2
И-И стоял с группой разрядников у дверей "Спартака". Сегодня день не нашей группы, но я не мог ждать. Волновался я все больше, по мере как к ним подходил. Маленький наш зал, ринг с потертыми канатами, тесная раздевалка, где мы толпились, отпуская шуточки, толкались голышом возле единственного душа, вываливались разгоряченные на улицу, расталкивая толпу у дверей, - не мог я все это забыть!
Дверь зала раскрыта.
- Пусть ветер гуляет, - слышу я голос И-И.
Ребята меня не знали, а И-И не сразу заметил. Я стоял возле них, прикрыв нос ладонью. Тронул И-И за рукав, улыбнулся ему распухшим ртом, раздутыми щеками, закрытым правым глазом, убрал ладонь с носа.
Видели бы вы его сияющее лицо!
- Я был уверен! - заорал он, радуясь, как ребенок. - Я был уверен! Он придет! Он пришел! Он будет продолжать! Неужели, думаю, не придет? Пришел, ребята! Дорогой!
Обнял меня при всех, при разрядниках, замечательный человек! В этот момент я любил его больше чем кого бы то ни было.
- Что за птица? - спросил один из ребят.
- Он отличный парень! - сказал И-И. - Он славный малый, вот и все!
- Крепко ему где-то досталось, - сказал тот же парень.
- Ах, бросьте вы, - сказал И-И, обнимая меня, - ничего с ним не случилось, ничего не было, разве не так?
- Ничего не было, - поддакнул я.
Возле нас собирался народ, зеваки, завсегдатаи.
Прошли в зал.
И-И предложил мне сесть на скамейку, посмотреть, как разрядники тренируются, если у меня со временем в порядке. Я ответил, что со временем в порядке, сел на скамейку, все время прикрывал нос ладонью. Тренировка разрядников во многом отличалась от нашей. Они бились крепко в спарринге и на снарядах занимались до одурения. Как резко они отличались от нас своим умением! Один из ребят, щупленький, но мускулистый, подошел ко мне, сел рядом.
- Где это тебя так? - спрашивает.
- Известно где.
- Крепенько.
- Ладно, сам знаю, что крепенько, лучше тебя.
- Да ты не обижайся, меня знаешь как лупят, а я ничего. Продолжаю. Бокс - дело такое, если начал, никогда не бросишь, засасывает. Подумаешь бросать, а как вспомнишь прошедшее - не можешь. Не горюй. У тебя первый бой?
- Первый.
- А у меня шестнадцать.
Я посмотрел на него с уважением.
- Много выиграл? - спросил я.
- Ни одного.
Я думал, он шутит.
- Как же так?
- Удары я слабо переношу, поэтому и происходит. Частые нокдауны и все такое. Заденут вроде бы несильно, а я готов. Но бросать не собираюсь. Хотя бы один бой выиграю, тогда, может быть, брошу. И то не уверен, вдруг, наоборот, потянет - рубикон перешагну: Так что ты не переживай, держись, парень!
Он мне понравился своей искренностью, откровенностью, упорством. Шестнадцать боев проиграть подряд и в тоже время не отчаиваться! Есть в этом и бесспорная бесперспективность, все равно он ни черта не добьется, раз такой слабак, но мужественный паренек, ничего не скажешь.
- А как твоя фамилия? - спросил я, сам не знаю зачем.
- Дубровский, - сказал он, явно польщенный.
- Покажи Мамедову свой нырок, Дубровский! - позвал его И-И.
Мой утешитель сорвался с места показывать нырок Мамедову. Как видно, он был техничный паренек, умел он многое и знал, но проигрывал из-за физических данных - совершенно не выносил ударов. Симпатичный Дубровский. Чем-то он меня окончательно успокоил, даже устыдил, с его необычным послужным списком.
Досидели до конца тренировки. Вышли с И-И последними.
- Почему я так ужасно проиграл? - спросил я. - Ведь я шел вперед, атака - лучшая защита, не ваши слова?
