Но тратить время на человека, который зависим от алкоголя, – это идея, заранее обреченная на неуспех. Стоило нам что-то начать делать вместе, как это оборачивалось катастрофой.
То, что задумывалось как милое, прекрасное и самое лучшее, как правило, заканчивалось как что-то ужасное и неприятное. И все из-за непредсказуемости Рихарда, мысли которого меняли свое направление со скоростью звука. Он как будто специально разрушал между нами все то, что было правильным и добрым.
Мы сели в машину и отправились на пляж, располагавшийся чуть поодаль от того, куда мы обычно ходили. По дороге Эдвард начал ссориться с Йоахимом. Из-за ерунды. Нормальные детские шалости. Я уже даже не помню, из-за чего все началось, но Йоахим вдруг расплакался.
Рихард моментально вспылил.
– Что ты там делаешь, Эдвард? – выкрикнул он раздраженным голосом с переднего сиденья. – Что ты, черт возьми, делаешь? Не видишь, что ему это не нравится? Ты же на несколько лет старше, так почему ты себя так ведешь?
Эдвард что-то забубнил в свою защиту.
Атмосфера сгустилась от неприятного напряжения. Хныканье Йоахима все только усугубляло.
– Перестань, Рихард, оставь его в покое, сейчас мы едем купаться, – я попыталась снять напряжение, но было поздно.
– Отвечай, когда я с тобой разговариваю! Черт возьми, почему ты балуешься? Не слышу ответа!
Рихард уже орал. Из уст у него рвалось тяжелое и неуправляемое зло. Он повернулся и уставился на Эдварда потемневшим от ярости взглядом.
– Остановись, – приказал он мне.
– Нет, – возразила я. – Ничего страшного в том, что они немного повздорили. Эдвард, ты мог бы получше относиться к Йоахиму.
– Ничего страшного? Он будет тиранить Йоахима, а ты будешь говорить, что ничего страшного не произошло? А? Сейчас же остановись, стерва, – заорал Рихард снова.
– Нет, я не буду останавливаться, мы едем на прогулку и совсем не обязательно…
Я продолжала ехать.
– Сейчас же остановись!
Ну, ладно, я сбросила скорость и съехала на обочину.
Рихард выскочил из машины, распахнул заднюю дверь и вытащил бледного Эдварда. Встряхнул его.
– Ты с нами не поедешь, понял? Ты уже надоел нам! Как ты относишься к своему братику! Это не в первый раз, тебе просто нравится портить мне настроение!
Я тоже вылезла из машины. И моментально взяла все в свои руки. Меня разозлило то, как он накинулся на моего сына.
– Господи, Рихард, успокойся, ты напугаешь его до смерти! Он же еще ребенок! Что ты делаешь?
– Заткнись! Ты только балуешь этого недоноска! Никто и слова ему не может сказать! Мне осточертело, что ты распускаешь сына!
Эдвард перебрался поближе ко мне. Я положила руку ему на плечо. Я старалась защитить его. Хотела, чтобы то, что произошло, не случилось. Мы стояли в облаке коричневой пыли. Мимо нас проезжали машины. Я не могла допустить, чтобы гнусное настроение Рихарда испортило нам целый день.
– Говори, что хочешь, но я собираюсь продолжить поездку, – сказала я наконец.
Рихард покачал головой.
– Только без меня! Будь добра, отвези меня обратно! Или я, или он, я с ним в одной машине сидеть не собираюсь!
– Никуда я тебя не повезу. Мы едем все вместе. Пойдем, Эдвард, сядем в машину, папочка придет позже.
Рихард сложил руки на груди.
– Сначала пусть извинится! Извинись за свое гнусное поведение! Иначе я не поеду! И ты все это недооцениваешь!
– Ну, понятно. Иди в машину, Эдвард. Иди. Не бойся.
Я захлопнула за ним дверь.
– Черт возьми, Рихард, к чему все это?
– К тому, что ты безмозглая! Ни в чем, что делает Эдвард, ты не видишь ничего плохого! Что ты вообще за мать!
– Да ладно тебе, успокойся.
