Тело сотрясали родовые схватки. Пришла ЛиАнн, положив мне на живот руки, массировала его короткими круговыми движениями. Тепло ее сильных рук заглушило боль. Окунись в нее, Мариса, окунись в нее, говорила она мне, и я окунулась в боль. Не спрашивайте, как у меня это получилось, но я будто нырнула под огромную волну, ушла в спокойствие, под воду, под огромную шумящую массу. Там, внизу, было прохладно, спокойно и безопасно. Где-то в иной вселенной моя матка сокращалась, но боли грохотали высоко над моей головой. Боль оставалась, однако не приносила мне вреда. Зато матка работала с жизнеутверждающей силой. Я скользнула под поверхность и слегка двигалась вслед за своим телом. Боль утихла и ослабла. Схватки не ощущались. В тот момент даже мое сердце отдыхало… Я вдыхала и выдыхала, ЛиАнн меня массировала, а я все еще находилась в полусидячем положении. В состоянии вечного покоя, где-то в краю теней, на границе между жизнью и рождением, я вдруг увидела женщину, собирающую что-то на кроваво-красном поле. На небе клочьями висели тучи, но над ее головой соединялся небосвод…
Рихард позаботился о детях и теперь сидел рядом со мной, держа меня за руку. За окном шел легкий снег. ЛиАнн улыбалась мне. В комнате было тихо.
А потом родилась наша Юлия. Выскользнула на свет без боли и крика и теперь рассматривала нас своими темно-синими глазами. Это было прекрасное мгновение тихого семейного счастья. Впервые за последнее время Рихард и я чувствовали себя снова вместе. Мы были благословлены маленьким чудом, хотя обстоятельства были далеко не идеальными. В тот момент я ощущала огромное смирение.
Мы торжественно выпили лимонад и уселись в кухне, Рихард держал младенца на руках. Это было прекрасное мгновение. Тайм-аут от всех проблем и страхов.
Место нашего рождения – это уголок мира, где в какой-то определенный момент находятся избранные люди. Те, кто когда-либо побывал там, подтвердят, что это особое место. Незваные гости могут подсматривать, но вход им туда воспрещен.
Дни идут своим собственным чередом. Везде еще чувствуется запах плаценты и крови. Глазки открываются и закрываются. Малюсенький ротик жадно сосет, а матка все еще сокращается. Женская энергия. Мужская энергия. Детская энергия. В нашем вновь рожденном мире шел густой снег, а мы держали в руках теплый комочек новой жизни. Но дни после родов убегали слишком быстро. Засохший остаток пуповины отпал. Кожица на ножках и вокруг запястий слишком сухая, но в скором времени она станет крепкой и пухленькой младенческой кожей. Груди уже не тверды, как арбузные шары, из них льется животворящая влага. Младенец все спит и спит, и в какой-то момент он вдруг перестает быть новорожденным. Время идет. Движется. И иногда оно мчится слишком быстро.
24
Нам рассказали о частной клинике, в которой многим помогли перестать пить. Услуги были дорогими, но Ингегёрд сказала, что расходы может погасить "социалка". Хотя бы частично. Это был шанс.
Рихард не особо признавал свой рецидив, но согласился с тем, что заходить к Ингегёрд пару раз в неделю – этого мало. И все же он не хотел лечиться где-нибудь вне Стокгольма, провести хотя бы и пару недель в какой-нибудь дыре. Он хотел остаться в городе. Чувствовать под ногами асфальт, как он говорил. Я позвонила в "Либерти", так называлась клиника, и нас пригласили на консультацию прямо на следующий день.
"Либерти" занимала первый этаж кирпичного дома. Нас приняла высокая женщина в черном костюме, с красиво постриженными под пажа седыми волосами. Ее звали Гунвор, она была бывшей алкоголичкой.
Мы сидели и пили кофе, Гунвор слушала нас, кивая головой в знак того, что она знает, о чем идет речь. Потом она рассказала нам свою историю. О желании пить, которое все нарастало. Об утрате контроля. О том, как она прятала бутылки. О чувстве унижения. О походах от бара к бару. О сексе с незнакомцами. О пьянстве и многом другом, что пришло потом. О синяках и столкновениях с закрытыми дверями. Об абстиненции и боли. О тоске. Это была история о крутой и мощной любви, которую никто, сам никогда не страдавший алкогольной зависимостью, не способен понять.
