф, – не подать ли вам водки?
– Благодарствуем, Ваше сиятельство, – ответил Локотков.
– Вы же оба воевали и в Пруссии, и в Бессарабии?
– Так точно, Ваше высокопревосходительство! – браво отрапортовал Долотин.
– Чего изволите, Ваша светлость? – спросил Локотков.
– Вспомните, кто при вас говорил вашему сослуживцу Емельяну Пугачеву о том, что он имеет сходство с умершим императором Петром Фёдоровичем?
Долотин вскинул плечами, а Локотков только развёл руками.
– Может быть Апраксин? Нет? – осторожно задавал вопрос Панин.
Те молчали.
– А может, Аракчеев? А, если Анненский? Или Бутурлин? Ну, тогда может Бурцов? Тоже нет? А Вельяминов? А Галахов? Голенищев? Дохтуров? Долохов? Епанчин? Жеребцов? Ну, вспоминайте, казачки, вспоминайте? Галахов!
– Я здесь Ваше сиятельство.
– Подай им водки!
– Слушаюсь! Пахомов! Водки! Быстро! – крикнул в дверь Галахов.
Тотчас в помещение пошёл солдат с подносом, на котором стояли графинчик и рюмки.
– Налей казакам.
– Слушаюсь, – солдат тотчас исполнил приказание и подал казакам по рюмке.
– Выпейте, казачки.
Те выпили и степенно возвратили рюмки на поднос.
– Ну, так кто же подсказал Емельяну, что он похож на царя?
– Не могу знать Ваше сиятельство, – ответил Долотин.
– А ты, Локотков? Вспомнил?
– Никак нет, Ваше высокопревосходительство. Это ить надо выпить как там тадысь.
– Так налей им ещё, солдат.
Тот опять разлил водку. Казаки выпили и опять также аккуратно поставили лафитники на место.
– Ну-у? – обратился к ним опять Панин, – помните на какую букву была фамилия того офицера?
Казаки переглянулись. Оба пожали плечами.
– Галахов. Надо ведь, как там. Тадысь.
– И это как, Ваше сиятельство?
– Ну, прикажи подать сюда чарки. Как в немецком трактире.
– Слушаюсь. Пахомов! Чарки под водку! Немедля!
Тотчас вбежал солдат с двумя чарками в руках.
– Налей им ещё по чарке.
– Слушаюсь!
– Пейте, казачки. На здоровье.
Казаки выпили. Опять степенно возвратили чарки на поднос.
– Ну-у! Казачки. А теперь вспомнили?
Локотков развёл руками, а Долотин икнул.
– И чего? А может, это вы сами ему подсказали?
– Дык, а можа и так, – сказал Долотин.
– Нудысь, – поддержал его Локотков.
– Как это? – удивился граф Панин.
– А чего по пьянке не сморозишь? – ответил казак Локотков.
Панин вздохнул.
– Галахов, дай им по тарелке кислых огурцов. А завтра поутру отправить их обоих в Бессарабию.
– Слушаюсь.
Граф повернулся к Суворову.
– Вот так, Александр Васильевич, вот в таких условиях приходится добывать правду.
– Да, тяжело страною править, любезный Пётр Иванович. Нелегко Вам тут.
– А, Вы, сами-то не встречали этих орлов на военных дорогах Пруссии или Бессарабии?
– В моих полках их точно не бывало. И вообще, при особом желании, всё можно истолковать превратно. Но видит Бог, я ни в чём не виноват. Мне кажется, что я был логичен с самого начала и до конца и с честью выполнил задачу. Если я нужен здесь – готов остаться. А нет, так хоть сейчас немедленно готов отправиться на любой театр военных действий.
