- Порой мне кажется, что это - единственное, что у меня есть.
- У меня что-то такое бывало в животе, - сказал Споффорд. - Что-то такое же, ей-богу. Долго вообще думал, что у меня рак, потому что чувствовал, как этот холодный ком все растет, а я все слабею. Ничего с этим не делал, просто ждал, пока он вырастет и прикончит меня.
- И что это было?
- А ничего. - Он взглянул на нее. - Я рассказывал тебе о Клиффе?
- Нет. Да. Немного. - Она никогда до конца не верила в Клиффа, боевого друга Споффорда, который жил где-то неподалеку, в лесах; Споффорд порой цитировал Клиффа или говорил, как тот мудр, а на деле, скорее всего, приписывал ему собственные соображения. - Ну так расскажи, - нетерпеливо сказала она, как будто он упрямо молчал, отказываясь говорить о том, что считал очень для нее важным, даже если она иного мнения.
- Я как раз думал спросить, не хочешь ли ты поговорить с ним. - Он вновь улыбнулся. - Он ведь вылечил мой рак.
- Господи, не знаю даже. - Она бросила взгляд туда, где сидели и лежали на одеялах их спутники. - А ты что скажешь.
- И это небесплатно.
- Серьезно?
- Конечно. Он этим и занимается, помогает то есть. Она засмеялась, пробуя на вкус соленые слезы.
- Ты хочешь отвести меня к какому-то доморощенному гуру, который пообещает поставить меня на ноги?
Споффорд посмотрел на сорванные травинки.
- Просто я не знаю, чем еще я могу тебе помочь, - сказал он.
Она покачала головой, в какой-то миг устав плакать.
- Так что же он сделал? С тобой.
- Он работает c каждым. Помогает тебе чувствовать. Заставляет работать твое тело. Трудно описать. - Он засмеялся, вспомнив что-то. - Да, вот еще кое-что. Он попросил меня составить список, чего бы я действительно хотел, по рубрикам. Ну там Работа, Деньги, Любовь. Секс. Достижения. Все, что угодно.
- А если ты ничего не хочешь?
- Я и не хотел.
- И что?
- Ну, я все-таки попробовал составить этот список. Расписал рубрики. Что: Деньги. Секс. Ну да, конечно, хотелось бы когда-нибудь заняться сексом с кем-то кроме госпожи Ладони и ее пяти дочерей. - Роузи засмеялась, где он только набрался этих шуточек. - Так? Я записал: Разное. И подписал внизу: Я хочу когда-нибудь чего-нибудь захотеть.
Роузи прикрыла глаза, крепко зажмурилась; ее сердце слишком окаменело, чтобы заплакать, даже слезы были сухими, обжигали глаза и нос, как песок или соль.
- Для начала вызови в себе желание, - спокойно говорил Споффорд. - Даже если ты хочешь полностью изменить нынешнюю жизнь, даже если хочешь, чтобы изменились все основы мироздания, даже если ты хочешь, - он хлопнул себя по груди, как это раньше сделала Роузи, - сама стать иной.
- А, - с болью выдохнула Роузи. - А.
- И ты все это сможешь. Вот что сказал Клифф. Начни с желания.
- Вроде как исполнение трех желаний? А как же.
- Желание - это жизнь, Роузи. Мечты - это жизнь. Клифф говорит: жизнь - это мечта, проверенная физикой.
Роузи громко рассмеялась - почему-то эта идея, понятая мгновенно, помогла ей расслабиться. Жизнь - это мечта, проверенная физикой.
- Но тогда ты никак не можешь получить всего, - сказала она.
- Вот посмотри, - проговорил он, вставая, и улыбнулся Роузи: по крайней мере, она больше не плакала. Оторвал кусочек березовой коры, достал из кармана карандаш. - Сюда посмотри. Вот так Клифф изображает жизнь или мир. Смотри. - Он расправил кору, положил ее на камень рядом с Роузи и кусочком тупого плотницкого карандаша нарисовал маленький круг. - Бог, - сказал он. - Это Клифф так говорит. - Он нарисовал вокруг первого второй, больший круг. - Ты, - сказал он. Еще один. - Мир. И последний. - Он нарисовал еще один круг. - Снова Бог. - Он взглянул на Роузи. - Вот видишь? Может, ты способна сделать куда больше, чем думаешь.