Гунвор точно знала, что с нами происходит. Она говорила об алкоголизме, как о чем-то обыкновенном. Ее рассказ был очень впечатляющим. Она не стыдилась. Называла вещи своими именами.
В клинике люди распределялись по группам и работали на основе программы, которая называлась "12 шагов". Жившие с алкоголиками имели свой собственный день, когда должны были прийти и поделиться с остальными своим опытом.
По программе могли работать только те, кто удерживал себя в трезвости. Если человек срывался, его посылали домой. Всех участников каждое утро обходили специальные контролеры, чтобы с помощью теста на алкоголь узнать, не пили ли они. Получившие "зеленую карту" могли войти в овальную комнату и принять участие в дневной программе.
Когда мы ссорились дома, Рихард не раз орал, требуя, чтобы я приобрела тест на наличие алкоголя, а не ходила вокруг него и не принюхивалась. Теперь, наконец, он был под наблюдением иной инстанции, той, которую не мог обвести вокруг пальца.
Было приятно знать, где он проводит дообеденное время. Что его что-то заставляет встать, принять душ. Клиника была его работой с девяти до двенадцати, с понедельника по пятницу. После обеда туда по желанию могли приходить те, кто хотел принять участие в собрании Анонимных алкоголиков.
Гунвор зарегистрировала Рихарда. Он должен был явиться уже в понедельник.
В "Либерти" нам в определенной степени открыли глаза. Мы встречались с другими алкоголиками, наркоманами и их близкими. Матерями, отцами, братьями и сестрами, взрослыми детьми. Мы поняли, что мир алкоголиков гораздо шире и разнообразнее, чем принято считать. Мы также узнали, что алкоголизм – это болезнь, а не нечто, что можно просто стряхнуть, как засохшую грязь. Алкоголик стремится к трезвости. Но этого недостаточно. Он нуждался в активной помощи самому себе. В понимании болезни, называемой алкоголизмом.
Мне было полезно узнать, что алкоголизм всегда работает по трагикомично банальному шаблону. Алкоголик – не специфический случай, и его зависимость не является исключительной. В своем желании напиться он не оригинален и в этом отношении ничем не отличается от остальных. Каждый алкоголик своеобразен, но признаки болезни у всех одинаковы. Ложь, отрицание, сопротивление, утрата контроля. Новые попытки начать трезвый образ жизни, изменение характера, когда алкоголь все больше и больше внедряется в жизнь, когда человек все больше и больше теряет контроль над собой. Эта спираль регрессии одинакова для всех алкоголиков. То же самое можно сказать о рецидивах, которые являются неотъемлемой частью процесса выздоровления.
Когда родился Йоахим, Рихард ночью вставал, менял ему пеленки, танцевал с ним под песни Элвиса, когда младенец плакал. Йоахим обожал Элвиса. "Heart of wood" была классикой, как и "Love me tender". Рихард был самым превосходным отцом, о котором только можно было мечтать. Укладывал малыша спать, играл с ним, подгузники менял чаще, чем я, был своим маленьким сыном очарован.
Когда родилась Миранда, он уже не вставал так часто. Мало когда слышал, что ребенок плачет. Мы спали в разных комнатах: я и Миранда – в детской, Рихард и Йоахим – в нашей спальне. Мы разделились, что было удобно Рихарду, поскольку так он не должен был ночью вставать. Йоахим вполне мог проспать всю ночь.
Теперь, когда родилась Юлия, вся "ночная ответственность" оказалась на мне. Мы с Рихардом уже не делили обязанности, и я вдруг поняла, что забота обо всех четырех детях легла на мои плечи. Если Эдвард вдруг описался ночью, мне надо было встать и помочь ему. Если плакал Йоахим, мне надо было успокоить и его. Я должна была искать в темноте потерянную Мирандой соску. И, кроме того, я ночью кормила Юлию. Часто после кормления я замирала, глядя на ее маленькую головку в белом младенческом чепчике. Идеальное личико с закрытыми глазками. О чем она думала? Снилось ли ей что-нибудь?