- Вперед - это еще не все. Надо и вглубь одновременно.
- Как то есть вглубь?
- Соображать.
- Неужели я совсем не соображал?
- Ты прешь как бык. Бык кидается на красное, но ты же не бык! Великие боксеры боксируют, словно поют. Легкость - вот что важно! Ноги уже! Уже ноги, братец! А голову ниже! Карпантье скользил по рингу, он был легок как бабочка, быстр, как ягуар, а удар его, резкий, как молния, поражал, точно смерть. Но он не был быком. Никто из великих боксеров не был быком. Быка можно свалить очень быстро, с его бычьими мозгами…
Мне вдруг показалось, он начнет меня оскорблять сейчас, не хотелось мне этого.
- А Дубровский здорово соображает? - спросил я.
- Дубровский - трагик. Между прочим, он неплохо соображает, даже помогает ребятам советами. Он способен уходить от ударов, но малейший удар его сваливает. Удары он не держит, боксера из него, конечно, не выйдет.
- Зачем же ему тогда боксом заниматься?
- Ему нравится.
- Мало кому что нравится!
- Мне он тоже нравится, - сказал И-И, - черт бы побрал эти данные, которых у него, к несчастью, нет…
- Парнишка, с которым я боксировал, очень сильно бил, - сказал я, - у меня болит все тело, клянусь вам.
Он вдруг прошептал мне в ухо:
- Этот парнишка боксирует два года, к твоему сведению.
- Как?!
- Не хотел я тебе говорить, но не выдержал.
- Это же несправедливо!
- Не было пары.
- А я при чем?
И-И такие встречи практиковал, как потом выяснилось, чтобы закалить, умерить прыть, проверить новичка. Специально все подстроил. Полезно это или нет - сказать трудно, но жестоко. Да и способному в потенции боксеру можно отбить навсегда охоту к боксу.
- Все-таки он меня ни разу не сбил! - воскликнул я.
- Вот видишь!
- А я его сбил в первом раунде!
3
Как всегда, ей хотелось "отчебучить", подскочила ко мне сзади на улице, потянула за рубашку, и я обернулся.
Видок мой Ирку поразил.
- Ой, мамочки, что это с тобой?
Я растерялся, прикрыл нос ладонью. Отправился за картошкой, вот те на! Болтаю сеткой и молчу.
- Ой-ой! - Она меня рассматривала своими большущими круглыми глазищами, а я готов был сквозь землю провалиться - очень уж неподходящее время меня рассматривать. Дома надо сидеть с такой физиономией, а не шляться по городу: каждый будет тебя останавливать, интересоваться, надоедать.
- Работаю… - сказал я, криво улыбаясь.
- Кем же ты работаешь?
Я провел два удара по воздуху без лишних слов.
- В чем твоя работа заключается?
- Боксом занимаюсь.
- Тебя бьют? - спросила она участливо.
- Это еще почему?
- Видно по тебе.
- Со всеми бывает.
- Неужели в лицо разрешают?
- Непременно, - сказал я гордо.
- Такого и пожалеть можно.
- А чего меня жалеть, нечего меня жалеть, не терплю, когда меня жалеют.
- Ну, как хочешь.
- Как бы, интересно, ты меня пожалела?
- Сказала бы: "Мне тебя жалко", вот и все.
- Вот и пожалей своего жениха, может, он расплачется. Мне не терпелось спросить про него, а тут к слову пришлось.
- Между прочим, Сашка - гимнаст, чудесный парень, у него второй разряд, заботливый и без глупостей.
- Без каких глупостей?
- Будто ты не знаешь!
О каких она глупостях толкует? Со своей стороны я ничего плохого не позволял, на что же намекать?
- Я гимнастику за спорт не считаю, - сказал я, - сплошной цирк. Бокс - это сила, а все остальное мура. Где ты этого гимнаста выкопала? Если он мне сейчас попадется, я ему двину разок, и порядок, чтобы под ногами не болтался.
- Ты двинешь? Да он тебя так двинет!