Она удивленно взглянула на Споффорда.
- Ты веришь в Бога? - спросила она.
- Мне всегда казалось, что я вроде как могу представить себе Бога, хоть немножко, - сказал Пирс. Он отхлебнул пива. - Проблема в том, что я не представляю, как Бог может представить меня.
Бо уже не участвовал в разговоре, возможно слишком примитивном для него. Вэл также потеряла всякий интерес.
- Ты бы записал это все, - заметила она и зевнула.
Пирс мог допустить, что Бог не ведает о страданиях человечества, что Бог находится за непостижимыми пределами реальности, навечно скрытый во вневременных и внепространственных парадоксах; но вот чего он никак не мог предположить - что существует нечто бесконечное, настолько огромное, что может включить в себя неимоверно-почти-бесконечную материальную Вселенную, - и это нечто может создать концепцию существа столь малого, как он сам.
Были и другие представления о Боге, счастливо избегнувшие подобных трудностей, - Бог имманентный, Бог синтаксический, составной Бог, возникший в переплетении человеческих представлений - подобно тому, как на викторианских картинках-иллюзиях Женщина и Зеркало, стоит присмотреться, превращаются в Череп. Но Бог, о котором говорил Бо, не имел ничего общего с подобной иллюзией, его Бог был человеком. И каким же человеком?
Если вам действительно нужен Бог, то, полагал Пирс, имеются образы и не похожие на стандартный (борода, долгое одеяние, властный старческий взгляд) - более близкие по духу, более убедительные, во всяком случае, для самого Пирса. Если Бог наглядно себя не проявляет, то почему бы не наделить Его иными атрибутами, более согласными с Его истинным поведением? Если вообразить Бога не старцем, а, скажем, девятилетней девочкой.
Как только Пирс сформулировал свою концепцию - и даже как раз перед тем, - он ощутил невероятное удовлетворение, облегчение, как будто тиски, в которых так давно была зажата его душа, наконец исчезли. Конечно же. Если автору Вселенной всего девять лет от роду - она девочка любящая, властная и ревнивая. Ревнивая! Да не будет у тебя других богов пред лицем Моим, нетушки-нетушки. Потому что я так сказала.
Он расхохотался. Бог-Дочь. Бесконечный Бог с бесконечными угловатыми коленями, в бесконечной шотландской юбчонке, заколотой бесконечной английской булавкой.
Бесконечный.
Без всяких внутренних фанфар Пирса посетило - или было даровано - невероятное и очень простое озарение, логическое решение или размыв умственных плотин, о которых он даже не подозревал, ошеломляющее чувство: дверь не закрыта, просто она отворяется внутрь, а не наружу. Бесконечность не имеет ничего общего с размером. Вообще ничего. Он понимал это и раньше, думая о любом другом понятии: за большим следует очень большой, далее очень, очень большой, но не бесконечный. Он просто никогда не применял это знание к понятию Бесконечный Господь.
Как Бог может заметить крошечную человеческую душу в огромном космическом амфитеатре? Потому что бесконечность не относительна. Для Бога Пирс не намного меньше всей Вселенной. Никакой разницы.
И с другой стороны: Богу нет нужды отражаться в бесконечной Вселенной; Бруно ошибался, хотя и понимал бесконечность, хотя и знал, что для бесконечного создания огромная Вселенная ничем не больше крохотного существа; космическая бездна, ее громадные создания, туманности, галактики, что там еще - все это для бесконечности не больше одного атома; собаки, звезды, камни и розы - все равновелики. Бруно все равно жаждал великой огромной бесконечной Вселенной для великого огромного бесконечного Бога, который бы оскорбился, если бы ему предложили меньшее. Но ведь бесконечный Бог ни в коем случае не огромен.
Конечно.
Ты ни на сантиметр не приблизишься к Богу, представляя что-то огромное, потом еще более огромное, а затем самое огромное. Нет. Ты можешь точно так же приблизиться к истине, воображая бесконечное создание не огромным, но маленьким; никакой разницы.