– И он извинится! Извинится передо мной, когда поумнеет!
И почему только я не уехала? Почему не поступила так, как он хотел? Потому что я не собиралась сдаваться.
В большинстве случаев, мне это удавалось. Удавалось его успокоить. Я обещала. Я обнимала его. Держала в объятиях его напряженное тело. Брала вину на себя. Признавала свои ошибки. Говорила то, что он хотел слышать. Конечно, я ужасная мать. Конечно! Вся эта сцена произошла только из-за меня! Он недоверчиво посмотрел на меня, но милостиво дал себя уговорить. Он все еще был сердит, но все-таки сел в машину.
Десять: ноль в мою пользу. Ноль очков в пользу алкоголя. Пока он не выиграл, мы ехали дальше.
Солнце жарило вовсю, мы продолжали поездку. Новый пляж был красив, море отливало синевой. Но это уже не радовало меня. Но, как бы то ни было, мы были вместе. Все еще вместе.
На следующий вечер Рихард устроил сцену в ресторане. Эдварду принесли второе, но в нем не оказалось подливы, которая была указана в меню. Для Рихарда это было уже слишком. Официант не совсем понял, в чем дело, Рихард повысил голос и сказал, что хочет поговорить с владельцем. Хозяин, полный мужчина лет пятидесяти, подошел к нашему столу.
К тому времени Рихард был уже красным и неконтролируемо злым.
– Если мой сын заказал бифштекс с подливой, то подливу должны принести! Этот официант оскорбил меня и мою семью!
Остальные посетители ресторана поглядывали в нашу сторону.
– Так как мы решим дело об оскорблении нашей семьи? Ну? Как вы поступите? Я требую извинений! Я пришел в ваш ресторан как гость, а вы обращаетесь со мной, как с ничтожеством! Такого со мной еще не случалось!
Я подозревала, что в глубине души он смакует ситуацию. Наслаждается звуками своего злобного голоса. Тем, как лебезит хозяин ресторана, как ему это неприятно. Как на нас посматривают остальные. Эдвард не поднимал глаз от тарелки. Выступление Рихарда ему не нравилось так же, как и мне.
– Ах, приношу свои извинения, господин, – хозяин начал понимать, что этот сумасшедший турист не успокоится, пока он при всех не попросит у него прощения. – Мой официант не имел права так некрасиво поступать с вами и вашей семьей.
– Некрасиво? Это было ужасно! Скандал! Я прихожу в ваш ресторан, даю вам возможность заработать и что получаю в ответ! Плевок в лицо! Вы смеетесь надо мной! Унижаете моего сына! Меня еще никогда в жизни так не оскорбляли! Я подам на вас в суд!
Я молилась, чтобы он успокоился.
– Ах, уважаемый господин, может, я каким-то образом смогу вам все это компенсировать? – хозяин кивнул головой в сторону одного из официантов, который стоял поодаль с выражением растерянности на лице. На столе тотчас появилась бутылка коньяка. – В качестве примирения я хочу пригласить вас на рюмочку нашего лучшего коньяка. А мальчик может заказать себе все, что пожелает. Десерт? Вся ваша wonderful семья может бесплатно выбрать из меню что угодно на свое усмотрение.
Нас обслуживали заискивающе и заботливо. Четыре официанта сбились с ног, только чтобы этот странный человек не начал орать снова.
Десерт был без вкуса.
А Рихард не остановился на одной рюмочке их лучшего коньяка и за десять минут влил в себя всю бутылку.
У меня было чувство, что я потеряла с ним контакт. Я старалась разговаривать с ним о самых обычных вещах, а он нес какую-то чушь. Глаза у него косили.
Однажды вечером он вообще перестал реагировать на обращение. Ничего не ел. Сидел с неестественно прямой спиной и пребывал в полной прострации.
Возвращаясь с ужина мимо живописной пристани, мы ссорились. Я с завистью смотрела на нормальные семьи, на мам, пап, детей. Все они шли и о чем-то разговаривали. Возможно, и у них возникали какие-то проблемы, но внешне это было незаметно. Может, взрослые выпили вместе бутылку вина, может, пили только безалкогольные напитки. Папочка обнимал мамочку. Впереди бежали двое детей. Они проводили свою жизнь вместе.
