Таким образом, примерные рамки все-таки существовали, и за время моего первого опыта работы я так и не смог привыкнуть к шестичасовым перерывам между приемами пищи в течение дня. Особенно после общаги, где завтрак, обед и ужин вообще не зависели от времени суток. Желудок все время ноюще урчал, а чай со снэками в виде шоколадных батончиков только усугублял ситуацию, провоцируя дискофортные ощущения в животе.
Другим аспектом "корпоративности", очень меня удивляющим, были разговоры людей, которые я случайно слышал в столовой и на улице, куда выходил якобы покурить (на самом деле просто постоять на свежем, насколько это было возможно от сигаретного дыма, воздухе). Практически все они либо говорили о работе, либо просто молчали. Мне там пообщаться было абсолютно не с кем, но я это воспринимал как должное – глупо было рассчитывать, что люди 30-40-50 лет интересуются молодежными субкультурами или хорошо разбираются в современной андеграундной музыкальной сцене. Гораздо больше меня поразил факт того, что им самим было не о чем поговорить друг с другом. Возможно, так просто совпало, но очень редко я видел коллег, обсуждающих какие-то спортивные события, кино или новый альбом известной группы. В основном до меня доносились обрывки разговоров о подписанных договорах, перезаключенных контрактах или, самая отвлеченная тема, которую мне доводилось услышать – кадровые перестановки в структуре компании. Еще большее недоумение вызывало то, что деловые разговоры в обед подкреплялись имитацией деятельности в рабочее время. Не у всех, конечно, но у очень многих людей в компании, если внезапно зайти в кабинет, можно было обнаружить открытый интернет-браузер с новостями или игрушками, который тут же судорожно закрывался, а во всю ширь монитора красовалась какая-нибудь пестрящая цифрами таблица Excel.
Несколько раз мы созванивались с Наткой. Она говорила, что знает, что я скучаю по ней и скучаю на работе, но просила подождать еще какое-то время – у нее как раз был "самый важный момент в познании своих возможностей". Я, конечно, высказывал свое недовольство – обещанные три недели в отъезде превратились уже почти в два месяца, но, по большому счету, от меня в этой ситуации ничего не зависело. Натка извинялась и повторяла, что я буду очень удивлен, когда узнаю, чего она достигла благодаря морским медитациям.
Три недели производственной практики, тянувшиеся неимоверно долго, постепенно подходили к концу. Особой работы за это время у меня не было – максимум настроить интернет или установить драйверы для принтера какой-нибудь женщине из бухгалтерии. Тем не менее, полученный мной первый трудовой опыт вполне соответствовал и моим ожиданиям от занятости в крупной корпорации, и реальному положению вещей в мире корпоративной культуры. Не могу сказать, что расстроился, когда моя стажировка закончилась.
"Конец августа – как вечер воскресенья", – прочитал я когда-то, не помню уже где. В конце августа 2007-го, с его рабочими буднями и быстро проносящимися выходными, я впервые в полной мере прочувствовал смысл этого афоризма.
15. Когда видят то, чего нет
Опубликовано: сентябрь 2007
Отредактировано: на этой неделе
Играет: Stigmata "Сентябрь"
Мы с Наткой сидели на высоком берегу Москвы-реки в Коломенском парке. Чуть позади, под деревом покоился любимый питомец Натки – красноухая черепаха Барахталка, которую мы похоронили пять минут назад. Накрапывал мелкий, моросящий дождь, капли которого как будто повисли тонкими нитями в воздухе, а не падали на землю. Мы устроились на рюкзаках под зонтом и, ни слова не говоря, просто смотрели вперед. Кроме нас в будний сентябрьский день в заповеднике почти никого не было. Натка позвонила накануне вечером и рассказала о смерти рептилии. Это была наша первая за несколько месяцев встреча и вместо беседы, полной впечатлений, она превратилась в безмолвные поминки домашнего животного. Я спросил:
– А почему "Барахталка"? Необычное имя.
