11
Перед самым выходом на трибуну Вопиющенко Пердушенко опустил руку до самого пола, дав возможность лидеру подойти к волшебному ящику, откуда его слова "моя нация, мой народ" разнесутся не только по территории Украины, но и по всему миру. Но лидер медлил, он ждал, когда все члены его команды появятся на сцене, начнут скандировать и только потом, под восторженные вопли, подойдет к микрофону. Виктор Писоевич никак не мог понять, где же они находятся: впереди площадь пуста, льет дождь, поблескивает брусчатка, вдали возвышаются шпили кремлевских башен. "Это что, Красная площадь? Она, голубушка. Значит, оранжевая революция перекочевала в Россию, а его, как лидера оранжевой революции, пригласили в Россию на коронацию. Вот это да! Но откуда же раздаются голоса? Никого ведь не видно".
И тут раздалось: "Вопиющенко – наш президент! Слава Вопиющенко! Украине слава!"
– Где мы? – спросил лидер нации у Болтушенко, стоявшей рядом; у нее шла пена изо рта оттого, что она громче всех выкрикивала лозунги и размахивала руками перед ревущей толпой на площади.
– Как где, Витя? Мы на Майдане Независимости, – произнесла она, обливаясь слезами радости и награждая его жарким поцелуем в губы.
– А где мой народ? – спросил он, вытирая рот рукавом.
– Как где? На Майдане Независимости.
– А мы где?
– На Майдане…
– А почему я вижу шпили Кремлевских башен, а революционеров вовсе нет? Ни одного.
– Это от радости, от радости! – тараторила Юлия. – Ты соберись с силами и готовь программную речь… перед своим народом и перед всем миром! Весь мир на ушах стоит, ждет твоей речи. А журналисты! Да они вторую ночь дежурят и толкают друг друга, стоя в очереди…
– А главы государств будут?
– Будут непременно, а как же иначе. Они уже подъезжают к Киеву: Пеньбуш на самолете, а Путин на волах.
– А где все остальные, почему никого нет? Разве мы только вдвоем с тобой?
– Я здесь, – сказал Пердушенко.
– Я тоже здесь, – произнес Морозов, лидер социалистов. – Доллары я уже израсходовал, а должность премьера впереди, не забывай об этом, сонный лидер нации.
– Молчи, старый козел, – с издевкой произнесла Юлия. – Должности министра транспорта тебе вполне достаточно. Премьер – это… это моя должность, не так ли, Витя, мой дорогой?
– Я тебе дам "мой дорогой", – донесся голос Катрин откуда-то сверху. При этих словах лидер нации втянул голову в плечи, а потом обхватил ее ладонями и закричал:
– Только не по голове, она у меня и так болит. В глазах рябит, мир в них переворачивается, а этот мир мною покорен.
– Бросьте вы спорить, – сказал Пердушенко. – Должность премьера я уже купил. Вернее потратил на нее свыше трехсот миллионов долларов и еще столько же готов отдать… на воспитание твоих детей, Виктор Писоевич, а также на строительство дачи в районе Ивано-Франковска, где ты раньше работал бухгалтером и одновременно впитал в себя все идеи руховцев. А детей потом пошлешь в Америку либо в Англию. Их обучат там не только политике, но и манерам, а также честности, порядочности. А то на Украине этого страшный дефицит. И мы с тобой не совсем цивилизованно идем к власти. Мы побеждаем насильственным путем, путем революции. Нас не интересуют итоги голосования, нас интересует власть и пути ее захвата. Не исключено, что наш оппонент Яндикович уже через неделю приведет сюда шахтеров и они отберут у нас захваченную нами власть. Помните об этом, друзья мои, и не ссорьтесь, не делите власть преждевременно, до… второй коронации…
– Я… д-д-думаю, что П-п-пердушенко п-прав, – с трудом произнес лидер нации, у которого голова практически лежала на плече.
– Поддерживай ему голову, Петр Пирамидонович, – с тревогой в голосе сказала Юлия. – Она может у него свалиться, и что тогда? Яндиковичу нам присягать?
