– Может, о любви поговорим? – прониклась Муха.
– Может, лучше займёмся? – вышиб Шарику коньяк остатки мозгов.
* * *
– Человек в принципе офигенен, – рассуждал, лёжа на крыльце, Том в моих ногах. Лето выгнало нас из душного дома на улицу, где только сверчки могли составить двум романтикам компанию, сверчки да звёзды. Иногда казалось, что звёзды и были сверчками, мерцающими своим свистом в темноте Вселенной.
– Этого не отнять, – согласился с ним я, выпуская в воздух кольца дыма. В идеале хотелось сделать пять олимпийских колец, но больше четырёх никак не выходило.
– В свободном падении он брошен из космоса без парашюта, обустраивать Землю, он падает, – продемонстрировал кот как это выглядит, подняв и бросив лапу себе на грудь.
– Это естественно, – снова я был с ним солидарен, потому что лень было спорить.
– А если он падает в ваших глазах, то он падаль?
– Не всегда, – не смог я с этим согласиться, как бы ни было лениво оспаривать. – И корень не во вредных привычках, – помахал я сигаретой, – и не в дурном воспитании. Всё дело в законах всемирного тяготения.
– Понятное дело, всё дело в женщине! – махал хвостом кот.
– Конечно, каждая жаждет, чтобы он приземлился к её ногам, возможно, так и случится, но прежде ей необходимо подумать, готова ли она падать вместе с ним дальше?
Лёжа на тёплых досках, мы продолжали рассматривать татуировки на теле космоса, бесполезно пытаясь собрать их в созвездия. Но спорные имена сбивали значением с толка. Пропасть лежала между услышанным и увиденным.
– Мне кажется, я нашёл созвездие Орла, – ткнул пальцем в небо. Видишь, там три звёзды – это правое крыло, а вот ещё три – это левое.
– Мышь какая-то, а не орёл, – чувствовался в голосе Тома зов природы.
– Созвездие мыша? Нет, такого, кажется, нет.
– Значит, надо придумать.
– Не, не надо, потом тебе захочется поймать его.
– Как же они непохожи, что за художник их рисовал? Или он оставил пространство нам для развития?
– Ага, нам – лицам с ограниченной фантазией, намекая, что каждый из нас по-своему звёздный.
Одетые в ночь, бросив звёзды, мы переключились на Луну, медленно каждый жевал своё.
– Кот, ты хотел бы жить на Луне?
– Нет, она подозрительно круглая, и с едой там похоже, не очень, с пониманием, с лаской и главное – с кошками.
– А я иногда хочу, по тем же причинам, что ты только что перечислил.
– Люди ей-богу странные, добежав от пустоты к изобилию, им непременно нужно вернуться обратно. Будто там, в пустоте, вы забыли что-то личное важное.
– Нет, не забыли. То что мы не забыли называется прошлым или бывшими.
– Может в дом? – встал на лапы кот.
– А там что?
– Перекинемся в покер, – предложил мне ненавязчиво он.
Через две минуты Том уже сортировал колоду, я сидел рядом за столом, у меня в бокале закатом заливался коньяк, у него – валерьянка.
– Откроемся?
– Две пары могли состояться, если б не эта дама, – положил он лицом на стол свои карты.
– Кот, много ли у тебя было дам?
– Я помню всегда только последнюю, она очень хотела котёнка, но прописывать её в этой квартире, где и так народу полно, было стеснительно, в общем, мы разбежались через пятнадцать минут после знакомства.
– Слишком молниеносно.
Я тоже собирался открыться, но кот меня опередил:
– Думаю, ясно, кто выиграл, – сбросил он карты, – я твою историю знаю, похожая и результат один, с разницей что у тебя на это ушло пятнадцать собственных лет.
* * *
– Шарик, я толстая? – откусила пирожное Муха.
– Лишний вес – это мужчины, которые тебя недолюбили, – смотрел в окно Шарик.
– Не могу же я во всём обвинять тебя.
– Можешь.
– Ведь у меня были и другие.
"Чёрт, – подумал про себя Шарик. – Сейчас она начнёт перечислять всех, от первого до последнего, а это надолго". Слушать о других мужиках ему не хотелось. Тем более, что он мог знать их лично.
– Сходи на вечеринку, развейся, что ли.
– А как найти своего мужчину на вечеринке?