Натка отвечала, смотря перед собой, как во время нашей первой встречи, в клубе:
– Приходишь с учебы – барахтается, просит еды. Не потому, что знает, что ты хозяин и рада встрече, а просто условный рефлекс: солнце садится, появляешься ты, на поверхности плавает корм. Так я тогда думала.
– Черепахи вообще не особо понимают, что происходит вокруг. Живут себе и живут, – вставил я единственный известный мне факт о земноводных.
Натка продолжала:
– Пытаешься выспаться в выходные – куда там. Первые лучи солнца – сразу брызги воды. Барахтается, плещется громко и настойчиво, сама не отдавая себе отчета, зачем. Злишься, что не дает поспать.
Соберешься раз в неделю помыть-потереть щеткой – барахтается, не дается. Царапает довольно длинными когтями, пытается тяпнуть за палец. Однажды удалось, до крови. Больно ужасно. Злишься, думаешь: "Глупая, для тебя же стараюсь!".
Голос моей подруги стал сдавленным, а глаза снова покраснели и увлажнились.
– А сейчас, в коробочке, по пути в парк – не барахтается. Лежит смиренно и тихо.
К концу фразы Натка заплакала. В голос, навзрыд. Теперь еще сильнее, чем раньше, когда мы закапывали ямку под деревом, и теплые слезы капали на перепачканные землей пальцы. Я перехватил зонт в другую руку, обнял девушку за плечо, прижал к себе и поцеловал в лоб.
– На самом деле всё они понимают, – процедила она, – не прав ты. Всё понимают.
– В смысле?
– В прямом, – голос Натки дрожал. – Вернувшись с моря, я стала понимать, о чем Барахталка думает.
– И о чем же?
– Ну, так трудно объяснить, – девушка периодически вытирала слезы, все так же прижав голову к моей груди. – Посмотрела в глаза и поняла, что там написано. Что очень старая она и чувствует, что скоро конец. Я ее успокаивала, внушала, что буду рядом, когда это случится. Сама себя готовила морально. А все равно… как ни готовься – смерть, блин, всегда внезапна.
Натка снова заревела, на этот раз тихо, в платочек, которым вытирала растекшуюся тушь. Я крепче обнял подругу.
– Извини, – сказала она спустя пару минут, – что вот так получилось. Очень черепашку любила. Ей всегда выговориться можно было, когда вокруг никого нет, кто послушал бы. У родителей дел по горло. Только она и слушала меня. Слов, конечно, не понимала, но эмоции… все их чувствуют.
– Ты овладела, как это назвать? Ментальным внушением? Можешь общаться без слов?
Натка повернулась ко мне и коротко взглянула в глаза. Вдруг внутренний голос, который обычно проговаривал в голове только мои мысли, зазвучал Наткиным тембром и вылился во фразу: "Да. Теперь умею и это". По моим рукам, то ли от холода – я был в одной футболке, то ли от испытанного, побежали мурашки.
– Невообразимо, – все, что я смог выдавить в ответ.
Девушка обняла согнутые в коленях ноги и продолжила все так же спокойно смотреть вдаль. Вскоре она заговорила:
– Да это вообще ерунда. Капля в море. Пустяки. В мире очень-очень-очень много того, что нельзя увидеть глазами и потрогать руками. Все мы – больше, чем просто существа из плоти и крови. А наше сознание – больше, чем мозг как физический орган. Это главное, в чем я убедилась во время морских посиделок.
– Хммм… – протянул я.
– Даже сейчас, когда Барахталка ушла, ее сознание растворилось в нашем мире, и я могу, если очень сильно сконцентрироваться, ее почувствовать. На этом основаны всякие разные спиритические сеансы или как там их называют. Да-да, – покачала головой Натка, заметив мое изумление, – и такое возможно.