– Ах, Александр Васильевич, Александр Васильевич, не хотите Вы нам помочь. Хотел сегодня уничтожить Ваши письма в обмен на откровенность. Чтобы не забивать архив липшими бумагами. Я, к примеру, не боюсь быть с Вами откровенным. И готов поделиться с Вами сомнениями. Странностей много. Первая – генерал Бибиков неизвестно от чего помер. Генерал-майор Голицын намедни погиб при загадочных, невыясненных обстоятельствах. Тут ещё сам фигурант вызывает большие сомнения. Не совпадает этот Пугачёв с тем, который должен быть. Понимаете? Не совпадает! Мы даже нашли его однополчан. Так они оба, вот эти самые Долотин и Локотков, в один голос талдычат, что не похож этот на того. Очень хотелось бы, чтобы такой крупный свидетель, как Вы, сказали бы нам, что не тот он, за кого себя выдаёт. Не тот! Это обстоятельство сильно затрудняет следствие. Ведь под суровый приговор может попасть невиновный человек.
– Дорогой граф Пётр Иванович, я ведь что принял под роспись там, то и сдал здесь капитану Галахову. Я подмены не делал. Любого солдата моего допросите. Или прикажите тем людям из тех мест приехать сюда. Я верю Вам, что в этом деле, наверное, есть несуразности, но, к сожалению, я вряд ли могу чем-либо помочь следствию. Я в этом деле не силён.
– Жаль. Очень жаль, – сокрушённо сказал граф Панин, – не смею Вас задерживать, граф.
– Что вы, Пётр Иванович, я не граф.
– Извините, Александр Васильевич. Впрочем, мы здесь пустых оговорок не делаем. А если что-либо вспомните и пожелаете забрать Ваши письма, милости просим, приходите. До свидания.
Суворов вышел. А Панин крикнул:
– Галахов!
– Я здесь, Ваше сиятельство.
– Что нового сообщает нам подсудимый?
– Ничего, Ваше сиятельство. На вопрос, почему и за что казнил своего сподвижника, ответил, что за пьянство. А ещё продолжает настаивать на личном свидании с царицей. Якобы только ей готов сообщить что-то очень важное. А ещё я услышал от него в бреду… Может, мне уже померещилось. Пробормотал он, как-то так не громко…
– Ну! Что! Что пробормотал?
– Нотре пэр киэ то сьё…
– Да? Вот это номер. Казацкий хорунжий на французском заговорил? "Отче наш" вспомнил. Этого нам только не хватало.
Вошла Екатерина.
– Какие новости?
– Ничего нового, матушка. Преступник настаивает на личной встрече с тобой.
– Делать мне больше нечего. Слишком много чести для казацкого бунтовщика. Ему не терпится провести равенство между ним – самозванцем и мной – законной царицей, возведённой на царство гвардией. А кто его возвёл? Чернь?
– М-да… А он-то, как вскрылось, на французском говорит.
– Вот как? Любопытно? А на английском он не говорил?
– Нет, на английском ни гугу, а вот в бреду "Отче наш" на французском пробормотал.
– Учил французский? Или знал его?
Панин только вскинул брови. Вошёл адъютант и протянул письмо. Панин посмотрел на конверт и протянул его Екатерине.
– Это тебе, матушка.
Екатерина коротко глянула на письмо и вернула графу.
– Из Гатчины. От сына Павла. Прочти.
Панин небрежно вскрыл пакет, извлёк из него письмо.
– Матушка, царица Екатерина Алексеевна. Припадаю к стопам Вашим. Прошу Вас не казните брата моего. Помилуйте и передайте его мне.
– Ишь-ты, как оно забавно получается. Бунтовщика братом называет. Павлуша у себя в Гатчине от безделья с ума сходит. Очень интересно.
– Неужели были знакомы?
– Да, кто ж его знает. Всё может быть. Да ещё по-французски лопочет… Странно, конечно, всё это, очень странно.
– Может на личной аудиенции сказал бы?
– Ни в коем случае. И не уговаривай меня. Ещё я бунтовщика и самозванца не одаривала личным взглядом.
– Так, что же тогда прикажешь ответить наследнику?
– Ничего. Оставь без ответа. В случае чего, скажем, что письмо его опоздало. Или вообще не получали.
– Слушаюсь. А как поступим с преступником? В Нерчинский острог?
– Какой острог? Срочно. Немедля! Завтра же! Четвертовать на Болотной площади!
– Так и объявим его Емельяном Пугачёвым?