– Просто. Просто сделать вид, что тебе скучно.
– А если никто не подойдёт?
– Значит, твоего там нет.
– Сиди и жди, так вся жизнь пройдёт.
– Ты куда-то торопишься?
– Нет, но всё время опаздываю. Опаздываю жить.
– И где бы ты хотела жить? – безразлично зевнул Шарик.
– Замужем. Что-то не так, не складываются отношения, гибкость, что ли, уже не та, – доела пирожное Муха, прогнулась и посмотрела на Шарика, ожидая обратного комплимента. Но тот промолчал, он смотрел в окно или делал вид, что туда смотрит.
"Когда вид из окна не очень, приходится его делать самому", – усмехнулся про себя пёс.
– Не склонить её, не уподобить, на работе, где меня угнетает всё, начиная с сотрудников до начальства, – продолжала Муха. – А вчера вдруг разболелась спина, я терпела её долгих двенадцать лет.
– Я всегда говорил, почему ты себя не щадишь, зачем так много работать?
– Знаешь, иногда мы зависим от плюсов этой самой работы: близко к дому, зарплата, премии, опять же, детей надо кормить.
– Согласен. С этим приходится жить. И работа, будь она проклята, не всегда самая интересная, то есть совсем не та, о которой ты грезил в детстве. Ну, так как вчера ты свою спину спасала?
– Кое-как доработав, поплелась домой, на диван, к компьютеру, только не тут-то было. Только я расслабилась, заныл ребёнок, у него резались зубки. И моя спина – вслед за ним, будто это была эпидемия. Чувствую, невмоготу, старшей оставила сына и, словно жертва за утешением, по обочине жизни – к доктору. "На что жалуетесь?" Я ему: "Разве не видно, не разогнуться мне. У меня позвоночник болит". Врач велел снять одежду, прощупал, внимательно осмотрел. Потом глянул на меня поверх очков и в недоумении вздохнул: "Как он может болеть, вы же беспозвоночная…".
– Ещё бы добавил – тварь, – засмеялся Шарик. – Врачи, они такие. Они же к нам как к механизмам относятся. Мы к ним как на ТО ходим.
– А что такое ТО? – почесала себе ухо Муха.
– Техническое обслуживание. А что они, доктора, могут по большому счёту сделать, если кузова, крась не крась, стареют, детали изнашиваются, а запчастей нет? Так, на смазке из силы воли бежим по дороге жизни, пока есть порох, а когда он кончается, сбавляем ход и принимаем вправо на обочину жизни.
– По обочине я не могу, там же люди, они меня бесят, – стала всматриваться вслед за мной в серое небо Муха.
– Ну мало ли кто кого бесит, я тоже ими не очень доволен.
– Я же ещё на той неделе у стоматолога была, – блеснула белизной клыков Муха. – Так прижала зубная боль, что сил никаких не было. Забежала в зубной кабинет. Так вот мне там усатый в халате: "У вас денег хватит?" Я по привычке в ответ зарычала: "С чего вы решили, что я без копейки?" – "По вашему внешнему виду заметно – живёте жизнью собачьей". Это к теме обочины, – добавила Муха.
– Что ты?
– Что-что? Я, как всякая мудрая женщина, сдержалась, надо же было зуб вылечить.
Потом, пытаясь сгладить свою вину размягчился: "Анестезия нужна?" – "Прибереги для себя", – улыбнулась ему. Когда он меня засанировал, я его так облаяла!
– А он что?
– Назвал меня сукой. Но я-то на правду не обижаюсь. Потом врач усы покрутил свои: "Говорил же, надо было лечить вас с анестезией".
* * *
Я сидел голый, на тёплой кухне, расточительно выливая в череп чай, усаживая табак в лёгких. Время от времени отрываясь от компьютера, я наблюдал за дымом, чувствуя как в воздухе хаотично снуют печатные буквы, воздух забит откровениями. Кумар разворачивается в одну большую строку, дым не рассеивается, просто его поедает прозрачность. Читаю очередное письмо, от другой подруги. Они как затяжки, но слова – всё те же "я тебя не люблю".
– Что ты скажешь на это? – погладил я Тома, который тоже лез в компьютер.
– Если ты про любовь к тебе из последнего письма, то я нет, – улыбнулся он. – А ты?
– И я нет, – не хотел я обманывать пустоту. – Сердце моё уже занято.