Дождь кончился, я предложил пройтись до ближайшей кафешки и поесть. Мы поднялись, отряхнули рюкзаки и еще раз подошли к небольшой могилке под деревом. Натка, держа меня за руку, попросила закрыть глаза, так же как она, и ни о чем не думать. В голове из темной пустоты начал медленно формироваться образ – размытая картинка черепашки, которая проявлялась все четче и четче, словно фотография в лаборатории, пока не стала, всего на пару мгновений, совсем неотличима от реальности. Темно-зеленый панцирь рептилии пестрел узорами, голова была поднята, а взгляд направлен куда-то вверх. Я мог рассматривать картинку в течение еще нескольких секунд, пока образ растворялся.
– Видел? – спросила меня подруга, когда я открыл глаза.
– Ага. Очень милая.
– Ну, все, идем. Пока, Барахталка.
Мы сели на открытой террасе ближайшей шашлычной у одной из широких парковых аллей. Заказали по шашлыку, я – свиной, Натка – куриный, два овощных салата и пару кружек горячего медового сбитня. Народу вокруг, хоть и прибавилось, все равно было очень мало, а в кафе – вообще никого, кроме нас. Так что заказ пришлось ждать недолго.
– Слушай, – начал я, глотнув сбитня, – и что ты со всем этим делать будешь? Ну, со всеми своими способностями, как их применять?
Девушка посмотрела в сторону полного мужчины, сидевшего за столиком в углу террасы, должно быть, управляющего или директора заведения, что-то вычисляющего на большом калькуляторе и записывающего результат в какие-то бланки, и задержала на нем взгляд примерно секунд на пять-десять. Мужчина внезапно отложил ручку с бумагой в сторону, подошел к бармену и официанту и что-то быстро сказал. Те двое в ответ беспрекословно кивнули, но вслед ему, направляющемуся к нам, посмотрели непонимающе.
– Молодые люди, сегодня ваш ужин за наш счет. Спасибо, что заглянули, – учтиво сообщил управляющий.
– Это вам спасибо, – бойко отозвалась Натка. Мужчина ответил, что это не стоит благодарности и быстро удалился, заняв прежнее место за бумагами и калькулятором.
– Например, вот так, – хитро прищурившись, сказала Натка.
Я, конечно, был приятно удивлен и настаивать на вселенской справедливости не собирался, тем более что денег в кармане у меня на весь заказ вряд ли бы хватило, а банковские карточки к оплате в таких местах в 2007-м практически не принимались. Но, покончив с вкуснейшим (бесплатно – так тем более) свиным шашлыком, все-таки решил прояснить некоторые морально-этические детали. Натка, чего и следовало ожидать, меня опередила:
– Знаю-знаю, нехорошо, – согласилась она с моими мыслями, дожевывая кусок бородинского хлеба. – Но у тебя ведь наличных нет? Так что все весьма кстати. Считай это просто показательным выступлением. Демонстрацией работы человеческого сознания.
– Если так, то, пожалуй, шоу удалось, – резюмировал я.
– Не, ну если серьезно, то пока конкретных планов нет. Если в общих чертах – хочу что-то глобальное сделать, пока сама не знаю, что. Надеюсь, приду к этому со временем. К пониманию, в смысле.
Разделавшись с шашлыком, мы решили еще прогуляться. Дождь кончился, и ходить по насыщенному озоном заповеднику было приятно – не покидало ощущение свежести и чистоты. Я рассказывал Натке о родном городе и августовской практике в энергетической компании. Она кивала и хихикала, порой вставляя что-то вроде "ага-ага, знаю-знаю, наблюдала за тобой". Сама девушка поведала о своем отдыхе в доме отца на побережье Черного моря. Каждый день она вставала в шесть утра и делала зарядку-растяжку на берегу, а после медитировала в позе лотоса с видом на бесконечную синюю гладь, концентрируясь на своих эмоциях и мыслях.
Я вдруг вспомнил, что в Коломенском, в центральной его части, посреди Голосова оврага расположены так называемые магические камни – огромные древние булыжники, наделенные какой-то особой силой, как гласили городские легенды. К валунам водили туристов, а также совершались паломничества верующих и других личностей разной степени адекватности, называющих себя то колдунами, то экстрасенсами.