Ночи были холодными. Из окон сильно дуло.
Мы метались в хаосе между четырьмя детьми, стараясь оставаться в рамках нормальной жизни. Дети снова болели, и я сбилась со счета, в который раз. Это была типичная зимняя простуда с температурой, им было плохо, их рвало, они хныкали. Мешки для мусора наполнялись использованными подгузниками и кучей непрочитанных газет и журналов. Была угроза, что кухня вот-вот станет непроходимой территорией. Мы покупали пиццу, потому что у меня не было сил готовить. Я мечтала о жизни в семье, где много взрослых. Эдвард приводил домой друзей из класса поиграть вместе, и мне было стыдно, когда потом за детьми приходили их родители. Мы живем в хаосе, говорила я себе. Я не представляла, как все наладить, чтобы жизнь шла нормально, но знала, что так должно быть.
Я даже не заметила, что на пороге уже Рождество. Помню лишь, что в гостиной появилась елка, а Рихарда охватила традиционная подарочная лихорадка. В Сочельник у меня пропало молоко, поднялась температура, и я с облегчением отдала себя в заботливые руки мамочки и Шарлотты. Шарлотта праздновала Рождество в одиночестве. На 28 декабря у нее была запланирована поездка на Бали, чтобы немного прийти в себя. Ее новое знакомство снова оказалось пустышкой.
Семья старалась не пить на праздники алкоголь. Это нервировало Рихарда. "Из-за меня не стоит этого делать", – говорил он нам. Но каждый лишь смущенно улыбался. Ни у кого не было желания обсуждать тему абстиненции и алкоголизма, ни у кого не было желания сыпать соль на рану. Это было жалкое Рождество. Даже новорожденный ребенок не принес нам покой и мир, в которых мы так нуждались.
Сразу после Нового года Рихард начал длительную антиантабусовую кампанию. Ха-ха-ха! Понятное дело, что ни один алкоголик в душе не любит антабус. Я что, была так глупа, что на самом деле поверила ему? Он говорил, что после антабуса у него болит желудок, что он чувствует себя уставшим, что у него ухудшается зрение. Плохое зрение! Как это ужасно! Кошмар, только представьте себе, что он может ослепнуть! Он чувствовал себя подавленным. Его терзали судороги. Да, у него проявлялись тысячи различных побочных явлений, и выводом была необходимость отказаться от антабуса, иначе он просто сдохнет. Показал мне официальный список продающихся лекарств с их описанием и специально обратил мое внимание на побочные явления, возникающие при употреблении Антабуса. Из пятидесяти возможных он имел сорок девять.
Как всегда, я проглотила наживку. Естественно, если ему после этого лекарства так плохо, надо прекратить его прием.
Так он отказался от антабуса. Позже Рихард так же быстро покончил с собрилом, пропованом и тераленом. Атаракс он уже и так какое-то время не принимал.
Теперь он был здоров. Совершенно здоров. Во всяком случае, он так думал.
Он все еще ходил в "Либерти", но чем дальше, тем более критично отзывался о программе "12 шагов". Ему казалось, что работники "Либерти" не понимают его специфических проблем. Он считал себя не таким, как другие. Исключением. Начал плохо говорить о Гунвор. Сука. Самодовольная гордячка.
25
Я уже смирилась с его капризами. Но никак не ожидала, что он начнет ревновать меня.
Теперь пришла его очередь устраивать мне допросы.
– Куда ты идешь? – спросил он однажды утром, когда я собиралась с коляской на улицу. В течение дня он частенько бывал дома, а вечерами, наоборот, уходил и подолгу задерживался. Иногда ночами он вообще не возвращался домой. Я уже не чувствовала его отсутствия в нашем супружеском ложе: Йоахим спал на папиной половине, Миранда посередине, я и Юлия – с краю. Я больше не ждала, когда он вернется. Я была рада, что его нет. Тешила себя надеждой, что он не пьет, но догадывалась, что это не так, он снова начал пить.
