На следующее утро Бренда приготовила завтрак на нас двоих. Рон отправился на свою новую работу - я слышал, как он напевал под душем; упражняться в вокале он начал примерно через час после того, как я вернулся в свою комнату. По сути, я еще не заснул, когда из гаража выехал "крайслер", увозивший босса и его сынка в Ньюарк. Миссис Патимкин тоже не было дома: она отправилась в синагогу побеседовать с реббе Кранитцем о предстоящей свадьбе. Джулия играла на заднем дворе, "помогая" Карлоте развешивать белье.
- Знаешь, чем я хочу заняться после завтрака? - спросила Бренда.
Мы ели грейпфрут. Бренда не смогла отыскать нож для очистки кожуры, и поэтому мы решили есть грейпфрут как апельсин - дольками. Немудрено, что мы заляпались липким соком.
- Чем? - поинтересовался я.
- Хочу пробежаться, - сказала Бренда. - Ты когда-нибудь бегал?
- Ты имеешь в виду - на стадионе? Конечно. Мы в школе должны были каждый месяц совершать забег на полтора километра. Чтобы не прослыть маменькиными сынками. Я думаю, что чем больше у человека объем легких, тем сильнее он должен ненавидеть свою мать.
- Я хочу пробежаться, - повторила она. - И мне хочется, чтобы ты побежал вместе со мной. Ладно?
- Ох, Бренда...
Но уже через час, завершив завтрак, который состоял еще из одного грейпфрута - похоже, бегуну на завтрак ничего кроме грейпфрутов не положено, - мы отправились на стареньком "фольксвагене" к школьному стадиону, где была проложена дорожка длиной в 400 метров. На зеленом поле стадиона какие-то ребятишки выгуливали собаку, а в дальнем углу спортивного комплекса, рядом с лесом, я различал фигуру в белых шортах с разрезами и без майки. Неизвестный спортсмен вращался вокруг собственной оси - вращался, вращался, а затем изо всех сил запустил ядро куда подальше, и все подпрыгивал на месте, провожая зорким взглядом полетевшее по высокой дуге ядро - до тех пор, пока снаряд не приземлился на приличном от него расстоянии.
- А знаешь, ты похож на меня, - сказала Бренда. - Только ты покрупнее.
- Мы были одинаково одеты: кроссовки, толстые носки, шорты цвета хаки, спортивные майки, - но я чувствовал, что Бренда имеет в виду не случайную похожесть нашей экипировки (если, конечно, это можно назвать случайностью). Уверен, она хотела сказать, что я наконец-то начинаю походить на того, на кого и должен походить. На Бренду.
- Давай наперегонки, - сказала она, и мы побежали по дорожке.
Метров двести за нами бежали мальчишки со своей собакой. Потом мы достигли поворота, где тренировался толкатель ядра. Он махнул нам рукой.
- Привет! - откликнулась Бренда, а я улыбнулся - может, вы этого не знаете, но улыбающийся бегун вы глядит довольно глупо. Через пятьсот метров мальчишки отстали и повалились на траву, а собака, развернувшись, побежала в другую сторону. У меня уже начались колики в боку, но я не отставал от Бренды, которая, когда мы пошли на второй круг, снова крикнула толкателю: "Привет". Тот полулежал на газоне и следил за нами, поглаживая ядро так, словно оно было хрустальным шаром. "Эх, - подумал я, - вот это спорт!"
- Может, побросаем ядро? - пропыхтел я.
- Потом, - ответила Бренда. Я заметил, как по завитку волос возле ее уха сползает капелька пота. Мы пробежали уже тысячу метров, как вдруг Бренда свернула с дорожки и опустилась на траву. Это было так неожиданно, что я побежал дальше.
- "Эй, Боб Матиас! - окликнула меня Бренда. - Давай позагораем!"
