- Не поеду. Я останусь здесь.
Мисс Брюэр глянула на меня. Что значит - не поеду? - спросила она. Видимо, Дауэс не поняла - это вовсе не наказание.
- Я не хочу уезжать, - повторила Селина.
- Но вы обязаны!
- Обязаны, - вялым эхом откликнулась я. - Раз говорят, надо ехать.
- Нет!
Глаза Селины двигались, однако на меня не смотрели. Почему ее отправляют? Разве она плохо себя вела или не исполняла работу? Разве не подчинялась безропотно всему, что от нее требовали? Голос ее звучал странно, незнакомо.
- Я же читала все молитвы, разве нет? Была готова к урокам! Ела суп! Прибирала в камере!
Мисс Брюэр улыбнулась и покачала головой. Так именно за хорошее поведение ее и переводят! Разве плохо получить награду? Голос секретарши стал мягче. Дауэс просто испугалась. Понятное дело - заключенным Миллбанка трудно представить, что на свете есть менее суровые тюрьмы.
Мисс Брюэр шагнула к решетке.
- Оставляю вас с мисс Приор, она поможет вам свыкнуться с мыслью о переезде, - сказала надзирательница, добавив, что позже зайдет мисс Хэксби и все подробно объяснит.
Наверное, она ждала ответа и вновь озадачилась, ничего не услышав. Не знаю. Кажется, она уже взялась за решетку, не помню. Селина качнулась так резко, что показалось, будто с ней обморок, и я шагнула вперед, чтобы ее подхватить. Но обмороком и не пахло. Селина метнулась к полке у стола и что-то схватила. Грохот жестяной кружки, ложки и книги, свалившихся на пол, заставил мисс Брюэр оглянуться. Лицо ее перекосилось. Селина вскинула руку, в которой была зажата плошка. Мисс Брюэр загородилась локтем, но опоздала. Край миски пришелся ей в переносицу, и она схватилась за лицо, пытаясь укрыться от следующих ударов.
Потом осела и некрасиво распростерлась на полу, отчего задрался ее подол, выставив напоказ грубые шерстяные чулки, подвязки и розовую плоть ляжек.
Все произошло гораздо быстрее, чем я описываю, и невообразимо тихо: звяканье кружки, жуткий хруст переносицы, хриплый всхлип мисс Брюэр, скрежет по стене пряжки почтовой сумки - вот и все звуки. Я закрыла руками лицо и, кажется, прошептала "боже мой!" - пальцы ощутили шевеленье губ, - а потом наконец шагнула к мисс Брюэр. Селина все еще сжимала миску. Ее меловое лицо, по которому струился пот, казалось чужим.
На миг вспомнив пострадавшую девушку, мисс Сильвестр, я подумала: значит, и ее ты ударила! А я тут с тобой в западне камеры! Объятая ужасом, я отступила и вцепилась в спинку стула.
Выронив плошку, Селина привалилась к свернутому тюфяку, и я увидела, что ее колотит еще сильнее, чем меня.
Мисс Брюэр застонала и начала шарить рукой вокруг себя, ища опору; тогда наконец я к ней подошла, присела на корточки и положила дрожащую руку на ее лоб.
- Не шевелитесь, - сказала я. - Лежите спокойно, мисс Брюэр. - Она заплакала, и я крикнула в коридор: - Миссис Джелф! Скорее сюда!
Пролетев по коридору, надзирательница с разгону ухватилась за прутья решетки. Заглянула в камеру и вскрикнула.
- Мисс Брюэр ранена, - сказала я и тише добавила: - Ее ударили в лицо.
Миссис Джелф побелела; она дико взглянула на Селину и на мгновенье застыла, держась за сердце, а потом толкнула решетку. Распростертое тело не давало ей открыться, и мы неуклюже завозились, подбирая в сторону секретаршины юбку и ноги; Селину все трясло, но она не шевельнулась и лишь молча наблюдала. Оба глаза мисс Брюэр уже заплыли, по меловому лицу расползался синяк, платье и шляпа сильно испачкались о беленую стену.
- Помогите отнести ее в дежурку, - сказала миссис Джелф. - Потом кликните лекаря, а я... сообщу мисс Ридли.