– Иду гулять с Юлией, – сказала я и взяла с полочки шарф.
– А куда? – Он пересек комнату и загородил собой входную дверь.
– Просто пройтись.
– С кем у тебя встреча?
– Ни с кем!
– Да ладно, с кем у тебя встреча? Чего же ты так расфуфырилась?
Я прихватила волосы заколкой.
– Боже мой, да ни с кем я не должна встретиться! – Я пожала плечами. – Просто иду погулять с ребенком. В парк.
Он мне не верил.
– Я знаю, что у тебя с кем-то свидание. У тебя есть любовник. Признайся.
Как такое могло прийти ему в голову?
– Опомнись, Рихард, какой любовник? У нас ведь две недели назад родился ребенок! На что мне любовник? У меня еще и кровотечение не остановилось!
Я видела, что он мне не верит. Не способен. Его логическое мышление буксовало.
– Холодно. Ты не пойдешь на улицу, встречайся с ним в помещении.
– Пойду! И хватит уже об этом. – Я открыла входную дверь и начала вывозить коляску с Юлией.
Он загородил мне дорогу.
– Ты никуда не пойдешь, пока не признаешься!
Я расплакалась. Отпихнула его, и мне удалось выскользнуть на улицу. Я захлопнула двери.
На улице мороз щипал мне щеки. Юлия безмятежно спала в своем спальном мешке из овечьей шерсти.
Не успела я пройти и пятидесяти метров, как зазвонил мобильник. Рихард.
– С кем это ты говоришь?
– Ни с кем!
– Так почему было занято?
– Я ни с кем не говорила! Клянусь.
– Ну, и где ты?
– Рядом с домом, гуляю, Юлии необходимо бывать на воздухе. Хватит тебе! Ты что, выпил, что ли?
– Нет, не пил. Но я знаю, что ты мне изменяешь. Из-за этого у меня нет ни минуты покоя. Моя жена с каким-то другим мужчиной. Я не вынесу этого!
Я отключилась. Он снова позвонил. И снова. Пальцы у меня все больше дубели. Прогулка становилась в тягость. Я надеялась, что Рихарда не будет дома, когда мы вернемся. Мобильник я выключила.
Я старалась ходить на прогулки каждый день, чтобы после родов побыстрее прийти в норму. Мне хотелось быть сильной, чтобы самой заботиться о детях. Рихард хоть и жил с нами, но наши семейные дела его особо не интересовали.
Я снова включила мобильник. Плача, позвонила той замечательной медсестре ЛиАнн.
– Ах, моя милая, я очень хорошо понимаю тебя, – сказала она просто. Судя по всему, мои жалобы ее не удивили. – Мужчины бывают невозможными, да и женщины тоже, но когда родился ребенок, а муж не понимает… Я знаю, какими могут быть алкоголики.
Было приятно довериться ЛиАнн. Она не критиковала, не давала оценок, не читала мораль, ни на кого не указывала пальцем, что могло еще больше все осложнить. Она просто выслушала и поделилась своей мудростью. Подала мне руку помощи, в которой я в ту минуту так нуждалась. Мне было жаль втягивать во все это маму, а Шарлотте я не могла звонить тысячу раз в день. Подруги? Ни у одной не было четверых детей. Ни у одной не было мужа-алкоголика. Во всяком случае, я таких не знала.
Но мои приятельские отношения с ЛиАнн не нравились Рихарду.
Ему не нравилось, что я с ней общаюсь.
Он принял решение разрушить и эту связь.
– Я никогда в жизни не чувствовал себя таким одиноким, – сказал он пару дней спустя, когда мы начали вспоминать с ним мои роды. – Все крутилось вокруг тебя. Ты и ЛиАнн, ЛиАнн и ты. Вы обе делали вид, что я пустое место.
– Но ты там был! Да и где бы ты мог быть? Я бы без тебя никогда не справилась!
– Но ты никому не рассказываешь об этом. Когда ты с кем-то треплешься по телефону, то говоришь только о себе и ЛиАнн. Она что, теперь твоя новая лучшая подружка или, может, даже Юлин папочка?
У него было плохое настроение. А у меня не хватило ума сменить тему разговора. Он разгорячился, начал трястись.
