Я вспомнил вдруг о них, и неожиданно к глазам подступили слезы, я напрягся, чтобы не выдать своего состояния, захотелось мне домой, показать газету…
- У всех есть родители… - вздохнула Катя. - У Виконта ведь тоже есть родители, вы их никогда не видели?
- Нет, к сожалению, я никогда не видел его родителей, - сказал я.
- И мы не видели.
- Заходите к нам вечерком, если еще задержитесь.
- Спасибо, но бои закончены, вечером отчаливаем.
- Если увидите Виконта, напомните ему.
- Передайте, чтобы он вернул нам деньги, - сказал Картошин.
- Мне бы только его увидеть.
- Вы-то его увидите.
- До сих пор не удавалось.
- Ну, всего хорошего.
Мы вышли из русла реки и уже на берегу разошлись в разные стороны.
Я ему напомню. Я ему передам привет справа апперкотом в солнечное сплетение!
10
Мысль послать в Баку телеграмму неотступно меня преследовала. Кому послать? Родителям ни к чему. А если Ирке? Разве будет она меня встречать? Вот и посмотрим, будет она меня встречать или не будет. Припрется с гимнастом. Ну и пусть. Очень даже хорошо, вдвоем встречают меня с победой, а чего плохого? Надо, надо послать телеграмму во что бы то ни стало. Не часто я бываю в других городах, послать ей телеграмму!
Как назло, на почте наши ребята болтались, не хотелось мне при них посылать. Начнется: кому да что. Не так-то сразу от них отделаешься. Я с ними вышел, а сам думаю: как бы мне улизнуть обратно на почту? Попробуй улизни! Сразу: ты куда? - и за мной. Не предполагал, что так трудно телеграмму послать. Повернулся и побежал от них со всех ног. Наверно, решили, с ума сошел, До чего дружные ребята, сил нет. Возвращаюсь в общежитие: уезжаем ранним поездом, чуть не опоздал. Билеты обменяли. С какой стати? Некогда расспрашивать. И-И сует перчатки, целую связку, держи, не забудь, отвечаешь. Пристали, зачем побежал, скорей, скорей, до отхода осталось мало. Сумасшедшая спешка, из-за телеграммы мог остаться здесь. Телеграмму послал, а сам остался, нелепица полная. Но при такой ситуации, значит, телеграмма липовая, поезд другой. Напрасно слал, выходит. Напутал все на свете, а я-то тут при чем? При чем, ни при чем, а напутал. Надо вторую телеграмму, а времени не хватает. Проверяю чемодан - запропастились трусы. "Ребята, вы не видели мои трусы? Я в них выиграл, где мои трусы, в которых я выиграл? Я с ума сойду, никто не видел?" - "Ах, отстань, бога ради, никто не видел твои трусы, не мешай, и так опаздываем, не до трусов!" - "Куда же они запропастились? Не могут же они улететь, ребята, где мои трусы! Я в них выиграл, не могут трусы испариться!" Вот они висят на окне, вчера переодевался и бросил их, а сейчас забыл. Хватаю трусы, запихиваю в чемодан, выскакиваю за командой, думаю о телеграмме. Наш капитан остался, приболел. Скорей, скорей на трамвай, на вокзал, на поезд. Неужели нельзя было заранее и спокойнее? Зачем обменивать билеты? С шахматистами никогда бы такого не произошло, верно рассуждал Дубровский.
Рассаживаемся в вагоне, толкотня обычная, будто расположиться не успеют. Надо, надо телеграмму мне послать! Есть у кого-нибудь листок и карандаш? Ни у кого нет? Неужели ни у кого нет чистого листка? Прошел по всему вагону, заняты своими чемоданами, ноль внимания. Ага! Отрываю от газеты корешок. У кого есть чем писать? Напротив меня сидит парнишка, а из кармана у него три авторучки торчат. Почему молчит? На весь вагон ору. "А я и не слышал, что вам авторучку, зачем на весь вагон орать, спросили бы у меня". Хватаю авторучку, пишу: "Произошла ошибка. Поезд приходит ("Когда приходит поезд, вы не скажете, когда приходит поезд? Спасибо большое, это точно?") десять часов утра завтра. Вагон ("Какой наш вагон, будьте добры, скажите, какой наш вагон? Вы уверены? Спасибо") два. Поезд ("Номер поезда какой?") двадцать восьмой". Выскакиваю на перрон. До отхода три минуты. Не успеть. У вагона провожающие. Кидаюсь к симпатичной старушке: "Будьте добры, я вас очень прошу умоляю, пошлите эту телеграмму, мне не успеть".