Мы на секунду встретились взглядами, и она снова посмотрела на Селину. Та уже сидела, ткнувшись головой в колени, которые подтянула к груди и обхватила руками. В сумраке ярко светилась кривая звезда на ее рукаве. Селину по-прежнему трясло, и я вдруг почувствовала, как жестоко бросать ее без слова утешения, зная, в чьи руки она теперь попадет.
- Селина... - позвала я, не заботясь о том, что меня слышит надзирательница.
Селина повернула голову. Ее мутный взгляд блуждал, и я не понимала, на кого она смотрит: на меня, миссис Джелф или заплывшую синяком плачущую секретаршу, что повисла у нас на руках. Наверное, взгляд адресовался мне, но Селина ничего не сказала, а потом миссис Джелф утянула меня из камеры. Она заперла решетку и, помешкав, закрыла на щеколду деревянную дверь.
Наш поход к дежурке стал тем еще путешествием! Узницы слышали мой зов, вскрик надзирательницы, плач мисс Брюэр и теперь, прижавшись лицами к прутьям, стояли у решеток и глазели на наш корявый спотыкающийся проход. Ой, воскликнула одна узница, кто это уделал мисс Брюэр? А другая завопила:
- Дауэс! Селина Дауэс разгромила камеру! Засветила в рожу мисс Брюэр!
Селина Дауэс! Это имя пробегало от камеры к камере, точно рябь по стоялой воде. Миссис Джелф приказала всем замолчать, но окрик прозвучал как-то жалобно, и гомон не стихал. Потом над разноголосицей воплей взвился крик, в котором слышалось не удивление, а злорадство:
- Наконец-то Селина Дауэс сорвалась! Теперь ей жакет и темная!
- О господи! Да замолчат они когда-нибудь? - воскликнула я.
Весь этот базар сведет Селину с ума!
В эту секунду грохнула входная решетка, и раздался новый крик, который я не разобрала, но вопли мгновенно угасли - шум привлек мисс Ридли и миссис Притти, находившихся в зоне этажом ниже. Мы добрались до дежурки. Миссис Джелф отомкнула дверь, усадила мисс Брюэр на стул и приложила к ее лицу смоченный водой платок.
- Селину вправду посадят в темную? - торопливым шепотом спросила я.
- Да, - так же тихо ответила надзирательница.
К вопросу мисс Ридли - ну что тут за кутерьма? - ее рука уже не тряслась, а лицо было совершенно бесстрастным.
- Селина Дауэс плошкой ударила мисс Брюэр, - доложила она.
Мисс Ридли набычилась и подошла к секретарше. Как это произошло?
- Я ничего не вижу... - всхлипнула мисс Брюэр.
Миссис Притти шагнула ближе, чтобы все лучше рассмотреть. Мисс Ридли убрала с лица секретарши платок.
- У вас заплыли глаза. Думаю, ничего страшного, - сказала она. - Но все же надо бы позвать лекаря.
Миссис Джелф тотчас вышла. Мисс Ридли вновь приложила платок к лицу пострадавшей, поддерживая ее за шею. Не глядя на меня, она повернулась к миссис Притти и произнесла одно слово:
- Дауэс. - Надзирательница шагнула в коридор, и мисс Ридли добавила: - Кликните, если заартачится.
Мне оставалось лишь стоять и слушать: вот миссис Притти тяжело прорысила по плитам, присыпанным песком, вот лязгнул засов на двери камеры, вот заскрежетал ключ в личине решетки. Потом раздалось бормотанье и, кажется, вскрик. Затем наступила тишина, которую сменили та же грузная рысца и менее внятная спотыкающаяся поступь человека, идущего против воли. Потом грохнула входная дверь. И больше ни звука. Я чувствовала на себе взгляд мисс Ридли.
- Вы были в камере, когда все произошло? - спросила она.
Я кивнула.
Что спровоцировало буйство? - Точно не скажу.
- Почему она ударила не вас, а мисс Брюэр?
Я снова ответила, что не знаю, почему вообще это случилось.
- Мисс Брюэр пришла с новостью, - сказала я.
- Которая ее взбеленила?
- Да.
- Что это за новость, мисс Брюэр?
- Ее переводят, - несчастным голосом ответила секретарша, уронив руку на стол, отчего смешался пасьянс, разложенный миссис Джелф. - Переводят в Фулем.