Но я притворился, будто не слышу ее, и хотя сердце мое было готово выскочить из груди, а во рту было сухо, как в пустыне, - я продолжал переставлять ноги, решив про себя, что не остановлюсь, пока не пробегу еще один круг.
- Привет! - жизнерадостно окликнул я толкателя ядра, пробегая мимо него в третий раз.
Бренда была восхищена мною.
- Ты молодец! - похвалила она меня, когда я наконец остановился рядом с ней и, уперев руки в колени, принялся судорожно втягивать в себя воздух - вернее, испускать дух.
Я был немногословен:
- Ага... - только и сумел я выдохнуть в ответ.
- Давай будем бегать каждое утро, - предложила Бренда. - Будем вставать рано утром, завтракать двумя грейпфрутами, а потом ты будешь бегать. А я стану засекать время. Думаю, через две недели ты выбежишь из четырех минут. Правда, милый? Я попрошу у Рона секундомер.
Она была так возбуждена! Подползла ко мне, подтянула мои влажные носки и укусила за колено.
- Отлично! - сказал я.
- А потом мы будем возвращаться домой и завтракать уже по-настоящему.
- Отлично!
- Назад машину поведешь ты, - сказала Бренда. Вскочила с травы и побежала к "фольксвагену".
На следующее утро мы снова были на стадионе. Скулы мои сводило от терпких грейпфрутов. На сей раз Бренда захватила с собой секундомер и полотенце - чтобы мне было чем вытереться после финиша.
- Вообще-то у меня немного побаливают ноги, - осторожно заметил я.
- А ты сделай разминку, - предложила Бренда. - Давай вместе.
Она бросила полотенце на траву, и мы принялись приседать, отжиматься и задирать ноги. Я был в восторге.
- Знаешь, я сегодня пробегу только пол-дистанции, Брен. Посмотрим, какой будет результат... - начал было я, но Бренда уже запустила секундомер. Пробегая по дальней стороне стадиона, я оглянулся и увидел, что она сидит на земле, обняв себя за колени, и поглядывает то на хронометр, то на меня. Надо мной медленно плыли белым пушистым хвостом облака. На стадионе не было никого, кроме нас двоих, и я сразу вспомнил одну из типичных сцен в фильмах про скачки: раннее утро перед дерби в Кентукки, и старый мудрый тренер вроде Уотера Бреннана вместе с молодым красивым наездником совершают последний тренировочный заезд, дабы убедиться, что двухлетний жеребец, принадлежащий юной красавице, действительно самый резвый из скакунов. Конечно, кое-какие отличия все-таки были - например, когда я пробежал пятьсот метров, Бренда крикнула: "Одна минута и четырнадцать секунд!" - но в общем все было замечательно, восхитительно, чисто, и когда я финишировал, меня там ждала Бренда. А финишной ленточкой для меня стали ее объятия. В этот день она впервые сказала, что любит меня.
Мы бегали - я бегал - каждое утро, и к концу недели я пробегал полторы тысячи метров за семь минут две секунды. А на финише меня неизменно ожидали щелчок секундомера и объятия Бренды.
По ночам я забирался в пижаме в постель и читал. Бренда тоже читала - в своей комнате. Мы ждали, пока уснет Рон. Иногда ждать приходилось дольше обычного, и тогда я слушал, как шелестит листва за окном. Близился к концу август, ночи становились прохладнее, в доме по ночам отключали кондиционеры и всем дозволялось открывать окна. В конце концов Рон собирался ко сну. Он долго слонялся по комнате, потом выходил в коридор в одних шортах и тенниске, шел в ванную, где громко мочился и чистил зубы. Вслед за ним в ванную отправлялся я. Мы встречались с ним в коридоре, и я искренно, от всего сердца желал ему спокойной ночи. В ванной я на мгновение задерживался перед зеркалом, чтобы полюбоваться на свой загар; в зеркале отражались еще и трусы Рона, сушившиеся на вентилях душа. Впрочем, никому не было дела до того, изящен ли сей предмет туалета в качестве украшения, и через пару дней я уже перестал замечать их.