– Какая же ты гнусная лгунья, Мариса. То все говорила: "Рихард, милый мой Рихард, я тебя поддержу", но когда понадобилась твоя помощь, ты наплевала на меня. Я тебе безразличен.
Я старалась сохранить спокойствие.
– Это неправда, и ты это знаешь. Конечно же, я переживаю за тебя, но когда ты так дебильно ревнуешь меня! Звонишь мне и надоедаешь! Что с тобой происходит? У меня нет сил ссориться!
Был вечер, пришло время укладывать старших детей в постель. Бытовые вопросы могли разрядить обстановку. Я начала раздевать детей, чтобы посадить их в ванну, пустила воду. Он пришел за мной. Я надеялась, что игра с детьми его отвлечет. Я ошибалась.
– Ты не будешь никуда уходить, когда я с тобой разговариваю!
– Перестань!
Я закрыла двери ванной. Он резко открыл их.
– Оставь меня! Мне надо выкупать детей.
– Я хочу знать, что ты делаешь! С кем ты встречаешься?
– Ни с кем, прошу тебя, Рихард, оставь меня…
Я сумела запереться в ванной. Он начал бить ногами в дверь. Миранда и Йоахим смотрели на меня, вытаращив глаза. Юлия разместилась у меня на животе, привязанная платком. Слава Богу, она спала.
– А ну, пусти меня, – орал за дверью Рихард. – Или я выбью эти сраные двери!
Пришлось открыть. Я пожала плечами. Ничего не сказала. Он окинул меня взглядом, полным недоверия.
Потом ушел. Хлопнул дверью так, что от нее отлетел кусок краски.
Когда он приходил ночью домой, бывало мы ругались, например, от полуночи до пяти утра. Я снова начала искать спрятанные бутылки. В кухонном шкафу, который никто никогда не открывал, я нашла целый ящик пустой посуды от виски. "Johnnie Walker", "Red Label", "Black Label", "Bells", "Famous Grouse", "Jack Daniels". Была там и бутылка от вина, которое мне подарил на Рождество старый приятель. Она была пуста, не считая пары капель на дне.
– Я не пью! Понюхай! – Он дыхнул на меня.
Я уже не знала, чем от него пахнет.
Леденцами от кашля. Ополаскивателем для полости рта. Зубной пастой. Эспрессо.
Ну, конечно, от него пахло алкоголем.
Кроме всего прочего.
Воняло, как в винокурне.
26
– Мне надо в Нью-Йорк, – однажды заявил Рихард, как раз в тот момент, когда я только-только дотащилась с детьми домой по мокрым от растаявшего снега улицам. Комбинезоны детей были тяжелыми от воды, Юлия орала, требуя еды. Я молча посмотрела на него.
– Я уже забронировал себе билет. Мне надо помочь парням из "The Orphans" с выступлением.
"The Orphans" – его старые друзья. Рок-н-ролл, тусовки, наркотики.
– Серьезно? – Я воевала на грязном полу с балансирующей Мирандой и ее обувью. Чувствовала, как из грудей начинает течь молоко. В груди немного покалывало и булькало. По всему лифчику разливалось тепло.
– Ты что, не можешь хоть раз в жизни порадоваться, что у меня что-то получилось? – вздохнул он. – Вот если бы ты сказала: "Как КЛАССНО, Рихард, что ты поедешь в Нью-Йорк, тебе это пойдет на пользу". Ты только представь, как бы я тебя за это любил. Ты только представь, что Мариса хоть раз в жизни счастлива, что у ее мужа что-то получилось, черт возьми. Но нет. Ты не можешь быть счастлива. Ты завидуешь мне. Так хотя бы радуйся, что я уберусь отсюда и ты сможешь спокойно таскаться с мужиком, с которым встречаешься прямо у нас в доме!
Мне наконец удалось стащить с Миранды обувь. С раздражением я швырнула обувь к дверям.
– Я ничего не сказала. Мне просто кажется, что…
– Ну, что? Ну?
– Что тебе лучше не общаться сейчас с "The Orphans", ты ведь пытаешься не пить.