Мы нет.
Мы жили один возле другого, и наши миры уже давно не пересекались.
Чему меня не научили в школе, так это тому, что когда ругаешься с алкоголиком, будь готова взять всю вину за произошедшее на себя. Особенно если скандал был в присутствии детей. Дети во время ссор алкоголика с его половиной часто встают на сторону алкоголика, мать после ссоры получает клеймо злой женщины. Алкоголик прекрасно умеет этим пользоваться. Сценарий обычно одинаков для всех семей, в которых еще не поняли, что зависимость – это не просто так.
Жена ведет себя жестоко, алкоголику же нужно сочувствие. Именно поэтому ему необходимо пить. Исходя из вышесказанного, становится понятным, что симпатии многих вызывает именно алкоголик.
Все чаще в наших скандалах стал участвовать Эдвард. Самое интересное, что он, как правило, вставал на сторону Рихарда, который, по крайней мере в глазах детей, превосходно умел играть роль хорошего, забавного отца. Мне же в этих сценах всегда доставалась роль противной и скандальной матери, умеющей испортить любую шутку. И если я вдруг набиралась наглости и ставила под сомнение хоть что-то, например, его пьянство, это всегда оборачивалось против меня.
– Как человеку не раздражаться, если ты цепляешься по любому поводу! Ты все портишь! И мне, и детям! Ты что, не можешь хотя бы постараться вести себя по-другому?
– Да, мам, чего ты так кричишь на папу, – присоединился к нему Эдвард, – ты только и делаешь, что жалуешься на него. Он же ничего не сделал.
Я чувствовала себя обессилевшей. Как мне объяснить ему? Я не могла этого сделать. Я ведь была злой. Ужасно, ужасно злой.
– Неудивительно, что вся семья себя хреново чувствует, – продолжал Рихард, – ты все и всем портишь. Ну, кто начал? Ты начала! Потому что у тебя не все в порядке с головой!
– У меня с головой все в порядке! Как ты вообще смеешь говорить такое!
– Так это же понятно, мы все это видим, когда ты затеваешь скандал. Почему ты ругаешься при детях?
– Мам, перестань, – сказал Эдвард.
Мир перевернулся с ног на голову. Рихард говорил детям, что это я сумасшедшая, но именно он стоял перед ними до такой степени пьяный, что его дыхание можно было смело использовать в качестве слезоточивого газа. Им дышала сама смерть.
Очередной вечерний скандал. Рихард хлопнул дверью так сильно, что посыпалась штукатурка.
Йоахим и Миранда заплакали, а Эдвард, естественно, стал защищать Рихарда.
– Мам, ты сумасшедшая! Ты Злая Королева, – кричал он, и мне показалось, что я получила удар ножом в живот.
В то время я вынесла множество несправедливых упреков в свой адрес, но слышать, как твой собственный ребенок называет тебя "Злой Королевой", было выше моих сил. Большинство грубых слов я быстро забывала, но "Злую Королеву", наверное, буду помнить до самой смерти.
Примирение сексом? Это вполне возможно при нормальных супружеских отношениях. Люди мирятся в постели. Секс нейтрализует злость, снижает агрессивность. Лаская и гладя своего партнера, человек вспоминает все то, что он когда-то полюбил в нем. В свое время мы с Рихардом очень часто использовали секс в качестве примирительной игры.
Но зависимость вытеснила старые правила.
Человек, зависимый от алкоголя, не становится после секса ни лучше, ни приветливее.
Вы можете целовать его до посинения. Можете, лаская, довести его до двадцати оргазмов. Можете ради него показать стриптиз и станцевать эротический танец. Можете быть самой сексуальной на свете. Все напрасно.