Поезд трогается, вскакиваю в вагон. Пробираюсь к своим.
- Опять ты пропал? А где перчатки?
- Ой, где перчатки?
- Я тебе вручил перчатки, где они? Куда ты их дел? - наседает на меня И-И.
- Я их оставил в комнате.
- Ты их оставил?! Не те мне попадаются, дурья голова! Я же просил тебя держать и не выпускать из рук?
- Просили. Я их выпустил из рук, и они остались в комнате.
- Полюбуйтесь! Дубровский, полюбуйся на него! Он их выпустил из рук! Куда ты все время бегаешь как ошпаренный? Ребята, куда он бегал, что с ним? Дубровский, ты не знаешь, что с ним? Ничего нельзя доверить! Никому нельзя доверить! Что мне с вами делать!
- Надо дать телеграмму, - говорят ребята, - Фазанов привезет перчатки.
- Надо дать Фазанову телеграмму, - повторяю я обрадованно.
- Да ты и телеграмму-то послать не можешь, поручи тебе.
Навалились на меня телеграммы, теперь пойдет. Телеграммный период начинается.
Прошелся по вагону, расстроился из-за перчаток. Все было хорошо, надо ему перчатки совать! В тамбуре прижался носом к стеклу, загляделся на виноградники. Необозримые сады вплотную к горам. Больше всего за свою жизнь я съел винограду и помидоров…
Ребята прискакали.
- Ах, ты опять сбежал!
- От вас сбежишь!
- Ты теперь в зале с нами занимайся, нечего тебе с новичками прохлаждаться.
- Азимов разрешит - я с радостью.
- Да он нам сам сейчас сказал.
В вагоне И-И подтверждает: теперь я буду заниматься с разрядниками, у него есть план на будущее.
- Какой план?
- Если бы перчатки не выпустил из рук, а поскольку ты их выпустил…
Махнув обиженно рукой, залезаю на полку…Сон мне снился дурацкий, будто в кировабадской столовой, где мы ели, натаскали юпитеров, свет адский и адская жара, снимают для хроники команду за едой. Но ни у кого не оказывается вилок. Мы кричим, чтобы нам дали вилки, эпизод уже снимается, кадры пропадают впустую, нету вилок. Ба, да это московский режиссер руководит съемками, кричит, ругается, размахивает руками: "Дайте им вилки, остановите съемку!" А оператор шпарит, съемку не останавливает и хохочет. Смеющиеся официантки кидают нам вилки, много вилок парят в воздухе, как странные птицы, и опускаются медленно на стол. Хохот сплошной. Дальше я не помню…
Утром И-И потянул меня за ногу: "Приехали, сводный оркестр Каспийской флотилии тебя встречает". Меня действительно должны встречать, разумеется не оркестр, спрыгиваю с полки, натягиваю спортивный костюм. Подходит поезд к перрону. Встречающие машут руками, улыбающиеся лица, я ищу ее. Не успел помыться, сонное состояние, проспал все на свете.
Тихо спрашиваю стоящего рядом Шароева:
- Тебе снились когда-нибудь летающие вилки?
Он посмотрел на меня с удивлением и ответил:
- Селедки снились.
Я схватил свой чемоданчик и стал протискиваться к выходу.
11
Я выходил из вагона и ахнул: увидел ее с отцом, матерью и бабушкой, подслеповатой старушкой, вечно шнырявшей с сеткой по магазинам. Ирка смотрела в сторону, на окно. Родители ее разговаривали между собой, а бабушка моргала глазами и, по-моему, ничего вокруг не замечала. Я судорожно дернулся с площадки в сторону и юркнул в толпу. Кажется, окликнул меня Азимов, но голос его только подхлестнул меня, и я налетел на носильщика, который крепко выругался. Смыться скорей с глаз неожиданно нагрянувшей семейки! Встречали они не меня, по всей видимости. Телеграмму я не подписывал - вполне возможно, имеются у них в Кировабаде родственники или знакомые. Оказавшись в безопасности, далеко за спинами встречающих, я отдышался. Наши меня не преследовали. Теперь мы дома, и нечего за мной по пятам ходить. Появление на вокзале всей семьи настолько меня ошарашило спросонья, что я до сих пор не мог прийти в себя. Единственно, я ожидал ее увидеть в обществе гимнаста.