Пока Рон чистил зубы, я, ожидая своей очереди, лежал в постели и прислушивался к музыке, доносившейся из его комнаты. Обычно, вернувшись после матча, Рон звонил Гарриет, до приезда которой оставались считанные дни, а потом ставил на проигрыватель пластинку Мантовани и углублялся в чтение "Спортс иллюстрейтед"; но когда он выходил перед сном в ванную, то на проигрывателе крутилась уже другая пластинка - скорее всего тот диск, который он назвал "Коламбусом". Мне казалось, что поют именно про Коламбус, потому что сказать это наверняка я не мог - всякий раз мне удавалось услышать лишь самый конец записи. Раздавался колокольный звон, фоном к которому шла негромкая патриотическая мелодия, - и, перекрывая ее, глубокий, сочный голос, чем-то напоминавший манеру пения Эдварда Р. Марроу, произносил нараспев: "Так прощай же, Коламбус! Прощай, Коламбус! Прощай, Коламбус, прощай!" Потом наступала тишина, из ванной возвращался Рон, гасил свет, и уже через несколько минут принимался урчать, погружаясь в радостный, бодрящий, витаминизированный сон, которым, как мне представлялось, наслаждаются все атлеты.
Как-то раз под утро, когда уже пора было возвращаться в свою комнату, мне приснился сон. Пробудившись от него, я увидел, что в комнате уже достаточно светло, чтобы разглядеть цвет волос Бренды. Она спала, и я дотронулся до нее, чтобы убедиться, что я действительно проснулся, ибо приснилось мне, будто я плыву на корабле - на старом паруснике из пиратских фильмов. Со мной на корабле плыл тот негритенок из библиотеки. Я был капитаном, а он - помощником. Мы вдвоем и составляли весь экипаж судна. Сначала сон был очень приятным - мы встали на якорь у острова в Тихом океане, светило солнце, на пляже застыли неподвижно красивые обнаженные негритянки; а потом вдруг наш корабль двинулся прочь из гавани, и негритянки ожили - они медленно шли к кромке прибоя, бросали в нашу сторону гирлянды цветов и приговаривали: "Прощай, Коламбус... прощай, Коламбус... прощай..." Нам с негритенком очень не хотелось уплывать, но корабль неумолимо отдалялся от берега, и мы ничего не могли поделать. А потом негритенок стал кричать, что это я во всем виноват, а я орал в ответ, что виноват он сам, потому что не завел себе читательский билет, - но мы зря надсаживали глотки, ибо корабль все дальше удалялся от острова, и вскоре фигурки островитянок растаяли, превратившись в ничто. В этом сне пространство было совершенно непропорциональным, а все предметы имели такие размеры и формы, каких я никогда прежде не видел, - и именно это обстоятельство, как мне кажется, вернуло меня из сна в мир реальности. Мне не хотелось уходить от Бренды в то утро, и я какое-то время ласкал маленькую родинку на ее затылке, которая стала видна после стрижки. Я задержался в комнате Бренды дольше, чем следовало, и когда я в конце концов все же отправился к себе, то лишь чудом не столкнулся в коридоре с Роном, который готовился к очередному рабочему дню в компании "Раковины для кухни и ванной - Патимкин".
6
Предполагалось, что тот день станет последним из проведенных мною в гостях у семейства Патимкин. Однако, когда я начал паковать чемоданы, пришла Бренда и сказала, что можно распаковываться - каким-то образом ей удалось выклянчить у родителей еще неделю, так что я могу гостить у них вплоть до Дня Труда, на который назначена свадьба Рона и Гарриет. На следующий после свадьбы день Бренда уедет в колледж, а я - домой. Таким образом, мы будем друг с другом до самого конца лета.