- Он двинет? Если я двину…
Она захихикала. Разговор зашел в тупик.
- Для этого ты меня за рубашку дернула? - спросил я.
- Хотелось - вот и дернула.
- Сашку своего дергай.
Я заволновался, как бы она не ушла; всегда вот ляпнешь, а потом боишься, как бы не ушла. Рад, что она остановила, но про гимнаста я выслушивать не мог: ненавидел я этого типа. Ревность мне покоя не давала, так всего и переворачивала. Уехал на лето, а тут этот гимнаст, обидно. Как все исправить? Взять ее, схватить, прижать к себе и не отпускать к гимнасту, она ведь меня сама остановила, что-нибудь да значит, раз сама. Но прижимать ее здесь, на улице, никак невозможно…
- Не хочешь ли ты в Ботанический сад? - спросил я, ужасно волнуясь.
Она с улыбкой покачала головой. Может быть, вспомнила ту скучную прогулку, нудный разговорчик о фильме. Сдался Ботанический сад, но, как назло, ничего в голову не лезло.
- Только ты мне о гимнасте не напоминай, я тебя очень прошу…
- Отчего же? - сказала она кокетливо. - Вот и буду! Я люблю самостоятельных мужчин, а он отличник. Мужчина должен учиться на пятерки, чтобы мне понравиться. Из двоечника не будет толку, а ведь тебя даже из школы исключили.
- В школе я восстановился, - сказал я, - и двоечником быть не собираюсь. Знаю я твоих отличников-тупиц, на них смотреть тошно.
- А мне на двоечников смотреть тошно.
Разговор шел не туда все время. Внезапно она сказала:
- Между прочим, я бы сейчас в кино пошла, пока Сашки нет.
Мне показалось сверхнахальным напоминать о своем Сашке и предлагать тут же сходить со мной в кино. По она не сказала "со мной". А я моментально представил, что сижу с ней рядом в темноте целый сеанс, и у меня закружилась голова.
- Пойдем вместе в таком случае, - сказал я как можно безразличнее, забыв о картошке, помня о своем лице, - пойдем, если тебе со мной не стыдно…
- Если попадем на сеанс, - сказала она.
С моей опухшей рожей пошла по улице, в кино, нисколько не смущаясь! Я оценил, но виду не подал.
Нам повезло, мы взяли билеты и сели в последний ряд.
Потушили свет, я смело взял ее за руку и не выпускал до конца сеанса, а она не отнимала. Сашка-гимнаст не выходил у меня из головы.
Не успел зажечься свет, как она вдруг вырвалась и выбежала из зала. Я за ней, но ее уже нигде не было.
Как понять? Сидела со мной, сама меня в кино потащила, и сразу бежать…
Весь вечер я звонил ей, не застал. С утра звоню, спрашиваю, а она, хихикая, отвечает невразумительно. Да я и сам догадался: не хотела, чтобы гимнаст увидел нас вместе. Нечего было и звонить.
4
Пот, кровь из носа - ерунда: работать больше, бокс! Вперед и вглубь! Меня не остановишь! Тренироваться, как можно больше тренироваться! Колошмачу снаряды, акцентирую удар. Разучиваю серии, ноги уже! Голову ниже, а правую выше! Защищайся, раскрепощайся! Передвигайся, передвигайся! Провести правый апперкот в солнечное сплетение после свинга: раз-два! - нелегко. А правый хук в корпус после прямого совсем не идет, не проходит. Шуткой кажутся слова Фитцсиммонса: "Легко проходит". Не сплю по ночам, боксирую во сне: мелькают перчатки, нокауты, нокдауны, раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь… Бом! Бокс! Ору во сне: "Бокс, бокс, бокс!" Королев, Щербаков, Королев, Щербаков - по ним равняться! А вы знаете Огуренкова?.. А вы слышали, Ганыкин… А читали?.. Только тем и занимаюсь: боксирую, читаю, тренируюсь, вырезаю из журналов Джо Луиса, Королева, Витю Меднова, Толю Булакова, залепляю стены возле своей тахты, наподобие мамаши. Свои мирки. Мой мирок. Побеждать. У всех выиграть. Добиться своего.