Мисс Ридли фыркнула.
- Должны были перевести, - злорадно сказала она.
Потом в лице ее что-то дрогнуло, как бывает со стрелками на циферблате, когда заело механизм часов, и взгляд снова обратился на меня.
Я догадалась, о чем она думает, и внутренне ахнула: боже мой!
Надзирательница больше ничего не сказала, а я повернулась к ней спиной; через минуту появилась миссис Джелф с тюремным лекарем, который мне поклонился и сменил мисс Ридли на посту возле мисс Брюэр. Зрелище под платком заставило его крякнуть; он протянул миссис Джелф порошок, попросив развести в стакане воды. Запах лекарства был мне знаком. Я смотрела, как мисс Брюэр мелкими глотками пьет снадобье, и чуть не бросилась подхватить пролившуюся капельку.
- Синяк будет приличный, - известил лекарь. Но это пустяки, сойдет, сказал он, хорошо еще что не сломаны нос или челюсть. Забинтовав лицо секретарши, врач повернулся ко мне.
- Вы все видели? - спросил он. - Вас она не ударила?
Я ответила, что вполне невредима. Сомневаюсь, возразил лекарь, уж больно скверная история для дамы. Он рекомендовал послать за моей горничной, чтобы тотчас отвезла меня домой. От реплики мисс Ридли, мол, я еще не отчиталась об инциденте перед мисс Хэксби, лекарь отмахнулся: "в случае мисс Приор" начальница вряд ли посетует на проволочку. Сейчас я вспомнила, что этот самый человек отказался положить в лазарет Эллен Пауэр. Но тогда я об этом не думала и лишь была ему благодарна. Если б в тот момент пришлось еще выслушивать вопросы и предположения мисс Хэксби, они бы меня прикончили. Мы с лекарем вышли в коридор, и возле камеры Селины я замедлила шаг, вздрогнув от царившего в ней мелкого, но кричащего разора: двери распахнуты, миска и кружка с ложкой валяются на полу, тюфяк выбит из уставной скатки, раскрытые страницы "Спутника узника" присыпаны известкой.
Лекарь проследил за моим взглядом и покачал головой:
- Все говорили, тишайшая девица. Но, бывает, и ласковая сука кусает хозяйку.
Он советовал вызвать служанку и взять извозчика, но я бы не вынесла тесноты экипажа, представляя Селину в ее узилище. Быстрым шагом я двинулась сквозь тьму, не думая о возможных опасностях. Лишь в конце Тайт-стрит я пошла медленнее, подставив лицо остужающему ветерку. Мать непременно спросит, как прошло посещение, и я должна ответить спокойно. Нельзя сказать: "Знаешь, мама, сегодня одна девушка сорвалась и ударила надзирательницу. Она взбеленилась и всех переполошила".
Я не могла так сказать не потому, что мать считала узниц жалкими, смирными и безобидными существами. Но оттого, что сама бы разрыдалась, забилась в истерике и выкрикнула правду...
Что Селина Дауэс нарочно ударила надзирательницу и теперь в смирительном жакете сидит в темной, потому что не снесла бы отъезда из Миллбанка и разлуки со мной.
Я хотела спокойно, молча и тихо пройти в свою комнату. Думала, скажусь больной - мол, надо выспаться. Но заметила странный взгляд Эллис, открывшей мне дверь, а в столовой увидела цветы, свечи и фарфоровый сервиз. Затем на лестнице появилась встревоженная и бледная от злости мать.
- Как можно быть столь беспечной! Я вся извелась от беспокойства!
Я забыла, что сегодня у нас званый ужин - первый после свадьбы Присси. Мать подошла и вскинула руку - я вздрогнула, ожидая удара.
Она не ударила. Но стащила с меня пальто и ухватила за шиворот.
- Снимай с нее платье здесь, Эллис! - крикнула мать. - Нечего тащить грязь в дом и следить на коврах!
Только теперь я заметила, что вся в известке - наверное, вымазалась, когда поднимала мисс Брюэр. Я так и стояла столбом, пока мать тянула за один рукав, а Эллис за другой. Они стащили лиф, и я неуклюже переступила через подол; потом с меня сняли шляпу, перчатки и ботинки, густо облепленные грязью. Эллис унесла одежду, а мать схватила меня за руку, покрывшуюся гусиной кожей, втянула в столовую и притворила дверь.