– Кем? – поинтересовался кот.
– Есть одна, сейчас покажу, – нашёл я на экране её фото.
– Она же замужем! – мяукнул Том.
– Откуда ты знаешь?
– Ухоженная, – посмотрел неодобрительно на мою шевелюру. – Я понимаю, что связи с замужними женщинами имеют свои преимущества и считаются предпочтительней. При условии, что с совестью договор подписан.
– Я встречаюсь с ней по любви.
– Давно?
– Уже несколько дней.
– Где?
– В Интернете.
– А-а-а.
– Никто никому не должен. Никто не должен никого делать счастливым, целую вечность.
– Да. Это большая проблема семейных, – многозначительно поднял хвост Том. – Короче, ты влюблён?
– Да. Пожалуй!
– Пожалуй, я тебе расскажу одну свою историю, когда одним жарким летом, я несколько дней перекрикивался с одной дамой в ночи, она жила в доме напротив, и всё было на мази. Почти что договорились о встрече, я уже фантазировал, как это будет, и где. Вот здесь мне, дураку, придержать бы коня, наступать помедленней.
– А что случилось? – оторвался я от экрана.
– Супруги – одна сатана, вся эта перекличка велась её мужем.
* * *
– Ты что будешь пить? – вынюхивала Муха.
– Мне всё равно, только не молоко, – разглядывал я её собачье жилище.
– Чай?
– У нас к чаю есть что-нибудь?
– Да. Чашки.
– Это всё?
– Есть и покрепче, – пододвинула она мне носом свою миску.
– Что это? – сунул я свой нос в чужую посуду.
– Пей, не отравишься. Это домашнее.
– Это для тебя оно домашнее, потому что ты у себя дома, – вылакал я половину жидкости. – А когда у вас старт намечен?
– На конец месяца, если всё будет идти по плану. Что-то не клеится у нас со Стрелкой. Она же из породистых, нос задирает. Хотя и носа-то у неё совсем нет, даже не представляю, как живут мопсы без носа. Нос для собаки – что рука для человека, – шмыгнула она своим мощным шнобелем.
"Да, нос у тебя что надо! Как только Бобику удавалось с тобой без травм целоваться, ума не приложу. Может, от этого и сбёг. Хотя я и сам через это прошёл", – подумал Шарик про себя и добавил вслух:
– Мне кажется, что я знаю эту Стрелку. Это Герда из соседнего двора, однажды она пыталась уйти из дома, после того как её хозяин побил, – вспомнил я тот день, тот прекрасный носик. "Вот бабы, вечно ищут недостатки в чужом совершенстве".
– Ясно, что она по блату в эту космическую программу втиснулась, – налила ещё домашнего Муха.
– Думаешь, связи? – почувствовал я его тёплые приливы.
– Джульбарса знаешь? Так вот, он её любит время от времени, прямо с тренировок забирает. Солидный пёс, чем она его купила, стерва? – Разгорячилась Муха и забегала вокруг Шарика, словно тот знал, чем хороши стервы.
– Знаю… В конечном итоге всех тяготит богатство, особенно чужое, – лениво наблюдал он за остервенением молодой женщины.
– У тебя-то как? В отпуск летом собираешься? – Муха вытащила из кастрюли с бульоном огромную говяжью кость. Мясо аппетитно держалось за косточку. Видно было, что Шарику очень хочется разомкнуть эти объятия своими зубами: предательская слюна, которая, словно паутина, потянулась всем своим желанием к полу, сдала его с потрохами. Однако он был начеку, вовремя прервал её полёт, сверкнув языком и лязгнув зубами.
– Не знаю, я же только работать начал. Хочу перевестись в отдел по борьбе с наркотиками. Там работа почище, и морду взрывом не оторвёт, если что, – оторвал он кусок мяса от голяшки.
– Правильно, риск хорош, только когда ничем не рискуешь, – вылизала последние капли домашнего пьяная Муха и подлетела совсем близко к уху гостя, – ещё будешь?
– А есть? – тщательно пережёвывая говядину, ответил Шарик.
– Обижаешь, – уже выкатывала на стол новую ёмкость Муха, игриво повизгивая в ритме собачьего вальса.
– Ты тоже любишь классику? – снова закрыл тот глаза.
– Да, это мой любимый композитор, только не помню, как его звали, – начала она соблазнительно зализывать свою подмышку.