Немного успокоившись, я захотел поглядеть на них со стороны, как семья будет вести себя. Я перешел через линию, на главный перрон, и оттуда стал наблюдать из-за толпы. Постепенно перрон пустел, прошла наша команда. Я видел, как отец Ирки зашел в мой вагон и вскорости вышел. Они еще немного постояли и медленно двинулись в мою сторону. Вид у них был растерянный, оно и понятно - никого не встретили.
Я пропустил их вперед и двинулся следом, прячась за прохожих.
- Чьи-то фокусы, - сказал глава семьи.
- Прибавим шагу, - сказала супруга.
Старушка захныкала, и они пошли так же медленно.
- Такси нам, конечно, не взять в такой толчее, - сказала она
- Какое там такси, - сказал глава, - век тут проторчим.
- Давайте на трамвайчик, - сказала старушка.
- Ты не забыл, сегодня нам в театр, - сказала супруга.
В это время Ирка повернулась, но меня не увидела. От волнения я не расслышал, что ответил глава семейства. Тащиться за ними не было смысла. А впрочем, почему бы не сесть с ними в трамвай, необязательно я с поезда. Даже интересно. Но я повернул к автобусной остановке, рассчитывая встретить их возле дома как ни в чем не бывало.
Приехал я раньше их. Они вышли из-за угла, а я сидел на ступеньках и разглядывал их по мере приближения. Когда они поравнялись со мной, я кивнул головой как ни в чем не бывало и сказал: "Здравствуйте!" Они втроем со мной поздоровались, кроме бабушки, она меня не заметила. Милые люди, ничего не подозревающие соседи, они встречали не меня. Я немного посидел, рассчитывал - Ирка выскочит, хотелось мне ее видеть. Но она не вышла. И я поднялся домой.
12
Я должен с ней сегодня повидаться в связи со своей победой. А не завтра и не послезавтра. Нарочно прохаживался вдоль дома, звонить по телефону не хотелось. Только встреть. Я вдруг вспомнил, что сегодня ее родители отправляется в театр, она одна. Бабушка наверняка остается, подумаешь - бабушка, она почти не видит и не слышит. Я влезу к ним в окно, есть повод рассказать про все. Сначала удивлю ее своим появлением, а после расскажу про поездку и огорошу сообщением о телеграмме.
День тянулся долго и нудно, казалось, вечно жду вечера. Я видел, как уходили ее родители. Если подняться на третий этаж, там на лестничной площадке можно вылезть через окно на карниз и чуточку по нему пройти, попадешь в их квартиру. Возможно, она сегодня ждет своего гимнаста, но это меня не остановит. Ждала одного, а появился другой. А если ее нет? Я позвонил по телефону, услышал ее голос, положил трубку.
Постоял на площадке, подождал, когда прохожих окажется меньше. Момент, по-моему, наступил, и я быстро вылез на карниз, держась рукой за водосточную трубу, которая шаталась. Дошел до ее окна, старался не смотреть вниз. Заглянул в комнату. Ирка стояла ко мне спиной, что она делала, я не разобрал.
Я попятился и задел локтем цветочный горшок на подоконнике. Она повернулась.
На лице ее появился испуг, но он быстро прошел. Она тут же сказала:
- Влезай, влезай, что же ты стоишь! - и подошла к окну. Сказано было настолько спокойно, как будто естественно влезать неожиданно к людям в окна. Мне мешали цветочные горшки, и она их убрала.
- Только тихо, не разбуди бабушку, она спит в другой комнате.
- А чего мне ее будить, - сказал я, - пусть себе спит на здоровье.