В ответ на мою попытку сослаться на нездоровье она злобно хохотнула:
- Тебе нездоровится? Ну уж нет, Маргарет, хватит спекулировать своей болезнью. Ты хвораешь, когда тебе это удобно.
- Я плохо себя чувствую, и от твоих слов мне только хуже...
- Однако ездить в Миллбанк тебе здоровья хватает! - Я приложила руку ко лбу, но мать отбила ее в сторону. - Ты упрямая эгоистка! Я этого не потерплю!
- Пожалуйста, я прошу тебя! Мне нужно пойти к себе и лечь...
Тебе нужно пойти к себе и одеться, сказала мать, причем самостоятельно, ибо служанки заняты, им некогда помогать. Я попыталась объяснить, что слишком расстроена ужасной сценой, которую наблюдала в тюрьме...
- Твое место здесь, а не в тюрьме! - перебила мать. - И пора уже показать, что ты это понимаешь. Присциллы нет, и ты должна исполнять свои обязанности по дому. Твое место здесь, и только здесь! Ты должна быть рядом с матерью и встречать гостей...
И дальше в том же духе. Когда я сказала, что с ней будут Стивен и Хелен, голос матери стал еще визгливей. Нет! Она не потерпит! Недопустимо, чтобы знакомые считали меня слабой или эксцентричной (последнее слово она почти выплюнула).
- Маргарет, ты не миссис Браунинг, как бы тебе того ни хотелось. Ты даже не миссис Такая-то. Ты всего лишь мисс Приор. И твое место - сколько раз еще повторять? - здесь, возле матери.
Голова начала болеть еще в Миллбанке, а теперь просто раскалывалась пополам. На жалобу мать отмахнулась, сказав, что нужно принять хлорал. Ей некогда со мной возиться, я могу сама взять лекарство. Она сказала, где его держит - в ящике бюро.
Я пошла к себе. В холле я встретила Вайгерс и отвернулась, когда та изумленно выпучилась, увидев меня с голыми руками, в нижней юбке и чулках. На кровати было разложено мое платье, а рядом - брошь, которую мне следовало приколоть; я еще возилась с застежками, когда подъехал первый экипаж - прибыли Стивен и Хелен. Без помощи Эллис я мучилась: на поясе платья выскочила какая-то жилка, и я не знала, как ее запихнуть обратно. В голове пульсировало так, что я ничего не видела. Когда вычесывала из волос известь, казалось, будто щетка утыкана иглами. Я видела себя в зеркале: глаза в темных, будто синяки, окружьях, острые выпирающие ключицы. Снизу, через два этажа, доносился голос Стивена; удостоверившись, что дверь в гостиную закрыта, я прошла в материну комнату за хлоралом. Отмерила двадцать крупинок, подождала воздействия и, ничего не почувствовав, приняла еще десять.
После этого головная боль чуть отступила, кровь в жилах потекла, будто патока, а лицо занемело, и я поняла: лекарство сработало. Флакон с хлоралом я поставила на место очень аккуратно - в угоду матери. Потом я стояла рядом с ней и улыбалась гостям. Она лишь раз окинула меня взглядом, убеждаясь, что я опрятна, и больше на меня не смотрела. А вот Хелен подошла меня поцеловать.
- Я знаю, вы ссорились, - шепнула она.
- Ох, как я жалею, что Присцилла уехала!
Испугавшись, что Хелен учует хлорал, я взяла с подноса Вайгерс бокал вина, чтобы отбить запах лекарства. Служанка взглянула на меня и тихонько сказала:
- У вас шпильки вылезли, мисс.
Она прижала поднос к бедру и свободной рукой затолкала шпильки на место; вдруг показалось, что за всю мою жизнь никто не проявлял ко мне такой доброты.
Затем Эллис позвонила к столу. Стивен взял под руку мать, Хелен шла с мистером Уоллесом, а меня повел мистер Данc - кавалер мисс Палмер. У него бакенбарды и очень высокий лоб. Сейчас мои слова вспоминаются так, словно их произносил кто-то другой.