Новость, казалось, должна была обрадовать меня, но едва Бренда вышла из комнаты и каблучки ее застучали по лестнице - Патимкины спешили в аэропорт, чтобы встретить Гарриет, - как на меня нахлынула грусть. Я вдруг понял, что отъезд Бренды в Рэдклифф будет означать для меня конец. Даже с высокого табурета мисс Уинни мне вряд ли удастся разглядеть Бостон. Тем не менее, я рассовал свои пожитки по полкам и начал успокаивать себя тем, что со стороны Бренды не было и намека на то, чтобы прекратить наши отношения. Причины моего беспокойства гнездились в моем собственном сомневающемся сердце.
Я зашел в комнату Рона и позвонил тете.
- Алло? - сказала тетушка.
- Тетя Глэдис! Как поживаешь?
- Ты заболел?
- Нет, я чувствую себя прекрасно. Вот звоню, чтобы сообщить, что задержусь еще на неделю.
- Почему?
- Я же сказал: потому что мне здесь очень хорошо. Миссис Патимкин попросила меня остаться еще на неделю - до Дня Труда.
- У тебя остались чистые трусы?
- Я их стираю каждый вечер. У меня все в порядке, тетя Глэдис.
- Вручную трусы не отстираешь.
- Да чистые у меня трусы, чистые! Не волнуйся, тетя Глэдис. Я замечательно провожу время.
- Он зарастает грязью, а я не нервничай!
- Как там дядя Макс? - переменил я тему.
- Да что с ним станется? Дядя Макс есть дядя Макс. Мне не нравится твой голос, Нейл.
- Почему? По нему чувствуется, что на мне грязные трусы?
- Какой умник... Ничего, когда-нибудь ты поймешь!
- Что?
- Что значит "что"? Сам увидишь. Заживешься там, станешь брезговать нами...
- Никогда, родная!
- Увижу своими глазами - может, и поверю.
- Холодно там у вас, тетя Глэдис?
- Снег идет.
- Что, всю неделю было холодно?
- Кто сидит на заднице весь день, тому холодно. А для меня февраль еще не наступил.
- Ладно, тетя Глэдис. Передай всем привет.
- Тут тебе письмо от матери пришло.
- Это хорошо. Пусть полежит до моего приезда.
- А ты не можешь приехать, прочесть письмо и уехать назад?
- Нет, я подожду. Напишу им что-нибудь в ответ. Ну, пока. Будь послушной девочкой.
- А что у тебя с носками?
- Я хожу босиком. Пока, родная! - и я повесил трубку.
На кухне вовсю шуровала Карлота. Меня всегда поражало то обстоятельство, что характер труда не оказывал никакого влияния на отношение Карлоты к жизни. Все ее хлопоты по хозяйству походили на пантомиму, служившую иллюстрацией к напеваемой песенке, даже если пела она, как сейчас, песню "Я из тебя душу вытрясу". Карлота сновала от плиты к автоматической посудомойке - нажимала кнопки, вращала ручки, заглядывала через окошечко в духовку и время от времени отправляла в рот виноградину, отрывая ее от грозди, лежавшей в мойке. Мурлыча песенку, она принималась жевать эту виноградину - жевала ее, жевала, а затем неспешно снайперским плевком отправляла кожицу и зернышки прямиком в мусорное ведро.
Я поздоровался с ней, выходя через черный ход, и хотя Карлота промолчала, я ощутил духовное родство с темнокожей кухаркой - мы оба обхаживали семейство Патимкин, и оба угощались их фруктами.