Нечто малое. Нечто крохотное, ибо бесконечно малое тоже бесконечно; бесконечно малая вспышка в центре реальности. Конечно же. Бо нарисовал первый круг своей диаграммы - Его, Ее - слишком большим для бесконечности; это должно быть пятнышко, безразмерная точка.
Может быть, ему говорили об этом уже очень давно, а он был не способен понять? Не это ли объясняла ему сестра Мэри Филомела, но так и не смогла пронзить его зачерствевшее сердце? Бог - Везде. Конечно. Он счел все волосы на твоей голове. Конечно. Огромный Бог Отец умалился, не утратив полноты, и воплотился в теле Сына Своего, и все так же, без потерь, умалился до Хлеба, конечно, конечно. Veni Creator Spiritus: Приди Создатель Дух Святой, в наших сердцах найди покой. Вот, может быть, это и есть функциональное объяснение Святой Троицы: парадоксальная, заново осмысленная бесконечность Божия воплощена в трех лицах - большом, средних размеров и маленьком.
Он поставил бутылку на кочку травы, и лучи сияющего солнца пронзили ее сердце янтарной вспышкой. Хотели они этого или нет, он чувствовал, что (наконец-то и на этот раз без явной причины) его пустили в комнату, где собрались те, кто понимает, те, кто знает, что идея Бога, каковы бы ни были ее другие качества, не зависит от космологии. Хильди, возможно, всегда знала об этом.
- У меня есть друзья-христиане, - сказала Вэл. - На Иисусе крышей поехавшие. Сплошная любовь: да вы просто переполнены любовью.
Еще, конечно, оставалась проблема старого доброго Неподвижного Двигателя. Ничего страшного. Пирс подумал, что его vis imaginativa уже достаточно поработала за сегодня. Он надвинул на глаза шляпу и скрестил руки на груди.
Надо поскорей записать. Столь тонкие ощущения, столь парадоксальное озарение трудно сохранить в памяти; они могут исчезнуть, пока берешь чистый лист бумаги и записываешь вступительный абзац. Новые мысли о Боге посетили меня сегодня. Как же там было? Недоуменное перо зависло над страницей, точно пчела, увидевшая, что намеченный цветок только что сорван.
Девятилетняя девочка. Бесконечно крошечная вспышка девятилетнего детства, уютно устроившаяся в сердце всего и потому открытая для познания его собственным сердцем, в его сердце.
Что-то вроде Динь-Динь, где-то так. Да.
День за его веками был золотым, потом темным, и слух постепенно притуплялся.
Тогда ему явился некий образ, воспоминание того рода, что приходят на пороге дремы; не воспоминание о чем-то, но полностью захватившее все его существо возвращение мига, который хранился в залежах памяти - он понимал, чувствовал, осознавал, что это миг из прошлого, но не четче. Еще до наступления половой зрелости; в доме; не летом; острое чувство вины… всё, нету.
Призрак его самого на мгновение возник перед ним, предупреждая (?) или напоминая, ушел прочь. Animula vagula blandula.
А этот крошечный флакон времени был наполнен зимой 1953 года, в чуланчике на верхнем этаже дома в Бондье, а рядом была Бобби Шафто; но это знание к нему не вернулось, лишь на кончике языка осталась капля сладкой меланхолии. Земля возобновила кружение; веки Пирса на мгновение просветлели, затем последовал краткий ритурнель, лето и луг, песни птиц и человеческие голоса. Затем и это исчезло. Пирс уснул.
Глава одиннадцатая
Она знала тайные имена управителей семи планет, но не узнала бы портрет короля Эдуарда VI. Она могла быть жестокой, словно ребенок, и такой же беззаботной, посылая людей и целые нации на гибель столь ужасную, что у Ди волосы на затылке вставали дыбом. Она без устали дразнила Келли, обращаясь к нему на греческом - языке, которого он не знал; ей нравилось разыгрывать сценку общения старшего с младшим, покуда Келли, шатаясь, не вскакивал в ярости, стремясь прекратить это действо, несмотря на мягкие увещевания Джона Ди: ну-ну, ну-ну.
Она взяла черную книгу Келли и заявила, что это для нее вовсе не загадка: книга написана на языке Еноха, языке, на котором люди разговаривали до Потопа. Садитесь же, сказала она им; готовьтесь и учите, сказала она; соберитесь же с духом, сказала она, из ничего не выйдет ничего; я научу вас языку, коим был создал мир, и именам, которые Адам дал животным.