- У вас прелюбопытное лицо, мистер Данc! - сказала я. - В детстве отец рисовал мне физиономии, наподобие вашей. Если перевернуть листок вверх ногами, возникает совсем иная рожица. Стивен, ты помнишь эти рисунки? - Мистер Данc рассмеялся; Хелен бросила на меня озадаченный взгляд. - Вам надо встать на голову, мистер Данc, чтобы мы увидели ваше скрытое второе лицо!
Кавалер опять засмеялся. Помню, он хохотал весь обед; в конце концов я устала от его смеха и прижала пальцы к глазам. Тогда привязалась миссис Уоллес:
- Маргарет, у вас усталый вид. Вы утомились? Слишком много сил отдали своим подопечным?
Я открыла глаза; свет за столом показался ужасно ярким.
- Что за подопечные, мисс Приор? - спросил мистер Данc.
Миссис Уоллес не дала мне ответить и сама сообщила, что я посещаю тюрьму, где подружилась со всеми заключенными. Как интересно, сказал мистер Данc, вытирая рот. Жилка в моем платье колола невыносимо.
- Судя по рассказам Маргарет, порядки там весьма суровы, - доносился голос миссис Уоллес. - Ну что ж, тамошним обитательницам не привыкать к тяжелой жизни.
Я переводила взгляд с нее на мистера Данса.
- Мисс Приор их изучает? - спрашивал он. - Или наставляет?
- Утешает и воодушевляет, - отвечала миссис Уоллес. - Подает пример леди...
- Ах, так...
Теперь засмеялась я, и мистер Данc, повернувшись ко мне, заморгал.
- Полагаю, вы навидались там всяких ужасов, - сказал он.
Помню, я смотрела в его тарелку, где лежали бисквит, кусок сыра в синеватых прожилках и нож с костяной ручкой, на лезвии которого устроился завиток масла в водяных бисеринках, будто вспотевший. Да, проговорила я, там много ужасного. Я видела женщин, разучившихся говорить, потому что им велено пребывать в молчании. Я видела, как женщины калечат себя, чтобы разнообразить свою жизнь. Я видела, как людей сводят с ума. Одна женщина умирает от холода и недоедания. А другая выколола себе глаз...
Мистер Данc взялся за нож с костяной ручкой, но теперь его опустил. Мисс Палмер вскрикнула.
- Маргарет! - сказала мать, а Хелен взглянула на Стивена.
Но слова лезли из меня, я будто чувствовала их форму и вкус. Даже если б меня стошнило ими на стол, я бы не замолчала.
- Я видела кандальную и темную. В кандальной наручники, смирительные жакеты и треноги. Треногой связывают запястья, а лодыжки подтягивают к бедрам; в таком положении узницу приходится кормить с ложечки, точно ребенка, а если она обгадится, то пребывает в собственном дерьме... - Вновь раздался голос матери, резче прежнего, к нему присоединился голос Стивена. - В темной - решетка, потом дверь и еще одна дверь, обитая соломой. Узницу связывают и сажают туда, чтобы усмирить темнотой. Там сейчас одна девушка... А знаете, что самое любопытное, мистер Данc? - Я подалась к нему и прошептала: - По правде, там должна сидеть я, а вовсе не она!
Мистер Данc повернулся к миссис Уоллес, которая вскрикнула, услышав мой шепот. Что это значит? - испуганно спросил кто-то. Что я хочу этим сказать?
- Как, вы не знаете, что самоубийц отправляют в тюрьму? - ответила я.
- Маргарет заболела, когда умер ее бедный отец, мистер Данc, - поспешно сказала мать. - И однажды - такое несчастье! - перепутала дозировку лекарства...
- Я приняла морфий, мистер Данc! - крикнула я. - И умерла бы, если б не помешали. Пожалуй, это мой недосмотр, что меня спасли. Но мне бы ничего не было, если б это стало известно, понимаете? Разве не странно? Когда обычная страхолюдина травится морфием, ее сажают в тюрьму; меня же откачивают и посылают ее навещать, а все потому, что я - леди!
Не думаю, что я была безумнее обычного, а пугающая четкость моей речи, вероятно, казалась демонстрацией дурного нрава. Я оглядела стол, но все прятали глаза, кроме матери, которая смотрела на меня как на чужую. Наконец она очень спокойно сказала:
- Хелен, отведи, пожалуйста, Маргарет в ее комнату.