– Мне саблю! Саблю мне! – требовал Бенедикт Тянивяму. – Я с саблей пойду на москалей, я им покажу кузькину мать. Сначала я вырублю всех москалей в Крыму, потом на Донбассе, в Харькове, Луганске и в Киеве тоже. А лидер нации, как только примет вторую присягу, присудит мне булаву. С этой булавой я объеду весь мир, пущай видят, что в Украине есть свои национальные герои.
– Чего это он стоит на четырех ногах? – слабым голосом произнес Виктор Писоевич. – Бенедикт, ты что, стал животным?
– Я стал львом. Дайте мне меч.
– Не торопись, – вмешалась Юлия. – Я тоже хочу стать Жанной д'Арк. Я пойду на Донбасс, а ты на Московию. Но только после коронации, потерпи немного.
– Есть, – сказал Бенедикт и тут же превратился в собаку.
Пока великие сыны украинской нации спорили между собой в основном по поводу раздела власти, к Майдану Независимости стали подъезжать главы государств. Первым прикатил Путин на волах. Он был один, без охраны, в расшитой украинской сорочке, без головного убора. В такой же сорочке ходил в свое время Хрущев. Путин спрыгнул с колымаги, набитой золотистой соломой, достал мел из правого кармана пиджака, начертил на площади карту Украины и провел жирную линию, разделив, таким образом, страну на две половины, и сам стал в восточной ее части. На той и на другой части начали появляться бывшие избиратели в рваных майках и трусах с красными и оранжевыми факелами в руках.
Оранжевые революционеры напугались и перестали кричать. Все ждали Яндиковича. Но Яндикович не появлялся.
Через какое-то время появился Джордж Пеньбуш. Он хотел встать рядом с Путиным (друзья все-таки), но линия, которую очертил Путин, выросла так, что не переступить. Пришлось встать в западной части. Пеньбуш тут же поклонился оранжевой толпе, но услышал в ответ: слава Вопиющенко! Ни слова о нем самом. Тогда гость разорвал пачку стодолларовых купюр и бросил в толпу.
– Слава Пеньбушу! Пеньбушу – слава. Привет, дядя Сэм!
Главы других государств подъезжали на велосипедах и становились рядом с Пеньбушем. Их было так много, что они уже не помещались на карте западной части страны. Пеньбуш обратился к Путину:
– Пусти на свою территорию, нам уже стоять негде, разве ты не видишь? Эй вы, братва, не толкайтесь. Давайте лучше проломаем эту стену и оккупируем восточную часть.
– Мы и там не поместимся: нам нужна вся Россия, – раздался голос Маргарет Тэтчер.
Путин стоял, улыбался. А когда ему это надоело, он повернулся и показал всем комбинацию из трех пальцев.
– Прекратить! – возмутился Вопиющенко, чувствуя прилив сил и поднимая голову. – Моя нация сама выберет берег, к которому можно притулиться. Впрочем, она уже выбрала. Мы хотим в Евросоюз. Примите нас… Накормите, оденьте, обуйте, а потом моя нация возьмется за труд. Пять часов в сутки с нас хватит, но тринадцатую зарплату вы нам должны обеспечить. Будем вам строгать палочки, чистить обувку, топить камины, зажигать елки на площадях и варить украинскую горилку. А что касается вас, Владимир Владимирович, то я к вам съезжу за… газовой трубой. Отдайте нам наполненную газовую трубу, и Бог с вами: вы своим путем, мы своим путем. И еще. У вас колючей проволоки достаточно. Отдайте нам часть. Пора навести порядок на границе. Не должны наши зверьки на четырех ногах и звери на двух ногах пересекать границу, когда им вздумается, к чему? Должен быть порядок, как в Евросоюзе, где мы уже стоим одной ногой. Я завтра же издам указ о том, чтобы и вторая нога была там. А вы, господин Путин, поезжайте в Китай. Там вас ждут.
– О-о-о! – загудели лидеры западных стран. – Нам это не нравится.