– Так, так, и где эти камешки? – спросила Натка, – посмотреть охота.
Мы прошли мимо церкви 16-го века, около которой виднелось несколько очень старых могил, спустились по деревянной лестнице на дно оврага и вдоль ручья, еле текущего среди высокой травы, направились к камням. Минут через пять мы были на месте. Около огромного валуна, того, что располагался чуть выше, на толстом пне сидел смуглый парень с длинными волосами, напоминавший шамана индейского племени откуда-нибудь из Южной Америки. Увидев нас, он поднялся, отряхнул одежду и ушел вверх прямо по крутому склону, где не было и намека на тропинку.
– Понимаю, – кивнула Натка, – медитировать в присутствии посторонних – не самое комфортное ощущение.
Девушка подошла к ближайшему к нам камню, долго смотрела на него, потом присела на корточки, приложила ладони и закрыла глаза. Вокруг царила полная тишина, если не считать трели лесных птиц и низкого шума от колышущихся верхушек высоких деревьев. Натка оставалась в таком положении минуты две-три. Потом медленно поднялась, нахмурила брови и сложила руки на груди:
– Хм… ну-ка, а с тем что… – вполголоса сказала моя подруга и в несколько прыжков очутилась у второго камня, там, где сидел "индеец".
Натка постояла около валуна с полминуты и так же ловко и грациозно спустилась ко мне. Девушка развела руки в стороны и улыбнулась:
– Это обычные камни. Нет здесь ничего.
– Совсем ничего? Они древние?
– Ну как… Ну да, довольно старые, только никакой "энергией" и "силой" не обладают. Я, во всяком случае, не почувствовала. Камни как камни.
– А чего тогда тут этот сидел? – я мотнул головой в сторону пня.
Натка пожала плечами:
– Не знаю. Я, конечно, еще далеко не в совершенстве управляю возможностями сознания… но в данном случае, по-моему, все ясно. Обычно люди не замечают того, что на самом деле есть, здесь же, наоборот – видят то, чего нет.
Мы поднялись по той же лестнице, по которой спускались в овраг, и направились к выходу из парка по узкой асфальтированной дорожке. Снова тяжелыми каплями начинал накрапывать дождь. Я раскрыл зонтик и спросил:
– А знаешь, по телеку новое шоу зимой шло? Сейчас второй сезон стартует. Там что-то вроде кубка экстрасенсов или как-то так. Может, попробуешь?
Натка усмехнулась:
– А я пробовала уже. Клоунада.
– Когда успела?
– Да еще летом, до моря.
– Ну и? Это развод? Всё не по-настоящему?
– Да нет, там правда есть незаурядные ребята… хотя большинство участников – просто клоуны. Там у них все по сценарию, чтобы зрителю интереснее было. Шоу есть шоу.
По мере нашего приближения к метро и дальше, в движущемся неестественно медленно вагоне поезда, Натка становилась все более замкнутой, отводила глаза и не давала себя обнимать. Наконец она заговорила:
– Слушай, мне ужасно неловко начинать этот разговор…
Начало беседы сразу меня насторожило.
– Да ты не волнуйся, – "прочитала" меня Натка. – Блин, как неудобно-то… Иногда, вот в таких случаях, мне жаль, что ты не знаешь, что у меня в голове. Мысли, пока не высказаны, кажутся не такими значительными… Ну, мысли и мысли. Но приобретают какое-то фатальное наполнение в тот момент, когда превращаются в слова…
– Ты можешь их не озвучивать, а просто передать мне, ты же умеешь.
Моя подруга решительно помотала головой:
– Нет, как-то это трусливо… нужно именно сказать.
"Предложит "остаться друзьями"?" – пронеслось у меня в голове. Натка смотрела в пол и медленно кивала, слегка поджав губы.