– И никак иначе. Всё! Больше я ничего и слышать о нём не желаю!
– А как поступим с материалами следствия? Может, всё сожжём и предадим забвению?
– Ни в коем случае. Наоборот. Чтоб неповадно было никому! В назидание всем, кто вздумает провозглашать себя царём! Самозванство – один из величайших грехов! Всякая власть от Бога! И мы никому не позволим играть с огнём! Поэтому, все сберечь. И хранить вечно!
За окном пропели петухи.
– Ой, уже утро, а я ещё и не ложилась. Всё. Мне пора в Петербург. В карете подремлю.
Раздался стук в дверь. Панин и царица обернулись к двери. Стук нарастал.
– Да, кто там? Войдите! – повелела Екатерина. Но свет погас.
– Ой! – только успела сказать царица, дверь с треском отворилась, в темноте кто-то шумно ввалился в дверь.
– Что здесь происходит? Почему в помещении темно? Кто-то может объяснить, что здесь вообще творится? Фёдор! Герасимов! Староста! Серебрякова!
Вспыхнул свет. Всё было на месте. И студенты, и подиум.
– Что у вас со светом? Так, ну, что? – обращаясь ко всем присутствующим, спросил профессор Строгов. – Давайте, показывайте, хвастайтесь, что вы тут нарисовали? У меня мало времени. Мне надо идти. Та-а-ак. Не понял. А кого вы нарисовали? Кто это у вас? Где царь? Почему у вас у всех на картине Пугачёв? И где же сам Леонтий Иванович? Федя, я тебя спрашиваю. Где Леонтий Иванович?
– Да, откуда же я знаю, Иван Артурович? Был только-что здесь. Наверное, попал в историю.
– В какую ещё историю? Что значит, попал?
– Не, ну, Иван Артурович, откуда я знаю, и что ж вы хотите, – оправдывался староста группы, – его же два раза убили. Сначала как царя, а после – как самозванца. Какой человек такое переживёт?
– Феденька, голубчик, ты мне пургу не гони. Мне завтра на утро нужен натурщик для третьего курса. Ты это понимаешь? Я что им буду твои бредни рассказывать?
– Не знаю, Иван Артурович. Но за такие деньги ни один безработный не хочет сидеть по шесть часов кряду. При царе, то есть при капитализме, натурщику платили 300 рублей в год, на которые можно было купить сотню овец. Это же целую отару! А сейчас?
– На что ты намекаешь?
– Да ни на что. Просто говорю, что нужен натурщик.
– Так, я ничего не знаю, ничего не слышал, но, чтобы завтра утром натурщик был. Пиши объявление.
– А я уже написал.
– Ну, так вывешивай.
– Вот. Готово. Пожалуйста.
Фёдор прикрепил на мольберте лист, на котором было написано: "Нужен Емельян на роль натурщика".
– И что ты написал? Не, ну я не могу. Когда я вас научу думать. Я сейчас занесу это объявление в отдел кадров. И что мне скажет кадровичка? Как ты думаешь?
– Понял. Вот, – Фёдор перевернул объявление, где было написано: "Требуется натурщик на роль Емельяна".
– Неплохо. Но… длинно. Надо бы покороче.
– Да куда ж короче? Может, вот так? – он перевернул объявление, где было написано: "Нужен Емельян".
– Ну, вот это совсем другое дело. Коротко и ясно. Молодец! Отлично. Ведь можешь, когда захочешь. Так, ну, все свободны. Можете идти.
– Куда? – с улыбкой спросила Серебрякова, – за проходную? Или за МКАД?
– Ну, не знаю, не знаю, – ответил профессор. – Кто хочет, милости прошу, за проходную. А кому надо, пожалуйста, может и за МКАД, и за Можай!
За спиной профессора раскрылась дверь. Из-за спины Строгова выглянула инспектор учебной части Альбина Ангальтская с неизменным журналом в руках.
– Так. Какая проходная? Какая ещё МКАД с Можаем! Не расхолаживайтесь. Все на философию. Все как один – думать. Думать! Я зайду и проверю. Кого не будет – за проходную. А кому не нравится – и за МКАД, и за Можай! И включите вы полный свет! И окна откройте! Фёдор, вот ключ. Закроешь помещение. Ключ – на вахту!