– Дайте ему успокоительное, – предложил не то Ширак, не то Шредер.
– Нам туфли чистить не надо, мы сами это сделаем, – сказал Тони Блэр. – А вы должны научиться сами создавать для себя материальные блага и стать цивилизованными людьми, как в Евросоюзе. Тогда мы вас сами начнем звать в нашу семью. Мы давно ликвидировали границы друг с другом, а ты предлагаешь протянуть колючую проволоку на границе с северным соседом, как так?
– Фи! – сказала Юлия Болтушенко. – Подумаешь. Еще выкаблучиваются! Не хотите, так и не надо. Пока вы там будете нам условия ставить, мы к Америке прилипнем. Лидер нашей нации – зять Америки, не так ли, господин Пеньбуш? Ты нас ножками забросаешь, и нам пока хватит, а там будет видно.
Толпа начала скандировать:
– Пеньбуш! Пеньбуш! Пеньбуш! Пеньбуш, пришли нам груш!
– Но не грош!
– Пеньбуш, ты хорош!
Пеньбуш молчал. Он все оглядывался на Путина и иногда подмигивал ему. Путин отвечал тем же.
Наконец Пеньбуш сказал:
– Америка за честные, демократические выборы.
Путин тоже сказал:
– Россия будет работать с тем президентом, которого выберет украинский народ.
Стоявший на трибуне Пердушенко покрутил головой и стал нашептывать лидеру нации на ухо крамольные слова:
– Лицемеры оба. А кто выделил свыше миллиарда долларов на нашу победу? Пеньбуш. А кто дважды поздравил Яндиковича с победой на выборах? Путин. Оба они лгут, никого не стесняясь. Я не верю ни одному из них. И ты, Витя, не верь.
– Я обязан верить. Меня тоже купили американцы. С потрохами. А Путин меня теперь мало интересует. Я хочу, чтоб он стал на колени, когда я буду произносить текст присяги на Библии.
– Господа! Начинаем! Где церковь? Подать сюда митрополитов с кадилами.
На трибуну поднялись те же священники из Львова, которые уже были на этой трибуне, и началось богослужение.
Потом Вопиющенко произнес текст присяги. Библию держали два священника. Виктор Писоевич так же, как и в прошлый раз, выставил левую руку, но к нему подошел настоятель униатской церкви из Львова и поправил грубую ошибку. Лидер нации сменил левую руку на правую и оперся на раскрытую Библию.
Буквы плыли у него перед глазами, и последние слова пришлось уже просто мычать.
Лидеры других государств просто не понимали украинской речи и думали, что мычание, как раз то, что нужно, и потому слушали с величайшим вниманием. А что касается своих – свои прощали, полагая, что он, кончив произносить последние слова клятвы, поет псалмы Давида.
После окончания текста и пения, вернее мычания, раздались нескончаемые овации. Виктор Писоевич стоял и улыбался. Он не видел головы митингующих, а только одни туши и удивлялся, откуда же исходит этот звук: "Вопи-и-и-и!" – И тут он проснулся.
– Где я?
– У дома, – сказал водитель.
12
Соратники оставили своего кумира, как только его машина остановилась у подъезда дома, где он проживал со своей семьей, и, на радостях, разбрелись по своим гнездам, дабы отдохнуть несколько часов, поскольку день предстоял напряженный, как и все дни в период новой президентской гонки. В эти дни Майдан Независимости был взрывоопасным живым механизмом, он требовал не только бутербродов, напитков, теплой одежды, но и допингов в лице лидеров, которые постоянно выступали с зажигательными речами, доводили до умопомрачения манифестантов, обещая рай на земле после захвата власти мирным путем. Майдан основательно напугал депутатов Верховной Рады, ее руководство в лице Литвинова, который видел и понимал, что оранжевые попирают все юридические и моральные законы, но не смог выступить открыто против оранжевых путчистов, поскольку, как и все, боялся потерять свой портфель. Он робко напоминал им, что их действия противозаконны, но, тем не менее, действовал по их указке.