Выйдя на задний двор, я некоторое время бросал в кольцо баскетбольный мяч; затем поднял с земли клюшку для гольфа и запустил мячик для гольфа в небо, навстречу солнцу; потом бил по футбольному мячу, стараясь попасть в ствол дуба; затем вернулся под баскетбольный щит и еще раз выполнил несколько штрафных бросков. Увы, ничего меня не забавляло - неприятно сосало под ложечкой, словно я не ел пару месяцев, и, хотя я вернулся на кухню и прихватил оттуда с собой гроздь винограда, ощущение пустоты в желудке не проходило. И я понимал, что дело вовсе не в недостатке калорий - это неприятное ощущение было всего лишь предвестником той полной опустошенности, которая непременно обрушится на меня после отъезда Бренды. Я, конечно, думал о предстоящей разлуке и раньше, но только прошедшей ночью мысли мои приняли мрачный оттенок. Любопытно, что в какой-то степени этому способствовал приезд Гарриет. Я думаю, факт приезда Гарриет драматизировал ситуацию вот почему: мы целую неделю говорили о ее предстоящем визите, и вдруг он стал реальностью. Точно так же будет обстоять дело с отъездом Бренды, о котором мы пока что только говорили.
Более того: грядущий союз Рона и Гарриет навевал мысли о том, что разлука - отнюдь не перманентное состояние. Влюбленные могут пожениться, даже если они очень молоды! Но мы с Брендой пока ни разу не заводили речи о женитьбе, если, конечно, не считать фразу, сказанную Брендой в ту ночь возле бассейна: "Если ты меня полюбишь, то все будет хорошо". Я ее люблю, она меня - тоже, но почему же тогда все отнюдь не хорошо? А может, я просто выдумываю все эти проблемы? Ведь наши отношения действительно зашли очень далеко! И тем не менее, сейчас, под живописным августовским небом, мне хотелось большего: я хотел, чтобы Бренда стала моей женой.
Увы, когда через пятнадцать минут Бренда вернулась из аэропорта - вернулась одна, - я не смог найти в себе мужества заговорить с ней о женитьбе. Я не был готов к иному, кроме "Аллилуйя!", ответу. Любой другой положительный ответ не устроил бы меня. А любой отказ, даже замаскированный под фразу - "Давай подождем немного, дорогой" явился бы для меня концом. Наверное, поэтому я предпочел некий суррогат предложения руки и сердца, не предполагая, что он будет воспринят как неслыханная дерзость.
Самолет задерживается с прилетом, поэтому я вернулась, - объяснила Бренда.
- А остальные?
- Решили дождаться Гарриет, а затем поужинать в аэропорту. Надо предупредить Карлоту, - вспомнила Бренда и отправилась на кухню.
Через пару минут она появилась на крыльце, одетая в желтое платье с таким глубоким вырезом, что стала видна полоска незагорелой кожи над ее грудями. Дойдя до лужайки, Бренда сняла туфли на высоком каблуке и потопала босиком к дубу, под которым я как раз и сидел.
- У женщин, которые все время ходят на высоких каблуках, искривляются яичники.
- Кто это тебе сказал?
- Не помню. Хочется верить, что у меня там все в порядке.
- Бренда, я хочу попросить тебя кое о чем...
Она подтащила к дереву большое одеяло и уселась рядом со мной.
- О чем? - спросила Бренда.
- Я понимаю, что это несколько неожиданно... Хотя, в общем... Я хочу, чтобы ты купила себе противозачаточный колпачок. Сходи к доктору и купи.
- Бренда улыбнулась:
- Не волнуйся, милый. Мы же предохраняемся. Все в порядке.
- Но с колпачком безопаснее.
- Мы и без того в безопасности. Зачем впустую тратить деньги.
- Но ведь есть риск...
- Нет никакого риска. Ишь чего ему захотелось, - шутливо добавила Бренда.
- Дорогая, дело не в колпачке. И даже не в безопасности, в конце концов, - сказал я.
- Ты просто хочешь, чтобы у меня был колпачок, да? Вроде тросточки для прогулок...
- Бренда, я хочу, чтобы ты купила колпачок... ради удовольствия.
- И кому я должна доставить удовольствие? Доктору?
- Мне.
Она ничего не ответила. Только провела ладонью по ключицам, смахивая неожиданно выступившие капельки пота.
- Нет, Нейл. Это глупо, - наконец сказала Бренда.
- Почему?
- Почему?! Просто глупо.