Операция "с Новым годом!"
Авантюрная история, произошедшая в ночь под Новый год, но с продолжением под Старый.
Действующие лица:
Григорий Дронов, пятидесятилетний безработный.
Наталья его жена, тоже безработная.
Сергей Баглашов, директор фирмы.
Иван Сошкин, главный инженер.
Вера, главбух.
Женя, экономист.
Вика, секретарь и кадровик.
Вадим Крепыш, главарь бригады.
Саня, Толя, Паша – бандиты.
Боря, бармен.
Тома, Люся, Ира, Света – девушки, участницы банды.
Вася и Костя, милиционеры.
Неизвестный чиновник.
Петровна, соседка Дроновых.
Глеб Янович.
Перов, судья.
Пётр Макеевич Котов, прокурор.
Клавдий Гурьевич Леевский, следователь.
Лина Львовна Бокова, секретарь суда.
Пётр Леонидович Катушев, адвокат.
Фёдор Сергеевич Марусев, свидетель, таксист.
Олег Николаевич Капустин, майор, начальник отделения милиции.
Действие первое
Картина-1
Наталья: В этом доме ничего не найдёшь на месте. Кто-нибудь видел мой халат?
Григорий: Ничего с твоим халатом не случилось.
Наталья: Э-э-э? Так он у тебя? А что ты делаешь? Ты распотрошил мой халат? Зачем?
Григорий: Что не видишь? Использую детали твоего халата, как лекала.
Наталья: И что это будет? Ты что, хочешь сделать мне подарок?
Григорий: Ну, как сверхзадача – да. Но включи фантазию! Что тебе подсказывает интуиция?
Наталья: Что это? Зимний халат?
Григорий: Тепло.
Наталья: Ты подался в самодеятельность?
Григорий: Тепло.
Наталья: Царя гороха играть?
Григорий: Холодно.
Наталья: А кого? Ну, не Деда же Мороза.
Григорий: Ну тепло, тепло! Почти угадала. Деда Мороза! Ну кого же ещё, кроме Деда Мороза. Конечно, его родимого!
Наталья: А для чего тебе это?
Григорий: Риторический вопрос. А для чего, вообще, на свете существует Дед Мороз? Естественно, для того, чтобы поздравлять с Новым Годом. А ещё это возможность подзаработать.
Наталья: Свежо питание, да… верится с трудом. Пока я вижу, что на сегодня я осталась без халата.
Григорий: Чего ж так пессимистично? Запчасти от своего халата ты можешь забрать. Они мне уже не нужны. Я заканчиваю. Осталась последняя строчка. Вот и всё. Садись за машинку. Сшивай свой халат. А я пойду переодеваться.
Он сгрёб в охапку всё, что сшил и скрылся за дверью. Жена села за машинку и принялась шить. Вошёл Григорий в костюме Деда Мороза.
Григорий: Ну, как? Похож?
Наталья: Похож-то, похож… Но этого мало. Это же надо ещё сыграть.
Григорий: Обижаешь. Нет ничего на свете, чего бы не смог отставной советский сержант.
Наталья: В пятьдесят лет пора забыть о том, что ты когда-то в молодости был сержантом. Сегодня ты высокообразованный российский безработный. А где и как ты думаешь реализоваться? Ты хоть знаешь о том, что нужны потребители или заказчики на твою услугу?
Григорий: Это направление я отработал ещё в ноябре. Так что сегодня у меня дебют. Первое поздравление у Баглашова.
Наталья: У Баглашова? Ты с ума сошёл. Это после того, как он тебя уволил? А на твоё место посадил Ваньку Сошкина?
Григорий: Для Деда Мороза, как и для врача, нет ни наших, ни ваших.
Наталья: Вот такие как ты, с такой философией и оказываются за бортом. Неудачник.
Григорий: Жена, не зуди. От того, что я тебе не доложил, не значит, что я не действую. Я подал заявление в суд о незаконном увольнении с требованием о восстановлении меня в прежней должности.