Она назвала имена их врагов при дворе, среди них был не только Берли - которого Ди и так подозревал, - но и его друг и покровитель сэр Фрэнсис Уолсингем. Так она сказала. Все же ей, как любому ребенку, было трудно доверять, а она и была ребенком, дитятей Иисусовой, - и они не внидут в Царство Небесное, аще не будут как она.
И они склонили свой разум и волю к пониманию и вере, двое взрослых бородатых мужчин встали на колени, и она карала их и отчитывала, воздев пальчик (даже доктор Ди видел это оком своего разума), ее чело потемнело. Когда они спросили ее совета о долгом и внезапном путешествии, в которое они вот-вот должны были отправиться вместе с польским князем: где им остановиться, что с ними станется, - она в ярости затопала голыми ножками и уперла руки в боки: Несть веры в тебе. Истинно он друг вам и соделать многое для вас хочет. Он готов сотворить тебе великое благо, а ты готов сослужить ему службу. Неверные же умрут жалкой смертью, изопьют сон вечный.
Когда они окончательно решили отправиться вместе с лордом Ласки, Келли неожиданно потратил пять фунтов на лошадь, седло, штаны и ботинки. Он чистил лошадь с яростной решимостью, когда Ди (повсюду искавший его, нуждаясь в его помощи, чтобы собрать все необходимое; он заподозрил что-то неладное) нашел его в темной конюшне.
"Куда ты собираешься?"
"В Брентфорд. Мне велели проверить, свободен ли путь".
"Кто велел тебе?"
"Вот этот, что у меня за правым плечом. Ужель ты его не видишь? Так я и думал. - Он со злостью коснулся своих глаз пальцами, будто хотел себя ослепить: - Не такие у тебя глаза, чтобы видеть зло. Даже если его уста говорят лишь истину".
"Когда ты вернешься, - спросил доктор Ди. - У нас мало времени".
"Меня повесят, если я здесь останусь; мне отрубят голову, если я уеду с князем. - Он повернулся в сторону Ди, указывая на него скребницей: - Ты не хочешь сдержать свое слово. Разрешаю тебя от обещания - а ты обещал мне пятьдесят фунтов в год. Да будь у меня тысяча фунтов, я и то бы здесь не задержался".
Ди поднял руку - ладонью вперед, - пытаясь остановить его, но от этого лицо Келли только стало отчужденней и яростней.
"И не сомневайся даже, уж тебя-то Бог защитит. Тебе - и Успех, и процветание. Бог может от камения сего воздвигнуть чад Аврааму. Тебе-то чего беспокоиться. - Он вновь повернулся к своей лошади, яростно расчесывая ее, будто стремясь не вычистить ее, а содрать шкуру. - И жену я не могу выносить. Не люблю я ее, более того, ненавижу, и не любят меня здесь, потому как я к ней никакой благосклонности не испытываю. Ведьма она, и лишила меня моей силы. Сомнений нет, что ты ей помог. Не прикасайся ко мне".
В минуты наваждения его постоянно терзал страх, что до него дотронутся, даже если это будет друг, часами стоявший вместе с ним на коленях. Ди склонил голову и обхватил ее руками, а Келли, ничего не видя, толкнул его и протопал в дом. Его жена попыталась закрыть дверь в комнату, но он отшвырнул ее, собрал одежду и книги, взял шляпу и несколько посеребренных ложек. Все это напоминало некую пародию на сборы перед дорогой. Джоанна скользнула вниз, на кухню, где села вместе с Джейн и судомойкой и стала слушать шум и бормотание наверху.
Когда он с грохотом спустился по лестнице и вышел вон, Джейн поднялась в маленький кабинет своего супруга.
"Джейн".
"Муж мой, мне жаль тебя".
"Что ж, он ушел".
Почти совсем стемнело. Ее муж закрыл лицо руками, седые волосы были взлохмачены. Она подошла, чтобы обнять его плечи, и поняла, что он плачет. Не отводя рук от лица, он сказал:
"Молю Бога Всемогущего направить его и оградить от опасностей и позора. Да минует его пагуба".