Я очень долго не могла этого понять. Секс был инструментом, который я использовала в качестве щита против никогда не кончающегося ночного кошмара. Я все еще пыталась утихомирить Рихарда с помощью ласк. Близости. Неги. Я уже не чувствовала ничего, просто хотела заткнуть его. Я надеялась, что подниму ему настроение, если пересплю с ним, что после оргазма он расслабится и успокоится.
Я быстро уложила детей. Пришла к нему – он лежал в своей постели одетый, с открытым ртом. Улегшись на него, занялась с ним сексом. Механически двигалась вверх и вниз. Совершенно без чувств. Мне хотелось, чтобы он потерял сознание, растворился. Наконец оргазм на несколько часов перенес его в иллюзорный мир сновидений.
Таким образом я хотела откупиться и выторговать для себя хоть пару часов ночного покоя, не понимая, насколько это абсурдно.
Мне надо было выжить. Справиться с ситуацией.
Может, это тоже было наказанием? Я наказывала сама себя, свою тщедушную женскую сущность. Секс в отсутствие чувств приводил к отупению. Оральный секс – валиум. Мастурбация – рогипнол.
Мы уже не занимались любовью. Я просто совершала определенный физиологический акт, чтобы загипнотизировать его на сон.
Я никогда в жизни ни с кем не занималась оральным сексом так механически.
Никогда и никого не гладила так неистово и с такой расчетливостью.
Я никогда не думала, что секс можно воспринимать так безразлично.
Тогда мне было все равно.
Это была чрезвычайная ситуация.
Попытка выжить.
Так, как правило, не чувствуешь тоски.
Она приходит много позже.
Когда наконец понимаешь, что произошло.
17
Жизнь превратилась в сплошное ожидание. Ожидание чего-то лучшего. Изменений. Какого-то предела. Того, что Рихард опомнится. Что у нас родится еще один ребенок.
Когда-то я обожала Грецию и лето. Теперь, когда лето наконец подошло к концу, я поклялась, что никогда больше не вернусь в эту проклятую страну. Я ненавидела острова, яхты, ослов и баб в черных одеждах. Я понимала, что Порос не в ответе за наш отпуск, превратившийся в ничтожную пародию на отдых, но как обычно мне просто необходимо было ткнуть пальцем в возможного виновника. Мне показалось, что Греция вполне подходящий кандидат на эту роль. Смешно. Но я решила, что ноги моей в Греции не будет!
Мы вернулись в город. Я была на двадцатой неделе. Деревья надели свой желто-красный осенний наряд, воздух был чист и свеж. Бутылки продолжали обнаруживаться в самых неожиданных местах. Я стала следить за Рихардом, чтобы знать, чем он занимается. У меня даже выработалась привычка приближать нос к его рту и принюхиваться, когда он откуда-то возвращался. Даже если он отсутствовал пять минут, я все равно не отказывалась от своего ритуала.
– Ты что, принюхиваешься ко мне? – спросил он.
– Нет… Да. Нет…
– Так, черт возьми, кончай принюхиваться. Это ужасно. Ты как ненормальная мать, которая контролирует своего сына-подростка, – фыркал он.
И я научилась принюхиваться к нему незаметно. Просто тихо втягивала воздух. Но и он за это время стал излишне чувствительным и сразу понял, что я пытаюсь контролировать его. Это его рассердило. И мы опять закружились в своем абсурдном танце.
Она, самая близкая, и алкоголик.
Алкоголик.
Алкоголик.
Алкоголик.
Сначала осторожно, а потом с большей уверенностью я начала пробовать это слово на вкус, чтобы привыкнуть к нему. Не вслух. Не перед людьми. Сама с собой. Я старалась каким-то образом переварить то, что это касалось моего Рихарда, отца моих детей. Отца того, еще не родившегося ребенка, который рос у меня в животе. Девочка, сказали мне на ультразвуке. У нас должна родиться девочка, о которой я мечтала. Когда я думала о ней, я была очень счастлива. Миранда, моя маленькая Миранда будет иметь младшую сестричку! Миранда и малышка будут как Шарлотта и я. Сестра – это ведь целое богатство. Два мальчика и две девочки, разве человек мог желать большего?