Кто куда, а я в "Спартак".
Ушел весь в тренировки.
Слева не проходит апперкот. А дни проходят… Недели…
Ждут родители от меня толку в жизни. А я боксирую, боксирую. Не без толку же! Погодите, увидите, вспомните меня, - заветная мечта, заветное, самое заветное! Отец уже мною гордится (а ну-ка, покажись, сынок, каков ты?), не то еще впереди, не прекращать тренировки! Впереди медали и дипломы, кубки, вымпелы, не мешайте мне тренироваться, за это стоит боксировать, за это стоит биться.
…Вокруг в жизни творилось, происходило, совершалось, завершалось, а я боксировал, к вашему сведению. Ничего не замечал и замечать не собирался.
Осатаневший и похудевший от беспрерывных ежедневных тренировок (я повадился последнее время и в группу разрядников), в этот день я решил отдохнуть. Вечером отправлюсь в школу, приходилось много пропускать.
Прилег на тахту с книгой "Боксеры и бокс". Звонят. Неохота открывать. К мамаше кто-нибудь - профессорша Фигуровская или соседка Лиза. Нету дома мамаши, позвонят и уйдут. Ко мне кто-нибудь? Нет, навряд ли.
Звонят и звонят, не уходят. Встаю с досадой, тащусь нехотя к двери, отворяю - никого. Зачем вставал! Ложусь снова - под балконом свист. Вроде мне. Откладываю книжку в сторону (ну не дают читать!), выхожу на балкон и вижу внизу под деревом Адама и Еву - Ирку и гимнаста.
- Мы к тебе! - кричит Ирка.
Махнул им рукой - давайте идите. То ли гимнаст буквально понял взмах моей руки, то ли трюк собирался выкинуть, как вдруг он полез на дерево. Кратчайший выбрал путь к балкону. Ему ничего не стоило до балкона добраться в два счета. Ирка не раздумывая полезла за ним. Гимнаст был уже наверху, на одном уровне со мной, как Ирка завизжала, не добравшись до первой ветки. Он ловко спрыгнул вниз, легко взял ее за талию и поставил на землю. Она взглянула вверх, и весь вид ее говорил: "Вот видишь! Каково?"
"Мы пойдем в дверь", - дал мне понять гимнаст, и я отправился открывать.
Зачем они пришли?
- Мы к тебе звонили-звонили, - затараторила Ирка в дверях, а гимнаст схватил мою руку и сжал с такой силой, что я чуть не взвыл, большой палец у меня был вывихнут, я ему об этом сказал.
- А вы левую подавайте, - посоветовал он.
- Неудобно вроде…
- Так правая же у вас больна.
- Могут обидеться.
- А вы плюйте.
- Нехорошо…
- Но рука ведь больная?
- Больная.
- Ну и все.
Нахальный паренек, будто он у меня в гостях сто раз бывал.
- Ты спал? - спросила Ирка.
- Я читал.
- А мы к тебе звонили-звонили…
Зачем они все-таки звонили? Не могут сразу перейти к своему разговору, ясно. А какой у меня может быть с ними разговор, если на то пошло? Зачем они все-таки пришли?
Гимнаст оглядывал нахально комнату, Ирка подошла к роялю, тренькнула клавишей.
- У вас перчатки есть? - спросил гимнаст и покосился на Ирку.
- Зачем вам?
- Со слов Иры я понял, у вас две пары?
- Ну, две.
Тренькнула еще раз клавиша.
- Очень, очень приятно, - сказал гимнаст, высокомерно меня оглядывая, - для вас представляется возможность.
- Какая возможность?
- Знаешь, зачем мы к тебе пришли? - вмешалась Ирка. - Сашка хочет побоксировать.
- У вас есть возможность себя показать, - сказал Сашка.
- А зачем мне себя показывать?