Я подумал, что не впервые вхожу в квартиру необычным путем: в свою собственную через балкон, в окно антресоли к Велимбекову, и добавил:
- Я всегда появляюсь таким образом, неплохо?
- К кому? - спросила она сразу.
- Ко всем, - сказал я.
- Значит, не только ко мне?
- Ну конечно нет.
- В таком случае вылезай обратно.
Не знаю, почему ее так разозлили мои слова, но я ее еще больше разозлил:
- Чтобы так ловко лазать, нужно сначала научиться.
- Вот оно что! - Она меня стала подталкивать к окну, но не сильно, а я упирался. Она совсем в виду другое имела, а мне откуда было знать.
- Дай хоть отдышаться, - сказал я.
- Отдышись, - сказала она, - и уходи. Бабушка сейчас проснется, и родители придут. Какое ты имел право в окно залезть? - Она почти закричала, и я попросил тише.
- Кто тебе дал повод? - сказала она.
Хотелось показать ей газету, но очень уж некстати. И про телеграмму я решил обождать.
- Повод всегда найдется, - сказал я откровенную чушь.
- Уходи немедленно, - сказала она. - У тебя же ко мне нет никаких чувств. Ты к каждой можешь влезть в окно, когда тебе заблагорассудится, а мне это не нравится.
- Ну и что, - сказал я, не поняв ее.
Она схватила трубку телефона, набрала номер.
- Алло! - сказала она. - Саша? Приходи сегодня…
Я не слышал, что ей Саша ответил, вырвал у нее трубку, телефон полетел на пол, наверняка бабушка проснулась. Я тут же вскочил на подоконник и одолел карниз в два счета, даже не держался за трубу.
Во дворе рядом со мной плюхнулся цветочный горшок, черепки с землей разлетелись у моих ног. Я отскочил в сторону, и второй горшок плюхнулся на асфальт. Она обстреливала меня цветочными горшками. Четыре горшка, четыре выстрела дала по мне, а если бы они в меня попали? Я поднял голову и погрозил ей кулаком, а она погрозила мне в ответ. Дураки, встречали поезд всей семейкой, так им и надо, бестолочи!
13
Маляры закрашивали мою стену, мой шедевр, мое великое произведение… Постепенно покрывалось оно ровной голубизной. Я наблюдал сейчас, как половина стены, уже закрашенная малярами, надвигалась на другую половину, записанную мною. Удивительно ровная, чистая, ясная голубая плоскость - и плоскость, организованная мною. Две плоскости. Которая из них лучше? Закрашенная малярами или моя сторона? Ровно закрашенная плоскость нравилась мне ничуть не меньше, притягивала меня своей свежестью. Ее снова можно разрушить и новое организовать. Пропало черное пятно Пети Скворцова, белое Лены-артистки… От всего мира остается маленький кусочек, не остается ничего…
Ни Бузовнов с виноградниками, с Каспийским морем, ни Парижа.
Маляры закрасили мою стену ловко, просто и уверенно и перешли к другой стене.
Они не ошибались.
А я вдруг понял, что в порыве, в желании изобразить весь мир одним махом в итоге не изобразил ничего. Города и люди земного шара, все, все, все, что заключил я в свою роспись, разлетелось в пух и прах. Мои цветные куски скрылись под ровным слоем одного цвета.
Я ошибался.
Не было там ничего. Ни Шторы-афериста, ни Лены-артистки. Ни Васи, ни супермена, ни петухов, ни куриц. Во мне работало воображение, но разве передалось мое воображение кому-нибудь другому? Ни одному человеку не передалось мое воображение! А если некоторые гости и делали вид, что им нравилось, то за порогом они возмущались. Другие искали там реальные предметы в очертаниях и пятнах. Вторые уверяли на всякий случай, что им все ясно. А третьи доказывали мне, будто я хотел изобразить то-то и то-то, чего я изображать и не собирался. Но все поголовно замечали разрисованную стену и непременно восклицали: "О! А что это?" Между прочим, если пробить в стене дыру, они то же самое спросят: "Что это?" Фреска моя потеряла для меня всю ценность. С таким же успехом, подразумевая весь мир, я мог бы расписать миллион стен, но разве будет в них весь мир?
Маляры закрашивали противоположную стенку.