Мог. Он мог бы желать, чтобы отец его детей не пил. Но я не желала этого. Я не верила, что такие желания могут исполниться.
Я не только шпионила за его дыханием, я контролировала все происходящее. Если он не был у меня на глазах и я не знала, чем он занимается, то чувствовала необходимость постоянно покрикивать: "Что ты делаешь?" Я кричала "что ты делаешь?" сто раз в день. Был в туалете. Что ты делаешь? Ходил выносить мусор. Где ты был? Ходил за молоком. Куда идешь? Когда вернешься? Через пять минут. Обещаешь? Я жила в ужасном напряжении. Чувствовала, что он может использовать каждую минуту, чтобы глотнуть, пригубить, выпить. Я боялась послать его в подвал за зимней одеждой. Я принюхивалась к нему, когда он приходил из магазина. Не влил ли он в себя по дороге домой пиво?
– Что ты делаешь?
– Чищу зубы.
– Что ты делаешь?
– Читаю книгу.
– Что ты делаешь?
– Навожу порядок на рабочем столе.
Я мечтала о том, чтобы видеть его каждую минуту, пока мы бодрствовали. Потому что только так он не мог выпить. Не мог меня обмануть.
Я и сама слышу, как все это странно звучит. У меня развилась настоящая мания. Мне хотелось следовать за ним повсюду, как тень, постоянно держать его в поле зрения. Не оставлять его ни на минуту одного. Потому что как только он оказывался в одиночестве, без моего преследующего взгляда, он тут же пил.
Теперь я была уже уверена: он начинал пить еще до обеда и напивался во время обеда. Я звонила ему на мобильник и по голосу определяла, насколько он пьян. Я уже перестала верить в трезвое завтра. Я перестала пытаться купить домашнее спокойствие за секс.
Наша кухня нуждалась в ремонте, и я, собрав детей, отправилась с ними к родителям. В пригород. Покой. Тишина. Тишина, естественно, лишь в определенном смысле. Рихард должен был остаться в нашей квартире и позаботиться о себе сам. В глубине души я надеялась, что он соскучится по нас и попросит, чтобы мы вернулись. Но, кажется, он был счастлив избавиться от контроля за своим дыханием и моей постоянной слежки. Наконец-то он мог спокойно наслаждаться обществом двух своих настоящих друзей – бутылки и белого порошка.
А это надо было отпраздновать.
Однажды вечером он приехал нас навестить, я была как раз в кухне. Мамы с папой не было дома. Он устроился в гостиной.
– Бар не трогай, понятно? – крикнула я ему.
– Да я и не собирался, черт возьми!
– Так что ты там делаешь?
Я почувствовала беспокойство.
– Просто сижу в кресле.
И все же на следующий день добрая половина бутылок в баре родителей была отмечена клеймом: "Здесь был Рихард". В каждой осталась лишь капля алкоголя на дне.
Я отвезла детей в детский сад, а мы с Рихардом поехали в парк Хага. Нам надо было поговорить. В рукаве у меня был припрятан ультиматум. Ты должен прийти в себя! Это должно прекратиться! Но он был неспокоен. Его как будто трясло. Положил мне на колено руку. Я остановила машину. Хотела что-то сказать, но он наклонился ко мне и поцеловал. У его губ был специфический привкус. Металлический. Горький. Он целовал меня как-то неестественно, крепко, и это испугало меня.
– Рихард, не надо…
Он скользнул руками под платье, погладил мне груди. Был нетерпелив.
– Да ладно, иди сюда, я хочу тебя.
Я попробовала высвободиться.
– Не сейчас. Сначала нам надо поговорить.
Он все еще ласкал меня. Его руки были под моей курткой.
– Поговорить… Поговорить мы можем и потом. Я хочу заняться с тобой любовью. Ну, давай, ты же моя жена.
Случай безнадежный. Ладно, хоть от этого отделаемся. Я уступила. Мы перебрались на заднее сиденье. Он прижался ко мне, вошел в меня. Был странно напряжен. Двигался быстро и жестко.
– Рихард, что с тобой? Ты в порядке?
– Да! Все классно! Я люблю тебя.