- Чтобы вы не болтали, чего не следует.
- Эй вы, потише, - сказал я. - Вам что надо?
- С вами побоксировать, - сказал он подбоченясь.
- Саша, давай! - подстегнула его Ирка.
- Не к лицу мне с вами боксировать, - сказал я, - но если вы так этой идеей заражены, если вам себя не жалко…
- Мне вас жалко, - сказал он.
Тренькнула клавиша.
- Давай, давай, Саша, - сказала Ирка.
- Ну, давайте, - сказал я, - хотя это может плохо для вас кончиться.
- А мне думается, плохо может кончиться для вас! - ухмыльнулся он.
- Не очень-то я желаю сегодня без толку боксировать, но сейчас мне представляется действительно возможность, - сказал я зло.
Он нервно подмигнул Ирке, а она тренькнула клавишей.
- Воспользуйся, воспользуйся, - сказала Ирка, - как вы друг друга боитесь - забавно на вас смотреть! Каждый думает, что он сильнее, а на самом деле… Саша, давай!
- Я никого не боюсь! - сказал Саша смело.
Я вынес перчатки, предоставил им право выбирать. Ситуация забавная, наподобие дуэли.
- Перчатки одинаковые, - сказал я, - только эти поновей. Возьмите себе новые, для меня не имеет значения.
- Конский волос? - спросил он, со знанием дела ощупывая перчатки.
- Именно конский, - сказал я.
- Мы возьмем старенькие, - глубокомысленно сообщил он.
- Там тоже конский волос, - подначил я.
- Ничего, ничего… - сейчас он мне отомстит за мои слова, поставит меня на место. Сосредоточенность, смотрите, у него какая!
Он сорвал рубашку, я увидел его мускулатуру, все тело в буграх и дольках, идеально себя накачал, классическая мускулатура, идеально сложен, хотя и роста небольшого, стальной паренек!
Он заметил внимание к его мускулам, надулся как пузырь, грудь выпятил, протягивает Ирке руки, чтобы она ему перчатки натянула.
Зашнуровала ему перчатки, потом мне.
Сейчас я ударю по клавише, - сказала она, - и вы начнете.
- По какой? - спросил я, подтрунивая.
- Что по какой? - растерялась Ирка.
- По клавише какой?
- Ах, по любой, - засмеялась она. - Приготовиться!
- Тогда ладно.
Она тренькнула, и в тот же момент он кинулся на меня вперед головой, вернее, побежал сломя голову, этакая литая махина, сгусток мышц, таран, нахальный паренек.
Я отскочил быстро в сторону, и он чуть не врезался в стену - элементарный приемчик в таких случаях. Вот кто бык, покажи ему красное! Я сразу понял, что не может ни черта.
Ирка захихикала.
Удивленный и обозленный, он повернулся и точно так же вторично на меня побежал. Я от него большего ожидал с его мускулатурой, хотя бы что он будет осторожней, а он бросался геройски, но бестолково, обреченно.
Я махнул два раза в голову левой, правой и оглушил его. Он "поплыл", пошел по комнате, натыкаясь на стены, на что попало, как в непроглядном тумане, повторяя, как в бреду: "Я не хочу… Я не хочу… Я не хочу…" Искал бессознательно дверь и не мог ее найти, хотел выйти, пытаясь при этом сорвать свои перчатки.
Подскочила к нему Ирка ("Что с тобой? Что с тобой?").
- Пройдет, - сказал я виновато, - сейчас все пройдет, это ненадолго…
- Как мне теперь о тебе думать? - сказала Ирка загадочно.
- Подумай о нем, - сказал я.
- Неужели тебе не нравится, когда думают о тебе?
- А мне все равно, - сказал я неправду.
- Вот как!
Она, приплясывая, подбежала к роялю и весело тренькнула по клавише.
- Пошли домой, - сказал гимнаст, окончательно пришедший в себя.
У дверей Ирка положила мне руки на плечи и, глядя в глаза, сказала:
- До свидания…