Майдан был той силой, на которую опирались Писоевичи и мошенники, которые вели себя в парламенте, как настоящие бандиты на большой дороге. Далеко не все могли накачивать толпу на майдане. Их никто не понимал, хотя выученная фраза "Вопиющенко – так!" гремела над площадью, как сотни колоколов. Только украинская Жанна д'Арк обладала способностью околпачивать толпу. Нервная, крикливая Юлия сжимала маленький кулачок над своей маленькой головкой, увенчанной веночком заплетенных светлых волос, активно плевала в микрофон, приводя в восторг многотысячную толпу. Потом подходил и слюнявил микрофон лидер нации Вопиющенко. Он всегда пользовался написанным текстом и читал его несколько невнятно, часто повторялся, не забывая при этом напоминать о заслугах перед своим народом, который он именовал своей нацией. Толпа, накачанная наркотиками, все равно визжала. Даже тогда, когда он тянул руку вверх. Но в этой толпе были и совершенно трезвые люди. Они тяжело воспринимали слова типа "мой народ, моя нация". Это резало слух. Ведь можно сказать и так: моя нация, мои рабы.
И сейчас, после напряженного дня работы, когда Виктор Писоевич очутился у своего дома и направлялся к лифту на первом этаже, он шептал все те же слова: моя нация, мой народ, мои рабы… На слове "рабы" остановился, задумался, хотел плюнуть, но вместо этого почесал затылок.
Дежурные в униформе бросили чашки с недопитым кофе и тут же куда-то позвонили. На том конце провода трубку подняла жена президента Катрин.
– Солнце взошло, оно поднимается на лифте, – сказал дежурный голосом, в котором было больше радости, чем когда ему сообщили, что у него родился сын.
Катрин выскочила на лестничную площадку вместе с советником Майклом.
Лифт раскрылся, и оттуда медленно выполз лидер нации.
Выслушав восторги и поздравления, лидер нации присел к богато накрытому столу, но не выказывал никакого аппетита. Он глотнул из бокала немного французского шампанского и выдавил скупую улыбку. Советник Майкл, сидя напротив, опрокинул стакан "Смирновской" для храбрости и, глядя то на Катрин, то на лидера нации, осторожно, исподволь, начал свою трудную, но необходимую речь.
Для полного и последовательного изложения мысли Майкл говорил на родном английском языке, а Катрин переводила все дословно, поскольку английский язык для нее был родным языком, а украинский она изучила гораздо позже и общалась на нем гораздо реже, чем на родном.
– Мы с Катрин внимательно следили, сидя перед экраном телевизора, за событиями в Верховной Раде и были несколько озадачены слишком экспрессивным поведением депутатов "Нашей Украины" и депутатов Жанны д'Арк Юлии Болтушенко. Депутаты ваших двух фракций производили впечатление, будто они уже все знают о победе революционных сил, которые приведут вас к власти. Выборы как бы отступили на второй план. Депутатов ничего не интересовало, кроме таких выборов, которые признают вашу победу. Весь мир следил за этим. Я уже говорил вам, что надо быть более гибким. Вы должны были говорить больше о нарушениях в процессе голосования, подвергать сомнению результаты выборов, но при этом дожидаться объявления окончательных итогов голосования и уж тогда призывать народ на улицу. А вышло так, что вам заранее известны результаты голосования. Что вы думаете по этому поводу?
– Это не я. Это мои соратники, в особенности Юлия. Это держиморда в юбке. Я ничего с ней не могу поделать, – оправдывался Вопиющенко.
Катрин передернуло при этих словах. После некоторого раздумья, не поднимая головы и не глядя на супруга, она спросила:
– А куда вы исчезли после инаугурации, где вы были всю ночь и целый день?
– На другой планете, – с трудом ответил Вопиющенко. – И там я видел такое… ни словом выразить, ни пером описать.
– Что же ты видел, мой дорогой?
– Свое будущее, наше будущее, будущее моей нации.