– Хорошо, что ты сам об этом подумал, – продолжила она после паузы. – Я к тебе очень тепло отношусь. Но… я не могу ни с кем встречаться. По крайней мере, сейчас.
Я молча смотрел на Натку и ждал дальнейших слов.
– Просто я очень тонко чувствую людей… блин, не знаю, как объяснить… Ты хороший, мне нравится наше общение, но…
"Я не могу, когда вот так", – тембром девушки договорило моё сознание.
– Мне нужно лучше… постичь себя, разобраться…
Я ощущал себя на дне океана. Вокруг тихо и спокойно. Ничего не происходит, мир застыл, а я – просто сторонний наблюдатель. Звук моего голоса, прозвучавший, когда я вспомнил, что нужно что-то ответить, показался странным, чужим:
– Да, Ната… Неожиданно. Хорошая встреча после долгих двух месяцев.
– Извини…
– Ты говоришь в таком ключе, что, видимо, выбора у меня нет?
– Ну, ты тоже не драматизируй слишком. Я не ставлю крест. Это пауза.
– Что сказать? В общем, я, конечно, расстроен.
– Ну, по крайне мере мы все честно выяснили. Я ведь могла просто внушить тебе все, что нужно, без лишних слов. Но так было бы подло.
– М-да уж. И на том спасибо.
Натка слегка улыбнулась и заглянула в мои глаза:
– Ну чего ты. Лучше ведь сейчас, пока у нас все слишком далеко не зашло. К тому же, общаться мы не прекращаем. Все так же, только без поцелуйчиков и обнимашек. Ну а потом, в будущем… кто знает?
Состав приближался к Новокузнецкой, Натке нужно было выходить из поезда, чтобы сменить ветку метро. Мне захотелось еще раз, напоследок, испытать те же неподдающиеся объяснению ощущения, что были при нашем первом настоящем поцелуе. Так же, в вагоне, после концерта My Chemical Romance.
Она поняла все без слов и, обхватив двумя руками за шею, резко прильнула к моим губам.
Невидимая сила словно вырвала меня из физического тела и запустила далеко за пределы солнечной системы. Мимо пролетали планеты, звезды, галактики. Натка была со мной – летела сквозь немую черную толщу, обняв меня за шею. Созвездия, целые облака из галактик оставались позади, пока мы мчались туда, где заканчивалась вселенная. Секунды растянулись в года, а мы зависли в том самом состоянии, которое математики бы описали словами: "предел стремится к бесконечности".
"Станция "Новокузнецкая", – огласил машинист. Мы вернулись на землю.
Натка посмотрела мне в глаза щенячьим взглядом, ничего не говоря вышла из поезда, но – вопреки моим ожиданиям – не убежала сразу в сторону перехода, а оставалась на платформе, глядя на меня, пока состав не скрылся в тоннеле.
Наша несуразная лав-стори на этом, по-видимому, была окончена. Не верилось, что мы с Наткой еще когда-нибудь будем встречаться. Настроение окончательно упало, как только я вышел из метро в промозглый московский вечер. Дождь зарядил с новой силой. Хотелось выпить.
В супермаркете я взял четверть литра не самого дорогого коньяка и один лимон. Проходя мимо импровизированного "читального уголка" – шкафа, куда студенты приносили прочитанные книги для свободного обмена, расположенного на лестничном пролете между вторым и третьим этажами, я задержался, краем глаза зацепившись за упавший на пол потертый томик.
"Триумфальная арка" Э. М. Ремарк. Отлично. Еще на первом курсе пытался прочесть, не пошло. Сейчас как раз в тему.
В комнате я нарезал лимон тонкими ломтиками, налил коньяка "на два пальца" в темно-коричневую стеклянную кружку из "Икеи" и с книгой уселся у стола. Не помню, как я тогда добрался до кровати и уснул. Мне приснился зябкий ночной Париж. Я в одиночестве бродил по бульварам и пил кальвадос в уличных кафе, периодически теплее укутываясь тонким шарфом. Лето кончилось. Теперь уже точно.