– Любимых не зовут, они сами приходят, – не мог он смотреть на это спокойно и снова закрыл глаза.
"Если женщина начала уделять своему внешнему виду слишком много внимания, значит, она уже пьяна, если он её уже не смущает, то пьяна в стельку, и можно её брать голыми руками, пока она сама не начала грязно домогаться", – вспомнил я цитату из книги "Теория снисхождения видов". Но брать почему-то не хотелось. Слишком доступно, слишком просто – а это уже слишком. Хотелось давать, дарить радость, дарить цветы, тепло, деньги, предметы быта, себя…
* * *
Я вошёл в зал, кот смотрел, не отрываясь, кино:
– Что, опять "Том и Джерри"?
– "Ленин в Октябре", – и добавил, довольный, со стула, – революция – гениальный флешмоб, столько народу собрать в Петербурге в ночь, в простуду погоды… – мечтательно глянул кот на меня и продолжил: – Только никак понять не могу: почему чёрно-белая плёнка?
– Чтобы взгрустнулось, – зашлёпал я тапочками в сторону кухни.
Услышав весёлый звон своих сухариков, вскоре кот тоже присоединился ко мне. Поев и причесав себе языком грудь, он взобрался на подоконник и, не найдя ничего достойного его взора в окне, взялся за журнал. Я начал варить себе кофе. Коричневая вода, словно шампанское, рвалась наружу из турки, кофе расцвёл зерном в моём носу.
– Чувствуешь, как пахнет? – сказал я коту.
– Да, как многие хотели бы.
– Будешь? – предложил ему.
– Нет, я на ночь не пью.
– Как хочешь, – я налил себе в чашку и сделал небольшой глоток. Волос прилип к языку. Я снял его пальцем и стал рассматривать. – Твой? – протянул нервно коту. Раздражение где-то внутри, я ощутил, как оно пытается меня раздразнить. Вот оно идёт от языка в мозг, оттуда по коже по коже, цепляет и душу.
– Нет, не мой, – продолжает листать журнал Том.
Кофе мне пить расхотелось.
– Ну как же не твой, когда твой, – выставил я свой самый сильный аргумент.
– Близкие, они немногочисленны, но всегда находятся в зоне влияния и, чаще всего, поражения, – раскладывал мою досаду по полочкам кот.
– Хватит мне парить мозг своими мудрыми мыслями, слушаю их постоянно, как радио, без возможности выключить. Сотрудники FM – на работе, родственники FM – дома, жена FM – в печёнках, дети FM – в детской, соседи FM – за стенкой, кошки FM – на душе.
– Я не парю, просто мой опыт показывает, что опыты легче всего ставить на близких. Подумаешь, волос в чашке.
– А ты подумай, – вылил я кофе в раковину.
– Хорошо, подумаю, – насупился кот. – Вот если бы это был твой волос, ты бы больше расстроился, что потерял его.
– Подумал? – спросил я, заглаживая свою вину, после того как ещё раз внимательно рассмотрел волос и обнаружил, что он не кошачий. – Чего молчишь?
– Есть с чего призадуматься, – всё листая прессу, философствовал кот. – Оказывается, не все меня любят. Я прочитал в журнале – у некоторых на меня аллергия, кстати, у тебя, может быть, тоже. Что с этим делать? Как дальше жить? Ломаю голову. Налей мне, что ли, с горя или насыпь.
Я натрусил коту из коробки ещё еды и налил валерьянки:
– Может, тебе стоит выйти во двор, прошвырнуться по женщинам?
Том продолжил, не реагируя на предложение:
– Кажется, всё дело в пиаре. Люди плохо знают котов. Ты видел, что про меня показывают? Как целыми днями я жру эту гадость, – оттолкнул он миску изящно лапой, чтобы не рассыпать. – А кто-нибудь в душу мою заглядывал? Что там?
– Вскрытие покажет, – пытался я пошутить, чтобы поднять его боевой кошачий дух.
– Ты всё смеёшься! Неужели я пришёл на этот свет только наполнить желудок?
– Нет! Конечно же, нет.
– Я рыжий…
– Ты само солнце, которое можно гладить, которое пушистыми лучами своими скрасило не одно одиночество, не одно предательство, – гладил я по голове Тома ладонью, словно это была не ладонь, а таблетка успокоительного, которая должна была растаять и подействовать немедленно.