– Понятно! Давайте лучше вернемся к теме нашего разговора. Майкл, пожалуйста, продолжай.
Майкл снова отхлебнул русской водки, покряхтел, вытер губы белоснежной салфеткой и, уже глядя в потухшие глаза лидеру нации, продолжил:
– Конечно, толпы людей, что стояли под стенами Верховной Рады, воспринимали все как должное. И это понятно. Их не интересовало, что в зале заседаний присутствовало жалкое меньшинство – сто девяносто один депутат из четырехсот пятидесяти. Они поверили бредням Юлии, что эти депутаты враги народа и их надо лишить депутатских мандатов или распустить Раду и назначить таких депутатов, которые примут подходящее для вас решение. Мы с вами позаботились об этом заранее, когда утверждали специальное меню для юных революционеров. В этом меню был огонь оранжевой революции. Но ведь обычный человек, который не ел наших апельсинов, не пил нашу кока-колу, смотрел на все это трезвыми глазами и прекрасно понимал, что за отсутствующими депутатами – их избиратели, а это намного больше половины населения Украины. Призывы Юлии перекрывать железные дороги и аэропорты, блокировать правительственные здания, врываться в кабинеты и выносить на руках чиновников и выкидывать их на улицу – это не что иное, как государственный переворот. Збигнев Пробжезинский не желает, чтоб вы дурно выглядели. Ваша победа, как заноза, должна быть вытащена нежными пальчиками, но не при хирургическом вмешательстве. Согласны ли вы с этим?
– Согласен, еще как согласен. Но это не я, вернее, не совсем я, это все мое окружение, слишком радикальное, нетерпеливое. Они больше хотят власти, чем я. Если бы я отказался от президентской гонки, они бы навесили мне петлю на шею, уверяю вас.
Вопиющенко чуть не расплакался при этом. Он снова раскрыл рот, но более широко, чем в обычной обстановке. А это означало, что он хочет сказать что-то из ряда вон выходящее. Катрин испугало это, и она, чтоб он не заговорил, широко, как американка, улыбнулась и скороговоркой произнесла:
– Виктор, а ведь нас ждут Пеньбуш, Жак Ширак, Тони Блэр, Шредер. Выше нос, выше голову. Продолжай, Майкл.
– Я хочу выпить за дружбу, за нашу победу и за вашу первую поездку в качестве президента в Америку. Там с нетерпением вас ждут… вместе с Катрин.
– Я слушаю вас, – сказал он, глядя на советника.
– Самая большая ваша ошибка в том, что вы стали принимать присягу, положив левую руку на Библию вместо правой. И вообще, этого ни в коем случае не следовало делать. Это был первый признак насильственного захвата власти. Как вы могли так поступить, кто вам подсказал этот неверный ход?
– Это все она, Юлия. Это она мне дала с утра шоколадку и сказала: пожуй, появится хорошее настроение, нервы придут в норму. Я взял и проглотил. А потом мне казалось, что я летаю. Она мне подсунула Библию и говорит: иди, клянись, человечество ждет. Вот я и пошел. Казус вышел, я это только потом понял, но, что было, то прошло. А что дальше делать, я просто не знаю. Подскажи, Майкл, а?
Майкл вытащил какие-то мелко исписанные квадратные бумажки из дипломата с кодовым замком, разложил их на столе и стал менять местами до тех пор, пока у него не вырвалось знакомое всем слово "о'кей!"
– По моим данным, – сказал Майкл, не отрываясь от бумажки, – Запад выделил на вашу победу один миллиард триста восемьдесят восемь миллионов долларов. Да еще господин Березовско-Гнильский прислал двадцать миллионов. Это большие деньги, и проиграть выборы мы не имеем права. Ваш проигрыш будет рассматриваться как преступление перед человечеством. Это будет поражение Запада перед Россией, которая наращивает ядерные вооружения. Это секретная информация, – сказал Майкл, увидев в руках собеседника блокнот и ручку. – Записывать ничего нельзя. Лучше я потом еще раз повторю.
– Хорошо, – согласился Виктор Писоевич.