14
…У него открытая челюсть с левой стороны, и я бью туда справа. Моментально ухожу, он не успевает ответить. Голова его торчит, как яблоко на тарелочке, как у меня в Кировабаде. Челюсть должна быть прижата к левому плечу, словно приклеена, или он специально вызывает меня на атаку? Увлекшись, он почти запрокидывает голову, в ближнем бою он тем более ее не опустит. Вхожу в ближний бой и бью хуком. Но он неожиданно, опережая меня, бьет в корпус апперкот. Удар его сильно чувствую, а мой до цели не доходит. Пожалуй, он нарочно открывается, провоцирует. Апперкот он провел не случайно. Знает, что делает. Действую осторожней и в ближний не вхожу. Кружусь на дальней дистанции, а он все вызывает, вызывает на удар… Вихрастый парнишка и хитрый. Обман простой, а клюнул. Нарвался сам но глупости. А может быть, случайно? Он и не думает хитрить? Опять идет на меня с поднятой головой. Надо бить. Бью. Есть! Не привык он все же голову опускать, зажмурился и остановился. Бросаюсь на него, а он выставляет мне прямой. Соображает. Мой бедный нос, опять тебе досталось! Из глаз слезы. Бью для отвода по корпусу и сильно справа в челюсть. Какая уж тут хитрость, не научился он опускать свою голову, очевидно! Присел на одно колено и тут же вскочил, мог бы и посидеть. Рассказывали, один мировой чемпион ходил по улице с опущенной головой. Здравствуйте, приятели, знакомые, приветствую вас с опущенной головой! Привычка - вторая натура. Хорошие привычки пригодятся. Не имел мой противник привычки опускать свою голову. Великое дело опускать голову, когда нужно. Левый свинг и правый апперкот. Еще раз справа. Все. Зал спортивного общества "Буревестник" грохочет у меня за спиной. Улыбается мне Азимов. Как это мне удается, сам не знаю, но последнее время удается.
… - Как это тебе удается? - окружили меня ребята в зале, просят показать, продемонстрировать на мешке.
Бью по мешку.
- Вот так, видали?
- Ну, еще.
Показываю еще.
- А ноги как?
Показываю, как ноги.
- Вот так: раз-два! - видали? Выгодное положение для удара. Длинный косой и апперкот. Главное - почувствовать. Момент почувствовать и наблюдать все время за противником. И важно - быстро. С подскоком апперкот - раз! Без предварительного косого или прямого.
- Как же ты не нарываешься? - удивляются ребята.
- А зачем мне нарываться?
- Не понимаю, - говорит Фазанов, - или его противники спят, или настолько примитивны…
- Опасный приемчик, - говорит Шароев, - опасный подскок. Неопытные тебе противники попадаются, погоди, еще нарвешься.
- А у него проходит, - говорит Дубровский, - вот что интересно.
- До поры до времени, - говорит Шароев.
- Последнее время именно этим ударом он и выигрывал, - говорит Дубровский.
Шароев отмахивается. Он уверен, что я нарвусь.
- Почувствовать момент, ребята, вот что важно. Р-раз! - и только и всего. И тренировка. Вовремя подскок. Видали?
В который раз показываю им "опасный" апперкот с подскоком.
Пожимает плечами Шароев. Апперкот с подскоком он не признает. Задумались ребята. Последнее время я выигрывал и не нарывался.
Вмешивается Азимов:
- Чего сгрудились? Идите все сюда. Послушайте. Не надо никому мешать и заставлять. У каждого свои способности, свои наклонности, свои возможности. Не мешай ему, Шароев. Не мешайте ему, ребята. Я кому-нибудь мешал, скажи, Дубровский? Только себя признаешь, Шароев.
Обиделся Шароев. Он признает только Демпсея. Открыто заявил…
…И-И попросил меня разрисовать расписание занятий, и я принес ему.
- А-а! - вдруг заорал он. - А рука не та! А!
- Какая рука?
- Не та рука у подбородка на рисунке, правая должна быть у подбородка, а не левая! Идите все сюда! Смотрите, где у него рука!
Ребята его окружили, рассматривают мой рисунок боксера в стойке.
- Поднимаете меня на смех из-за маленькой допущенной ошибки.